Несколько дней жизни Ориби (спин-офф)
Один день прошлого
Я не буду повторяться о том, что детство Ориби было весьма невесёлым. Впрочем, и среди него случались разные ситуации. Было место для смеха и разных забавных случаев. Тайна так же обосновалась в своём уголке. И перед вами лишь малая часть всего, что было в то далёкое время…
Воспоминание одно за одним мелькало в сознании лиловоглазого. Вот одно из них, раннее, наверно, случайное, счастливое вопреки остальным, пронизанное солнцем и светом...
- Ты не человек… - прохрипел Энзели в самое ухо.
Они сидели на полянке, отдыхали и разговаривали.
- Да. Это знаю.
- Но кто тогда ты?
Темноволосый посмотрел в глаза, контакт этот продлился недолго. Фиолетовые озёра дрогнули, и он прошептал:
- Не помню.
- Но ты в любом случае не человек. Это так…
- Видно? – обеспокоенно прошептал Ориби, хотя скорее всего пошутил.
Его брат-блондин напряженно теребил травы. Они сидели на небольшой лужайке напротив их старого потрёпанного годами дома. Мальчишки жили вдвоём, впрочем, родители просто сидели в доме. Они настолько мало уделяли внимания детям, что те даже в шутку говорили: «Какие родители? Нет их.» И так предсказали трагедию…
- Ты не человек, - снова заладил Энзели, он обхватил своего товарища за плечи и навалился на него, точно желая объятий. Засмеялся, и Ориби засмеялся вслед, только смех его был не таким светлым, немного сдавленным и негромким. Ориби был немного меньше своего брата и, подкошенный лёгким движением, не удержался, упал на траву, брат-блондин, смеясь, подкосился тоже. Какое-то время они лежали и хихикали, Энзели рвал траву и кидался нею в лиловоглазого.
- Конечно, видно. – чуть после протянул он, когда уже надоело лежать, и руки покрылись зелёным соком. Взъерошенный брат отряхнулся – досталось ему хорошо, травинки смешались с волосами, а те были довольно длинными. Пришлось выбирать руками, но Энзели не унывал, пытаясь опять и опять повалить своего брата на землю. Наконец, когда ему окончательно надоело шалить, он сел, прислонившись как можно ближе к крылатому, погладил его по спине и сказал: - Ты больше не можешь их прятать. Да и какой смысл? Даже через одежду понятно, что это – не просто горб. И ещё… Скажу тебе по секрету, - он приблизился ещё сильнее и начал шептать прямо в ухо, - ты, когда спишь, ты светишься. Я видел несколько раз. Это странно.
- Видел? А ты уверен, может, тебе приснилось?
Мальчишка помотал головой. Последние спрятавшиеся в волосах травинки упали с волос на колени.
- Я видел, - упрямо проговорил он и начал сильно жестикулировать.
Ориби откинулся на траву и сказал, какие над ними плывут облака. Брат согласился, но не стал заострять внимания. Этот наивный рассказ был скорее отвлекающим фоном.
Над головой припекало солнце. На дворе было лето. Из леса тянуло разными интересными запахами. Лежащий раскинул руки и даже прикрыл глаза. Энзели сидел рядом, поджав коленки руками. Он уже заметил, что его новый брат имеет особую страсть к природе. Мог подолгу рассказывать про золотые лучи или изумрудные листики. Задрав голову вверх, сам он не видел чего-то подобного и только лишь удивлялся. Ветки казались обычными, пусть и были безумно зелёными, синее-синее небо полнилось самыми обыкновенными белыми облаками, и в них не виделось ничего такого – ни замков, ни лошадей, ни драконов. Видно, не был он романтиком или ещё не был. Улыбался, верил Ориби на слово, делал вид, что он его понимает, но сам понимал не всегда.
Однако в любой другой день он бы продолжил игру и снова бы отвлёкся на что-то, потому что таким уж он был – не любил казаться в чём-то серьёзным. Но не сегодня. Сегодня надо поговорить. Он был упрямо настроен на то, что сделает это здесь и сегодня.
Ориби приоткрывал глаза, поглядывал на друга и брата, продолжая отдыхать и греться на тёплом солнышке.
- Да что же ты видел? Хватит уже вопросами.
Блондин пожал плечами и вскинул броси.
- Ну ладно.
- Рассказывай, что ты видел.
- Это на самом деле не всегда так. Иногда… Но я видел.
Ориби немного привстал, но в целом, по-прежнему был на траве.
- Нет, ты лежи.
- Зачем?
Энзели подвинулся ближе и нагнулся, заглядывая тому прямо в лицо.
- А так всё и есть, я не знаю, как, не знаю, почему-то ты светишься. Ночью. Вот здесь. – он положил свою ладонь на его грудь. После снова пожал плечами. Раскрасневшийся лиловоглазый тоже пожал плечами.
- Не знаю я.
- Ладно, забудь. Наверно, приснилось.
- А может, и нет. Я чувствую иногда что-то… Очень странное и неясное… - прошептал Ориби, дотрагиваясь до того места, где недавно ещё скользнула рука блондина. – Точно какие-то ощущения. И тепло.
- Брось. Такого ведь не бывает. Мне всё приснилось…
Но Энзели был неправ. Уже вскоре они оба заметят странное волшебство и объясняет его себе каждый по-своему.
- Я, когда это увижу, разбужу тебя, хорошо? – сказал блондин по дороге, мальчишки уже шли домой. Погода постепенно портилась. Тучи наползали на солнце, тепла становилось всё меньше. Надо было ещё что-то сготовить поесть – без толку ждать родителей. Эти двое занимались непонятно чем и едва ли умели готовить сами.
- Я бы хотел понять…
Если не изменяет память, тем вечером они лежали долго в одной кровати и рассказывали друг другу истории.
- Ты так и будешь тут?
Дело в том, что Энзели вторгся в комнатку Ориби, а прежде такого не было – каждый спал у себя.
- Отпусти меня… - взвыл крылатый, когда брат обхватил его со спины и крепко прижал к себе.
- Нет, не уйдешь, птенчик…
Они так и уснули, греясь в тепле друг друга. Они были как мотыльки, привлечённые вечером к лампе, но не столько Ориби, сколько его названый брат. Он часто пытался коснуться того, рукой, плечом или всем телом. Его точно манило что-то. А после он стал замечать этот свет всё чаще. Лиловоглазый, действительно, умел делать что-то, недоступное для всех остальных. Доброта его сердца была буквально видна глазами. И Энзели давно задумывался на тем, чтобы коснуться этого свечения, быть к нему как можно ближе.
Так он и спал, а после лежал и молчал. И один, и другой брат вскоре открыл глаза, но не сказал ни слова. Каждый понял это по-своему. Ориби лишь улыбнулся лёгкой блаженной улыбкой, пытаясь внимать этому свету и позволить себе в нём раствориться. А Энзели держал в объятиях этот свет и точно бы защищал от других. Какая-то странная атмосфера царила в уголке этой комнаты…
- …Ты видел теперь, о чём я говорю, - чуть встало солнце, прошептал брат.
- Да…
- Этот свет находится внутри тебя. Странно только, что ночью…
- Он освещает тьму. – простая, казалось бы, ничего особо не значащая фраза. Ориби произнёс её, не придавая большого значения своим словам, но кое-что в ней было странно. Его ощущения, которые он хорошо помнил, теперь не только во сне, но и между сном и реальностью. Какая-то мысль. Как будто воспоминание. Мысль или идея, не принадлежащая прежде его голове. О том, что он заслан, он, действительно, не человек, у него есть особая миссия, но она – не спасение мира. Что-то крохотное, но также не менее важное. А также в нём есть неведомая скрытая сила. И благодаря этому всему он здесь. Поэтому не всё помнит из прошлого (существует какой-то запрет), поэтому такой необычный. Глаза, этот свет и мысль.
Казалось, жизнь намного короче, чем кажется, и намного-намного сложнее. Она не имеет ни конца, ни начала, и эта – не первая жизнь. При том каждая уникальна и удивительна. На сей раз ему встретилось что-то странное, можно сказать, неожиданное. Тут он умеет летать и светиться. А что будет в следующий раз?..
Но сны почти всегда забывались. Он редко мог вспомнить подобное, и буквально через несколько месяцев не мог сказать ничего, точно сжился со своей новой ролью, принял её, полюбил. А дальше что будет – потом он обязательно это узнает… Однажды, когда будет надо. Через много-много лет в будущем, в дни, когда будут моменты счастья…
Ориби всё забыл, но его брат ещё долго хранил тайну про «странный внутренний свет». Придёт время, и об этом узнают ещё другие герои... Это станет для них почти таким же шокирующим откровением и, в принципе, обречено быть таким... Но это потом, не сейчас.
***
Счастье продлилось недолго. «Внутренний свет» прекратился, и больше ничто уже не напоминало о нём. Только изредка Энзели ещё охватывало чувство из детства – хотелось прислониться к своему брату, обнять его и посидеть в тишине. От того каким-то удивительным образом в прямом смысле этого слова исходило тепло и энергия. Оно было то сильнее, то слабее, но в целом было всегда. Братец-блондин иногда ловил себя на странной мысли, что он становится заложником этого тепла-света.
Вот только прошло много лет, и он уже не мог позволить себе детские шалости. После смерти родителей, встречи с Сарро и ведьмой Сандрой и их удивительного обращения, он разрывался на части, мучаясь от любви и ещё какого-то странного чувства. Чувство касалось Ориби, но парень, некогда светящийся в темноте, отчего-то не разделял подобного. Ему очень сильно не нравилось, когда его начинали бить или обнимать сильно крепко, и он пытался вырваться, но чаще всего не мог.
Энзели любил его, как единственного близкого человека или нечеловека – не суть; к сожалению, его любовь принимала какую-то уродливую форму, превращаясь в желание полностью завладеть объектом своих мыслей и чувств. В итоге со стороны это всё казалось ужасным насилием и вряд ли чувствовалось по-другому, а просто подросший Энзели не умел выражаться иначе. Он резко хватал брата за руки, мог (не специально) ударить его по спине, когда касался мягеньких крылышек или очень сильно обидеть, подшучивая над чем-то ещё. Ориби обижался, однако достаточно быстро. Ему тоже некуда было больше идти – с Энзели они жили вместе, по сути так же само, как и при жизни непутёвых взрослых; Сарро являлся для них лишь другом и, разумеется, не мог приютить, к тому же, у него были свои проблемы. Да, они виделись довольно часто, но это ничего не меняло. А ещё Сарро знал про выходки брата Ориби. Он жалел его, но дело слова не меняли.
Сарро уговаривал и просил верить, что однажды это пройдёт, надо просто держаться, быть сильным, только ничего не менялось. С каждым прожитым часом, днём или годом характер Энзели портился, приобретая явную патологию.
- Возможно, мои слова не удивят тебя, но, я скажу, ты – садист.
Белокурый паренёк тут же подскочил с места. Он встал. И без того холодные вздёрнутые черты вытянулись в странной манере.
- А ты, вижу… И соглашусь. Но я это знаю. Не новость!
Говорил так, извиняясь, а после мог ударить под дых, чуть позднее сидеть у кровати стонущего и слёзно спрашивать того, что надо сделать. В каком-то смысле крылатому здесь повезло. Его смазливое личико и большие глаза с грустинкой, в которых при малейшей обиде, казалось, стояли слёзы, помогали ему остепенить брата. Видя боль и страдания, тот пугался и хотел потом сделать хорошее. Не притворялся, так лишь казалось, впрочем, страдал очень часто. Энзели изводил его своими заскоками, и даже, когда Ориби слёзно молил оставить его в покое, тот мог позволить себе всё, что угодно. Даже (учитывая своё недавнее обращение в вампира) укусить его и выпить немножечко крови. А после, вроде как в знак извинения, протянуть свою руку, вплоть до того, что даже себя укусить со словами: «На, теперь пей ты мою». Но подобным Ориби интересовался достаточно мало. Разок он мог позволить себе согласиться, а после долго и нудно терпел. (Полагаю, вы знаете, чем это после закончилось? Не очень хорошим событием под коротким названием «смерть». Но, стоит сказать, не финальная.)
Недавно обращённый вампир просто придерживался такой тактики, что, если он в силах терпеть душевную боль, сможет терпеть и жажду. Но природа брала своё и не могла совместить такие разные вещи.
Напившись, настрадавшись и успокоившись, он лежал в своей комнатке и что-то говорил, что-то думал, Энзели гладил его по волосам или внимательно слушал. Или лишь делал вид. Чаще всего слушал на самом деле. В то время ему ещё не слишком нравился Сарро, этот аристократичный высокомерный вампир, какого-то чёрта так же полюбивший встречаться с Ориби. Ориби принадлежал Энзели и тот его ко всем ревновал, от одной подобной мысли раня когтями кожу, которую ещё недавно он гладил.
А Ориби как ни странно не мог молча взять и уйти. И пусть он знал, какое его ожидает здесь будущее, он знал так же и то, что уйти – будет значить снова начать бродяжничать, а это не многим лучше. Они привязались друг к другу.
…И так он жил, всегда грустно и больно, редко отвлекаясь на что-то хорошее, потеряв счёт годам и событиям... Изредка вспоминал себя, точнее те ранние годы знакомства, когда они могли просто посидеть на траве, погулять по лесу, пойти на поле или к реке, когда Энзели не был таким тираном, испорченным его добротой.
«Почему жизнь течёт только в одном направлении, и день, который зовётся «сегодня», не может быть тем прекрасным пережитым когда-то деньком?» - грустил, помнил, тяжело было держать всё в себе. А брат также рассказывал, что вспоминает прошлое с трепетом, сожалением и ностальгией, но «он уже давно вырос, и ты вырос, время прошло», оправдывался, что не может стать прежним. А Ориби мог. Иногда – очень редко, но всё же – он говорил во сне, рассказывал всякие странные вещи. Блондин запоминал почти каждое слово, чтобы утром его рассказать.
Ориби не помнил рассказов. Истории про странный возвышенный мир казались галлюцинациями. Снами или бредом, или сном Энзели, да мало ли чем в итоге? Ведь он ничего не помнил. А деспотичный братец запоминал всё и складывал из слов картину. В его мозгу уже вырисовывалась недостающая мозаика. Высший мир, белые коридоры света, ангелы с огромными крыльями или кто-то наподобие их, висящие в воздухе «шарики» – судьбы людей, народов, миров и галактик… Это было ещё одним подтверждением нечеловеческой сущности Ориби, за которую Энзели держался сильней, чем за жизнь. Он был к нему слишком привязан и, возможно, из-за того сумел постичь огромную тайну...
Последний день жизни (последний спин)
…Это был самый обычный день, если не считать того, что самый последний и грустный. Он начинался, как остальные, но чем-то как будто бы намекал на плохое – небо было затянуло, белые облака обманчиво казались белыми, они плавно переходили во что-то серое, тягостное настроение вылилось в итоге дождём.
Ориби был спокоен. Он не знал и не мог знать, что именно сегодня случится. Лили не было рядом – она уехала снова куда-то вдаль, оставив буквально на несколько дней. На нём остался дом и всё, что было с ним связано. Большой особняк уже сжился с бесконечными посещениями домработницы, рабочих и просто простых посетителей. Но это были люди знакомые, одни и те же лица и имена.
Спокойно текла их жизнь в этом большом и уютном месте. Он продолжал писать, она выступала от его имени. Но прошло много лет, с тех пор, как они очень сблизились и Лили так же открыла крылья. Почти три столетия. Больше было нельзя выступать от имен потомков. Люди начинали догадываться, а огласка бы всё испортила.
Они пытались стать простыми людьми, но это было весьма затруднительно. Ангельская магия ослабевала, но всё ещё продолжала действовать. Известные почти всем красивые лилового цвета глаза стали со временем синими – вернулись к своему цвету. Да и сам Ориби, повзрослевший и выросший, хоть и продолжал напоминать себя молодого, все же уже был совершенно иным человеком.
Печаль наложила свой отпечаток, характер, выражение лица и слова, во всём читалась какая-то грусть, но это был только образ. Последние годы-десятилетия они жили вполне спокойно, продолжали наслаждаться друг другом, как и в те далёкие-далёкие времена. У них не было детей, только несколько гениально описанных персонажей. Количество книг перевалило давно за тысячу, но к этому он привык.
С годами Ориби всё больше начинал напоминать того, кем он был. Он как будто бы становился опять человеком. Но так как для человека был «стар», то больше не казался мальчишкой. И, в первую очередь, не чувствовал себя таковым. Вслед за глазами происходили и другие маленькие перемены. Всё чаще он чувствовал в себе слабость, болел, пережил две клинические смерти и даже обзавёлся несколькими белыми прядями. Он ходил в длинной и тёмной одежде, напоминающей халат или плащ, и этим чем-то напоминал вампира, но это всё, что осталось. Клыки постепенно сточились, кровь перестала казаться вкусной, а крылья не могли поднять в воздух и больше не разворачивались.
Единственное, в чём он напоминал себя прежнего, было его обаяние. Тонкие руки с длинными пальцами и ногтями, и выступающими синими венами, понимающий взгляд и эмпатия. Этого не могли отнять даже годы и, казалось, наоборот они только прибавили шарма. Знакомые черты округлились, хотя в целом, он остался таким же стройным и невысоким. И, если бы не лицо, со спины мог казаться всё тем же.
…Стол был завален бумагами, фотографиями и другими вещами. Белый лист, по старинке написанный карандашом или ручкой, приветливо принимал знакомый почерк своего автора. Обычно печатью книг занималась Ли, а он был только её музой и «именем», в этом плане ему везло тратить на любимое дело максимальное количество времени. И минимум внимания Ориби уходил на остальные дела.
Сегодня мыслей было не так много. Холодный воздух просачивался через окна и заволакивал комнату какой-то грустной таинственной атмосферой. Он не мог себе даже представить, что больше никогда не выйдет на балкон, не сбросит с плеч плащ и не увидит счастливое лето… Солнце, сокрытое печальным саваном, и трава, растущая у них под домом, холодная, почти синяя от росы и тумана. Всё это останется для него во «вчера». «Вчера» не станет очередным «завтра».
Белый лист. Опять белый лист. Одна ускользающая мысль, едва ли складывающаяся в слова, промелькнула тотчас в голове. Это был давний страх, но почему-то именно в этот день он был как никогда близок к правде. Предположение о том, что, когда кончатся все идеи, тогда и наступит смерть, настоящая, необратимая, а не временная – на один день или час. И вот мыслей было совсем немного. Они не могли оформиться и так и замирали на капельках синих чернил. В голове вроде что-то было, но слишком туманное, слишком призрачное, точно не мысль, а сон. Он был вынужден отложить книгу, оставив её до «лучших времён». Всё же бывало такое – писать удавалось не каждый раз и чаще всего именно из-за состояния здоровья, физического или психического недомогания.
Он встал. Бесшумно одной лишь тенью пролетел в гостиную за чаем. И долго сидел там, вслушиваясь в капли дождя. Полузакрытые глаза позволяли сильней насладиться цветочно-травяным вкусом и запахом усиливающегося ливня. Откинувшись на спинку длинного обтянутого кожей дивана, он всё ещё пытался что-то придумать. За каждым глотком заставлял себя сочинять. Но уже к концу понял, бросил – он должен был передохнуть.
Немного щемило в груди, и было подозрительно холодно. В сознании кружилось что-то, как дым, сырость струилась из окон и сдавливала нос своим запахом. Он дышал тяжело. Как и в другие моменты, когда снова начиналось покалывание. Но это стало привычно и периодически повторялось – с годами Ориби принял себя и даже пытался поддерживать организм должным образом: не спал на левом боку и ел лишь определённые фрукты-овощи.
Напротив стола стоял небольшой шкаф. Там хранились конфеты, лекарства и некоторые любопытные мелочи. Ли прятала там записки, открытки и послания для него, сухие цветы, проявленные на память фото. Глаз потянулся туда и остановился на знакомых изображениях. Коробочки специальных капель и прочих горьких растворов. Их приходилось принимать в такие дни, как сегодня. Это смягчало боль. И после она проходила. Кампир иногда грешил тем, что не хотел принимать их, думал, само пройдёт, винил во всём одиночество, делал так первые пятьдесят лет, но после как-то угомонился. Сейчас он следил за собой и делал всё возможное, чтобы боль в его груди не возрождалась. Ведь к хорошему это не доведёт.
Иногда он стоял перед баночками и томно потягивал воздух. Запах знакомых лекарств обманывал глупое тело. Иногда получалось так, иногда приходилось лежать и думать – на остальное не оставалось сил, и дни проходили тихо. Вместе с Ли они болтали о чём-то приятном, прикосновения её тёплых рук излечивали сердечные раны. Они только из раза в раз напоминали о хрупкости жизни, о том, что всему приходит конец, и однажды это станет необратимо. Но Ориби гнал эти мысли и, если умолчать о последнем, жили они вполне хорошо.
Рядом со стеклянными баночками было приклеено фото. Кто поместил его сюда – Ориби или Ли, не помнил уже никто. На фото был Сарро и они, вместе. Кадр, сделанный как будто тысячу лет назад.
При одном взгляде на неё к глазам вновь подступили слёзы. Было противно осознавать это, но крылатый, даже спустя столько времени, не смог сдерживать своих истинных чувств. Боль, радость или гнев – всё это всегда было написано на лице. Особенно боль и отчаяние. Они чаще других встречались в его выражениях.
При одной мысли о Сарро, он отвел глаза и тут же попытался переключиться. Не хотелось вспоминать, но мозг сам уже рисовал картины тех печальных событий. Кампир пережил Сарро. Его лучший друг и наставник погиб более тридцати лет назад, и никто не смог понять и узнать, как это всё получилось… С возрастом Сарро овладела страсть путешествиями – он побывал во многих местах; деньги не могли не позволить. Всё было хорошо, и не было даже мысли. Но однажды не вернулся – пропал. Снежные вершины остались неприступными, холодными и бессловесными. А поиски не дали ничего…
Бывший ангел-вампир угрюмо глядел на фото. Он больше не хотел чувствовать. Но, увы, не мог не уметь. В его сущности не было ни одного места, в котором бы мог прижиться людской эгоизм, мысли были заполнены книгами, а раненным сердцем правила только любовь.
Отложив в сторону фотографию, он ушёл. Медленно и печально глядя на серые окна. Пейзаж был отвратительным. И всё из-за какого-то там дождя! Он ушёл в комнату-спальню и, раскинув, как в детстве, в стороны руки, упал на любимый мягкий диван. Больше ничего не хотелось. Только дышать и медленно болтать свешенными с дивана ногами. А после просто притихнуть, пригревшись на тёплом пледе.
Обычно он мог позволить себе подобное только, когда был один. В другие дни этот писатель старался жить прежней жизнью, вспоминать себя или радоваться простому мгновению. Он полюбил осеннее солнце и яркий утренний свет. Потому что был слишком красив. И жизнь казалась слишком прекрасной…
Но не сегодня. Сегодня слишком темно. Ни одного луча. Ни одной, даже самой малой и наивной надежды. Ни одной радуги, ни одной молнии, только тучи, тучи и снова тучи, серые, синие, фиолетовые, и снова серые, кое-где даже чёрные…
Он лежал, пытаясь очистить мысли. Подобное всегда давалось ему легко и лишь во времена далёкого детства и юношества получалось с большим трудом. Иногда возникало раздражение, но сегодня была тишина, та самая, почти что недосягаемая. Лёгкая радостная улыбка скользнула по бледным тонким губам…
Домработница тихо возилась в коридоре, изредка поглядывая на своего хозяина. Это была молоденькая хорошенькая девушка, выбранная им вместе с Ли. Она была слишком молода, чтобы попробовать посягнуть на какие-то чувства и одновременно с тем очень порядочна и аккуратна. Маленькие коричневые барашки спускались вниз по ушам, тёплые заботливые глаза подмечали всегда важные вещи. Она научилась читать выражения лиц и иногда угадывала, что ему плохо. Но не сейчас. Сегодня девушка не успела.
…Внезапно он ощутил что-то странное – это была не боль, а какая-то необъяснимая слабость. Дыхание перехватило, силы исчезли вмиг. Он как будто хотел вздохнуть, но не мог – глаза застилала чёрная пелена. Не хотелось ни двигаться, ни сопротивляться… Несколько быстрых вздохов дались с большим трудом. И снова нечем дышать. Снова нет сил на движения. Страх спутался с адреналином, но как-то быстро пропал. Расширенные зрачки стали очень скоро невидящими… Буквально за пару мгновений сила времени и реальность переломили его, заставив заснуть вечным сном. …Это была самая лёгкая и спокойная смерть, за исключением тех раз, когда от сильной радости или тоски у него подводило сердце.
…На другой стороне Земли в баре сидела девушка. Девушка, нет, наверное, уже женщина, такая же рыжая, такая же страстная и несдержанная. Она так же почти не изменилась, лишь до плеч обрезала волосы и стала не так ярко краситься.
Лили отлучалась на несколько дней, но отнюдь не по делам своей музы. Впрочем, и музы, и юноши, сумевшей возбудить в ней роман. Старые чувства стали казаться пресными, ей захотелось нового. Лили незаметно влюбилась в того, кто иногда помогал…
Если бы она только знала, что она натворила! Магия пала, так же как и клятва Ориби, что он будет жив до последнего любящего его человека, и ввысь взмыла серая тучка. Она была длинной и тонкой, но не такой, как дым. Почти что неуловимое свечение взмыло вместе с ней в воздух. А образ кампира растаял, развеялся при первых солнечных проблесках. Девушка-служанка вскрикнула. Она как раз проходила мимо него. То, что она увидела, было больше, чем поразительно, странно…
…И только потом он всё вспомнил. Открыв тяжёлые веки и распахнув заспанные глаза, Ориби узнал свет. Всё вокруг было белым. И он был белым с белыми крыльями за спиной. С прозрачными беловатыми волосами, но только глазами фиолетовыми, как прежде. Он очнулся, лежа на каменном полу. Холод мраморных плит начинал пощипывать ноги.
«Где я…» И тут же он припомнил всё. Точнее продолжил воспоминания. Жизнь пронеслась перед ним, как один большой долгий сон. Тяжёлое детство в строящемся почти средневековом городе, садист-брат, школа, любовь и смерть. Бекка, затем Лили, вспомнился так же и Сарро. Ему стало ужасно смешно, что он так же когда-то пил кровь. А впрочем, чего только не было! Взгляд упал на тонкие белые руки и ужаснулся от этого. Они снова были невинны, как и тогда. Теперь он снова был ангелом.
«Испытание жизни окончено. Ты можешь вернуться в строй. » - прогремело откуда-то сверху. Высокие белые плиты смешивались с колоннами и терялись далеко вдали. Ориби был один и, осознав это, несколько следующих минут, всё так же лежал без движения.
«Ты свободен. Тот мир и та жизнь навек в прошлом. Она закончилась. Можно приступать к новой.» - снова разлеталось по сторонам. А ему было просто необходимо время, чтобы принять это всё, осознать.
Постепенно события «сна» замутнялись. Ориби не мог уже точно сказать, что именно происходило в школе и почему там было столько опасностей. И уж тем более не мог назвать имена людей, с которыми он был тогда рядом. Клио, Карме, Анфисса… Кто они все? Лишь звук. Постепенно забыл чувства, и образ девушки-женщины преображался в воздушный силуэт с крыльями, золотыми волосами и нимбом, вплетённым в длинные косы. …Но вскоре он забыл даже Её, ту, кому отдал последние триста лет. В памяти лишь кружились сюжеты книг, но они путались между собой и не представляли из себя единое целое. То же, что было, как казалось когда-то, безумно-безумно давно, начинало заполнять память. Какие-то обычные рутинные дела, события, имена, лица…
Он встал, расправил белые крылья, с непривычки помахал ими, а после быстро взлетел. Из прошлого только знал, что он – Ориби, но теперь он был только свет, мчащийся по просторам Вселенной, готовый к чему-то новому, вечно живой и снова теперь свободный – от смерти, от боли, от прошлого…
А сколько же разных жизней было увидено им и другими такими крылатыми! Это входило в работу, но только потом забывалось. Это же служило наказанием за малейшее непослушание или отказ. Ангелы или те, кем являлись эти вечно живые сущности, пытались улучшить так мир. Они были обречены и одновременно с тем обязаны. И они жили так, проживали там жизнь, только изредка, в такие дни, как сегодня, помня, кто такие они на самом деле, проживая тысячи разных жизней в разных всевозможных мирах, они как будто перерождались, не умирали и имели разные удивительные возможности и способности. И они делали всё, сами того не подозревая, всё, что только могли, чтобы подарить нам совершенство…
P.S. Такие, как Он, трудились изо дня в день, из года в год и даже из вечности в вечность. Ощущения казались слишком реальными, потому что они такими и были. События происходили в действительности в одном из вселенских миров. Некое несчастное существо, которое бы иначе погибло, служило своеобразным «вместилищем», новая сущность заполняла его до остатка, напрочь стирая прошлую жизнь (в этом был единственный минус сожития). Выбранное существо (будь оно человек, зверь или иной пришелец) как бы продолжал жить прежней жизнью, но на самом деле был уже не совсем он. Для него события являлись самыми настоящими, и боль зачастую означала боль, печаль – не могла восприниматься, как радость, а смерть была так же смертью, но иногда ангел обладал достаточной большой силой, мог менять жизнь своего существа, отодвигая все мыслимые и немыслимые законы, противореча им, логике и даже времени. И тем не менее, в их понимании, любая по длине жизнь данного существа пролетала, как пара мгновений.
Сколько же было их только за один день? У тысячи таких существ? (А они кстати были бессмертными.)
Они пересматривали некоторые события жизней, буквально за пару картинок определяя, кто нуждается в их поддержке, кто – нет. Лента событий мелькала перед глазами, как голограмма, сложенная в небольшой сгусток-шарик, плавающий в пространстве бесконечного белого мира. События, к слову, могли потом менять ход, казалось бы, противореча показанным. И именно по этой причине сиротский мальчик, избитый дружками капризной злодейки Энже, влюбляется в неё гораздо раньше того, ещё при наблюдении свыше… Ещё будучи там, Ориби почувствовал боль и разделил чувства влюблённого. И влюбился в неё, нарушая привычный ход времени. (За привязанность к кому-то из мира выбранного охраняемого существа, он был заключен в его тело (и мир), лишённым всех воспоминаний о своей миссии. Так наказывали многих чересчур сострадательных ангелов. И на практике Ориби это – не первый раз.) Потому что привязанность отнимала время и не давала заниматься другими нуждающимися. И те ангелы, что проявляли излишние чувства к своим существам, примеряли на себя тяжёлые и грустные жизни, слабые и далёкие от идеала тела. (А ведь именно такую жизнь мы и видим впоследствии у лиловоглазого.) Наивная и фантастическая, полная нереальных событий, далёкая от привычных «заданий», но также в итоге сыгранная.
…Имея такой богатый опыт перевоплощений, не удивляйтесь ничему, если внезапно на улице встретите ребёнка с фиолетовыми грустными и задумчивыми глазами. Возможно, он уже познал больше, чем вы можете только представить. Даже если он не помнит ничего из своего прошлого, подсознательно он знает всё, видит, слышит и чувствует. Даже если… Каким бы он ни был. Ему уготована здесь иная судьба. Отнеситесь к нему с пониманием.
А если таким стали вы, что я могу сказать? Радуйтесь. Жизнь продолжается после смерти. Плохое всегда сменяет свет. Как бы ни было вам плохо и одиноко, даже если кажется, что назад уже ни дороги, ни выхода нет, и чаще всего именно в таком состоянии неожиданно и без приглашения приходит осознание безумной любви ко всему. Кажется, точно сама жизнь внезапно вспомнила вас и решила открыть свои тайны, окрылить и подарить упущенные возможности.
А такое хотя бы раз в жизни, наверное, случалось у всех. Когда носки буквально отрывались от пола, в груди разливался приятный до боли жар, а в глазах плясали странные огоньки-искры…
Возможно, эти сущности врут, и они делают лучше жизнь всех живущих во всех мирах? Если это так, это значит тогда только одно – вчера, сегодня, завтра или послезавтра, однажды мы все будем счастливы. Пусть не сегодня, пусть не сейчас, но мы будем…
Севастополь, июль 2019, 380