Т.о. мы увидели, что апофатический символ возможен, но он не только возможен, но с необходимостью должен быть именно символом. В опыте исихазма был дан факт непосредственного явления Нетварного в виде божественного света. Этот опыт определил онтологию различия сущности и энергии.
Апофатический символ уникален тем, что в нем присутствуют два знаковых пласта: то на что указывает данный символ как тварное, и то, на что указывает данный символ как самоотрицающее. В первом случае образ, содержащийся в апофатическом символе катафатически указывает на первообраз. Но при этом Дионисий Ареопагит специально настаивает на том, что этот образ сам по себе остается чужд первообразу. Именно для того, чтобы подчеркнуть эту чуждость, Дионисий и избирает в качестве образа нравственно или эстетически неприемлемое для человека. Это требование Дионисия указывает на то, что в данном случае образ является аллегорией первообраза, чем-то иным, по отношению к нему, со всей очевидностью сохраняя в себе черты грубой материальности. Во втором пласте эта самая грубая материальность в образе самоотрицается и остается одно лишь молчаливое указание на нетварное, которое реально выражается в нем. В этом аспекте мы имеем дело именно с символом, а не аллегорией, поскольку все то содержание образа, которое воспринималось как чуждое первообразу, достигает своей умозрительной аннигиляции.
Обращаясь к апофатическому символу, мы обнаруживаем в нем антиномию двух разных пониманий - символического и аллегорического: в первом пласте значение символа совпадает со значением аллегории, но не во втором.
Молчание как высший аспект апофатического символа есть та точка, где соприкасается тварное и нетварное бытие, и где божественная энергия реально присутствует в мире.
Как говорилось выше, уже Лосевым было обоснована возможность выражения в символе разных смысловых пластов. Не может быть никаких возражений и в пользу утверждения, что символ может воплощать в себе не только символический смысловой пласт, но и аллегорический. В подтверждение этого можно сослаться на христианскую традицию экзегетики, берущую свое начало с Оригена, разработавшего концепцию трех уровней понимания Библии - символического, аллегорического и буквального. Как пишет С.Аверинцев пишет: "Ориген, вслед за Филоном Александрийским, разрабатывал доктрину о трех смыслах библейского текста - "телесном" (буквальном), "Душевном" (моральном) и "духовном" (философско-мистическом); последнему отдавалось предпочтение. Так закладывались основы средневековой традиции аллегоризма и символизма"[31].
Исходя из вышесказанного можно сделать главный заключительный вывод данной работы: апофатический символ Дионисия Ареопагита можно раскрыть лишь в антиномическом понимании, в котором противопоставляются два его внутренних смысловых пласта - символический и аллегорический.
Заключение
В данной работе я соотнесла употребляемые в символическом богословии Дионисия Ареопагита "несходные" образы сначала с аллегорией, а затем и с символами.
В пользу того, чтобы отождествить их с аллегорией были приведены следующие аргументы:
1. Пропасть между нетварным и тварным позволяет выражаться нетварному только через иное по отношению к себе - а это уже есть аллегория. Эта аллегория возможна т.к. она может пониматься не только как абстрактная аллегория басенного типа, но как онтологическая аллегория, ни сколь не умаляющая содержания, на которое указывает;
2. "Несходные" образы, как и весь стиль Дионисия Ареопагита, воспроизводят архетип загадки, которая по определению аллегорична;
3. Дионисий Ареопагит сам подчеркивал чуждость нравственно или эстетически неприемлемых "несходных" образов являемому ими божественному содержанию.
В пользу того, чтобы отождествить "несходные" образы с символом были приведены следующие аргументы:
1. Сам Дионисий называл их символами;
2. Признание символического выражения божественного для Дионисия принципиально, поскольку подчеркивает момент реальности воплощения тварного в нетварном в рождении Христа;
3. Сама необходимость в "несходных" образах указывает на первоначальное допущение единства внутреннего содержания и внешнего выражения (если бы они первоначально понимались бы только как аллегории, то не возникло бы нужды прибегать к несходным подобиям, так как в аллегории принципиальное различие между сущностью и выражением задано по определению и не требует обоснования);
4. Символическое единство нетварной сущности и тварного выражения возможно благодаря концепции "воипостазирования".
При анализе апофатического символа как такового, я выделила в нем два пласта: аллегорический и символический, которые антиномически явлены в нем.
На основании этого я сделала вывод, что не следует абсолютизировать ни точку зрения, отождествляющую "несходный" образ только с символом, или только с аллегорией. Апофатический символ следует понимать как антиномичность аллегоричности и символичности.