Вступление.
“Для Платона [1] бытие становится зримым в «идеях». [2] Они суть бытие сущего и потому [3] сами предстают как истинно сущее, как истинное. <...> [4] Ιδέα, усмотренный образ [ = Aussehen, облик ] характеризует бытие, причем для такого способа видения, который в увиденном как таковом постигает [5] чистое присутствие. [6] « Бытие » находится в сущностном отношении «к», оно определенным образом равнозначно раскрытию и проявлению себя [ = sich Zeigen und Erscheinen ], равнозначно φαίνεσθαι того, что есть έκφανές [ist in gewisser Weise gleichbedeutend mit dem φαίνεσθαι des έκφανές; = “ явленью явного ”] ” (с. 85; GA S.169)
Государство Платона: отстояние искусства (мимесиса) от истины (идеи)
0-а) Необходимо еще раз задаться вопросом: как искусство относится к истине? Каково местоположение искусства в этом соотношении? Искусство есть μίμησις. Из сущности μίμησις 'а необходимо постигать характер его отношения к истине. Но что такое μίμησις? Обращаясь к Главкону, Сократ говорит (595 с): μίμησιν όλως έχοις άν μοι είπείν ότι ποτ’ έστίν; ούδέ γάρ τοι αύτός πάνυ τι συννοώ τί βούλεται είναι. «Можешь ли ты мне сказать, подражание, взятое в целом,— что это такое вообще? Ибо и сам я не совсем разумею, что это может быть».
0-b) Так они начинают свою беседу, έπισκοποΰντες, то есть «прочно удерживая взор на самом предмете, названном в слове», причем έκ τής είωθυίας μεθόδου, то есть «привычным образом оставаясь в пути позади предмета», ибо именно это и имеет в виду греческое слово «метод».
0-c) Привычный способ продвижения, о котором идет речь,— это развитый Платоном способ вопрошания о сущем как таковом. В своих диалогах Платон снова и снова говорит об этом. Метод, способ его вопрошания никогда не представлял собой некую застывшую технику, но раскрывался по мере продвижения к бытию, и поэтому, когда в приведенном нами отрывке суть метода выражается в одном сжатом тезисе, сказанное соответствует тому уровню философии Платона, который намечается в связи с развитием темы о государстве и ни в коем случае не является высшим. Для того вопрошания, которое сейчас важно для нас, эта характеристика метода имеет особое значение.
1-a) “Сократ (то есть Платон) говорит об этом так (596 а): είδος γάρ πού τι έν έκαστον είώθαμεν τίθεσθαι περί έκαστα τά πολλά, οίς ταύτόν όνομα έπιφέρομεν. «Εΐδος, нечто Единое, мы привыкли полагать (делать предлежащим нам) в отношении круга (περί) тех или иных множественных вещей, обозначаемых одним именем». [»Ein είδος, so etwas jeweilig Ein es, sind wir gewohnt, uns zu setzen (uns vorliegen zu lassen) in bezug auf den Umkreis (περί) der jeweiligen Vielen, denen wir densel ben Namen beilegen. «]
1-b) Здесь είδος означает не понятие [Begriff], а вид, образ [das Aussehen] чего-либо [[ср. различение "эйдоса" и "идеи" ниже, фрагмент (5), и далее на с.94: “ бытие, ίδέα, доводится до уровня образа... В написанном на полотне столе каким-то образом обнаруживается стол вообще, то есть как-то обнаруживается егоίδέα”; “das Sein, die ιδεα, zum Aussehen, ειδος, gebracht wird... Im gemalten Tisch zeigt sich irgendwie Tisch überhaupt, also doch irgendwie dessen ιδεα” GA, S. 187]]. В образе та или иная вещь наличествует, присутствует не в своем особенном, а, скорее, в том, что она есть по существу. При-сутствие (An-wesen) означает бытие, и поэтому бытие улавливается в ус-мотрении (Er-blicken) образа.” (с. 87; GA S. 173)
2-a) “Как это происходит? Полагается соответствующий вид, образ. Но что под этим подразумевается? Приведенный тезис, призванный вкратце охарактеризовать сущность метода, вполне естественно представить так: для множества отдельных вещей, например, отдельных домов, полагается одна идея (дом). Однако такое расхожее представление о Платоновых идеях не даст нам возможности постичь суть метода.
2-b) Речь идет не просто о полагании είδος 'а, а о таком подходе, благодаря которому встречающее нас прежде всего полагается во всем своем многообразии единичного относительно единства είδος'а, и наоборот, последнее полагается в отношении к первому и, таким образом, оба полагаются в их отношении друг ко другу. Полагается, утверждается в соотнесении с другим, то есть устанавливается и представляется для усмотрения не только идея, но и, прежде всего, многообразие единичного как соотносимого с единым своего единого вида (Aussehen). Поэтому такое действие является самоупрочением (Sichfestsetzen) между множеством единичного и единым «идеи», направленным на то, чтобы уловить то и другое в едином взоре и определить их взаимоотношение.
2-c) При таком подходе существенную помощь оказывает язык, через который человек устанавливает свое отношение к сущему. В слове, а именно в непосредственно сказанном слове, пересекаются оба ракурса: сначала ракурс, обращенный на то или иное непосредственно называемое (на этот дом, этот стол, эту кровать) и потом ракурс, обращенный на то, как это единичное выражается в слове (это как дом — в соотнесении с его видом). 2- 2-d) Только тогда, когда сказанное о «методе» мы станем осмыслять в таком прочтении, мы сполна постигнем, что же имел в виду Платон. Мы уже давно привыкли сразу же воспринимать множественное единичное в соотнесении с его всеобщим, однако в данном случае открытие Платона заключается в том, что многообразие единичного как такового появляется в горизонте его вида, эйдоса как такового.
2-e) Только тогда, когда мы вновь совершим это открытие, приведенное положение о «методе» правильно сориентирует нас в том, что должно скрываться за μίμησις. Речь идет о подражании, то есть об из-ображении и про-из-ведении чего-либо похожего на нечто иное.
2-f) Подражание совершается в области про-из-ведения в самом широком смысле. Это многообразие произведенного, которое тотчас попадается нам на глаза, причем не как некое запутанное взаимопроникновение всяческой множественности, а как многообразное единичное, которое мы уже называем одним именем. Таким разнообразным произведенным являются, например, τά σκεύη, «утварь», которой поразному пользуются во многих домах. Πολλαί πού είσι κλΐναι καί τράπεζαι (596 b): «многоразличны, то есть множественны по их числу и разнообразны по тому или иному непосредственному их виду кровати и столы». Однако речь идет не о том, что кроватей и столов именно много, а не мало — сразу же важное значение приобретает лишь обращенность к тому, что сополагается в этой констатации: много кроватей, много столов, но лишь одна ίδέα кровати и лишь одна ίδέα стола.
2-g)Единое, характерное для эйдоса,— это не только единое в смысле числа, но прежде всего единое как одно и то же, то единое, которое остается неизменным при любых изменениях остова кровати, одним словом, то, что составляет ее постоянство. В эйдосе обнаруживается то, что «есть» встречающее нас. Поэтому — согласно Платону — бытию присуща неизменность. Все становящееся и самоизменяющееся, будучи непостоянным, не имеет бытия. Поэтому с точки зрения платонизма «бытие» всегда напрямую противостоит «становлению» и переменам. Сегодня мы, напротив, привыкли считать «реальным» и подлинно сущим как раз самоизменяющееся, становящееся. ” (с. 87-8; GA S. 173-5).
2-h) Ницше же, напротив, говоря «бытие», всегда понимает его в смысле Платона, то есть в противопоставлении «становлению», причем даже после предпринятого им переиначивания платонизма.
3-a) Άλλά ίδέαι γέ που περί ταΰτα τά σκεύη δύο, μία μέν κλίνης, μία δέ τραπέζης.— «Однако „идей" этих предметов только две: в одной обнаруживается „кровать", в другой — „стол"». Здесь дается четкое указание на то, что есть неизменяемость и самотождественность «идеи»: περί τά πολλά, то есть «для объемлющего множество и как его окружение», следовательно, не какая-то произвольная и неопределенная неизменяемость.
3-b) Однако тем самым философское усмотрение не прекращается, но, напротив, лишь обретает перспективу, позволяющую спросить: каково отношение множества изготовленных предметов к соответствующей «идее»? Этот вопрос ставится для того, чтобы узнать что-либо о μίμησις. Поэтому необходимо внимательно осмотреться в наметившемся поле зрения, опять-таки имея в виду множество наличествующих предметов.
3-c) Они не просто наличествуют, но готовы к употреблению или уже находятся в таковом. Они «есть» в ракурсе этого употребления; будучи чем-то изготовленным, они предназначены для общего употребления в совместном бытии (Miteinandersein) людей, живущих бок о бок. Эти совместно живущие представляют собой δήμος, «народ» в смысле общественного совместного бытия, члены которого знают друг друга и «настроены» друг на друга. Для этого бытия и созданы предметы утвари. Поэтому производящий их называется δημιουργός, творящий, изготовляющий и созидающий нечто в отношении народа (δήμος).
3-d) В нашем языке еще сохранилось (правда, редко употребляемое и связанное лишь с определенной сферой) слово для этого: ставитель (Stellmacher), который делает каркасы, имеются в виду каркасы карет (каретный мастер). Нет ничего особого мудреного в том, что утварь и каркасы изготовлены таким ставителем. Совсем ничего.
Между тем наипростейшие вещи надо продумывать в наипростейшей же ясности их отношений
3-e) В этой связи
тот повседневный факт, что ставитель про-из-водит каркасы, все-таки навел на некоторые мысли такого мыслителя, как Платон. Во-первых, изготовляя стол столяр πρός τήν ιδέαν βλέπων ποιεΐ, то есть он изготовляет тот или иной стол, «всматриваясь» в его «идею». Он «мысленно представляет», как стол выглядит вообще (überhaupt).
3-f) И что же, этот вид таков же, как сам стол? Каково его положение с точки зрения совершающегося произведения вещи? Быть может, столяр производит и сам этот вид? Нет. Ού γάρ που τήν γε ιδέαν αύτήν δημιουργεΐ ούδεΐς τών δημιουργών, «никто из мастеров не создает саму идею». Да и как бы он смог с помощью топора, пилы и рубанка изготовить ее?! Здесь обнаруживается непреодолимый для всякой «практики» предел (граница), причем как раз по отношению к тому, в чем она сама нуждается, чтобы смочь стать «практической», ибо насколько важно то, что столяр своим инструментом не может изготовить идею, настолько важно и то, что он должен всматриваться в нее, чтобы быть тем, что он есть: производителем столов. Поэтому его мастерская выходит за пределы тех четырех стен, в которых находятся его инструмент и произведенная им вещь. В этой мастерской намечается обращенность к виду, идее того, что находится в употреблении непосредственно под рукой. Ставитель — это изготовитель, который в момент изготовления должен взирать на то, что он сам сделать не может.
3-g) Идея ему пред-послана, и он со-образуется с нею. Следовательно, как созидатель (Macher) он уже каким-то образом выступает как подражатель (Nach-macher). Следовательно, так называемого чистого «практика» вообще не существует; он с необходимостью и заранее всегда выступает как нечто большее, чем практик. Это основное соображение, к обоснованию которого и стремится Платон.
3-h) момент, на котором мы должны заострить внимание, исходя из того, что ремесленник изготавливает утварь, и который самим грекам был понятен, от нас ускользает, причем ускользает в силу того само собой разумеющегося факта, что изготовленное как произведенное и прежде не существующее отныне «есть».
3-i) Оно «есть». Мы понимаем это «есть» и не слишком над этим задумываемся. Для греков «бытие» изготовленного было определено, но не так, как для нас.
3-j) Произведенное «есть» потому, что идея позволяет видеть его как таковое, позволяет ему присутствовать в эйдосе, то есть «быть». И лишь в этом отношении само произведенное можно назвать «сущим». Таким образом, создавать-изготовлять значит доводить сам эйдос (Aussehen) до самообнаружения (zum sich-zeigen-Bringen) в ином, в изготовленном, значит «про-изводить» эйдос: не изготовлять его самого, но давать ему возможность проявиться. Изготовленное «есть» лишь в той мере, в какой в нем проявляется эйдос, бытие. Когда говорят, что изготовленное «есть», это означает, что в нем обнаруживается присутствие его эйдоса. ” (с. 88-9; GA 176-8).
4-a) Созидатель — это такой человек, который помещает эйдос какой-либо вещи в присутствие чувственно зримого. Тем самым, по-видимому, полагаются четкие пределы тому, что и как созидает ремесленник и чего он не может сделать. Любой из таких про-из-водителей утвари и предметов, которыми можно пользоваться, находится в сфере направляющей его «идеи»: столяр взирает на идею стола, сапожник — на идею башмака, и каждый оказывается тем способнее, чем четче определяет свою область, иначе он превратился бы в халтурщика.
4-b) Но как быть с человеком, ός πάντα ποιεί, όσαπερ εΐς έκαστος τών χειροτεχνών(596 с), «который про-из-водит все, что каждый из ремесленников в отдельности» может делать? Это был бы очень могущественный, вселяющий ужас и возбуждающий удивление человек. Такой человек действительно существует, и он άπαντα έργάζεται, «производит все и всяческое». Он может не только производить всяческие вещи, άλλά καί τά έκ τής γής φυόμενα άπαντα ποιεΐ καί ζώα πάντα έργάζεται, «но и производит произрастающее из земли, растения и животных», και έαυτόν, «и даже себя самого», кроме того, небо и землю, καί θεοΰς, «и даже богов», а также все, что есть в небесах и в преисподней. Этот созидатель, превосходящий все сущее и даже богов — просто удивительный человек! Да, такой δημιουργός существует, но в нем нет ничего необычного, и делать такое может каждый из нас. Все дело только в том, чтобы разобраться, «каким способом он [все это] создает», τίνι τρόπώ ποιεΐ.
4-c) Итак, размышляя о произведенном и самом произведении, надо обращать внимание на τρόπος. Обычно мы правильно, но недостаточно переводим это греческое слово как «способ» и «манера»; τρόπος означает то, как некто обращен, куда он обращен, в чем он пребывает, как обращается, на что остается обращенным и с чем остается связанным, к чем устремляется. Что это значит в области про-из-ведения? Можно сказать, что способ, к которому обращается сапожник, отличается от того способа, в соответствии с которым к делу приступает столяр.
4-d) Это так, но здесь различие определяется тем, что в данный момент должно быть произведено, а также выбранным материалом и обработкой, которую он потребует. И тем не менее во всем этом способе произведения господствует один и тот же τρόπος. В какой мере? Это станет ясно из продолжения беседы. Καί τίς ό τρόπος οΰτος; «каков тот τρόπος», который делает возможным произведение, могущее в упомянутом, ничем более не ограниченном объеме производить άπαντα, «все и всяческое»? Этот τρόπος не грозит никакими затруднениями, и, прибегнув к нему, можно сразу же и всюду начинать творить.
4-e) Τάχιστα δέ που εί ’θέλεις λαβών κάτοπτρον περιφέρειν πανταχή (596 d), «если тебе хочется как можно быстрее, просто возьми зеркало и води им по сторонам». Ταχύ μέν ήλιον ποιήσεις καί τά έν τώ ούρανώ, ταχύ δέ γήν, ταχύ δέ σαυτόν τε καί τάλλα ζώα καί σκεύη καί φυτά καί πάντα όσα νυνδή έλέγετο, «ты быстро сотворишь Солнце и все, что на небе, и землю, и себя самого, и прочие живые существа, а также предметы и растения и все, чего мы сейчас касались». Из такого поворота беседы мы видим, сколь важно изначально мыслить ποιειν («соделывание») так, как его мыслили греки, то есть как про-из-ведение. Такое произведение эйдоса совершает зеркало, оно наделяет возможностью присутствия все сущее — так, как оно выглядит.
4-f) Однако тут же надо выявить важное различие в способе (τρόπος) произведения. Это различие позволяет составить более четкое представление о δημιουργός и, следовательно, о μίμησις, «после-делании» как подражании (Nach-machen). Если бы мы захотели понять ποιεΐν, «делание», в неопределенном смысле изготовления, тогда пример с зеркалом не имел бы никакой силы, так как зеркало не «изготовляет» Солнца. Но если мы понимаем про-из-ведение так, как его понимали греки, то есть в смысле сополагания (Beistellen) идеи (эйдоса чего-либо в чем-либо другом, все равно как), тогда в этом конкретном смысле зеркало действительно про-изводит Солнце.
4-g) Поэтому, имея в виду зеркало и возникающее в нем отражение, Главкон тотчас признает: Ναί, «да», это произведение «сущего», но оговаривается: φαινόμενα, ού μέντοι όντα γέ που τή άληθεία, являющееся в зеркале «лишь видится каким-либо, но не есть присутствующее в несокрытости (Unverborgenheit)» (то есть неискаженное «одной лишь видимостью», кажимостью). Сократ соглашается: καλώς — καί είς δέον έρχη τώ λόγφ, «прекрасно, и говоря так, ты приступаешь к существу (дела)». Хотя отражение производит сущее как себя обнаруживающее, оно не производит его как сущее в его не-сокрытости, в неискаженном бытии (Nichtverstelltsein). 4-h) Здесь друг другу противостоят όν φαινόμενον и όν τή άληθεία: сущее как себя обнаруживающее и сущее как неискаженное. Однако ни в коем случае нельзя думать, что φαινόμενον как «кажимость» и «кажущееся» находится на какой-то одной стороне, a όν τή άληθεία как «бытие» — на другой: в обоих случаях όν — «при-сутствующее», но различными способами присутствия. Но разве себя обнаруживающее и неискаженное — не одно и то же? И да, и нет. Оно одно и то же как то, что присутствует (дом), одно и то же, поскольку каждый раз оно есть присутствие, хотя и осуществляющееся различными способами (τρόπος). Один раз «дом» присутствует в обнаружении себя, появляясь на металлической поверхности зеркала и посредством ее; в другой раз «дом» присутствует, обнаруживая себя в камне и дереве. Чем острее мы улавливаем эту самотождественность, тем яснее должно становиться различие.
4-i) Здесь Платон стремится постичь различие в способах (τρόπος), то есть прежде всего добиться определения того «способа», в котором само όν обнаруживает себя наиболее чисто — не тогда, когда его производят через что-либо другое, а тогда, когда его вид, είδος, составляет бытие. Это самообнаружение есть είδος как ίδέα. Налицо два способа присутствия: дом (то есть ίδέα) обнаруживается в зеркале и в самом наличном «доме».
4-j) Следовательно, необходимо различать и разъяснять два вида произведения и производителя. Если каждого про-из-водителя мы станем называть δημιουργός, тогда зеркальный мастер предстанет как δημιουργός особого рода. Поэтому Сократ продолжает: τών τοιούτων γάρ οΐμαι δημιουργών καί ό ζωγράφος έστίν, «к такому виду про-из-водителей — виду зеркальщиков — я думаю, относится и живописец». Художник позволяет сущему присутствовать, но присутствовать как φαινόμενα, то есть как «обнаруживающее себя в проблеске (Durchscheinen) через другое»; ούκ άληθή ποιεί ά ποιεί, «то, что он производит, он производит не как несокрытое». Он не производит είδος. Καίτοι τρόπω γέ τινι καί ό ζωγράφος κλίνην ποιεΐ, «и живописец производит кровать», но τρόπω τινί, «в некотором роде».
4-k) Здесь τρόπος означает то, каким образом присутствует όν (ίδέα), и вместе с тем то, в чем и через что όν как ίδέα производит себя и полагает в присутствие. В одном случае τρόπος — это зеркало, в другом — раскрашенная поверхность, в третьем — дерево, в котором стол начинает присутствовать.
Сразу хочется сказать, что одни люди делают «кажущиеся» вещи, другие — «действительные».
4-l) Но является ли для греков стол, изготовленный столяром, «действительным», сущим столом? Иначе говоря, когда столяр изготовляет тот или иной стол, производит ли он подлинно сущий стол или изготовление является таким со-принесением (Beibringen), которое никогда не может произвести «самого» стола? Мы уже слышали о том, что и он чего-то не производит и как плотник не может произвести своими средствами: ού τό είδος [τήν ίδέαν] ποιεί, «но он не производит чистый эйдос (идею) [например, кровати]». Он предполагает его как уже данную ему и тем самым как к нему при-веденную и для него про-из-веденную.
4-m) Но что представляет собой этот είδος сам по себе и в отношении к какой-либо отдельной кровати, которую производит плотник? То είδος... ό δή φαμεν είναι ό έστι κλίνη, плотник производит не «образ [кровати], о котором мы говорим, что он и был бы кроватью как таковой», то есть тем, что он есть как таковой: ό έστι, quid est, quidditas, чтойность (Washeit). Очевидно, эта чтойность является существенностью сущего, через которую оно «есть в начале и в конце», τελέως όv (597 а).
4-n) Но если ремесленник не производит είδος в себе, а всегда только взирает на него как на нечто уже ему пред-поставленное, если είδος есть подлинно сущее в сущем, тогда он производит не бытие сущего, а лишь то или иное сущее, ούχ ό έστι κλίνη, άλλά κλίνην τινά, «не что-бытие (Wassein) кровати, а какую-то кровать».
4-o) Таким образом, и ремесленник, который, правда, вторгается в грубую действительность и действует в ней, не находится у самого сущего, у όν τή άληθείς. Поэтому Сократ говорит: μηδίν άρα θαυμάζωμεν εί καί τοΰτο [τό έργον τοΰ δημιουργού] άμυδρόν τι τυγχάνει όν πρός άλήθειαν, «значит, мы нисколько не удивимся, если даже оно [изготовленное ремесленником] предстанет как нечто темное и смутное по отношению к несокрытости». Древесина для кровати, камни для постройки дома хотя и выражают идею, но это про-из-ведение все-таки затемняет и делает смутным ее изначальное сияние. 4-4-4- 4-4-p) Поэтому в каком-то смысле дом, который мы называем «настоящим», нисходит до того же уровня, на котором находятся отражение дома в зеркале и дом на картине. ” (c. 91; GA 181-2).
5-a) Греческое слово άμυδρόν нелегко перевести: оно подразумевает затемнение и искажение того, что присутствует. По отношению к неискаженному это затемняющее предстает как смутное и слабое; в нем нет внутренней силы присутствия самого сущего.
Теперь наступает момент, когда Сократ призывает (в контексте всего сказанного) попытаться разъяснить сущность подражания (μίμησις). Для этой цели более глубоко и лаконично резюмируются все результаты предыдущего рассуждения.
5-b) В начале рассуждения стало ясно: существуют, к примеру, разнообразные отдельные кровати, размещенные в различных домах. Это множество легко увидеть, окинув все вокруг беглым взором. Поэтому в начале беседы Сократ (Платон), с глубокой иронией упоминая о том, что мы теперь собираемся постичь, говорит (596 а): πολλά τοι όξύτερον βλεπόντων άμβλύτερον όρώντες πρότεροι εϊδον, «многообразное и множественное
видят те, кто смотрит слабыми глазами, а не те, у кого взгляд более острый». Взирающие более проникновенно видят меньше, но зато они усматривают существенное и простое. Они не растворяются в одном только многообразии, которое остается лишенным сущности. Слабые глаза видят бесчисленное разнообразие отдельных кроватей, проникновенный же взор видит иное, даже если он падает на одну единственную кровать, и именно поэтому для слабых глаз множественное становится всего лишь еще большим разнообразием, которое расценивается как «многое», как изобилие, тогда как для проникновенного взора, напротив, простое становится еще проще. В таком упрощении возникает сущностная многослойность: первое (единое) про-из-веденное Богом, (чистый) один и тот же образ, идея; второе, изготовленное плотником; третье, изображенное художником.
5-c) Простое называется в слове κλίνη, но в то же время τριτταί τινες κλΐναι αύται γίγνονται (597 b). Мы должны перевести так: «эти самые кровати здесь возникают трояким образом». Μία μΐν ή έν τή φύσει ούσα, «одна существует в самой природе». Мы замечаем, что такой перевод недостаточно глубок. Что здесь означает φύσις, «природа»? В природе нет кроватей, они не растут, как деревья и кустарники. Однако для Платона и прежде всего для первоначальной греческой философии φύσις есть раскрытие, она раскрывается, обнаруживает самое себя, распускаясь из себя самой, как роза. 5-d) То, что мы называем «природой» (ландшафт, природа, рассмотренная со стороны) есть лишь определенный вид [ein bestimmt geartetes Feld] природы, вид φύσις'а в сущностном смысле [der φύσις im wesentlichen Sinne], согласно которому природа есть присутствующее, разворачивающееся из самого себя. Φύσις — это изначальное греческое ключевое слово для обозначения самого бытия в смысле раскрывающегося [aufgehenden] из себя самого и таким образом царящего [waltenden] присутствия [Anwesenheit].
5-e) Ή έν τή φύσει ούσα, «сущая в природе» кровать означает: бытийствующее, присутствующее в чистом бытии из самого себя [das im reinen Sein als aus sich Anwesendes Wesende; what is essential in pure Being, as present of itself] из себя исходящее (aus sich Herauskommende) противостоит тому, что про-из-водится только через нечто другое [durch anderes erst her-gestellt wird]. Η φύσει κλίνη означает «то, что само непосредственно про-из-водит из себя свой чистый образ». То, что присутствует таким образом, представляет собой простое усмотрение чистого эйдоса (είδος) [schlechthin Gesichtete eines [[nom?]]εἶδος; the purely, straightforwardly envisioned eidos], не опосредствованное ничем другим, то есть представляет собой идею (ίδέα). Человек не может сделать, чтобы такое воссияло, распустилось (φύει). Человек не может производить ίδέα, он может только пред-ставлять ее. Поэтому Сократ говорит о φύσει κλίνη так: ήν φαΐμεν άν, ώς έγωμαι, θεόν έργάσασθαι, «о ней, я полагаю, мы могли мы сказать, что ее доставил и по-ставил Бог »” (с. 92; GA 183-4)
6-a) Μία δέ γε ήν ό τέκτων, «другая [кровать] есть то, что изготовляет ремесленник». Μία δί ήν ό ζωγράφος, «третья есть то, что создает живописец».
Эта троякость кровати и, таким образом, каждого отдельно наличествующего сущего резюмируется так: Ζωγράφος δή, κλινοποιός, θεός, τρείς ούτοι έπιστάται τρισίν εϊδεσι κλινών, «Итак, живописец, плотник, Бог — эти трое суть έπιστάται, те, кто предстоит трем способам образа кровати». Каждый предстоит определенному способу самообнаружения и взирает на это по-своему, он взирает-на, он есть тот, кто обозревает это самообнаружение и властвует над ним. Если здесь мы переведем слово είδος просто как «вид» (три вида кровати), мы упустим решающее, ибо Платон стремится к тому, чтобы показать, как здесь «одно и то же» обнаруживает себя тремя различными способами: три способа самообнаружения и, следовательно, присутствия, а значит и изменения самого бытия. Главное здесь — единство первоосновы при всех различиях, сохраняющееся в самообнаружении: ее возможность выглядеть так-то и так-то и присутствовать в этом «так-то». 6-b) 6-b) Обратим внимание на то, что постоянно сопутствует предыдущему рассуждению: всякий раз, когда речь заходила о подлинно сущем, говорилось о όν τή άλητεία, о сущем «в истине». Однако «истина» в понимании грека означает «неискаженность», «открытость» — для самого обнаруживающего себя. Толкование бытия как эйдоса (είδος), присутствия в образе, предполагает толкование истины как άλητεία, как неискаженности. Это надо иметь в виду, если мы хотим правильно, то есть по-гречески, постичь соотношение искусства (μίμησις) и истины в понимании Платона. Именно в этой области берут начало его вопросы. И в ней же они обретают возможность ответа.
6-c) Итак, здесь, на вершине Платонова истолкования бытия сущего как ίδέα, тотчас возникает вопрос: почему Бог для той или иной области единичных вещей, например, для кроватей, допустил существование только одной ίδέα? Είτε ούκ έβούλετο, είτε τις άνάγκη έπήν μή πλέον ή μίαν έν τή φύσει άπεργάσασθαι αύτόν κλίνην, «или он не захотел, или в силу некоей необходимости, тяготевшей над ним, согласно которой он мог допустить, чтобы только одна кровать раскрылась в своем образе»; δύο δέ τοιαΰται ή πλείους ούτε έφυτεύθησαν ύπό τοΰ θεοΰ οΰτε μή φυώσιν, «двух таких идей или более двух не было создано богом и никогда не будет создано». Почему? Почему для одной вещи всегда существует только одна идея? Ответ Платона надо вкратце изложить в ретроспективе рассмотренной сущности истинного, его неповторимости и неизменности. Что было бы, если бы для какой-либо вещи и ее множественных проявлений — для дома и домов, дерева и деревьев, какоголибо животного и множества этих животных — Бог предусмотрел наличие нескольких идей? Ответ гласит: εί δύο μόνας ποιήσειεν, πάλιν άν μία άναφανείη ής έκεναι άν αΰ άμφότεραι τό είδος έχοιεν, καί εϊη άν ό έστιν κλίνη έκείνη άλλ' ούχ αί δύο, «если бы он вместо одной-единственной „идеи" дома, допустил раскрытие двух идей, тогда все равно воссияла бы только одна идея, образ которой эти две имели бы как свой собственный, и что-бытие кровати или дома снова было бы единым, а не двояким».
6-d) Итак, это единство и единственность принадлежат сущности идеи (ίδέα). Но в чем, согласно Платону, кроется причина этой единственности идеи (сущности)? Не в том, что, при полагании двух идей одна подчиняется другой, более возвышенной [diese eine höhere über sich hervorgehen lassen; “when two Ideas are posited the one allows the other to proceed to a higher level” WRONG!!!], а в том, что бог, зная о возвышении представления над самим собой от многообразия к единству [ Sichüberhöhen des Vorstellens aus einer Mannigfaltigkeit zu einer Einheit], βουλόμενος είναι όντως κλίνης ποιητής όντως ούσης, άλλά μή κλίνης τινός μηδέ κλινοποιός τις, μίαν φύσει αύτήν έφυσεν (597d), «хотел быть сущим творцом сущего, а не какого-нибудь единичного и не каким-нибудь плотником». Так как бог захотел быть таким богом, он созидает, например, кровати «в единстве и единственности их сущности». (с. 93; GA 186)
7-a) Но на чем же тогда для Платона, в конечном счете, основывается сущност ь идеи и, таким образом, бытия? На полагании творца, сущностная значимость которого сохраняется только тогда, когда сотворенное им является единственным, единым, и тем самым во внимание принимается перерастание [womit jener Überhöhung Rechnung getragen ist] многообразного в единое.
Обоснование этого толкования бытия восходит к полаганию творца и к пред-полаганию единого, которое каждый раз единит многообразное.
Здесь для нас кроется [ verbirgt sich] такой вопрос: каким образом бытие как присутствие и возможность присутствия [Anwesen und Anwesenlassen] и единое как единящее [das Eine als das Einigende; the one as unifying] образуют единство [gehören zusammen; cohere]? Может быть, для того, чтобы ответить на него, надо вернуться к понятию творца, или, быть может, такой вопрос вообще не ставится, потому что остается непродуманным [1] бытие как присутствие и [2] единение единого [“das Einigen des Einen”; “the unifying of the one” -- genitivus subjectivus / objectivus? ] не определяется в ракурсе бытия как присутствия?” (с. 93; GA 186)
8-a) Итак, каждое отдельное сущее, которое мы сегодня как это единичное считаем «подлинно действительным», обнаруживает себя трояким образом. Следовательно, оно проявляется, то есть про-из-водится тремя способами. В соответствии с этим существует также три вида производящих его.
1. Бог; он позволяет сущности (das Wesen) воссиять (aufgehen) — φύσιν φύει. Поэтому его называют φυτουργός, он как бы держит наготове чистый образ и заботится о его восхождении [der das Aufgehen des reinen Aussehens besorgt und es bereithält], дабы человек смог его усмотреть.” (с. 93; GA 187)