Мальтус — возмутитель спокойствия

План работы.

План работы....................................................................................... 1

На переломе эпох............................................................................... 1

Проблема народонаселения.............................................................. 1

Мальтус — возмутитель спокойствия............................................... 3

Смитианец Сэй................................................................................... 7

Три фактора....................................................................................... 8

Загадки Закона Сэя.......................................................................... 10

Разгадка Закона Сэя........................................................................ 13

Мальтус против Закона Сэя............................................................ 13

Литература....................................................................................... 14

На переломе эпох

Проблема народонаселения

Меркантилисты большое значение придавали росту народона­селения, прямо связывая его с условиями роста на­ционального богатства. Адам Смит при всей сокрушительности сво­ей критики меркантилизма вопрос о народонаселении не рассмат­ривал в контексте критикуемой идеологии. Превосходя своих пред­шественников глубиной проникновения в суть явлений, он отодви­нул этот вопрос на более скромное место. Смит показал, что значе­ние имеет не абсолютный размер народонаселения, а соотношение между производительной и непроизводительной его частями. Что касается первой из них, то он, несомненно, считал численный рост ее функционально зависящим от нескольких величин. Во-первых, от роста оплаты труда; во-вторых, от роста производительности труда. Зная его выводы относительно последнего, можно сказать и так: темпы роста рабочего населения Смит ставил в зависимость от тем­пов роста накопления капитала страны. Одним словом, возрастание богатства народа и рост рабочего населения представлялись двумя взаимозависимыми и синхронными (или почти синхронными) про­цессами, как теперь говорят, с положительной обратной связью.

Как кажется, Смит не видел каких-либо естественных факторов, могущих ограничить рост одного и другого. Опасность исчерпания внутренних резервов экономического роста и перехода экономики из состояния прогресса в состояние застоя виделась ему реальной, но не фатально неизбежной. Она могла быть преодолена посредст­вом непрерывных "импрувментс" — технического прогресса. Зало­гом последнего были: режим свободной конкуренции, раскрепоща­ющий энергию масс, а также строгий правопорядок, обеспечивающий право работника на плоды его труда и создающий стимулы для сбережения дохода. А сбережение было синонимом инвестиций.

Первый, еще отдаленный, удар грома прогремел среди ясного неба теорий социального прогресса и гармоничного саморегулирова­ния. Затем уже нешуточные громовые раскаты потрясли обществен­ное сознание, когда начались кризисы перепроизводства и все яснее обнаруживалась их зловещая периодичность, т.е. закономерность, не вытекающая из каких-либо известных тогда теорий.

 

Мальтус — возмутитель спокойствия

Непосредственным поводом для выступления Томаса Роберта Мальтуса (1766—1834) были, как известно, очерки У.Годвина "О по­литической справедливости". Основываясь на теории прогресса, из­ложенной Кондорсе (этот французский мыслитель погиб при невы­ясненных обстоятельствах, предположительно, покончив с собой, во время якобинского террора во Франции), Годвин и другие утверждали, что основная причина бед­ности больших групп населения состоит в неспра­ведливом распределении национального дохода. Богатства хватило бы на всех, если бы оно распре­делялось равномерно по всем слоям населения. Нужно плохие законы заменить хорошими — и все заживут прекрасно.

По Мальтусу, эта точка зрения была слишком благодушной. Население имеет свойство увеличи­ваться по закону сложных процентов (геомет­рическая прогрессия), но продовольствие может расти только по закону арифметической прогрес­сии. Если все национальное богатство разделить равномерно, говорит Мальтус, бедность действи­тельно исчезнет... но только на момент. Достаток пищи для всех снимет все преграды для размно­жения (например, разумную осторожность в при­бавлении семейства). Это вызовет неограничен­ный рост населения, далеко выходящий за преде­лы возможностей его прокормить. Возникнет такой голод, какого еще не было. И воцарится бес­просветная нужда со всеми социальными бедствиями, связанными с нею. Мальтус считал, что предотвратить массовую бедность можно только нравственным воспитанием населения. Вступать в брак сле­дует лишь тогда, когда есть уверенность, что данная пара твердо сто­ит на ногах и сможет прокормить детей. Каждому нужно понять, что рассчитывать он может только на себя. Каждый должен цели­ком нести ответственность за свое неблагоразумие. И всякие попыт­ки даже частной благотворительности, тем более государственных субсидий, только ослабляют вышеуказанные ограничения роста на­селения.

Первым изданием памфлет Мальтуса вышел в 1798 г. анонимно. Второе издание, расширенное и переработанное, вышло в 1803 г. под названием, которое в русских переводах звучит так: "Опыт о за­коне народонаселения, или Взгляд на его действие на счастье обще­ства в прошедшем и настоящем, а кроме того, изучение, насколько основательны наши ожидания относительно устранения или смягче­ния тех бедствий, которые он производит". Под схожим названием вышли следующие издания (1806, 1807, 1817 и 1826 гг.) — всякий раз с изменениями и дополнениями.

Мальтус первым употребил выражение "борьба за существова­ние", которое впоследствии использовал Чарльз Дарвин. В первом из­дании "Опыта" Мальтуса имели место наиболее жесткие его сужде­ния. Там прямо говорилось, что рождающие детей без заботы о том, как их прокормить, заслуживают того наказания, которое предуго­товила им природа, и "было бы жалкой амбицией желать вырвать бич из ее рук и ослабить действие законов природы, установленных Божественным промыслом, которые приговорили этого человека вместе с его семьею к страданиям". Впоследствии Мальтус сильно смягчил свои суждения и даже (вопреки своей теории) высказался за предоставление государственной помощи семьям с числом детей больше шести.

Отсюда видно, что Мальтус не был рабом своей теории. Не от­казываясь от нее в принципе, он ратовал за то, чтобы в сознание на­родных масс постепенно внедрялась мысль о необходимости ощу­щать ответственность за своих детей. Но он не предполагал достичь этого за одну ночь. И коль скоро многодетные бедные семьи про­должали появляться, Мальтус дополнил свой трактат поправками, достойными его священнического служения.

Большое количество переизданий свидетельствует о публичном успехе теории Мальтуса. Действительно, она произвела большой шум. У нее появилось множество горячих сторонников и страстных противников.

Среди тех, кому теория Мальтуса пришлась по душе, большую группу, видимо, составляли члены высших слоев общества. Никто то­гда не поддержал идею отменить "законы о бедных" (т.е. меры со­циальной защиты для неимущих). Но теория Мальтуса успокаивала совесть богатых и сильных, перекладывая (в их глазах) ответствен­ность за положение бедных классов на объективные законы приро­ды и на самих бедняков: вы, мол, можете пенять только на самих себя.

Мальтус не был человеконенавистником или ханжой, как люби­ли говорить его идейные противники. Как раз наоборот: его глубо­ко тревожили мысли о беспросветной нужде многих людей, о высо­кой детской смертности в семьях бедняков. Мы видим, что помощь бедным он считал бесполезной, не могущей устранить причины бед­ности, и даже вредной, так как она отучает людей от чувства ответ­ственности. Причины же бедности он видел в бездумном деторож­дении, несоизмеряемом с материальными возможностями семьи.

Нетрудно понять поэтому, кто был его главными противниками: все, кто верил, что причина бедности — дурное устройство общества. Это были и сторонники мирных социальных реформ, и (конечно!) революционеры.

Впоследствии был выявлен целый ряд ошибок Мальтуса в его ис­ходных положениях. Главное значение он придавал соотношению браков и рождений, гораздо меньше принимая во внимание сниже­ние смертности. Это значит, во-первых, что он недооценивал дет­скую смертность как естественный ограничитель роста населения. Во-вторых, снижение смертности в группе старших возрастов ведет к увеличению численности населения даже при постоянном (не рас­тущем прогрессивно) темпе деторождения. Кроме того, с повыше­нием уровня жизни народа в известных пределах рождаемость име­ет тенденцию самопроизвольного снижения (это заметил еще Адам Смит). Как ни объясняй данное явление, оно замечается повсемест­но. Обнаружены были и другие слабости в его теории.

Тем временем в экономической науке все больший вес приобре­тал социалистический уклон. Теория Мальтуса постепенно уходила в тень, а проблематикаее оказалась и вовсе заброшенной.

Однако все это не значит, что Мальтус неправ целиком и полно­стью. При всех его неточностях проблема, которую он выдвинул, не была мнимой. Напротив, она оказалась реальной, в особенности для нынешней эпохи, и, может быть, еще белее насущной она станет в третьем тысячелетии н.э.

Казалось, жизнь опровергла теорию Мальтуса. Население Европы за истекшее время выросло не менее чем в 5 раз, а площадь сель­скохозяйственных угодий практически не увеличилась. При этом средний европеец сегодня питается даже лучше, чем во времена Мальтуса. Массовая бедность в странах Европы изжита.

Но не все так просто. Проблема, поставленная Мальтусом, вста­ла перед некоторыми странами Азии и Африки в последней трети XX в. усилиями бывших метрополий этих стран в них был осущест­влен значительный прогресс медицинской помощи населению, в ча­стности снижена смертность среди новорожденных и налажена борьба с эпидемиями. В то же время материальный и культурный уровень населения не поднялся еще до той планки, после которой начинается самопроизвольное снижение рождаемости. Современная экономическая наука оказалась к этой ситуации не готова и не мо­жет предложить развивающимся странам иных рецептов, кроме тех, которые предлагал английский священник конца XVIII — начала XIX столетия, а именно: планирование семьи, сообразуясь с возмож­ностями ее прокормить.

Смитианец Сэй.

Однажды Дюпон де Немур упрекнул Сэя в несправедливом от­ношении к физиократам и напомнил ему, что он — через Смита — приходится духовным внуком Кенэ и племянником Тюрго. На это Сэй ответил, что читать он научился у меркантилистов, думать — у Кенэ, но анализировать и понимать сущность экономических явле­ний, их причины и следствия его научил Смит.

Жан Батист Сэй (1767—1832) был, вероятно, первым экономи­стом вне Британии, кто начал развивать идеи Смита в поисках от­ветов на новые вопросы. Сама жизнь стала выдвигать такие вопро­сы, которые еще не вставали перед Смитом. Прежде всего это отно­сится к явлению, которое стало заботой многих последующих поко­лений экономистов — теоретиков и практиков.

В различные времена эту проблему называли то «кризисом перепроизводства», то «кризисом сбыта», то «промышленным кризисом», то «пери­одическим промышленным кризисом». В настоя­щее время принято называть ее проблемой эко­номического цикла. Периодичность больших спадов производства, сопровождаемых депрессией, которая затем переходит в новый подъем, стала обнаруживаться после повторения указанных яв­лений в 1810, 1814, 1818 и 1825 гг. Затем были кризисы 1836, 1847, 1857 гг., после чего стал по­вторяться почти регулярно период в 10 лет.

Нужно заметить, что "Трактат политической экономии" Сэя впервые вышел в 1803 г., когда ре­гулярная периодичность кризисов еще не прояви­лась, хотя аналогичные явления уже ранее проис­ходили (например, кризис в Англии в 1793 г.). Следующие издания "Трактата" имели место в 1814, 1817, 1819 и 1826гг. В 1828г. Сэй опубли­ковал второе свое экономическое сочинение — "Полный курс политической экономии".

Изначальная цель Сэя, насколько можно су­дить, была в том, чтобы изложить материал Смита более доступно, компактно и упорядоченно. Ему казалось, что свои замечательные идеи Смит изложил хаотично, без надлежащего порядка. Сэй пер­вым применил тот способ расположения материала, который часто использовали затем ученые при написании обобщающих экономи­ческих трактатов. Речь идет о четырех больших разделах: потребле­ние, производство, обмен, распределение. Впоследствии подобный способ изложения перекочевал в учебники по политической эконо­мии.

Три фактора.

Экономическая наука обязана Сэю в основном двумя идеями, сыгравшими значительную роль в ее дальнейшем развитии. Первая из них — так называемый закон Сэя, вторая позднее получила на­звание теории трех факторов производства. Исходил Сэй из из­вестного положения Смита о трех видах дохода: ренте с земли, плате за труд, прибыли на капитал. У Смита, если мы помним, проис­хождение всех трех объяснялось экономией труда, или, что то же са­мое, ростом производительности труда. У Сэя выходило так, будто каждый из факторов производства порождает соответствующий до­ход.

Конечно, в известном смысле и мысль Смита может быть истол­кована подобным же образом Ведь если капитал создает экономию.труда, он тем самым вроде бы и порождает прибыль. Земля же тем более может считаться, так сказать, матерью ренты (вспомним чис­тый продукт физиократов). В известном смысле различие формули­ровок Сэя и Смита было скоре словесным, чем содержательным. Од­нако трактовка Смита сводила все три фактора к труду, что прида­вало ей глубину и изящество. Трактовка же Сэя утрачивала подоб­ное единство и с этой точки зрения оказалась более поверхностной.

Трехфакторная теория сыграла в развитии науки сразу две раз­личные роли. Из нее впоследствии был развит факторный анализ производства, в частности метод производственной функции. Смысл этого анализа — в отыскании наиболее выгодной комбинации капи­тала и труда (земля в расчет не принимается) для тех или иных кон­кретных случаев. Часто в экономической практике возникает проб­лема: вложить ли больше средств в основной капитал, чтобы мень­ше тратить потом на оплату труда, или сэкономить на инвестициях, зная, что потом труд обойдется дороже? В другом случае вопрос мо­жет стоять немного иначе: до каких пределов выгодно замещать жи­вой труд оборудованием? Можно ведь так далеко зайти с механиза­цией труда, что дешевле оказалось бы все делать вручную... Подоб­ные проблемы и решаются методами производственной функции, которые к настоящему времени хорошо разработаны и успешно применяются (см. главы 23 и 27).

Вторую свою роль в дальнейшем развитии экономической мыс­ли «три фактора» сыграли, если можно так сказать, помимо своей воли. Это связано с появлением и становлением новых экономиче­ских теорий. Не столько сам Давид Рикардо, сколько его последова­тели (и более всех Маркс) выставили "теорию трех факторов" как антитезу "трудовой ценности", так что первая из них оказалась в ро­ли пугала для нескольких поколений марксистов.

Загадки Закона Сэя

Одна загадка связана с тем, что никакого "закона" Сэй откры­вать не собирался и соответственно ни о каком законе не говорил. Откуда же закон взялся?

В первом издании Трактата" Сэй посвятил несколько страничек общественному воспроизводству в духе Смита, как он это понимал. Там он позволил себе кое-какие изящные формулировки. Вокруг них вскоре разгорелась полемика. В последующих изданиях Сэй, желая отстоять свою точку зрения, добавлял и развивал аргументацию. Гораздо позже ученые вычленили из рассуждений Сэя несколько фор­мулировок, которые и были названы Законом рынков Сэя или про­сто Законом Сэя. Такова отгадка этой загадки.

Другая загадка связана с судьбой этого закона, наука оказалась не в состоянии ни доказать его справедливость, ни аргументированно опровергнуть. Хотя уже Дж. Ст. Милль достаточно ясно ощущал, "где зарыта собака", ситуация неопределенности продолжалась аж до середины нашего столетия, когда, наконец, в проблему была вне­сена определенная ясность.

Отчего же нужно было столько лет возиться с этим странным "законом" — почему бы не уподобить его тому "неуловимому ковбою", которого никто не соби­рался ловить? В том и штука, что нашего "ковбоя" очень многим хотелось поймать — и тем, кто хо­тел с ним дружить, и тем, кто хотел его уничто­жить.

Дело в том, что конечным выводом из Закона Сэя было положение о невозможности общего кризиса перепроизводства в системе свободной конкуренции. Понятно, что, как и в случае с зако­ном народонаселения Мальтуса, Закон Сэя, поми­мо чисто научной проблемы, был объектом разно­го рода околонаучных и совсем вненаучных сло­весных баталий между защитниками системы сво­бодной конкуренции и ее противниками — вплоть до революционеров социалисти­ческого толка.

Если во всей этой истории есть действительная загадка, то кроется она в самом Законе Сэя. В ли­тературе он встречается в различных вариантах. Как уже говорилось, автор не дал какой-то исчер­пывающей его формулировки. В первозданном ви­де то, что позже было названо Законом Сэя, представляет собою че­тыре слова и сопровождающие их пояснения. Вот эти слова:

ПРОДУКТЫОБМЕНИВАЮТСЯ НА ПРОДУКТЫ.

К этому даются такие пояснения. Чтобы производители могли продать свои продукты, нужно, чтобы на эти продукты был предъя­влен денежный спрос. Но откуда у покупателей деньги? Это выруч­ка от продажи ими своих продуктов. Чтобы, что-то купить, нуж­но прежде что-нибудь продать. Товарообмен, конечно, совершается через посредство денег, но суть остается той же, как и при бартер­ной торговле: продукты обмениваются на продукты (другая форму­лировка: товары покупаются за товары).

Едва ли с этим стоит спорить. Положение настолько очевидно, что становится непонятным, из-за чего весь сыр-бор. Но это только исходное положение. Из него Сэй делает выводы, которые действительно можно счесть его научной заслугой. Если часть каких-либо товаров, способных удовлетворить человеческие потребно­сти, не находит покупателя, т.е. их произведено слишком мною, значит, каких-то других товаров произведено недоста­точно. Другими словами, если у совокупности покупателей каких-то товаров не хватает денег, чтобы купить все эти товары, значит, эти покупатели (в сумме) не произвели достаточно своих товаров, чтобы выручить за них требуемое количество денег. "Каждый про­дукт, — пишет Сэй, — находит тем более покупателей, чем более растет число всех остальных продуктов".

Кризис перепроизводства согласно этим рассуждениям наступает не потому, что на рынке общее количество товаров превышает общее количество денег, а потому, что каких-то товаров было предложено к продаже меньше, чем нужно. Неправильно распределен общест­венный труд по видам производства: что-то производится в избытке, что-то находится в дефиците. Чтобы были проданы все товары пер­вого вида, нужно увеличить производство товаров второго вида. "По­ка в обществе есть неудовлетворенные потребности, - пишет Сэй, - нельзя говорить, что продукты производятся в избытке". Но это как раз и означает, что общее перепроизводство невозможно. Всякое перепроизводство носит лишь частичный характер, поскольку на дру­гом полюсе всегда должен обнаруживаться дефицит. Увеличьте то­варное предложение на полюсе дефицита — и вы повысите денеж­ный спрос на полюсе избытка. Предложение рождает спрос.

Все сказанное представляет Закон Сэя в его полном виде. Вот с этим и не могла наша наука долгое время ничего поделать. Его при­нимали в качестве постулата такие крупные ученые, как Рикардо и Дж.Ст.Милль, не говоря уже о многих их сторонниках. Его отверга­ли без убедительных оснований такие не менее крупные фигуры, как Мальтус, Сисмонди и Кейнс, не говоря уже об оппонентах из стана социалистов разного толка.

Разгадка Закона Сэя

Первым, видимо, догадался Джон Стюарт Милль, ученик Рикар­до и своего отца, Джеймса Милля. К сожалению, в те времена соот­ветствующий терминологический и понятийный аппарат еще не был настолько разработан, чтобы можно было четко сформулировать суть дела. Это удалось только в 1952 г. двум американским ученым — Дж. Беккеру и У.Баумолу. И лишь тогда стало возможным оце­нить, насколько близко подошел к разгадке младший Милль. Так то­же бывает в нашей науке.

Оказалось, что Закон Сэя скрывал в себе два различных, хотя и очень похожих, закона. Один из них, более жесткий, стали называть тождеством Сэя, а другой, более мягкий, — равенством Сэя. Они отвечают различным постулатам о характере рынка и различным экономическим ситуациям. Первоначальную же формулировку у са­мого Ж.Б.Сэя допустимо толковать и так и сяк. Однако в его поле­мике с Рикардо можно найти признаки того, что он имел в виду скорее более мягкую версию.