Социал-демократы и террор 13 глава

ным разнообразием». Он не только распространял лис­товки и нелегальную литературу среди фабричных рабо­чих и помогал в подпольной типографии, но и доставал оружие и участвовал по крайней мере в одной экспроп­риации и в нескольких террористических актах. Вместе с двумя друзьями он строил планы убийства начальника тюрьмы города Гродно и освободил товарища, ранив при этом нескольких солдат в тюремном конвое. Он бросил бомбу в карету белостокского генерал-губерна­тора Богаевского. Даже после того, как он был вынуж­ден бежать из Белостока, во время каждого своего воз­вращения он убивал по шпиону. Он умер, выпустив в себя последнюю пулю в ходе столкновения с полицией во время обыска его квартиры. Ранние годы жизни Шпиндлера также небезынтересны. Перед тем как он стал анархистом, он «был профессиональным вором, за свою ловкость очень уважаем в своей среде и назван Золотой Ручкой. Ничего больше делать он не умел. Анархисты признавали, что Шпиндлер «не разбирался в тонкостях» их программы, но, несмотря на это, они называли его «одним из самых преданных, идеально честных товари­щей... во всем нашем русском движении»(94). Слова его товарищей дают портрет Шпиндлера как настоящего террориста нового типа(95).

Конечно, были и анархисты из совсем других слоев общества, с другим прошлым и интеллектуальными интересами, и их этические понятия отличались от по­нятий Филиппова, Шпиндлера и им подобных. Источ­ники, в том числе мемуары некоторых революционе­ров, указывают на то, что среди анархистов были и многие принципиальные люди, с твердыми идеологи­ческими убеждениями, но они стояли как бы несколь­ко в стороне от организации анархистов-коммунистов и предпочитали объединяться с синдикалистами, ме­нее склонными к безмотивному террору(96). Даже по­лицейские чиновники, часто видевшие во всех экстре­мистах закоренелых преступников, отмечали глубокую веру отдельных анархистов в революционную утопию, их беззаветную преданность делу, которая вела к про­явлению большой личной отваги и бескорыстного стрем­ления жить в соответствии с анархическим идеалом. Офицер Охранного отделения ротмистр Петр Завар-зин, человек, которого никак нельзя заподозрить в сим-

патии к радикалам, признавал, что за время его служ­бы он видел много таких «анархистов — фанатиков и аскетов», которые одевались в лохмотья, ели ровно столько, чтобы не умереть, и не разрешали себе ника­ких удовольствий и развлечений, имевших хоть какой-то намек на роскошь(97). Он же утверждал, однако, что наравне с бандитами, идеалистами и фанатиками в ряды анархистов вступали самые разные люди, включая сла­бовольных, втянутых в грабительскую деятельность, ущербных полуобразованных лиц и так и не повзрос­левших юнцов, развращенных до основания. Конечно, среди членов групп было много и отбросов различных революционных партий, которые в своем возбужде­нии следовали всегда популярной и доходчивой идео­логии: отчуждение богатств, отрицание частной соб­ственности, «грабь награбленное» и т.д.(98).

Слова Плеханова, написанные за пятнадцать лет до взрыва массового насилия 1905 года, оказались проро­ческими: «Невозможно угадать, где кончается товарищ анархист и где начинается бандит»(99).

МАЛОИЗВЕСТНЫЕ ЭКСТРЕМИСТСКИЕ ГРУППЫ

Так можно назвать многочисленные группы, действо­вавшие в стороне от основного антиправительственно­го движения в России после 1903 года и особенно пос­ле начала революции 1905 года. Революционные экст­ремисты, по тем или иным причинам не присоединив­шиеся к основным революционным партиям или по­рвавшие с ними, слишком воинственные или непокор­ные, чтобы входить в систему любой политической орга­низации, даже анархистской, объединялись в неболь­шие группы, которые распадались, как только меня­лись планы или интересы их членов. Большинство этих радикалов были несогласны либо с политическими те­ориями, либо с тактикой всех существующих партий; они были радикальнее всех. Террор и экспроприация были главными пунктами в расхождениях их с други­ми организациями, и отношение к этому вопросу выдавало их принадлежность к новому типу террори­стов. Эти независимые экстремисты не разработали никаких твердых идеологических принципов, отли-

чающихся от тех, которых придерживались привер­женцы основных революционных партий, и занима­лись систематическим террором, даже не пытаясь как-то его оправдывать и обосновывать, часто принимая участие в чисто уголовной деятельности, не имевшей ничего общего с революционными целями.

Такие группы включали в себя бывших членов всех революционных организаций, но большинство их со­ставляли перебежчики из социал-революционных яче­ек, действовавших по всей периферии после 1905 года. Многие бывшие эсеры отошли от своей партии в пер­вую очередь из-за недовольства контролем террористи­ческой деятельности со стороны лидеров партии, пы­тавшихся ввести террор в общую систему партийной тактики. Кроме того, эти нонконформисты тяготи­лись ограничениями, налагавшимися на применение экономического террора, особенно запретами на эк­спроприацию частной собственности. Хотя на прак­тике эсеры «эксами» все равно занимались, некото­рые не желали даже на словах соглашаться с офици­альной позицией партии и подчиняться партийной дисциплине, требовавшей отказа от соблазнительных мероприятий только потому, что участие в них могло бы запятнать репутацию организации.

Таким образом, немалое число эсеров покинуло ряды ПСР, чтобы избавиться от контроля над своими терро­ристическими похождениями. В Архангельске в 1905 году один эсер, возмущенный бессмысленным, с его точки зрения, решением местного комитета партии, покинул организацию и создал независимый террористический отряд, некоторое время еще продолжая называть себя эсером(ЮО). В Гомеле несколько перебежчиков из ПСР объединились в 1905 году в группу, члены которой на­зывали себя независимыми социал-революционерами и создавали небольшие террористические дружины, ни­как не связанные с основными местными боевыми си­лами эсеров. Наряду с нападениями на представителей полицейских и гражданских властей, что вполне соот­ветствовало эсеровским традициям, эти экстремисты увлекались никем и ничем не кбнтролируемым эконо­мическим террором, часто срывая свой гнев на управля­ющих поместьями, что сближало их с максималистами и анархистами. Они совершенно не интересовались воп-

росами социалистической идеологии, и это в сочетании с их постоянной практикой по добыванию денег на тер­рористическую деятельность путем вымогательства у ча­стных лиц привело к тому, что местные социал-револю­ционеры полностью отказались от каких бы то ни было связей с ними(101).

В своем отношении к террору бывшие эсеры, вхо­дившие в состав групп независимых экстремистов, ближе всего стояли к анархистам. Группа, известная как «Не­примиримые», основанная в Одессе в ноябре 1903 года, отколовшаяся от ПСР из-за расхождений по вопросам тактики, отказалась от социал-революционной идеоло­гии, но сохранила интерес к политическим убийствам. В придачу к этому они преследовали такие анархистс­кие цели, как систематическое уничтожение фабрик и заводов в качестве необходимой части антибуржуаз­ной борьбы(102). Некоторые недовольные и разоча­рованные эсеры действовали независимыми экстре­мистскими группами без определенных идеологичес­ких принципов перед тем, как присоединиться к орга­низованной оппозиции максималистов. Так случилось с террористической группой в Белостоке, принявшей название «Молодые» и позднее влившейся в максима­листское движение. В промежутке они были близки к анархизму, всем сердцем принимая анархистский под­ход к террору и насилию и расходясь с анархистами только по организационным вопросам. Последнее, однако, не очень их беспокоило, поскольку, как го­ворил один бывший член этой группы, они «не слиш­ком интересовались идеологией»(103).

Многие бывшие эсеры по вышеприведенной при­чине, а также стремясь избежать какого-либо контро­ля, не только порывали все связи с ПСР, но и не присоединялись к максималистской оппозиции. Вме­сто этого, считая себя по духу максималистами, они предпочитали оставаться независимыми и образовы­вали собственные крошечные отряды, занимавшиеся исключительно боевой деятельностью (как, например, известный герой маленького города Клинцы товарищ Савицкий, прирожденный бандитский главарь, про­званный местной прессой за свои похождения «но­вый Нат Пинкертон и Ринальдо Ринальдини»)(104).

По той же схеме после начала революционных бес-

порядков в 1905 году многие члены Российской соци­ал-демократической рабочей партии предпочли не до­жидаться полного развития капиталистических отно­шений, которое, согласно фундаментальному прин­ципу марксизма, создаст настоящую революционную ситуацию, поскольку тогда пролетариат будет готов взять в свои руки средства производства. Они хотели немедленного действия и решили не обращать внима­ния на несоответствие своих желаний теоретическим принципам социал-демократии. Но в большинстве своем члены социал-демократических групп на местах обладали лишь ограниченным знанием даже самых основных марксистских идей и мало интересовались ими, и поэтому таким людям, как Василий Подвы-соцкий, молодой рабочий-эсдек из Одессы, нетрудно было заключить под влиянием правительственных реп­рессий 1907 года: «Там когда еще дождешься концен­трации капитала, глаза вылезут ожидаючи. Нет, брат­цы, давайте лучше возьмемся за террор!» Товарищи Подвысоцкого с ним согласились: «Что нам теорию пустую размазывать? Наших братьев дергают на ве­ревку, а мы терпеливо жди... Докуда ждать-то? Пока всех не перевешают, что ли?!»(105) И Подвысоцкий с товарищами создали независимую боевую группу, анархическую по духу и по роду деятельности, зани­мавшуюся главным образом грабежом богачей.

В качестве наиболее известного примера объедине­ния бывших социал-демократов в независимые экстре­мистские группы мы можем рассмотреть сравнительно крупную группировку боевиков, действовавшую на Урале под руководством легендарного Александра Лбова. Лбов был рабочим в Перми, в 1905 и в начале 1906 года он сблизился с социал-демократами, принимал участие в организованном рабочем движении местных пушечных заводов и командовал боевым отрядом. Когда полиция в 1906 году начала производить аресты, Лбов ушел в под­полье и жил в лесу, куда к нему стекались единомыш­ленники, организовавшие партизанский отряд. К концу года отряд был усилен группой петербургских макси­малистов, бежавших из столицы после экспроприа­ции в Фонарном переулке, после чего боевики начали осуществлять на практике лбовскую версию наиболее эффективного пути освобождения пролетариата(Юб),

считая «известной социал-демократической чепухой» то, что профессиональные или партийные организа­ции направляют борьбу рабочих против капиталисти­ческих эксплуататоров и их покровителей в прави­тельстве. Их собственная программа была простой и четкой: «Раз есть недовольство рабочих — нужна рас­права с индивидуальными объектами этого недоволь-ства»(107). Следуя этому ясному принципу, боевики совершали покушения на директоров фабрик, управ­ляющих магазинами и других видных представителей местной промышленной общины, считавшихся твер­долобыми приверженцами установленного экономи­ческого и политического строя. Они также занимались экспроприациями, нападая на фабричные конторы и винные лавки, и сеяли панику среди местных жите­лей, которые прозвали их лидера «грозой Урала»(108).

Члены различных национальных фракций РСДРП тоже часто выходили из-под контроля своих организа­ций и образовывали немногочисленные и недолговеч­ные социал-демократические боевые группы. К приме­ру, радикальное меньшинство Латышской социал-де­мократической рабочей партии было недовольно отсут­ствием успеха в объединении рижских рабочих в могу­чую пролетарскую силу. Когда лидеры этой крошечной фракции потребовали от партии немедленных решитель­ных действий, произошел раскол, и радикалы отколо­лись от партии и образовали 'отдельную организацию «Вперед», вскоре поменявшую свое название на Латыш­ский социал-демократический союз. Они стали созда­вать боевые дружины, активно участвовавшие в много­численных политических убийствах в Латвии(109).

Та же тенденция наблюдалась и на Кавказе. Группа экстремистов, известная как «Террор г. Тифлиса и его уездов», была поначалу частью местной социал-демок­ратической организации, но покинула ее ряды для осу­ществления ничем не ограниченного политического насилия. Однако в результате постоянных столкнове­ний с националистическими силами в Тифлисе они решили вернуться под контроль и защиту социал-де-мократов(ПО). В том же городе несколько грузинских социал-демократов объединились в оппозицию к со­циал-демократическому комитету партии, потому что тот отказался разрешить экспроприации. Это радикаль-

ное меньшинство было исключено из кавказской орга­низации и образовало свою собственную независи­мую группу «Союз революционных социал-демокра­тов», совершавшую революционные грабежи в Тиф­лисе и Кутаисе зимой 1906—1907 годов(Ш).

Кроме боевых отрядов, созданных бывшими эсе­рами и эсдеками, на территории Российской Импе­рии орудовали другие многочисленные террористи­ческие группы, далекие и от социалистического, и от анархического лагеря. Так, петербургская группа са­мим своим названием «Смерть за смерть» стремилась вселить ужас в сердца врагов. Их план действий пре­дусматривал убийства нескольких крупных государ­ственных деятелей в столице, в том числе Столыпина, Трепова и Дурново(Ш). Другая такая группа пред­ставляла собой отряд из двадцати революционеров, тоже действовавший в Петербурге и называвший себя «Группа террористов-экспроприаторов». В октябре 1907 года членов этой банды судили за попытку «силой разрушить существующий политический порядок в России и заменить его демократической республикой», путем нападения на монастырь около Гродно. Одного из них осудили на десять лет каторжных работ за уча­стие в нападении на еще один монастырь, где терро­ристы подложили взрывчатку для уничтожения чти­мой иконы Богоматери Курской(ПЗ).

Подобные мелкие и малоизвестные группы были особенно активны на периферии. Подпольный кружок в Воронеже, состоявший приблизительно из дюжины независимых экстремистов, объединился в 1907— 1908 году в «Лигу красного шнура» с амбициозной це­лью окончательно покончить с существующим соци­ально-политическим строем в России. Тот факт, что они даже не притворялись, что имеют хоть какое-то представление о том, какой строй должен заменить су­ществующий, не помешал Лиге выработать план не­медленных действий, предусматривавший серию по­литических убийств общественных деятелей и частных лиц. Арест всех членов «Лиги красного шнура» предот­вратил проведение в жизнь этих намерений, они успе­ли только совершить в Воронеже несколько вооружен­ных грабежей(114). В других городах России многочис­ленные кровавые акты насилия совершались подобны-

ми же группами, например, революционной ячейкой «Черная туча» в Черниговской губернии и боевой дру­жиной «Гроза» в городе Рогачеве, члены которой на­зывали себя террористами-индивидуалистами(115). И, наконец, различные небольшие террористические от­ряды возникали и на окраинах империи, среди них — Социалистический союз, образованный в 1899 году в Прибалтике. К 1905 году Союз осуществлял политичес­кие убийства и нападения на поместья, доказывая на практике, что его тактика была гораздо левее тактики Латышской социал-демократии(116).

Многие террористические группы первого десяти­летия XX века имели такие расплывчатые идеологичес­кие основания, что часто очень трудно понять, что их объединяло, для чего они существовали и какова была их политическая ориентация. Никакого объяснения или оправдания, вероятно, не требовалось группе из четы­рех молодых людей и одной девушки, которые собира­лись убить в Лондоне Кропоткина, считая, что веду­щий российский анархист сдерживал порывы своих последователей, ослабляя силы революции(117). Дру­гая группа, партия «Независимые», выработала устав, в котором говорилось, что это тайное общество было организовано «для борьбы со всякого рода насилием, независимо от того источника, из которого оно выте­кает, будет ли инициатива его исходить из обществен­ных органов, политических партий или государствен­ных учреждений... В какой бы форме ни проявлялось насилие... в форме ли террора крайних партий или в форме насилия бюрократических органов государствен­ного механизма... всегда и неизменно всякий • постра­давший найдет самую энергичную защиту партии про­тив гнета личности. В партию принимаются лица всяко­го возраста без различия пола, вероисповедания, на­циональности и профессии. Одинаковым правом голо­са пользуются в партии как священник, так и социа­лист, так и чиновник»(118). Судя по этому тексту, «Не­зависимые» могут показаться чем-то вроде альтерна­тивного полицейского органа, намеревавшегося защи­щать всех без исключения жертв организованного на­силия, левого или правого. Но заявление о тактике, которое следует за описанием общих целей организа­ции, демонстрирует, что возвышенные слова о защите

невинных и угнетенных были направлены только про­тив властей, поскольку партия собиралась прибегать к террору «во всех случаях агрессивной деятельности пра­вительства, полиции, вдохновителей бюрократии и ее духовных идеологов». «Независимые» также объявляли о своем праве вершить правосудие и приводить в ис­полнение смертные приговоры через четыре дня после вынесения. Действия этой группы включали «конфис­кацию материальных средств противника», «каратель­ные меры против лиц и учреждений, угнетающих сво­бодную человеческую личность». Таким образом, «Не­зависимые», провозгласившие целью бороться со все­ми видами насилия, собирались прибегать к тому же насилию для достижения своих целей(119).

Кроме экстремистских групп, пытавшихся выста­вить себя истинными революционерами хоть с каки­ми-то принципами, существовали террористические отряды, не пытавшиеся делать и этого. Члены таких отрядов, вероятно, считали себя лицами, стоявшими вне закона. В тюрьмах, например, они не требовали особого обращения, обычно оказываемого полити­ческим преступникам, и проводили срок своего зак­лючения среди воров и убийц(120). Одна такая группа примерно из двенадцати беглых каторжников стала послушным орудием в руках их главаря, Григория Котовского, легендарной фигуры в Бессарабии нача­ла века. Котовский происходил из дворянской семьи и с самого детства беспрерывно конфликтовал со стар­шими в школе и с начальством на службе (откуда его выгнали за растрату). С ранних же лет он был «зачаро­ван преступным миром» и, будучи авантюристом и неутомимым искателем приключений, втянулся в уго­ловщину и с 1903 года начал мстить среде, в которой вырос(121). Хотя говорили, что иногда он делал по­жертвования в местный комитет социалистов-рево­люционеров, вероятно, на их работу среди крестьян, Котовский официально не состоял ни в одной партии. Он не оказывал предпочтения ни одной идеологии, направляя свои действия против богачей вообще и экспроприируя все, до чего доходили руки, от денег в городских банках до персидских ковров в частных до­мах. Котовскому нравилось представлять себя этаким русским Робин Гудом или «идеологическим вором», и хотя он никогда не отказывал себе ни в вине, ни в

женщинах и развлечениях, он уверял, что распреде­лял часть добычи среди бедняков(Ш).

И власти, и его товарищи из преступного мира виде­ли в нем отчаянного атамана, а в его соратниках — шай­ку грабителей и бродяг. Зимой 1906 года, после того как один из его людей предал его полиции за десять тысяч рублей, Котовского судили не как политического пре­ступника, а как обычного уголовника(123). Его стиль жизни, манеры и даже речь (его лексикон изобиловал уличным и тюремным жаргоном) заставляют думать, что таковым он и являлся. Такое заключение подкрепляется и тем фактом, что даже после революции 1917 года, когда все политические преступники, попавшие в тюрь­мы при царском режиме, вышли на свободу, независимо от характера их преступлений, Котовский продолжал от­бывать тюремное заключение как обычный бандит и гла­варь шайки грабителей(124).

С нарастанием революционной волны после 1905 года многие боевики, даже те, которые раньше изо всех сил пытались показать себя борцами за свободу, а не налет­чиками и грабителями, отказались от попыток объяс­нения своих действий теоретическими принципами. Единственным их оправданием участия в революци­онном бандитизме стало утверждение, что они якобы хотят помочь своим товарищам провести в жизнь иде­алы революционной утопии. Они открыто признава­лись: «Мы в теориях слабо разбираемся и партийную работу вести не способны. Ничем другим кроме добы­тых эксами денег мы полезными быть не можем»(125).

ЭКСПРОПРИАЦИИ

И все же были некоторые анархические и малоизвест­ные революционные организации, искренне пытавши­еся выработать убедительное теоретическое обоснова­ние своей политики экспроприации. Главной причи­ной выдвигалось то, что вместо того, чтобы унижаться перед либералами до просьб о денежном вспомоще­ствовании или зависеть от пожертвований и без того обделенных пролетариев, революционеры должны жить за счет капиталистов — богатых купцов, землевладель­цев, хозяев магазинов и других буржуе в-эксплуатато-

ров. Экспроприируя их деньги и имущество, радикалы должны были содержать себя — профессиональных ре­волюционеров — и закупать оружие и взрывчатку, не­обходимые для борьбы с государством и с буржуази-ей(126).

В анархическом лагере радикалы никак не могли прийти к общему пониманию того, насколько настой­чивы должны они быть в проведении программы эко­номического террора. В то время как чернознаменцы утверждали, что рабочие должны продолжать работать на фабриках и в мастерских, несмотря на эксплуата­цию и несправедливость, приверженцы группы «Без­началие» заявляли, что настоящий анархист не должен принимать участие в капиталистическом производстве, потому что этим он усиливает ту же самую буржуазию, которая подлежала безжалостному уничтожению. Более того, безначальцы настаивали на том, что последова­тельный революционер не должен поддерживать суще­ствующую экономическую систему покупкой необхо­димых ему товаров; вместо этого он должен добывать средства к существованию экспроприацией частной собственности эксплуататоров и угнетателей(127). По­добные настроения существовали и в других группах анархистов-коммунистов, и в малоизвестных экстре­мистских группировках, таких, как «Непримиримые» в Одессе. Говоря о необходимости налетов на торго­вые склады и магазины, они заявляли, что «воров­ство... только продукт существующего политического порядка [и потому] не преступление»(128).

Невозможно точно сказать, сколько денег было эк­спроприировано анархистами по всей России в первом десятилетии XX века, потому что очень немногие из тех групп, которые занимались экспроприациями, считали нужным вести учет приходов и расходов. И все же мы можем судить о размерах ущерба, причиненного анархи­стскими экспроприациями, по многочисленным газет­ным сообщениям о крупных грабежах, таких, как налет анархистов-синдикалистов на почтовый вагон в бесса­рабском городе Хотине 17 октября 1908 года, когда они скрылись почти с 80 000 рублей. В похожем случае груп­па анархистов-коммунистов захватила 60 000 рублей из государственных средств на Верхнеднепровской же­лезнодорожной станции(129). Надо еще принять во

внимание и серьезные потери государственных денег в результате нападений на казенные винные лавки, а также в результате хищений оружия и взрывчатки из оружейных складов и военных арсеналов(НО).

Ущерб, причиненный налетами анархистов на об­щественную собственность, был особенно значите­лен на окраинах, где среди разливающейся после 1905 года анархии радикалы систематически совершали эк­спроприации средств любых имевших таковые уч­реждений. Для многих экстремистов любое образова­тельное, культурное или даже благотворительное за­ведение было частью ненавистного социально-поли­тического строя. В письме к товарищам анархист из Грузии с гордостью писал, что «грабежи идут по-старому. 20 сентября в Тифлисе ограбили массу уч­реждений, в том числе и... гимназию»(131).

Большинство анархистских экспроприации, однако, были нападениями на частных лиц и частную собствен­ность, во многом из-за того, что эти мишени охраня­лись не так строго, как финансовые учреждения, и риск попасться был невелик. В то же самое время и прибыли от таких экспроприации имущества буржуазии было зна­чительно меньше, чем от налетов на государственные бан­ки и почтовые таможни. Конечно, террористы иногда получали значительные суммы легко добытых денег после нападений на крупные частные предприятия, такие, как сахарный завод в Киевской губернии, от­куда они унесли десять тысяч рублей наличными(132). Так же часты были и попытки экспроприации средств у различных кооперативов рабочих и ремесленников. Эти артели, организованные для облегчения сезонно­го труда, часто собирали несколько тысяч рублей к моменту окончания работ(133). Большей же частью, однако, анархисты и члены малоизвестных экстреми­стских групп выбирали для своих действий более скром­ные объекты, предпочитая лавки, мастерские и част­ные дома, откуда у них было больше шансов скрыться невредимыми с хоть какими-то деньгами. Поскольку ресурсы у них быстро кончались, эти радикалы по­стоянно искали новые источники немедленного дохо­да и частотой своих налетов компенсировали неболь­шие размеры добычи.

Анархисты направляли свои основные усилия про-

тив представителей буржуазного общества, которых они считали виновными в явной эксплуатации. 21 марта 1908 года в Варшаве, например, анархо-коммунистическая группа, называвшая себя Интернационалом, совершила взрыв перед дверью квартиры, принадлежавшей купцу Люцеру Царкесу, и забрала у него 2 800 рублей(134). В этом же городе анархисты осуществили подобный на­лет на контору банкира по фамилии Бернштейн, кото­рого под дулом пистолета (два браунинга были при­ставлены к его вискам) заставили выдать 1 200 руб-лей(135). В Центральной России анархисты действовали тем же способом. Среди многочисленных достижений беглого матроса Филиппова был взлом дома пожилой богатой вдовы около Калуги. После того как он заду­шил хозяйку дома и ее садовника, Филиппов и его шайка скрылись с крупной суммой денег и многими ценностями(136).

Можно до бесконечности продолжать список экс­проприации денег и имущества у лиц, которых анар­хисты считали угнетателями народа, причем в их чис­ло входили собственники любого рода, вплоть до вла­дельцев мелких лавок(137). Это не означает, однако, что экстремисты удовлетворялись просто тем, что гра­били награбленное, поскольку наряду с конфискаци­ей собственности богачей и представителей среднего класса анархисты проделывали то же самое с чинов­никами низших рангов, священниками и вообще со всеми, обладающими хоть каким-то имуществом. Хотя такие лица обычно не несли никакой ответственности за экономическую эксплуатацию пролетариата, они были смертельными врагами экстремистов просто в силу занимаемого ими положения в обществе(138).

Бедняки тоже нередко подвергались опасности на­падений экстремистов: так, старая женщина, продавав­шая лимоны на улицах Одессы, была убита анархиста-ми(139). Анархисты же украли фонд заработной платы у кассира петербургской фабрики — деньги, которые дол­жны были быть выплачены рабочим на следующий день(140). В Туруханском крае группа ссыльных анархи­стов-коммунистов и других радикалов убила и ограбила полицейского, который, как знали экспроприаторы, вез государственные деньги для таких же ссыльных, как они сами(141). Эта последняя экстремистская группа

заслуживает особого внимания, поскольку в августе 1908 года после первого грабежа в ссылке примерно двенадцать ее членов стали бродить по окрестным де­ревням и в течение шести месяцев терроризировали местное население. Описание их действий поражает обилием убийств и грабежей. В декабре они сначала освободили двух своих арестованных товарищей в де­ревне Сумарокове, убив и ранив двух охранников и трех прохожих, а затем предприняли целую серию на­падений: ограбили нескольких жителей деревни, уби­ли полицейского, освободили нескольких других по­литических заключенных и ранили казака. Потом они совершили налет на почтовую контору в деревне Чул-ково, взяв 193 рубля наличными, захватили оружие и теплую одежду в соседних поселениях и ограбили еще человек двенадцать. В конце месяца группа прибыла в пункт своего следования — в город Туруханск, и там ее члены освободили из тюрьмы политического пре­ступника, убили полицейского, двух казаков, купца, подозреваемого предателя среди местных ссыльных и ограбили еще одну почтовую контору. Перед тем как покинуть Туруханск, они украли шесть фунтов поро­ха и разоружили всех жителей Туруханска. По пути группа ограбила еще семерых и подожгла дом челове­ка, отказавшегося дать им оленей. За несколько дней до того, как они были арестованы военным отрядом, посланным властями для наведения порядка в крае, эти экстремисты, называвшие себя борцами за свобо­ду, совершили свой последний акт: они похитили од­ного купца, у которого они уже забрали 1500 рублей, и потребовали дать им еще денег. Когда тот отказался, радикалы стали пытать его, отрезав ухо, обдирая кожу и обливая его кипятком. Поскольку он все равно не давал требуемых денег, революционеры его убили(142). Хотя подобные зверства и были исключением(143), вымогательство было обычным средством анархистов и других внепартийных экстремистов для добывания денег. Именно они наиболее часто прибегали к шанта­жу, рассылая письменные мандаты и уведомляя адре­сатов о том, что они должны пожертвовать опреде­ленную сумму денег на дело революции до такого-то числа, в случае же отказа они будут убиты. Требования колебались от 25 до 25000 рублей(144). Экстремисты использовали и другие способы вымогательства. Груп-