Работа с текстом
Текст 1.
Пермь. Кама
Когда с левого берега Камы на котором лежит моя родная Пермь смотришь на правый с его синеющими до горизонта лесами чувствуешь зыбкость границы между цивилизацией и первозданной лесной стихией. Их разделяет только полоса воды и она же их объединяет. Если ребенком вы жили в городе на большой реке вам повезло суть жизни вы понимаете лучше чем те, кто был лишен этого счастья.
В моем детстве в Каме еще водилась стерлядь. В старину ее отправляли в Петербург к царскому столу а чтобы не испортилась в пути под жабры клали смоченную в коньяке вату. Мальчиком я видел на песке маленького осетра с испятнанной мазутом зубчáтой спиной вся Кама была тогда в мазуте от буксиров. Эти грязные трудяги тащили за собой плоты и баржи. На палубах бегали дети и сушилось на солнце белье. Нескончаемые вереницы сбитых скобами осклизлых бревен исчезли вместе с буксирами и баржами. Кама стала чище но стерлядь в нее так и не вернулась.
Говорили что Пермь, подобно Москве и Риму, лежит на семи холмах. Этого было достаточно чтобы ощутить, как над моим деревянным, утыканным заводскими трубами городом веет дыхание истории. Его улицы идут или параллельно Каме или перпендикулярно ей. Первые до революции назывались по стоявшим на них храмам как например Вознесенская или Покровская. Вторые носили имена тех мест куда вели вытекающие из них дороги: Сибирская, Соликамская, Верхотурская. Там где они пересекались,небесное встречалось с земным. Здесь я понял, что дольнее рано или поздно сходится с горним нужно лишь набраться терпения и подождать.
Текст 2. Зорянка
Бывает что в бору у какой-нибудь золотисто-рыжей сосны из белого соснового тела выпадет сучок. Пройдёт год или два и эту дырочку оглядит зорянка - маленькая птичка точно такого же цвета как кора у сосны. Эта птичка натаскает в пустой сучок пёрышек сенца пуха прутиков, выстроит себе тёплое гнёздышко выпрыгнет на веточку и запоёт. И так начинает птичка весну.
Через какое-то время а то и прямо тут вслед за птичкой приходит охотник и останавливается у дерева в ожидании вечерней зари.
Но вот певчий дрозд с какой-то высоты на холме первый увидев признаки зари просвистел свой сигнал. На него отозвалась зорянка вылетела из гнезда и прыгая с сучка на сучок всё выше и выше оттуда сверху тоже увидала зарю и на сигнал певчего дрозда ответила своим сигналом. Охотник конечно слышал сигнал дрозда и видел как вылетела зорянка он даже заметил что зорянка маленькая птичка открыла клювик но, что она пикнула он просто не слышал голос маленькой птички не дошёл до земли.
Птицы уже славили зарю наверху но человеку стоящему внизу зари не было видно. Пришло время - над лесом встала заря охотник увидел высоко на сучке птичка свой клювик то откроет, то закроет. Это зорянка поёт, зорянка славит зарю но песни не слышно. Охотник всё-таки понимает по-своему что птичка славит зарю а отчего ему песни не слышно - это оттого что она поёт чтобы славить зарю а не чтобы самой славиться перед людьми.
Текст 3.
Когда я ехала сюда то всю дорогу сидя в вагоне старалась представить себе нашу встречу. Признаюсь я никак не думала что она выйдет такой странной напряженной и неловкой для нас обоих. Мы обменивались незначительными обыденными словами о моей дороге о Петербург о здоровье но глазами мы пытливо всматривались в лица друг друга ревниво отыскивая в них новые черты наложенные временем и чужой незнакомой жизнью... Разговор у нас не вязался. Начав его на «вы» в искусственно-оживленном тоне мы оба скоро почувствовали что нам с каждой минутой становится все тяжелее и скучнее его поддерживать. Между нами как будто бы стояло какое-то постороннее громоздкое холодное препятствие и мы не знали каким образом удалить его.
Весенний вечер тихо угасал. В комнате сделалось темно. Я хотела позвонить, чтоб приказать принести лампу, но вы попросили меня не зажигать огня. Может быть темнота способствовала тому, что мы решились наконец коснуться нашего прошлого. Мы заговорили о нем с той добродушной и снисходительной насмешкой с какой взрослые говорят о своих детских шалостях но странно чем больше мы старались притворяться друг перед другом и сами перед собой — веселыми и небрежными, — тем печальнее становились наши слова... Наконец мы и совсем замолчали и долго сидели — я в углу дивана, вы — на кресле, — не шевелясь почти не дыша.
Текст 4.
Представьте себе соседнюю деревню всю занесенную снегом представьте себе еще неизбежного в русской деревне дурачка Сережу который ходит зимою почти голым попа, который под праздник не играет в преферанс и пишет доносы деревенского старосту — глупого хитрого человека, дипломата и попрошайку говорящего на ужасном "столичном" языке. Если вы все это себе представите то вы конечно поймете что мы дошли до скуки до одурения. Нас уже больше не увлекали ни облавы на медведей ни охота с гончими на зайцев ни стрельба из пистолетов в цель через три комнаты на расстоянии двадцати пяти шагов ни писание по вечерам совместных юмористических стихов. Признаться мы перессорились между собою.
Да и то сказать если бы нас спросили каждого поочередно зачем мы приехали сюда то кажется, ни один не ответил бы на этот вопрос.
Текст 5
С земли еще не сошел снег а в душу уже просится весна. Если вы когда-нибудь выздоравливали от тяжелой болезни то вам известно блаженное состояние когда замираешь от смутных предчувствий и улыбаешься без всякой причины. По-видимому такое же состояние переживает теперь и природа. Земля холодна грязь со снегом хлюпает под ногами но как кругом всё весело ласково приветливо! Воздух так ясен и прозрачен что если взобраться на голубятню или на колокольню то кажется увидишь всю вселенную от края до края. Солнце светит ярко и лучи его играя и улыбаясь купаются в лужах вместе с воробьями. Речка надувается и темнеет; она уже проснулась и не сегодня-завтра заревет. Деревья голы но уже живут дышат.
В такое время хорошо гнать метлой или лопатой грязную воду в канавах пускать по воде кораблики или долбить каблуками упрямый лед. Хорошо также гонять голубей под самую высь поднебесную или лазить на деревья и привязывать там скворечни. Да всё хорошо в это счастливое время года в особенности если вы молоды, любите природу и если вы не капризны, не истеричны и если по службе не обязаны сидеть в четырех стенах с утра до вечера. Нехорошо, если вы больны если чахнете в канцелярии, если знаетесь с музами.
Текст 6
Да, весною не следует знаться с музами. Вы поглядите как хорошо как славно чувствуют себя обыкновенные люди. Вот садовник Пантелей Петрович спозаранку нарядился в широкополую соломенную шляпу и никак не может расстаться с маленьким сигарным окурком который он поднял еще утром на аллее; посмотрите он стоит подбоченясь перед кухонным окном и рассказывает повару какие он вчера купил себе сапоги. Вся его длинная и узкая фигура за которую его вся дворня зовет "стрюцким" выражает самодовольство и достоинство. На природу глядит он с сознанием своего превосходства над ней и во взгляде у него что-то хозяйское повелительное и даже презрительное точно сидя у себя там в оранжерее или копаясь в саду он узнал про растительное царство что-то такое чего не знает никто.
Текст 7.
Город за эти апрельские дни стал чист сух камни его побелели и по ним легко и приятно идти. Каждое воскресенье после обедни по Соборной улице ведущей к выезду из города направляется маленькая женщина в трауре в черных лайковых перчатках с зонтиком из черного дерева. Она переходит по шоссе грязную площадь где много закопченных кузниц и свежо дует полевой воздух; дальше между мужским монастырем и острогом белеет облачный склон неба и сереет весеннее поле а потом когда проберешься среди луж под стеной монастыря и повернешь налево увидишь как бы большой низкий сад обнесенный белой оградой над воротами которой написано Успение божией матери. Маленькая женщина мелко крестится и привычно идет по главной аллее. Дойдя до скамьи против дубового креста она сидит на ветру и на весеннем холоде час два пока совсем не зазябнут ее ноги в легких ботинках и рука в узкой лайке.
Текст 8.
Слушая весенних птиц сладко поющих и в холод слушая звон ветра в фарфоровом венке она думает иногда что отдала бы полжизни лишь бы не было перед ее глазами этого мертвого венка. Этот венок этот бугор дубовый крест! Возможно ли что под ним та чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное что соединено теперь с именем Оли Мещерской? — Но в глубине души маленькая женщина счастлива как все преданные какой-нибудь страстной мечте люди.
Женщина эта — классная дама Оли Мещерской немолодая девушка давно живущая какой-нибудь выдумкой заменяющей ей действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат бедный и ничем не замечательный прапорщик — она соединила всю свою душу с ним с его будущностью которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом она убеждала себя что она — идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила ее новой мечтой. Теперь Оля Мещерская — предмет ее неотступных дум и чувств.
Текст 9.
В Москве шли холодные дожди похоже было на то, что лето уже прошло и не вернется, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток. И был темный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, все внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто.
В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил дождь по крыше. Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз с разнообразной толпы, взад и вперед сновавшей с вещами вдоль вагона в темном свете вокзальных фонарей. Мы условились, что я приеду на вокзал как можно раньше, а она как можно позже, чтобы мне как-нибудь не столкнуться с ней и с ним на платформе. Теперь им уже пора было быть. Я смотрел все напряженнее — их все не было. Ударил второй звонок — я похолодел от страха: опоздала или он в последнюю минуту вдруг не пустил ее! Но тотчас вслед за тем был поражен его высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой перчатке, которой он, широко шагая, держал ее под руку.
Текст 10.
Скоро раздались цыганские мелодии, которых власть надо мною всесильна. Внимание всех было обращено на кактус. Его золотистые лепестки вздрагивая то там то сям начинали принимать вид лучей в центре которых белая туника все шире раздвигала свои складки. В комнате послышался запах ванили. Кактус завладевал нашим вниманием словно вынуждая нас участвовать в своем безмолвном торжестве; а цыганские песни капризными вздохами врывались в нашу тишину.
Боже! думалось мне какая томительная жажда беззаветной преданности, беспредельной ласки слышится в этих тоскующих напевах. Тоска вообще чувство мучительное; почему же именно эта тоска дышит таким счастием? Эти звуки не приносят ни представлений ни понятий; на их трепетных крыльях несутся живые идеи. И что по правде дают нам наши представления и понятия? Одну враждебную погоню за неуловимою истиной. Разве самое твердое астрономическое понятие о неизменности лунного диаметра может заставить меня не видать что луна разрослась на востоке? Разве философия убеждая меня что мир только зло или только добро или ни то ни другое властна заставить меня не содрогаться от прикосновения безвредного но гадкого насекомого или пресмыкающегося или не слыхать этих зовущих звуков и этого нежного аромата? Кто жаждет истины ищи ее у художников.