Заехал Сапожник – проведать меня, а заодно сообщить, что вопрос с Делукой можно считать улаженным. Они поговорили, и Делука согласился уйти по-тихому при условии, что за ним останется небольшой пакет акций. Следом появился и сам Гэри Делука – и поклялся, что в один прекрасный день подстережет Сапожника в темном переулке и замочит гаденыша. Заскочил Дэнни – сказал, что отказался от сделки с властями, так что впереди нас точно ждут Двадцать Лет Безоблачного Неба. Потом прибыл Вигвам – сообщил, что Дэнни утратил всякую связь с реальностью, мол, никакой сделки с властями не было и в помине, а он, Вигвам, бегает с высунутым языком в поисках новой брокерской фирмы, в которой он бы мог пристроиться, как только «Стрэттон» накроется медным тазом.
Пока «Стрэттон» катилась вниз по наклонной плоскости, дела у «Билтмор» и «Монро Паркер» стремительно шли в гору. К Рождеству они оборвали все связи со «Стрэттон», хотя по-прежнему продолжали регулярно выплачивать мне «авторские» – по миллиону каждый месяц. Каждые две недели заезжал Шеф – сообщить, как продвигается дело Патриции Меллор, – правда, до конца истории было еще далеко. Наследники тети Патриции, Тиффани и Джули, теперь были вынуждены иметь дело с налоговой службой, британским аналогом службы внутренних доходов. Поговаривали, что этим делом заинтересовалось ФБР, однако никаких обвинений пока не было выдвинуто и повесток они не получали. Шеф уверял, что все в конце концов утрясется. Он, мол, находится в тесном контакте с Директором Подделок, которого поочередно допрашивали сначала швейцарские власти, а потом и американские – и он скормил им историю, которую мы состряпали специально для этого случая, и все прошло гладко. В результате агент Коулмэн окончательно зашел в тупик.
|
|
Помимо все этого оставалась еще семья: Картер после весьма бурного начала жизни решил дать родителям передышку и быстро превратился в здоровенького крепыша. Это был очаровательный малыш – густая шевелюра светлых, словно лен, волос, огромные голубые глаза и потрясающие ресницы, длиннее которых я в жизни своей не видел. Чэндлер, нашей гениальной дочери, стукнуло два с половиной года, и она просто обожала младшего братишку. Она полностью вошла в роль любящей мамочки – кормила Картера из бутылочки и давала советы и наставления Гвинн и Эрике, пока те меняли ему памперсы. И пока я курсировал между королевских размеров кроватью в нашей спальне и кушеткой в гостиной, пока предавался приятному безделью, пялился в телевизор и глотал кваалюд, компанию мне составляла Чэндлер. Под конец дочка превратилась в настоящего эксперта по части распознавания, что это я там бормочу заплетающимся языком, – это наверняка здорово поможет ей, если когда-нибудь придется выхаживать больных после инсульта. Как бы там ни было, большую часть дня она изводила меня вопросами, требуя точно сказать, когда же я наконец поправлюсь, чтобы снова играть с ней в «лошадки». Я поклялся, что ждать этого осталось недолго, хотя сильно сомневался, что смогу когда-нибудь снова носить ее на плечах.
Герцогиня была изумительна – вначале. Но когда День благодарения плавно сменился Рождеством, а Рождество – Новым годом, она стала терять терпение. Я до сих пор был вынужден носить жесткий корсет – из-за него меня то и дело заносило и швыряло о стену; в конце концов я пришел к выводу, что, как муж, имею полное право время от времени прижимать к стене и жену. К счастью, необходимость носить корсет была наименьшей из проблем – хуже было то, что боль стала еще острее, чем до операции. Но теперь меня мучила не только старая боль, к которой я успел понемногу привыкнуть, – к ней добавилась еще и новая, мучительнее прежней, вгрызавшаяся, казалось, в каждый позвонок. Любое резкое движение причиняло такие мучения, что у меня глаза лезли на лоб. Доктор Грин твердил, что со временем это пройдет, но мне с каждым днем становилось все хуже.
|
|
К началу января я окончательно скис – и тут Герцогиня, потеряв терпение, решила, что пора вмешаться. Моя жена заявила, что самое время снизить дозу и хотя бы попытаться вернуться к нормальной жизни. В ответ я принялся ныть, что промозглый нью-йоркский январь, дескать, весьма вреден в моем преклонном возрасте (целых 33 года!). В конце концов, напомнил я, в старости кости становятся чрезвычайно хрупкими. Жена предложила перебраться на зиму во Флориду – фыркнув в ответ, я заявил, что во Флориду ездят только дряхлые старики и что несмотря на дряхлое тело в душе я все еще юн и полон сил.
В конце концов Герцогиня взяла все в свои руки – опомнившись, я с удивлением обнаружил себя в Беверли-Хиллс, откуда открывался великолепный вид на Лос-Анджелес. Не успел я и глазом моргнуть, как оказался – за ничтожную сумму в 25 тысяч в год – временным обладателем роскошного особняка Питера Мортона, местной рок-звезды, и принялся устраиваться на зиму. Разумеется, амбиции тут же напомнили о себе, был нанят модный дизайнер – события развивались стремительно, и к тому времени, как мы въехали в новый дом, вбухав не меньше миллиона в новую обстановку, все было устроено по нашему вкусу. Единственная проблема – особняк был чудовищно огромный, добрых 30 000 квадратных футов, так что я начал серьезно подумывать, не обзавестись ли мне скутером на случай, если вдруг понадобиться добраться из одного конца дома в другой.
|
|
И еще одно: уже пару дней спустя я убедился в очевидном: Лос-Анджелес – всего лишь тень Голливуда, его скромный пригород, так сказать. Так что дело кончилось тем, что я наскреб пару миллионов и занялся производством фильмов. Потребовалось целых три недели, чтобы понять, что все в Голливуде (включая и меня самого) слегка тронутые – излюбленным занятием тут был ланч. Моими партнерами в киноиндустрии стала семейка узколобых евреев родом из Южной Африки, в свое время вложивших немало денег в фирму «Стрэттон». Все они были любопытными персонажами, с пухлыми, как у пингвинов, телами и острыми, словно шило, носами.
На третьей неделе мая я наконец избавился от корсета. Фантастика! Боль оставалась все еще острой, зато теперь мне на помощь пришла физиотерапия. Может, хоть это поможет, с надеждой думал я. Но скоро такая жизнь меня задолбала – через неделю я уже ковылял с палочкой по Нью-Йорку. Еще неделю я кочевал по больницам, проходил тест за тестом, уже смирившись, что прогноз каждый раз будет неутешительным. По словам Барта, я страдал от дисфункции той системы, которая отвечала за купирование болевого синдрома в моем теле; с точки зрения механики с моим позвоночником все было в порядке – во всяком случае, не было ничего такого, что можно было бы исправить с помощью операции.
Что ж, справедливо, думал я. Итак, выбор у меня невелик – только заползти на свою чудовищных размеров кровать и тихо сдохнуть. Проще всего было бы устроить себе передоз – во всяком случае, таблеток для этого у меня было более чем достаточно. Правда, тут тоже были варианты. Моя обычная дневная доза включала: 90 миллиграммов морфина (от боли), 40 миллиграммов оксикодона (до кучи), дюжину таблеток сомы (для снятия мышечного спазма), 8 миллиграммов ксанакса (для снятия тревоги и беспокойства), 20 миллиграммов клонопина (очень солидно звучит название), 30 миллиграммов амбиена (от бессонницы), 20 таблеток кваалюда (мне просто нравится кваалюд), грамм или даже два кокаина (просто чтобы поставить мозги на место), 20 миллиграммов прозака (от депрессии), 10 миллиграммов паксила (для подавления приступов паники), восемь миллиграммов зофрана (от тошноты), 200 миллиграммов фиоринала (от головной боли), восемь миллиграммов валиума (чтобы привести в порядок нервы), две столовые ложки сенокота (от запоров), 20 миллиграммов салагена (от сухости во рту) и напоследок пинта односолодового виски, чтобы пропихнуть все это в желудок.
Спустя месяц я в полубессознательном состоянии валялся на кровати, и вернул меня к реальности голос Джанет, пытавшейся дозвониться до меня по внутреннему телефону.
– Вас спрашивает Барт Грин, – сообщила она. – Он на первой линии.
– Спросите, что ему нужно, – пробормотал я. – Я на совещании.
– Очень смешно, – дерзко фыркнула Джанет. – Доктор Грин говорит, что у него к вам срочное дело. Так что либо вы возьмете трубку, либо я сама приду к вам и сделаю это за вас. Но предварительно спущу весь ваш кокс в унитаз.
На мгновение я онемел. Откуда ей все известно? Я обшарил комнату взглядом в поисках скрытой камеры и, естественно, ничего не обнаружил. Неужели Герцогиня и Джанет шпионят за мной? С ума сойти. Тяжело вздохнув, я сунул флакон с порошком в карман, обреченно снял трубку и угасающим голосом прошептал в нее:
– Привет!
– Привет, Джордан, – в голосе Барта слышалось сочувствие. – Как ты там?
– Как нельзя лучше, – прокаркал я. – А ты как?
– О, я отлично, – успокоил меня добрый доктор. – Послушай, я не звонил тебе в последние дни, зато мы постоянно общались с Надин. Так вот, она беспокоится о тебе. Говорит, что ты неделями не выходишь из комнаты.
– Нет, нет, – пробормотал я. – Со мной все прекрасно. У меня просто открылось второе дыхание.
На минуту в трубке повисло молчание. Потом я снова услышал голос Барта:
– Как ты себя чувствуешь, Джордан? Я имею в виду, на самом деле?
– Хочешь услышать правду, Барт? – Я тяжело вздохнул. – Так вот, я сдаюсь. Мне конец. Я больше не в состоянии терпеть эту боль… Знаю, это не твоя вина, и не думай, я не держу на тебя зла. Я понимаю, ты сделал все, что в твоих силах, – возможно, это просто расплата за мои прошлые грехи. Как бы там ни было, сейчас это уже неважно.
Но Барт не стал меня слушать.
– Возможно, ты просто хочешь сдаться, Джордан, но я – я сдаваться не собираюсь! И не сдамся, пока ты не поправишься полностью. А ты поправишься! И поэтому ты прямо сейчас стащишь свою задницу с кровати, пойдешь в детскую и хорошенько посмотришь на своего сына и дочку! Может, у тебя и нет сил бороться ради себя самого – тогда как насчет того, чтобы сделать это ради них? Иначе твоим детям суждена безотцовщина – это я так, на тот случай, если ты об этом забыл. Кстати, когда ты в последний раз с ними играл?
Глаза у меня защипало. Я попытался справиться с собой, но тщетно.
– Я больше не могу, – шмыгая носом, пробормотал я. – Боль просто адская, Барт. Она вгрызается в мои кости. Я не хочу больше так жить. Эх, знал бы ты, как я скучаю по Чэндлер… а Картера я ведь даже не успел толком узнать! Но эта боль… она не отпускает меня ни на минуту. Разве что когда я только открою глаза. А потом она снова наваливается на меня и терзает так, что хочется выть. Я уже все перепробовал, только все без толку.
– Именно поэтому я и звоню, – перебил меня Барт. – Появилось новое средство, которое я и собираюсь попробовать на тебе. Это не наркотик, к нему не возникает привыкания, и у него нет побочных эффектов. Результаты просто ошеломляющие – я хочу сказать, в случаях, подобных твоему, когда затронута нервная система.
Он немного помолчал, потом глубоко вздохнул:
– Слушай меня внимательно, Джордан. Фактически с твоей спиной все в порядке. Сращение прошло отлично. Проблема в том, что где-то был задет нерв и он отказал – или, точнее, дает о себе знать без всякой на то причины. У здорового человека боль служит своего рода предупреждением, давая телу понять, что что-то не в порядке. Но иногда, обычно после серьезной травмы, случается нечто вроде короткого замыкания. В этом случае нервные окончания продолжают подавать сигнал даже после того, как процесс выздоровления завершен. Сильно подозреваю, что это как раз твой случай.
– И о каком лекарстве речь? – с изрядной долей скепсиса в голосе поинтересовался я.
– Обычно его назначают при эпилепсии для предотвращения припадков, но иногда оно помогает и при хронической боли. Не хочу тебе врать, Джордан, – на быстрый эффект не стоит рассчитывать. Препарат еще не получил одобрения Федеральной службы по надзору в сфере здравоохранения в качестве обезболивающего средства, так что тебе предстоит стать одним из первопроходцев. Я уже заказал его – через час оно будет у тебя.
– Как оно называется?
– Ламиктал, – ответил Барт. – Как я уже сказал, побочных эффектов нет, поэтому ты вряд ли даже заметишь разницу. Прими две пилюли перед сном, и посмотрим, что будет.
На следующее утро я проснулся около половины девятого – как обычно, один в своей огромной постели. Герцогиня, скорее всего разъяренная, как ведьма, уже отправилась в конюшню. К полудню она вернется, все еще возмущенно фыркая и ворча себе под нос, после чего спустится вниз и займется тем, что станет придумывать себе новые наряды. Их у нее уже столько, что в один прекрасный день она сможет открыть небольшой магазин.
Итак, я лежал, тупо разглядывая немыслимо дорогой балдахин из белого шелка над кроватью, и покорно ждал, когда же вернется боль. И думал, что вот уже шесть лет, как я терплю эту пытку. Странно, лениво подумал я, в левой ноге все еще не стреляет… и жжения в нижней части тела тоже как будто нет. Я осторожно спустил ноги с постели и медленно встал, подняв руки над головой. И ничего не почувствовал. Сделал несколько наклонов – по-прежнему ничего. Нет, боль не стала меньше – ее просто не было!. Ощущение было такое, словно кто-то повернул выключатель и отключил ее. Боль просто-напросто исчезла.
И вот я просто стоял там в одних трусах и ждал. Сколько прошло времени, не знаю. А потом я опустился на пол, уронил голову на край матраса и заплакал. Эта боль украла у меня шесть лет жизни, три из которых были настолько мучительны, что я буквально чувствовал, как она высасывает из меня все силы. Из-за нее я стал наркоманом. Погрузился в депрессию. Делал такое, на что никогда не решился бы в нормальном состоянии. Если бы не мое пристрастие к наркотикам, я бы никогда не утратил контроль над «Стрэттон».
Разве не они стали причиной многих моих дурных поступков? Не будь я под кайфом, стал бы я спать с проститутками? Могло ли мне прийти в голову прятать деньги в швейцарском банке? И уж конечно, я бы никогда не допустил, чтобы продажи у «Стрэттон» стремительно пошли вниз. Спохватившись, я мысленно одернул себя. Конечно, было бы заманчиво свалить все на наркотики, но, как это ни печально, пришлось признать, что во многом виноват я сам. Оставалось утешаться тем, что с этой минуты я постараюсь жить честно – и начну с того, что займусь «Стив Мэдден Шуз».
Не успел я принять это решение, как дверь распахнулась. На пороге стояла Чэндлер.
– Доброе утро, папочка! Пришла поцеловать, где у тебя бо-бо, – нагнувшись, она чмокнула меня пониже спины, сначала с одной стороны, потом с другой, после чего прижалась губами к моей пояснице, чуть повыше того места, где красовался шрам.
Я уставился на свою дочь. Когда же она успела вырасти? Пока я пребывал в наркотическом забытьи, Чэндлер успела распроститься с памперсами. Личико ее утратило младенческую пухлость, и хотя ей не было еще и трех, разговаривала она совсем не так, как обычно разговаривают дети в ее возрасте. Сморгнув слезы, я улыбнулся.
– А знаешь, малышка, вот ты поцеловала, где у папы было бо-бо, и все прошло!
– Правда? – спросила Чэндлер, недоверчиво округлив глаза.
– Да, малышка. Чистая правда, – подхватив дочку под мышки, я поднялся на ноги и со смехом подбросил ее вверх. – Видишь? У папы больше ничего не болит. Ну, разве не здорово?
– И ты снова будешь играть со мной во дворе? – все еще не веря, спросила она.
– Ну, конечно, а как же? – Я закружил ее по воздуху. – С этого самого дня я буду играть с тобой каждый день, обещаю! Но сначала давай найдем мамочку и порадуем ее новостями!
– А ее нет, папочка, – уверенным тоном заявила Чэндлер. – Она катается на Липеаре.
– Да? Ну что ж, в следующий раз составлю ей компанию. А сейчас пойдем отыщем Картера, идет? – Чэндлер радостно согласилась, и мы отправились на поиски Картера.
Увидев меня, Герцогиня буквально рухнула с лошади. В полном смысле этого слова. Лошадь дернулась в одну сторону, она – в другую, и вот она уже лежит на земле, кашляя и отплевываясь. Я поведал ей о своем чудесном исцелении, и мы радостно поцеловались. Это был чудесный, блаженный миг. А потом у меня вдруг вырвалось:
– Давай возьмем отпуск и проведем его на яхте. Отдохнем немного, расслабимся…
Но почему в этих словах прозвучала такая ирония?
Глава 34
Испорченный отпуск
О, яхта «Надин»! Несмотря на все мое презрение к этой чертовой посудине и тайное желание полюбоваться, как она пойдет ко дну, я был вынужден, хоть и неохотно, признать, что есть нечто весьма сексуальное в том, что можно беззаботно качаться на голубых волнах Средиземного моря, чувствуя под ногами палубу 170-футовой яхты. А если уж честно, то вся наша компания: мы с Герцогиней и шестеро наших самых близких друзей – уже предвкушала, как станет наслаждаться жизнью в нашем плавучем дворце.
Естественно, никто не отправится в подобное путешествие, не позаботившись о провианте, поэтому вечером накануне отъезда я попросил Роба Лоруссо, одного из моих ближайших друзей, пополнить мой запас наркоты. Роб идеально подходил для подобного задания – и не только потому, что он собирался отправиться на яхте вместе с нами, но, главное, нам с ним в этом смысле было что вспомнить. Например, как мы добрых три часа, как безумные, гонялись за грузовичком экспресс-почты «Федерал Экспресс», отчаянно пытаясь найти потерянную посылку с кваалюдом.
Я знал Роба почти пятнадцать лет и, не боюсь этого слова, боготворил его. Мой ровесник, Роб был владельцем небольшой семейной ипотечной фирмы, в которой служащие «Стрэттон» брали кредиты. Подобно мне, Роб успел прочно подсесть на наркоту и к тому же обладал непревзойденным чувством юмора. Он не был красив – лет сорока пяти, полноватый, с мясистым, как у большинства итальянцев, носом и вялым подбородком, – но несмотря на это, женщины его обожали. Роб принадлежал к той редкой породе людей, которые непринужденно подсаживаются к компании красоток, которых они до этого дня в глаза не видели, пьют, рыгают, громко портят воздух, а те лишь восторженно закатывают глаза и лепечут:
– О, Роб, ты такой забавный!
Единственным, зато серьезным недостатком Роба было то, что он был самым страшным скупердяем из всех, кого я знал. Скупость стоила Робу его первого брака. Лиза, темноволосая красотка, на которой он женился, после двух лет семейной жизни решила, что с нее хватит: последней каплей стало требование Роба, чтобы она оплатила половину счета за телефон, – разъярившись, Лиза завела роман с местным плейбоем. Роб застукал их в постели и вскоре развелся с женой.
После развода Роб принялся бегать за юбками, но у каждой из его девушек, по его же словам, непременно был серьезный недостаток. У одной, мол, руки, как у гориллы, другой нравилось заниматься любовью, предварительно замотавшись в простыни, чтобы вообразить себя мумией, третья предпочитала исключительно анальный секс, а последняя (эту я сам знал и тоже питал слабость) обожала на завтрак соленые крендельки, щедро политые «Будвайзером». Его очередная подружка по имени Шелли должна была тоже присоединиться к нашей компании на яхте. Она была довольно миленькая, хотя и немного шумная, словно расшалившийся щенок. И у нее была немного странная привычка к месту и не к месту цитировать Библию. Я был уверен, что их роман протянет от силы месяц.
Пока мы с Робом складывали «припасы» в дорогу, Герцогиня бродила по двору, собирая камешки. Ей предстояла первая разлука с детьми, и по какой-то причине как раз в это время моя жена решила, что она Подающий Надежды Мастер Декоративного Искусства. Так что она решила подарить им «волшебную шкатулку» – на эту роль подошла коробка из-под туфель от Маноло Бланика, которые обошлись мне в тысячу баксов. В коробку она складывала крохотные камешки, которые позже собиралась завернуть в серебряную фольгу. На крышку изобретательная Герцогиня приклеила две карты – на одной красовалась французская Ривьера, на другой – итальянская, а помимо этого еще добрая дюжина разных картинок, которые она вырезала из журналов.
Перед тем как отправиться в аэропорт, мы зашли в детскую попрощаться с Чэндлер и Картером. Нашему сыну было уже около года, и он просто обожал старшую сестру, хотя и не до такой степени, как свою мамочку, – он мог разрыдаться, если Герцогиня выходила из душа, забыв предварительно высушить феном волосы. Да, малышу Картеру безумно нравились светлые волосы матери, а мокрыми они казались намного темнее, чем на самом деле. Стоило ему только увидеть Герцогиню с мокрыми волосами, как он тут же начинал тыкать пальчиком в собственные волосы и пронзительно вопил:
– Неет! Неет!
Я часто ломал себе голову, пытаясь представить, как отреагирует Картер, когда узнает, что этим цветом его мамочка обязана исключительно краске для волос, но успокаивал себя тем, что тогда он, вероятно, будет старше – пусть об этом болит голова уже у его психотерапевта. Как бы там ни было, сейчас он пребывал в отличном настроении, точнее, просто сиял. Он не сводил глаз с Чэндлер, которая с головой ушла в свое занятие – составляла себе свиту из сотни с лишним куколок Барби, которых она аккуратно разложила вокруг себя.
Мы с Герцогиней уселись на ковер и вручили нашим необыкновенно замечательным детям волшебную шкатулочку, которую изготовила моя жена.
– Как только соскучитесь по маме с папой, – объяснила Герцогиня, – вам достаточно будет только встряхнуть шкатулку, и мы сразу узнаем, что вы думаете о нас.
После чего, к моему величайшему изумлению, она жестом фокусника достала вторую шкатулку, точную копию первой, и добавила:
– А у мамы с папой тоже будет такая же шкатулка! И всякий раз, как соскучимся, мы встряхнем ее, и вы будете знать, что мы тоже думаем о вас!
Чэндлер, прищурившись, немного подумала.
– А я точно узнаю? – недоверчиво протянула она, кажется совершенно не поверив Герцогине.
Я подмигнул дочери:
– Все очень просто, малышка. Мы ведь с утра до вечера будем думать о вас! Поэтому, когда бы ты ни спросила себя, думаем ли мы о тебе – мы как раз и будем думать!
Наступило молчание. Я покосился на Герцогиню – она таращилась на меня с таким видом, словно хотела сказать: «Что это за чушь ты несешь, ничего не понимаю!» Я осторожно скосил глаза на Чэндлер – моя дочь сидела с точно таким же выражением лица, что и у ее мамочки. «Караул… эти две девчонки сговорились! Заговор против меня!» – в панике подумал я.
Зато Картера «волшебные шкатулочки» оставили совершенно равнодушным. Широко улыбнувшись мне, он довольно загукал. Похоже, сын был на моей стороне.
Расцеловав детей на прощанье, мы раз двадцать повторили им, что любим их больше всего на свете, после чего отправились в аэропорт. И всю дорогу думали о том, что всего через десять дней снова увидим их улыбающиеся мордочки.
Проблемы начались в тот самый день, как наш самолет приземлился в Риме. Вся наша компания: мы с Герцогиней, Роб с Шелли, Бонни и Росс Портной (мои друзья детства) и Офелия с Дэйвом Черадини (тоже друзья детства, только Герцогини) – стояла в аэропорту Леонардо да Винчи у ленты транспортера в зале выдачи багажа. И тут вдруг Герцогиня внезапно всплеснула руками.
– Боже милостивый! Джордж забыл сдать мои чемоданы в багаж! Они так и остались в аэропорту Кеннеди! Я вообще осталась без вещей! – Последняя фраза сопровождалась сдавленным стоном.
Я с трудом спрятал улыбку.
– Успокойся, дорогая. Мы с тобой – как та супружеская пара, чьи чемоданы потерялись в аэропорту, разве что мы можем потратить на тряпки в десять раз больше, чем они.
Офелия с Дэйвом бросились утешать расстроенную Герцогиню. Офелия была темноглазая красавица-испанка – гадкий утенок, который превратился в великолепного лебедя. Родившись уродливой, как смертный грех, Офелия поняла, что у нее нет другого выхода, кроме как стать сильной личностью.
Дэйв был довольно симпатичным – заядлый курильщик, он не выпускал изо рта сигареты и вливал в себя примерно восемь тысяч чашек кофе в день. Всегда невозмутимый и даже флегматичный, он, однако, охотно смеялся даже над нашими с Робом шуточками – весьма плоскими, надо признать. Дэйв и Офелия любили все привычное, даже слегка приевшееся – в отличие от нас с Робом, которые, как это бывает у наркоманов, вечно искали приключений себе на задницу.
Тут уж и Бонни с Россом, заинтересовавшись, присоединились к нам. Лицо Бонни походило на маску – перед перелетом она наглоталась валиума. В юности Бонни была пышной, цветущей блондинкой, которую каждый мальчишка-подросток (и я первый) был бы счастлив «употребить». К несчастью, я ее не интересовал. Бонни предпочитала плохих мальчиков, особенно постарше. К тому времени, когда ей стукнуло шестнадцать, она жила с торчком, уже успевшим отсидеть пару лет, а сейчас толкавшим травку на улице. Спустя десять лет, когда ей было двадцать шесть, она вышла замуж за Росса, который тоже только что вышел из тюрьмы, где он мотал срок за торговлю коксом. Вообще-то Росс не был профессиональным пушером – он был всего лишь незадачливым болваном, который решил оказать услугу приятелю. И тем не менее ему выпало счастье подцепить роскошную блондинку Бонни, которая в данный момент, увы, выглядела далеко не роскошно.
Так или иначе, в качестве гостя на борту нашей яхты Росс меня вполне устраивал. Смуглый коротышка с шапкой курчавых волос и густыми черными усами, он время от времени баловался наркотиками, был довольно посредственным дайвером, но зато вполне умелым рыбаком и к тому же ничего не имел против роли мальчика на побегушках, если в этом случалось нужда. Кроме того, Росс обладал острым языком – правда, подшучивал он почти исключительно над Бонни, пользуясь любым удобным случаем, чтобы выставить ее идиоткой. Себя самого Росс, видимо, считал настоящим мужиком, которому все по плечу, в том числе и капризы природы.
Надеясь развеселить помрачневшую Герцогиню, я улыбнулся.
– Брось, Надин! Сейчас схаваем кваалюда и прошвырнемся по магазинам. И все будет как в старые добрые времена, помнишь? Шопинг и допинг, допинг и шопинг! – Я повторял это до тех пор, пока не стало похоже на детскую считалочку.
– Джордан, на два слова! – еще больше помрачнев, Герцогиня потянула меня в сторону.
– Что такое? – с невинным видом спросил я, хотя уже прекрасно понял, в чем дело. Мы с Робом слегка перебрали в самолете, и терпение Герцогини было на пределе.
– Послушай, мне не нравится, что ты по-прежнему глушишь таблетки. Твоей спине уже намного лучше, так что завязывай с этим, понял? – Она покачала головой, давая понять, что очень разочарована. – Раньше я закрывала на это глаза, поскольку знала, как ты страдаешь от болей. Но сейчас… сейчас это… это неправильно, дорогой!
Надо отдать ей должное, держалась она превосходно – спокойно и при этом рассуждала на удивление здраво. Наверное, поэтому я решил, что самое время скормить ей очередную наглую ложь.
– Послушай, Надин, как только мы вернемся домой, я тут же завяжу. Видит бог, завяжу, провалиться мне на этом месте! – Я с торжественным видом прижал руку к сердцу.
Какое-то время она молчала, сверля меня недоверчивым взглядом.
– Ладно, – с изрядной долей скепсиса в голосе протянула она. – Но помни, ты обещал.
– Конечно, о чем речь! А теперь идем по магазинам!
– Вот, держи, – пошарив в кармане, я выудил оттуда три колеса кваалюда. Разломив одно пополам, я сунул половинку Герцогине. – Половинку тебе, а две с половиной – мне.
Герцогиня, скривившись, сунула колесо в рот и направилась к фонтанчику, чтобы запить его. Я послушно потрусил следом. Убедившись, что она на меня не смотрит, я воровато сунул руку в карман и выудил оттуда еще пару таблеток. Какого черта, подумал я… если уж что-то делаешь, стоит ли мелочиться?
Через три часа, развалившись на заднем сиденье лимузина, мы спускались с пологого холма по дороге, ведущей в порт Чивитавеккья. Герцогиня уже успела обзавестись новым гардеробом, а я так осовел от кваалюда, что с трудом держал глаза открытыми. Мне требовалось хорошенько размяться, а потом слегка вздремнуть. Я пребывал в том редком состоянии, когда под кваалюдом находишься на пике активности и просто не в состоянии усидеть на месте. Ощущение такое, будто у тебя в штанах полно муравьев.
Дэйв Черадини заметил это первым.
– Интересно, что это там за белые барашки на взморье? – Он ткнул пальцем в окно. Мы все, как по команде, повернули головы.
И правда, серо-голубая поверхность моря выглядела какой-то взъерошенной – там и сям появлялись и пропадали крохотные белые лоскуты.
– Мы с Дэйвом не любим волны. У нас тут же начинается морская болезнь, – буркнула Офелия.
– У меня тоже, – кивнула Бонни. – Может, подождем, пока море успокоится? – Обе вопросительно уставились на меня.
– Ты просто дура, Бонни, – опередил меня Росс. – Яхта Джордана сто семьдесят футов в длину; эти, с позволения сказать, волны она точно выдержит. И к тому же морская болезнь – это не болезнь, а состояние души.
Я решил, что просто обязан всех успокоить.
– У нас на борту полным-полно гигиенических пакетов, – доверительным тоном сказал я. – Как только взойдем на борт, можете все их надеть себе на голову.
Стоило нам оказаться у подножия холма, как я мигом убедился, что мы все недооценили проблему. Это были вовсе не барашки… а настоящие волны! Господи помилуй! Никогда не видел ничего подобного! Не меньше четырех футов в высоту, они беспорядочно накатывали одна на другую, будто толком не решив, куда должны двигаться. Ощущение было такое, будто ветер дует во всех направлениях сразу.
Лимузин свернул направо, и вот она, яхта «Надин», горделиво поглядывает сверху вниз на своих соседок. Боже… как я ненавидел эту посудину! Какого хрена я вообще ее купил?! Я украдкой покосился на своих гостей.