В четверг днём Лилли стояла возле стенда объявлений в коридоре старшей школы имени Роберта Виллиара и, крепко прижав к груди гору учебников и съежившись, чтобы как можно меньше проходящих учеников случайно задевало её хрупкое тельце, изучала объявление, которое было вывешено здесь ещё неделю назад, глядя на него из под лобья своими вечно мокрыми серыми глазками. Круглые синие очки увеличивали её глаза, однако это не прибавляло красоты её заурядной, простенькой и робкой внешности. Чёрные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, из которой постоянно торчали непослушные волосинки. Даже одежда её лишь до конца показывала, кто она. Серенькая мышка с круглыми очками, из-за которых она выглядит смешно. Пугливая и чересчур скромная восемнадцатилетняя девушка, с ростом всего лишь пять футов и невероятно тихим, похожим больше на шёпот больного ангиной человека, голосом.
Лилли прекрасно осознавала, какая она на самом деле. Иногда она смотрелась дома в зеркало, пристально вглядывалась в своё отражение и постепенно из её влажных глаз начинали течь слёзы, а губки дрожать. Когда из-за слёз терялась возможность что-либо видеть, она кидалась к кровати и плакала в полной тишине, чтобы ни единое существо не слышало её жалкий голосок. Чтобы никто не знал, как она страдает, видя в своём отражении не девушку, а тень, пустое отражение истинной женской красоты и грации, которой обладали все её одноклассницы. У них-то будет всё, они в центре внимания, они красивые. У них будут мужья и... Дети. Их обязательно полюбят, а сердце получит нежность и заботу. А что получит она? Ничего, у неё ничего не будет, поскольку она для этого общества просто глупенькая, серенькая мышка, которую мог раздавить кто угодно одним лишь мизинцем.
Чтобы успокоиться хоть немного, она принималась вновь перечитывать "Кэри", слушая при этом "Pink Floyd", постерами с которыми была обвешана целая стена в её скромной, темной комнатушке. Иногда это помогало, а иногда - нет. Она не могла себя контролировать, поэтому предпочитала сушить слёзы на глазах с помощью фена.
Но бывали моменты, когда ей что-то овладевало, печаль сменялась вдохновением и желанием творить. Жить и творить! И тогда она подходила к мольберту, брала новый лист бумаги, доставала несколько упаковок засохших красок вместе с палитрой и принималась тихонько, неспеша рисовать. Рисование было у неё дома под запретом, как и любое иное творчество. Отчим считал, что ей ничем не поможет искусство. Что для такой некрасивой, апатичной девушки спасение может быть лишь в образовании, которое она и должна стараться получать, не отвлекаясь на всякую ерунду вроде рисования бесполезных картин.
— К чёрту это искусство! - обычно орал на неё отчим, когда заставал Лилли за рисованием, которому она, к слову, отдавалась всей душой. - Красочки тебя не спасут, ничем не помогут!
С этим словами он обычно принимался рвать холсты, размазывая краски по полотну и превращая начатую картину в мятую гущу бумаги, состоящую из разводов. Разрывал одну картину за другой, постоянно при этом крича ей о пользе образования и судьбе горе-художников, которых он считал лентяями слабохарактерными, которые могут только ныть и рисовать свои паршивые, никому не нужные картинки.
В такие моменты Лилли отходила в самый дальний угол комнаты, которую она уже давно считала клеткой, зажимала розовые ушки руками, закрывала глаза и старалась провалиться под землю, умереть, исчезнуть, сгинуть навсегда, выпасть из этого мира и никогда, никогда не возвращаться! Она желала окончательно растаять и слиться с тенями, превратившись в безликое пятно, которое никто не будет замечать. Загнанная в угол, она увядала, как серый бутон розы, стараясь стать недоступной для гневных тирад отчима.
— Всё твоё искусство чушь! - кричал на неё он, тыча в лицо скомканными холстами, с краёв которых стекала краска. - Ты должна не этой ерундой голову себе забивать, а знаниями! Знаниями!
Она не смотрела на него и даже не решалась пискнуть хоть что-нибудь в ответ.
Закончив орать на неё, отчим уходил, не забыв хлопнуть посильнее дверью, из-за чего Лилли вздрагивала всем телом и сразу же понимала, что теперь она в безопасности. Пока что.
Она выходила из своего уголка и начинала собирать разбросанные по комнате краски, а затем аккуратно, даже с некоторой материнской заботой, принималась раскладывать их по коробочкам. Краски были такие яркие и сочные, что хотелось вылить их на себя, лишь бы загубить ту серость, внутрь которой она буквально упакована, упрятана, словно в чулан.
Когда комната была приведена в порядок, вдохновение и желание творить исчезали надолго, прятались вместе с ней в той серой тени и не решались высунуться.
Лилли подходила к шкафу, тихонько открывала его скрипучую дверцу и звала своего друга, который тут же выбирался наружу, готовый поговорить с ней о чём угодно.
Друга звали Зоси. Он не был настоящим, его в принципе не существовало. Он был воображаемым блондинистым мальчиком со смешным завитком на голове. Он был лишь её воображением, порождением фантазий в минуты одиночества и глубокой печали.
— Он снова порвал твою картину? - как бы спрашивал Зоси, усаживаясь на кровать.
Лилли кивала. Казалось, она видела своего друга по-настоящему, будто он действительно существовал и сидел рядом с ней. Но нет, это было лишь её бурное, творческое воображение. То самое, которое всегда помогало ей творить, когда она в тайне от родителей писала картины по ночам с фонариком в одной руке и с кистью - в другой.
— Не переживай, Лилли, - мягко говорил Зоси, глядя на неё так добро и ласково, что ей хотелось расплакаться. - Ты ведь художница, настоящая художница. Ты рисуешь великолепные, наполненные чувствами картины. Под слоем красок у тебя скрывается целый духовный мир человеческой души. Зачем расстраиваться, если каким-то невежам этого просто не дано понять, а?
Лилли лишь всхлипывала и кивала.
— Я тебе обещаю, - произнес Зоси, - ты станешь великой художницей и твои картины будут выставлять в Лувре, а продавать за десять, нет, за сто миллионов долларов!
Мечты, которые так красиво описывал ей её воображаемый друг, действовали на Лилли успокоительно, и вскоре она придавалась сладостному забвению, постепенно засыпая, пока Зоси якобы пел ей песню про волшебную страну, где все люди живут счастливо.
Теперь она стояла в коридоре школы, вновь и вновь пробегая глазами по старому объявлению, которое гласило:
"Открыт конкурс рисунков, посвященных дню защиты природы! Просим всех желающих сдать свои работы в кабинете 16А не позднее 15-го числа!"
Лилли вздохнула. Пятнадцатое число было уже завтра, а она ещё не приступала к работе, поскольку всю неделю провозилась с докладом по истории. А стоило ли вообще участвовать? Ведь далеко не факт, что она сможет выиграть... Ну разве она художница? Нет, она серая тень, лишённая даже имени. Она Никто.
Неожиданно кто-то сильно толкнул её в бок, из-за чего она упала на пол, выронив из рук учебники. Растянувшись на холодном, грязном кафеле, она услышала девичий смех, который звучал где-то над ней. Поправив очки, она смогла увидеть, что прямо над ней стоит и хохочет в окружении подруг Айви Брук, красавица из параллельного класса, желанная девушка во всей школе и "клёвая стерва" как её называли парни, всегда ходящая с золотыми, закрученными волосами. И вот эта красавица стоит сейчас, нет, возвышается и смеётся во всё горло, обнажив свои острые, белоснежные клыки, которыми она, наверное, без проблем насмерть кусает тех девок, которые смеют встать у неё на пути к чему-либо.
— Что, мышка, ослепла от моего блеска? - язвительно спросила она у лежащей на полу Лилли. Её подруги как по команде засмеялись, одобрив "остроумие" Айви. Мимо шли другие ученики и с интересом буквально выворачивали свои головы, стремясь увидеть происходящее как можно лучше. Увидеть, но никак не вмешаться.
Лилли хотела ответить что-нибудь, но не могла. Как она, серая мышь, смеет противостоять Айви, любимице всей школы? Разве она может? Нет, не может, она просто никчемная девчушка, которая и вовсе исчезает на фоне таких красивых девушек вроде Айви. Само её существование ставит под сомнение понятие красоты.
Айви ещё немного посмеялась, глядя на то, как Лилли пытается ответить что-нибудь, шевеля губами, но потом ей надоело, и она, окружённая со всех сторон подругами и гогочущими бойфрендами, двинулась грациозной походкой дальше по коридору, не забыв перед уходом пнуть учебник Лилли.
Когда гламурная процессия ушла, Лилли встала на ноги и отряхнула свою серую одёжку от пыли и грязи. После чего собрала не спеша с полу все учебники и вновь как ни в чём не бывало встала перед стендом изучать объявление. Она уже давно поняла, что если не хочешь впадать в печаль, то нужно сразу же забывать всё то плохое, что с тобой произошло и как бы отматывать время назад. Жизнь давно казалась Лилли неким подобием киноленты. Если какой-то кадр тебе не нравится, то нужно отмотать плёнку на кадр назад, вырезать гнилой дубль, склеить ленту и продолжить смотреть свой фильм, убеждая себя в том, что всё хорошо, никакой потери кадров. Что твой фильм целостен.
В этот момент за её спиной открылась дверь мужского туалета и от туда вышел Скотт... Имя она забыла, да и не особо печалилась по этому поводу, ведь она совсем не знала его, а он, возможно, даже не подозревал о её существование.
Лилли обернулась и через плечо посмотрела на него. Светлые волосы, которые он, казалось, никогда не причесывает, а оставляет такими, какими они были после сна, квадратное, заострённое у подбородка лицо, синие, жёсткие глаза, наполненные всегда цинизмом и каким-то презрением ко всем, разбитый нос... Разбитый нос?
Да, нос у него действительно оказался разбит, из него текла кровь, и Скотт пытался всеми силами остановить кровотечение, зажимая покрасневший нос пальцами руки и как можно быстрее стараясь идти по коридору мимо учеников. Впрочем, Лилли уже привыкла видеть его со следами побоев. Скотт без шрамов и травм сам не похож на себя, так что разбитый нос удивлял её не долго.
Посмотрев ему вслед, она лишь дернула носиком и продолжила изучать объявление, думая о том, как было бы интересно попробовать нарисовать картину ярко-красной кровью.
***
За два дня до описываемых событий Эван серьезно влип, влип в который раз и на этот раз по-крупному. Собственный язык и резкие высказывания вновь подвели его, из-за чего он был вынужден готовиться к худшему.
Будучи очень вспыльчивым, гордым и эмоциональным человеком, который не умеет сдерживать свои мысли и чувства, он не раз получал по башке за "чересчур дерзкие высказывания", которые он позволял себе по поводу и без. В принципе, Эвана это не сильно то беспокоило, ведь если его бьют, значит он говорит правильные вещи, которые некоторые особенно тупые и недалёкие личности не переваривают и, что ещё хуже, не понимают и даже не хотят понимать. Насилие для слабаков, для безвольных слабаков, у которых голова пуста, в связи с чем они просто не способны владеть языком, тем самым не сильно отличаясь от животных. Именно поэтому Эван не видел ничего плохого в том, чтобы подойти к кому-нибудь придурку и сказать ему в лицо, что он воплощение всех грехов природы. Чаще всего никто его не понимал, но те, кто всё-таки умудрялись понять, что их только что оскорбили, незамедлительно пускали в ход кулаки, стремясь причинить неугомонному Эвану как можно больше боли в профилактических целях.
И вот в который раз Эван не сдержался и прямо в лицо сказал Айви, что она шваль, чьё будущее закончится лет этак в тридцать, когда она перестанет быть достаточно красивой девушкой для проституции, а останется лишь алкоголичкой с кучей любовников, которые бросили её вместе с детьми, будущего у которых тоже не будет, ибо какая из неё мать? Выслушав его с жирной, намалеванной красной помадой улыбкой, Айви кивнула, назвала Эвана в ответ бесполезным комом мусора и посоветовала как можно быстрее закопать себя живьём, после чего развернулась и, виляя бедрами, отправилась к своему парню Тео, которому пересказала речь Эвана максимально плаксивым голосом, выставив себя полностью униженной и прибавив от себя несколько новых деталей. И пусть Эван сказал всё по существу, не соврав ни в чем, Тео было наплевать, поскольку в такие моменты в нём говорила лишь упрямая и слепая гордость и желание не показаться тряпкой в глазах первой красавицы школы. Поэтому уже на биологии в шею Эвана прилетела скомканная записка следующего содержания:
"После этого урока в туалете на втором этаже. Даже не пробуй удрать, сделаешь себе только хуже. Тео."
Прочтя записку, Эван обернулся назад и напоролся взглядом на смазливо улыбающуюся Айви, которая помахала ему пальцами. В ответ на это в глазах у Эвана лишь вспыхнула пара черепов.
— Мистер Скотт, вы меня слушаете? - обратилась к Эвану учительница, вырвав из пучины размышлений.
— Конечно слушаю, - ответил Эван и попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось.
— Тогда вам не составит труда повторить то, о чём я сейчас рассказывала, верно?
— Вы рассказывали о Чарльзе Дарвине, вернее, вспоминали о нём.
Учительница поморгала, удивившись правильному ответу, которого она не ожидала услышать. Эван смотрел на неё полным безразличия взглядом и ждал, думая лишь о предстоящей встрече в туалете.
— Верно, Эван... А кто такой Чарльз Дарвин?
— Это тот учёный, чьи труды окончательно подтвердили, что никакого Бога не существует.
В классе раздались смешки. Эван оставался спокойным.
— И вам не стыдно говорить такое? - возмутительно спросила учительница.
— За правду то? Нет, не стыдно. Я не живу в заблуждениях и вам не советую.
— И откуда же это у вас такие глубокие познания в области Дарвина?
— Самообразование, мисс. Самообразование всегда будет незаменимой вещью, лучше любого школьного учебника.
— Почему вы так решили?
— Школа не обучит вас тем вещам, которые действительно потребуются. Наша ведь система образования... - Эван постучал костяшками пальцев по столу. - Деревянная, абсолютно не мобильная. Она не учит, она запихивает в нас всё подряд с расчетом на то, что, может быть, нам эти бесполезные знания понадобятся. Есть что-то нужное, а есть куча ерунды, которая забывается уже на следующий день. Мы не можем изучать лишь то, что нам действительно понадобится, нет. Мы должны обязательно делать из себя вундеркиндов, а не специалистов в каких-то определенных областях. Зачем сосредотачивать свои силы на чем-то одном, если можно погнаться за кучей зайцев, а затем сесть в лужу...
— Мистер Скотт, всё это следует говорить не мне, а директору. А лучше и вовсе правительству.
Эван испустил короткий смешок.
— Когда-нибудь эта система образования угробит страну окончательно, - сказал он. - Вам никогда не казалось название нашей страны весьма ироничным? Просто послушайте: Хьюментари... Брр!
Эван скривился, вызвав новый смех у одноклассников.
— Мистер Скотт, мне кажется, что пора поговорить с вашей матерью.
— Попробуйте. Желаю вам удачи. Может, хоть вам удастся достучаться до неё, ведь родному сыну сделать это не удалось.
Сказав это, Эван опустил голову и стал неотрывно смотреть на изрисованную парту.
— Что ж, ладно, - сказала учительница и, решив, видимо, не усугублять ситуацию, продолжила урок, не обращая более внимания на притихшего Эвана.
Сразу после урока Эван не спеша направился в туалет, обдумывая варианты развития событий. Думать было особо не о чем: либо Тео изобьет его до полусмерти, либо довольно жёстко пригрозит. К обоим вариантам Эван был готов и именно благодаря своей уверенности так легко шёл на очередной вызов. Его нельзя было назвать трусом, ведь в отличие от многих он не боялся говорить, говорить по-настоящему. Он отвечал головой за любую свою фразу и никогда, ни под каким давлением не отказывался от своих слов.
Зайдя в туалет, внутри которого витал неприятный запах, а света было совсем немного, он сразу же увидел у противоположной стены рослого Тео, с телосложением медведя и мозгами под стать этому зверю. Эван не знал, что его бесило в этом переростке больше всего: нелепая заострённая чёлка, вечно грязная синяя толстовка с автографом Мэтью Сандерса, закончившегося свою карьеру футболиста в недавней аварии, или может голос, напоминающий карканье вороны, которая предварительно подавилась сыром, украденным у кого-нибудь. Эван решил, что, наверное, больше всего его в этом субъекте бесила непробиваемая тупость и неспособность увидеть очевидное буквально под своим же носом.
Рядом с Тео стоял щупленький парень, который по бледности кожи мог сравниться с белилами. На лбу у паренька выступил пот, а ручонки дрожали и подергивались, словно он был не человеком, а тряпичной игрушкой. Хотя, в лапах Тео любой человек превращался в набитую ватой игрушку.
— Закрой ка покрепче дверь, Эван, и подойди ко мне, - скомандовал Тео, когда увидел вошедшего. - Я уж думал, что ты зассышь и не посмеешь прийти.
— Хоть раз такое было? - с вызовом спросил Эван и подошёл к ним поближе, встав напротив Тео так, что незнакомый паренёк теперь находился между ними. Даже находясь в вонючем туалете рядом с человеком, чью девушку ты оскорбил не в первый раз, дерзость Эвана никуда не пропадала, а с каждой минутой он сам чувствовал себя ещё более уверенным. Ведь раз он находится здесь, значит Тео его слова не нравятся, что автоматически делает его, Эвана, правым. Этот принцип работал всегда. Насилием отвечают те, кому нечего ответить, когда они слышат великую и ужасную правду.
Тео усмехнулся и, достав сигарету, закурил. Вонь в туалете сразу же усилилась.
— Понимаешь ли, Эван, - сказал он, - ты себе слишком много позволяешь. Ты и раньше себе позволял слишком много, но теперь... Старшая школа просто вдарила тебе по мозгам, ты совсем за базаром не следишь. И знаешь, что самое обидное? Ты мне симпатичен! Удивлён? Ну так вот, мы могли бы отлично спеться. Ты парень башковитый, язык у тебя хорошо подвешен, с красноречием проблем нет. От тебя требуется лишь одно - не скандалить со мной и моими приближенными.
Эван слушал его с выражением тоски и усталости на лице, стараясь при этом как можно меньше дышать. Вступать в фан-клуб Тео он был не намерен, особенно если ради этого нужно было жертвовать своим правом говорить.
Тео выдохнул облако едкого дыма.
— Ты подумай сам, Эван, - продолжил он, - тебе ведь не нужны враги вроде меня? Зато представь, что будет, если мы станем корешами, а? Я ведь просто хочу, чтоб ты понял - я даю тебе выбор. Либо быть со мной, либо же...
Тео стиснул руку паренька, который всё это время стоял рядом с ними, обливаясь потом и мечтая исчезнуть. Подняв её, он приложил горящий огарок сигареты к ногтю указательного пальца паренька, после чего нажал и провернул сигарету так, что она смялась. Парень стиснул зубы, стараясь не издать ни звука, пока Эван, хмурясь, наблюдал за действиями Тео, которые были похожи на пытки инквизиции.
Кинув потушенную об ноготь парня сигарету, Тео достал перочинный ножик и, подковырнув тот же самый обожженный ноготь, резко дёрнул, вырвав его с корнем.
Паренёк дико закричал от боли и, схватившись за свой окровавленный палец без ногтя, побежал к двери, подгоняемый пинком Тео.
— Я думаю, что мы друг друга поняли, - обратился Тео к Эвану, который продолжал хмурясь смотреть на дверь. - Это было что-то вроде наглядного урока. В следующий раз мне придется показывать это на тебе, Эван. Понятно?
Эван посмотрел на него и кивнул.
— Отлично. Будь паинькой. А теперь можешь идти.
Молча Эван вышел из туалета и направился на урок, размышляя о случившемся.
— Ну что, Скотт, испугался? - подскочила к нему Айви с довольной улыбкой на пол лица.
Эван посмотрел на неё как-то странно, после чего повторил всю свою утреннею речь, прибавив несколько крепких выражений и красочных прилагательных. Удивлённая его неожиданной вспыльчивостью, Айви мигом стёрла самодовольную улыбку с лица, дослушала Эвана, после чего кивнула и сказала ледяным голосом:
— Ты труп, Скотт.
Гневно сверкнув глазами, она как можно резче развернулась всем корпусам, да так, что её каблуки заскрипели по кафелю. Не удостоив его больше ни одним словом, Айви максимально гордо, словно по подиуму, пошла прочь.
На математике Эван сидел подперев голову левой рукой, больше думая не о себе, а о парне, которому Тео вырвал ноготь в туалете.
— Мистер Скотт, вы с нами или витаете в третьем астрале? - обратилась к нему мисс Крейвут, учительница, которая, по её собственными словам, проработала в школах двадцать лет. Не смотря на этот внушительный опыт, Эван всё равно считал, что этот человек не способен объяснить детям даже простые логарифмы.
— Мой разум с вами, мисс Крейвут, - ответил Эван, всё глядя куда-то в сторону и думая о другом.
— Когда вы собираетесь покинуть нашу школу, мистер Скотт, если не секрет? - максимально иронично спросила мисс Крейвут.
— Не раньше чем закончу её до конца, - спокойно ответил Эван, который сам иногда поражался своей способности думать о посторонних вещах и при этом оставаться в теме. - Я ведь сижу в старшей школе не для того, чтобы в начале учебного года взять и слинять. А что, мечтаете, чтобы меня здесь не было?
— Конечно нет, Эван. Просто если учесть ваши критичные, я бы даже сказала, радикальные взгляды на школу и образование в принципе, то создаётся впечатление, будто вы не особо горите желанием продолжать обучение и скоро покинете нас.
— Вот уж нет, мисс Крейвут! Я собираюсь дойти до конца, сохранив при этом все свои взгляды на систему образования в нашей стране. Да, представьте себе, такое тоже возможно - я могу критиковать школу и её методы, но при этом я собираюсь отучиться в ней до конца. Знаете почему? Да потому что у меня нет другого выхода! В Хьюментари ты никто, если не окончил старшую школу.
— Что ж, мистер Скотт, я думаю, что мы поняли...
— Я говорил много раз и изменять свою позицию не собираюсь, - тем не менее продолжал говорить Эван, теряя над собой контроль и выпуская своё красноречие. - Я считаю нашу систему образования отвратительной и абсолютно бессмысленной. Она не признает невероятно полезный индивидуальный подход, игнорирую личностные качества учеников. Вместо этого она засовывает всех учеников в одно ведро и заливает кислым раствором, заставляя барахтаться кто как может, не обращая внимания на тех, кто тонет, и даже на тех, кто уже успешно держится на плаву. Это глупо, если не сказать грубее, и потому мне очень жаль, что я являюсь одним из утопающих, на которого образованию плевать.
— Хватит, Эван, - раздражённо прервала его мисс Крейвут, которая за столько лет была уже по горло сыта остроумием своего ученика. - Свои претензии вы можете высказывать в других местах, а не в классе во время урока.
— Так в том и дело, что в других местах мне прикажут говорить это здесь, или же и вовсе заставят закрыть рот, - сказал сам себе Эван, опустив голову. Да, иногда он бывал чересчур вызывающим, хоть и старался частенько это скрыть, поскольку радости от постоянных конфликтов совершенно не получал. Конфликты наоборот лишь разжигали в нём пламя, раздражали и давали повод вновь сказать кому-нибудь дико неприятную правду.
Во время перемены после урока, проходящего мимо туалета Эвана остановил Тео и, ничего не объясняя, мигом затолкал его внутрь. Лицо его при этом показалось Эвану каким-то ну уж очень железным.
— Плохой ты ученик, Эван, плохой, - сказал ему Тео уже внутри. - Придется закрепить недавний материал на практике, ты уж извини.
Эван смотрел на потирающего кулаки Тео с прежним безразличием.
— Я не боюсь насилия, - сказал Эван, - Насилие для слабаков...
Размахнувшись, Тео резко ударил кулаком Эвана прямо в нос. Послышался хруст, и из разбитого носа тут же хлынула кровь.
— Ну как, слабак я? - язвительно спросил Тео.
Схватившись обеими руками за разбитый нос, Эван отшатнулся назад. Из-за невероятной боли в глазах стояла темнота, которая мешала видеть.
Подойдя ближе, Тео нанёс удар под дых, из-за чего Эван повалился на колени, однако после очередного удара коленом в лицо уже оказался лежащим на мокром от воды полу, всё ещё держась руками за разбитый всмятку нос.
Тео уселся на него сверху и с чувством продолжил наносить один удар за другим по обмякшему телу. Во время избиения Эван лишь думал, что зайди сейчас случайно в туалет директор, то он бы не помог ему, а наоборот присоединился бы к Тео. И вместе они бы избивали его до самой смерти руками и ногами, будучи уверенными в том, что их поступок останется безнаказанным.
"Достойное место, чтобы умереть" - иронично подумал Эван, принимая грубые удары Тео.
Удовлетворённый избиением, Тео поднялся на ноги и, отдышавшись, посмотрел на постанывающего Эвана.
— Надеюсь, теперь то ты всё уяснил, - сказал ему Тео. - В следующий раз тебе потребуются костыли, чтобы уйти отсюда.
Развернувшись, Тео быстро вышел из туалета, оставив Эвана ещё долго лежать на полу туалета, сдерживая руками кровотечение.
***
По окончанию всех уроков, Эван вышел на крыльцо школы и вдохнул свежий воздух. Разбитый нос ещё немного побаливал да к тому же слегка опух, но, не смотря на это, Эван чувствовал себя отлично. "Уроки" Тео в туалете ничему его не научили, поскольку мало было избить его, чтобы заставить замолчать. Для этого нужно было убить его.
Поправив сумку, он не спеша пошёл в сторону дома, погрузившись в свои тоскливые мысли и надеясь никого не встретить по пути. Достаточно с него на сегодня бесед, хватит. Он не хотел никого видеть, хотел просто дойти до дома, взять из морозильника пачку крошенного льда и приложить её к своему разбитому носу.
К огромному сожалению Эвана, в первом же переулке он наткнулся на группу ребят из школы, которые, сидя на поребриках, весело общались, смачивали горло разбавленным алкоголем и курили самые дешёвые и вонючие сигареты. Самое обидное было то, что всех членов компании Эван более или менее знал, из-за чего не мог позволить себе просто так пройти мимо, прикрыв лицо. Его всё равно бы остановили, так какой смысл увиливать? Можно было, конечно, пойти другой дорогой, но с чего это ему вдруг менять привычный маршрут? Разве он их боится? Нет, он просто терпеть их не может и потому не хочет видеть.
Подойдя ближе, Эван с ещё большим сожалением заметил, что среди его знакомых сидит и громче всех гогочет Тео, который к тому моменту успел выпить достаточно, чтобы забыть о недавнем избиении Эвана и окончательно потерять чувство того кто ему враг, а кто потенциальный друг.
— Эгей, Эван! - крикнул ему Джейкоб, который мало того, что был косым, да ещё и умудрился остаться однажды на второй год. - Что с носом?
— Работа Тео, - ответил Эван ледяным голосом, остановившись возле их далеко нетрезвой компании, вокруг которой витали облака дыма.
Сделав глоток пива, Тео хохотнул.
— Ага, неплохо, правда? Эван, тебе так идёт. Сразу таким красавцем стал.
— Катись к чёрту, - огрызнулся Эван.
— Ну-ну, Эван, - перешёл на сюсюканье Тео. - Ты что, обиделся на меня? Я же так, немножко, чтобы ты понял.
— Чтож, тогда я спешу разочаровать тебя - я ни черта не понял!
— Вот же упрямый! Но мне нравится, право же, нравится. Я даже готов извиниться... Почти.
Тео вновь сделал глоток из бутылки.
— Ребятки, угостите ка нашего дорогого Эвана сигареткой, - попросил Тео, из которого алкоголь сделал настоящего милашку с обвислыми щеками.
Эван замотал головой.
— Я не курю.
— Да брось, Эван. Эй, Артур, дай-ка Эвану сигарету!
— Я же сказал, что не курю!
— Да ты попробуй!
Тео принялся совать в рот Эвана мятую сигару, которая обладала просто омерзительным запахом, однако тот крепко сжал губы.
— Ну, как хочет ваше величество, - сдался Тео и выбросил сигарету в сторону. - Неужели ты и правда на меня сердишься?
— Отвалите от меня, ясно? Я просто хочу дойти спокойно до дома, - не выдержал Эван, который уже стал задыхаться из-за сигаретного дыма.
— Тогда мы проводим тебя, - неожиданно вызвался Тео. - Парни только рады будут пройтись. А по пути поговорим, повеселимся.
Эван скривился.
— Нет, спасибо, я предпочитаю ходить один, - сказал он и уже сделал шаг в сторону, но тут Тео схватил его за плечо, заставив остановиться.
— А я и не предлагал, я уже всё за всех решил, - сказал Тео, после чего встал на ноги. За ним встали и все остальные. - Потопали.
Скрипнув зубами, Эвану, тем не менее, пришлось смириться и позволить пьяной компании пойти вместе с ним.
Они шли не спеша, шумная компания окружила Эвана, который шёл молча, спрятав руки в карманах и стараясь не обращать внимания на царившее вокруг него пьяное веселье. Особенно он старался игнорировать Тео, который всего несколько часов назад избивал его в туалете, а теперь идёт рядом, бьёт его по плечам, но уже совершенно по-другому, и хохочет, заливая в себя литрами алкоголь.
— А как насчёт того, чтобы подняться на крышу, а? - предложил Артур и указал на крышу восемнадцатиэтажного дома.
— Отличная идея, - похвалил Тео и направился к тому дому. - Погнали, ребзя!
— Нет, - возразил Эван, которому уже это всё изрядно надоело. - Я не полезу на крышу.
— Что такое? - спросил Тео. - Эван испугался высоты, а? Трусишка Эван испугался, парни!
— Пошёл к дьяволу, Тео! - крикнул Эван, после чего оттолкнул его в сторону и первым пошёл к дому.
— Вот это боевой настрой! - похвалил его Тео. Всей компанией они пошли за Эваном.
Воспользовавшись лифтом, вся компания быстро добралась до самого верхнего этажа, где вышла на площадку, а уже оттуда через люк в потолке попала на крышу.
— Шикарный вид, правда? - обратился Тео к остальным. - Хорошее место, чтобы затусить. Тут и останемся на какое-то время.
Стоя на крыше, Эван чувствовал, как его со всех сторон обдувал ветер. В нескольких футах от него был край крыши, шагнув за который каждый обрекал себя на медленное падение и моментальную смерть. Решив находиться от остальной компании подальше, он сел как можно дальше, прижавшись спиной к вентиляционной трубе, алюминиевая поверхность которой нагрелась из-за слепящего глаза солнца.
Остальные члены группы, не обращая внимания на Эвана, который отрёкся от общего веселья, принялись ходить по крыше, пить и горланить песни, которые крутили на радио ещё два года назад.
Косой Джейкоб опьянел настолько, что, запрыгнув на край крыши, принялся с бутылкой в одной руке горланить государственный гимн, раскрывая при этом рот невероятно широко, из-за чего издаваемые звуки потеряли схожесть с человеческим голосом.
— Стойкость и сила освещают путь! Освобождённые рабы, построим мы империю, не позволив нашему кораблю утонуть!
Голос Джейкоба эхом разносился по округе, заставляя младенцев мигом просыпаться в колясках. Остальные ребята одобрительно галдели, хваля Джейкоба за отличный голос и требую продолжения концерта.
— С меня бутылка пива, Джейкоб, если сможешь помочиться на своих соотечественников с этой крыши, - сказал Тео, у которого перед глазами от алкоголя всё плыло.
Эван смотрел на этот спектакль со стороны. Одна его часть хотела остановить происходящее и согнать всех с крыши, но другая наоборот не желала ничего делать, решив дать юным алкоголикам возможность повеселиться так, как они хотят.
Приняв пари, Джейкоб принялся мочиться прямо на проходящих снизу прохожих, продолжая при этом как ни в чём не бывало вопить гимн.
— Славься страна, мы гордимся тобой!
— Чёрт возьми, он и правда это сделал, - воскликнул Артур.
— Ага, сделал, - согласился Тео, - Держи, Джейкоб, свою награду!
С этими словами Тео кинул ему бутылку пива, которая сверкнула под лучами солнца.
Джейкоб неловко поймал бутылку, но затем зашатался, принялся балансировать на носках, шатаясь всем корпусом. В глазах его застыли ужас и непонимание.
— Он сейчас...
Окончательно потеряв равновесие, Джейкоб свалился спиной вниз. Его тело начало своё падение с крыши под гробовое молчание тех, кто отчётливо увидел тот страх, который застыл в последний момент в глазах Джейкоба.
Спустя несколько секунд, которые по ощущениям были похожи на целую вечность, Артур произнёс:
— Вот чёрт...
Взгляды всех присутствующих были прикованы к тому месту, где только что стоял Джейкоб, распевая государственный гимн и мочась на прохожих, держа в руке бутылку со спиртным. Теперь там было пусто, а сам Джейкоб лежал где-то внизу в луже крови со сломанными костями.
Эвана била дрожь. Поверить в то, что сейчас произошло он просто не мог, поэтому продолжал смотреть куда-то впереди себя, думая, что сейчас время отмотается назад и Джейкоб вновь будет стоять на краю крыши, живой и невредимый вопреки всем законам природы.
Поскольку кровь его была свободна от алкоголя в отличии от остальных, какая-то часть его не до конца отключившегося мозга смогла сообразить, что, как только тело Джейкоба найдут, начнется переполох и, скорее всего, наверх поднимутся люди, желая найти предполагаемого убийцу или же убедиться в факте самоубийства. И если он останется сидеть здесь, то его поймают, начнутся допросы и обвинения. При этом стоило учесть, что доказательств у него не будет, кроме свидетельств других ребят, однако... Разве на них можно положиться? Разве можно с уверенностью сказать, что Тео, который в сущности и является главным виновником трагедии, честно признается во всём полиции, а не свалит трусливо всю вину на него, на Эвана? Нет, таких проблем ему не нужно было, а потому сидеть здесь, прибывая в столбняке, значило нажить кучу неприятностей.
Не обращая внимания на остальных, Эван вскочил на ноги и в два прыжка оказался на лестничной площадке, откуда со скоростью света сбежал вниз, буквально не касаясь ногами ступенек, не видя ничего, кроме черноты и не чувствую ничего, кроме жуткого приступа рвоты и головокружения.
Оказавшись на свежем воздухе, Эван развернулся и рванул домой. На протяжении всего пути глаза его оставались широко раскрыты из-за пережитого шока. И даже до сих пор покалывающая боль в недавно разбитом носу совершенно перестала для него существовать.
***
В отличие от остальных детей, Лилли не любила возвращаться домой, предпочитая проводить в не менее ненавистной школе как можно больше времен, шарахаясь от стены к стене. Но в конце концов приходилось всё-таки возвращаться и готовиться к встрече с вечно чем-то недовольными родителями, которые часто набрасывались на девочку с самого порога.
— Где ты так долго шлялась? - кричал на неё отчим Лукас. - Мы с матерью собирались уже звонить в полицию! Ну чего ты молчишь? Говори же!
Лилли лишь пятилась назад, борясь с желанием выбежать обратно на улицу, убежать как можно дальше от места, которое она никак не могла назвать счастливым домом. Нижняя губа у неё дрожала. Хлопая глазами, она силилась не заплакать и лишь мечтала как можно скорее проскользнуть в свою комнату, внутри которой она чувствовала себя более или менее в безопасности.
Схватив Лилли за руку, Лукас подтянул её поближе и прорычал на ухо:
— Если б не твоя бестолковая мать, я бы давно уже прибил тебя или сдал к чёрту в приют. Ты учишься в старшей школе и я сделаю всё, чтобы ты либо закончила её с отличием, либо же вылетела как можно скорее.
— Что здесь происходит? - раздался возмущенный женский голос позади.
— А, это ты, - сказал Лукас, повернувшись к жене. - Как насчёт побеседовать со своей дочуркой, а? Может, хоть ты сможешь объяснить ей наконец, что искусство - это пустая трата времени. Что ей никогда не стать художницей, а её жалкие зарисовки никому в этом мире не сдались.
Мать Лилли скривила губы, глядя на перепуганную дочь.
— Может, не стоит так грубо? - спросила она.
— А как иначе? Она же ни черта не понимает! Ей нельзя объяснить всё по-нормальному. Другим детям можно, но только не ей. Она живёт в каком-то своём мирке снов, надеясь, что кому-то когда-нибудь понравятся её картины! Это всё чушь, рисование не поможет и без того бестолковой девушке закончить школу, слышишь? Не поможет!
Мать немного подумала, гля