В нескольких футах от того места, где мы лежали, у правого берега реки начинался участок невысокой травы, шириной двадцать ярдов, протянувшийся по открытой местности на большое расстояние. По-видимому, следовало немного отойти назад, перейти речку и затем вновь пересечь ее недалеко от лагеря Султаны. Проводники, однако, сказали, что это невозможно. Речка была слишком глубокой для перехода вброд, и, кроме того, на левом берегу ее находились зыбучие пески. Оставалась сомнительная возможность незаметно перебросить весь отряд через участок, заросший низкой травой, где в любую минуту нас могли увидать часовые.
Фрэдди был вооружен армейским пистолетом, у Андерсона не было никакого оружия, и только я из всего отряда имел винтовку. Полицейские были вооружены мушкетами 12-го калибра,[43]стреляющими дробью на расстоянии от шестидесяти до восьмидесяти ярдов. Таким образом, только я один мог снять часовых на таком большом расстоянии. Выстрелы, конечно, будут услышаны в лагере, и сопровождавшие нас бханту полагали, что, когда часовые не вернутся в лагерь для доклада, будут посланы на разведку другие люди. Тем временем, они считали, мы успеем окружить лагерь.
Два человека, сидевшие на махане, были преступниками и, возможно, убийцами. Стреляя из своей винтовки, я мог вышибить кальян из рук курильщика или отстрелить каблук от ботинка второго человека, не причинив им самим никакого вреда. Но застрелить этих людей ни с того ни с сего было свыше моих сил. Поэтому я предложил другой план. Я попросил Фрэдди разрешить мне подкрасться к часовым; сделать это будет совсем легко, поскольку высокая трава и лесные заросли подходили вплотную к дереву, на котором был устроен махан, и кругом было мокро после дождя, шедшего всю ночь. Я должен был захватить махан с двумя часовыми, а Фрэдди со своими людьми в это время занялись бы своим делом.
Сначала Фрэдди заколебался, так как на махане у часовых имелось два ружья. Однако в конце концов он согласился, и я без дальнейших промедлений перебежал через открытое пространство. Надо было спешить, поскольку, как сказали сопровождавшие нас бханту, приближалось время смены часовых.
Пройдя примерно третью часть расстояния до дерева, я услышал сзади шум и увидел, что за мной бежит Андерсон. Не знаю, что сказал Андерсон Фрэдди или Фрэдди Андерсону — оба были моими хорошими друзьями. Так или иначе, Андерсон решил сопровождать меня. Он признавал, что не в состоянии передвигаться по джунглям бесшумно, что люди на махане уже, вероятно, услышали или увидели нас. К тому же мы могли наткнуться на смену часовых или на дополнительный пост у основания дерева. Он понимал также, что без оружия не сможет защитить себя. Тем не менее и вопреки всему он не собирался позволить мне идти одному. Человек, родившийся на берегах Клайда,[44]упрямее мула. В отчаянии я повернул назад, чтобы прибегнуть к помощи Фрэдди. Однако он уже достаточно поразмыслил, чтобы пожалеть о данном им разрешении. Впоследствии я узнал, что сопровождавшие нас бханту сообщили Фрэдди о том, что на махане сидели очень хорошие стрелки. Когда он увидел, что мы возвращаемся, он подал отряду сигнал к выступлению.
Около пятидесяти человек пересекли открытое пространство, и мы, шедшие впереди, находились в двухстах ярдах от лагеря, когда рьяный молодой констебль, увидев махан, выстрелил из мушкета. С быстротой молнии часовые спустились с махана на землю, вскочили на лошадей, привязанных к дереву, и помчались в лагерь. Больше не было надобности соблюдать тишину, и голосом, не нуждавшимся в мегафоне, Фрэдди отдал приказ о наступлении. Мы двинулись на лагерь сомкнутым строем, но обнаружили, что он покинут.
Лагерь был разбит на небольшом возвышении и состоял из трех палаток и травяной хижины-кухни. Одна из палаток служила складом. Ее заполняли мешки атта, риса, дала, сахара, жестянки с буйволиным маслом, здесь же находились две пирамиды ящиков с несколькими тысячами патронов 12-го калибра и одиннадцать ружей в чехлах. Две другие палатки предназначались для сна. В них валялись одеяла и различная одежда. Около кухни на ветвях висели три освежеванные козьи туши.
Возможно, что в смятении, вызванном появлением часовых, некоторые бандиты укрылись в высокой траве, окружавшей лагерь. Поэтому был отдан приказ выстроиться длинной шеренгой и прочесать большой участок джунглей в направлении к тому месту, где находились Герберт и его конники. Пока люди выстраивались, я осмотрел возвышение, на котором был разбит лагерь. Обнаружив следы десяти — двенадцати пар босых ног в высохшем русле реки неподалеку от лагеря, я предложил Фрэдди проследить, куда они ведут. Ширина русла была пятнадцать футов, а глубина — пять. Фрэдди, Андерсон и я шли по нему примерно двести ярдов и достигли участка, покрытого гравием, где я потерял следы. Дальше русло расширялось, и на левом берегу его, неподалеку от места, где мы стояли, возвышался огромный развесистый баньян с многочисленными стволами-отростками.[45]Целый лес этих ветвей, спускающихся к земле, показался мне идеальным местом для укрытия, и, подойдя к берегу высохшего русла, я попробовал вскарабкаться наверх. Ухватиться было не за что, и всякий раз, когда я пытался сделать ногой углубление в мягкой земле, почва уходила у меня из-под ног. Тогда я решил выбраться из русла там, где оно было менее глубоким. Но в это время со стороны лагеря донеслись выстрелы, а затем крики. Мы бросились назад тем же путем и около лагеря обнаружили хавилдара с простреленной грудью и рядом с ним бандита в набедренной повязке, который был ранен в обе ноги. Хавилдар сидел на земле, прислонившись спиной к дереву. Его рубашка была расстегнута, и на груди у левого соска виднелось пятно крови. Фрэдди взял фляжку и поднес ее к губам хавилдара, но тот покачал головой и, отстраняя фляжку, сказал: «Это вино, я не могу его пить». Когда мы стали настаивать, он добавил: «Всю свою жизнь я не пил вина и не хочу предстать перед творцом, осквернив свои губы вином. Меня мучит жажда, и я умоляю дать мне глоток воды». Рядом стоял его брат. Кто-то дал ему шляпу, он бросился к речке и через несколько минут вернулся с грязной водой. Хавилдар с жадностью выпил ее. Рана была нанесена дробью, и, не нащупав ее под кожей, я сказал: «Мужайся, хавилдар, доктор в Наджибабаде вылечит тебя». Улыбнувшись, он ответил: «Я буду мужаться, но никакой врач не вылечит меня».
Бандит не знал запретов в отношении вина и несколькими глотками опорожнил фляжку. Он крайне нуждался в таком подкреплении, поскольку в него стреляли с очень близкого расстояния из мушкета 12-го калибра.
Из предметов, найденных в лагере Султаны, было сооружено двое носилок, и добровольцы понесли их. Не делалось никакого различия между полицейским, принадлежавшим к высшей касте, и бандитом из низшей касты. Носильщики и шедшие рядом с ними полицейские направились через джунгли в наджибабадскую больницу, расположенную в двенадцати милях. Разбойник умер в пути от потери крови и шока, а хавилдар — через несколько минут после того, как его доставили в больницу.
От облавы мы отказались. Герберт со своим отрядом не вступил в дело. Султану предупредили о сосредоточении конников, и никто из бандитов не попытался пересечь линию, охраняемую им. Общий итог нашей тщательно спланированной операции, в провале которой никто не был виноват, состоял в захвате всего лагерного имущества Султаны, за исключением нескольких ружей, и в убийстве двух человек. Один из них был бедняком, не вынесшим заключения. Он попытался обрести свободу и добывал себе на жизнь единственным доступным ему способом. Его будет оплакивать вдова в Наджибабадском форте. Другой пользовался уважением своих начальников и любовью подчиненных. О его вдове позаботятся. Он мужественно принял смерть, верный своему принципу, хотя вино подкрепило бы его и он смог бы дожить до того момента, когда его положили бы на операционный стол.
Через три дня после операции Фрэдди получил письмо от главаря разбойников, в котором Султана выражал сожаление, что нехватка оружия и боеприпасов у полиции заставила ее произвести набег на его лагерь. Султана писал, что если в будущем Фрэдди сообщит ему о своих потребностях, то он, Султана, охотно предоставит ему все необходимое.
Тот факт, что Султана получал оружие и боеприпасы, был особенно неприятен для Фрэдди. В этой связи были изданы строжайшие приказы. Однако каждый торговец оружием, имевший патент, и каждый владелец оружия, живший в районе, где действовал Султана, стоял перед выбором: либо навлечь на себя недовольство правительства, либо отказаться выполнить требования Султаны. Тогда его дом наверняка был бы ограблен, а ему самому, возможно, перерезали бы горло. Поэтому предложение Султаны предоставить Фрэдди оружие и боеприпасы имело под собой реальную основу. Таким образом, главарь разбойников нанес самый чувствительный удар начальнику специального полицейского отряда по борьбе с бандитизмом.
Банда Султаны, лишившаяся укрытия и сократившаяся до сорока человек, правда хорошо вооруженная, поскольку разбойники вскоре приобрели новое оружие и боеприпасы, была вынуждена скитаться по Тераи и Бхабару. Фрэдди полагал, что для Султаны настало время сдаться. Получив разрешение правительства, Фрэдди пригласил Султану встретиться с ним в удобное для него время в любом назначенном им месте. При этом всю ответственность за это мероприятие Фрэдди брал на себя. Султана принял приглашение, назначил день, время и место и выставил условие, чтобы оба пришли на встречу без сопровождающих лиц и оружия. В условленный день Фрэдди вышел из леса с одной стороны большой поляны, в центре которой росло одинокое дерево, а Султана появился с другой. Встреча проходила в дружеской обстановке, как это могут себе представить те, кто жил на Востоке. Один казался огромным сгустком энергии и хорошего настроения и был облечен полномочиями правительства. За голову другого — маленького человека с быстрыми движениями — была назначена награда. Они уселись в тени под деревом. Султана вынул арбуз и, улыбаясь, предложил Фрэдди не стесняться. Переговоры, однако, зашли в тупик, поскольку Султана отказался принять требование Фрэдди о безоговорочной капитуляции. Во время этой встречи Султана просил Фрэдди избегать ненужного риска. Он рассказал, что в день набега на его лагерь он сам с десятью вооруженными людьми укрылся под баньяном и наблюдал, как Фрэдди и двое других подходили к дереву по высохшему руслу реки. «Если бы господину, который пытался вскарабкаться на берег, удалось это сделать, — добавил Султана, — пришлось бы застрелить всех троих».
Теперь предстояло организовать последнюю схватку этих двух бойцов тяжелого и легкого веса. Фрэдди пригласил Уиндхема и меня в Хардвар принять участие в этом деле. Султана с остатками своей банды, уставшей от непрерывного передвижения, расположился на скотоводческой ферме в самом центре наджибабадских джунглей. План Фрэдди состоял в том, чтобы переправить весь свой отряд через Ганг на лодках, высадиться в удобном месте и окружить ферму. Эту операцию, как и описанную выше, предполагалось произвести ночью, но на сей раз ее приурочили к полнолунию.
В назначенный день весь отряд в количестве трехсот человек, а также племянник Фрэдди, Уиндхем и я с наступлением темноты погрузились в десять лодок местного образца, стоявших на приколе в уединенном месте на правом берегу Ганга в нескольких милях ниже Хардвара. Я находился на первой лодке, и все шло хорошо до тех пор, пока мы не подошли к левому берегу и не углубились в боковой канал. Плавание по этому каналу было самым страшным из всего того, что случалось со мной когда-либо на воде. На протяжении нескольких сотен ярдов лодка скользила по широкой глади, освещенной луной. В воде совершенно отчетливо отражались растущие по берегам деревья. Постепенно канал сужался, и скорость движения лодки увеличивалась. Одновременно мы услышали приглушенный расстоянием шум падающей воды. Я часто рыбачил в боковых каналах Ганга, поскольку рыбе они нравятся больше, чем основное русло реки. Меня всегда восхищало мужество лодочников, готовых рисковать жизнью и суденышками на этих порогах. И вот теперь мы со страшной скоростью приближались к ним. Лодка, в которой я плыл, так же как и девять остальных, была открытой грузовой баркой, прекрасно приспособленной для плавания по основному руслу Ганга. Но для здешнего узкого канала со стремительным течением она была слишком неповоротлива, и казалось, вот-вот разлетится в щепки всякий раз, когда она с силой ударялась днищем о подводные камни. Настойчивые обращения капитана к команде держать лодку подальше от скалистых берегов, посередине потока, ни в коей мере не устраняли моих опасений. Когда команда выполняла распоряжения капитана, лодку начинало сносить вбок, она ударялась о дно и ежеминутно могла разбиться или перевернуться. И все же ночной кошмар не может продолжаться вечно. В данном случае он продолжался довольно долго, поскольку мы должны были проплыть 20 миль, почти все время преодолевая пороги. В конце концов один из лодочников выпрыгнул на левый берег с длинной веревкой в руках и привязал лодку к дереву. Одна за другой лодки проходили мимо нас, и их привязывали ниже по течению, пока все десять не были пришвартованы.
Отряд высадился на берегу песчаного залива. Мы занялись порезами и ссадинами, полученными от соприкосновения с шероховатыми бортами лодок. Лодочники получили приказ отвести лодки еще на пять миль ниже по течению и ожидать дальнейших распоряжений, а мы выступили в путь. Приходилось пробираться по одному через заросли слоновой травы, настолько густые, что раньше я никогда бы не решился пройти через них пешком. Высота травы достигала десяти — двенадцати футов. Речной туман и роса пригибали ее, и не успели мы пройти и сотни ярдов, как промокли до костей. Выбравшись наконец из зарослей, мы увидели широкую водную гладь, которая, по-видимому, являлась участком старого русла Ганга. Группы разведчиков были посланы направо и налево, чтобы найти кратчайший обход. Первыми вернулись посланные направо. Они сообщили, что в четверти мили от нас «озеро» сужалось и дальше, вплоть до соединения с каналом, по которому мы приплыли, виднелась река с быстрым течением. Вскоре вернулась вторая группа и сообщила, что в дальнем конце в озеро впадает река, которую невозможно перейти вброд. Стало совершенно ясно, что лодочники преднамеренно или случайно высадили нас на острове.
Надо было что-то предпринять, потому что близился рассвет, а наши лодки уплыли. Мы двинулись направо с тем, чтобы посмотреть, не удастся ли перейти реку вброд в узком месте, где в нее вливались воды двух каналов. Выше этого места глубина достигала двадцати футов, а ниже течение убыстрялось. В то время как все мы глядели на стремительно проносившиеся воды и размышляли, удастся ли кому-нибудь перебраться на ту сторону, Уиндхем начал раздеваться. Я заметил, что в этом нет необходимости, поскольку он и так промок до костей. Он ответил, что заботится не об одежде, а о своей жизни. Раздевшись догола, он завязал одежду в рубашку, положил узел на голову и, взяв за руку рослого молодого констебля, стоявшего рядом, сказал: «Пойдем со мной». Молодой человек был страшно ошеломлен тем, что его избрали для столь почетной миссии — утонуть вместе с господином комиссаром. Он ничего не сказал, и, взявшись за руки, они вошли в воду.
Я думаю, что у всех нас перехватило дыхание, пока мы наблюдали за этой переправой. Временами вода доходила Уиндхему и его спутнику до груди, а иногда и до подмышек. Подчас казалось, что они не смогут устоять на ногах и их снесет в ревущий поток, где никто, даже самый лучший пловец, не сможет уцелеть. Два храбреца — один самый старый в отряде, а другой, вероятно, самый молодой — упорно продвигались вперед, и когда наконец они выбрались на противоположный берег, вздох облегчения вырвался у всех нас. Мы рады были бы приветствовать храбрецов громкими криками, чтобы их услышали за двадцать миль в Хардваре, но должны были молчать.
Там, где могут пройти двое, пройдут и триста. Люди выстроились цепочкой, и хотя некоторых вода сбивала с ног, цепь держалась, и весь отряд благополучно переправился на противоположную сторону. Здесь нас встретил один из наиболее доверенных осведомителей Фрэдди. Показывая на поднимающееся солнце, он сказал, что мы прибыли слишком поздно и что такому крупному отряду не удастся незамеченным пересечь открытое пространство, отделявшее нас от леса. Поэтому единственное, что нам остается, — вернуться назад на остров. И мы отправились обратно. На этот раз переправа показалась не столь тяжелой.
Очутившись в зарослях слоновой травы, мы сразу же принялись высушивать одежду. Мы быстро справились с этим делом, поскольку солнце уже начинало сильно припекать. Когда мы переоделись в сухое и согрелись, Фрэдди вытащил из своего вместительного ранца цыпленка и буханку хлеба, которым мы очень обрадовались, несмотря на то что они побывали в холодных водах Ганга. Я обладаю способностью спать в любом месте и в любое время и проспал почти весь день в песчаной впадине. Меня разбудило чье-то сильное чиханье. Подойдя к своим друзьям, я обнаружил, что все трое страдают различной формой сенной лихорадки. Трава, в которой мы находились, цвела метелками, но когда мы рано утром проходили через нее, метелки были мокрыми. Теперь под горячими лучами солнца они распустились, и мои друзья, разгребая траву в поисках прохладного места для отдыха, стряхивали пыльцу, отчего и получили сенную лихорадку. Индийцы не подвержены сенной лихорадке, и у меня ее также никогда не было. Сейчас я впервые видел, как люди страдают от этой болезни, и начал испытывать беспокойство. Хуже всех чувствовал себя племянник Фрэдди, плантатор из Бенгалии, приехавший в гости. Его глаза слезились и распухли до такой степени, что он ничего не видел. К тому же у него был сильный насморк. Фрэдди кое-как видел, но беспрерывно чихал, а когда Фрэдди чихает, земля дрожит. Закаленный и выносливый Уиндхем, хотя и уверял, что чувствует себя вполне нормально, не мог отнять платка от носа и глаз. Нас швыряло в открытой лодке, мы высадились на безлюдном острове и переходили вброд ревущие потоки, но теперь наступало самое худшее. При одной мысли о том, что мне придется идти во главе колонны из трехсот полицейских и вести трех человек, могущих потерять зрение, назад в Хардвар, я похолодел еще больше, чем когда переправлялся вброд в ледяной воде Ганга. К счастью, вечером состояние больных, к моему величайшему облегчению, улучшилось. К тому времени, когда мы в третий раз перешли вброд, Фрэдди и Уиндхем чувствовали себя хорошо, а зрение племянника Фрэдди восстановилось настолько, что больше не надо было говорить ему, когда поднять ногу, чтобы не наткнуться на камень.
Осведомитель и проводник Фрэдди поджидали нас и провели через открытое пространство к устью высохшего канала шириной около ста ярдов. Луна только что поднялась, и видимость была почти такой же хорошей, как и при солнечном свете. И вот, выйдя из-за изгиба русла, мы столкнулись лицом к лицу со слоном. Мы слышали, что в этой местности обитает свирепый слон, отбившийся от стада. Теперь он стоял перед нами. Его бивни блестели в лунном свете, уши были расправлены, и он издавал трубные звуки. Настроение наше не улучшилось, когда проводник сообщил, что слон обладает очень дурным нравом: он убил уже многих людей и, несомненно, убьет кое-кого из нас. Казалось, слон оправдает предсказания проводника, когда с высоко поднятым хоботом он подошел к нам на несколько ярдов. Но он повернулся и скрылся в джунглях, откуда вскоре донесся его победный клич. Пройдя еще милю, мы вышли к месту, которое, как сказал проводник, ранее было выжжено огнем. Идти здесь было приятно. Мы шли по короткой зеленой траве, любуясь лунным светом, отражавшимся в каждом листочке, и, забывая о цели нашего похода, наслаждались красотой джунглей. Когда мы подошли к участку выжженной травы, где старый павлин, сидя на высохшем дереве, посылал в ночь свои предупредительные крики, два леопарда вышли на дорогу, увидели нас и удалились грациозными прыжками, растворившись в тени. Во время длительного плавания по боковому каналу я чувствовал себя вне родной стихии. Теперь же, увидев слона, который, как я знал, просто проявлял любопытство и не хотел причинить нам вреда, услышав, как павлин предупреждает обитателей джунглей об опасности, и, наконец, наблюдая, как леопарды слились с тенями, я снова попал в привычную обстановку, которую любил и понимал.
Сойдя с дороги, проходившей с востока на запад, проводник повел нас в северном направлении через заросли кустов и деревьев. Пройдя милю или более, мы вышли к берегу небольшого ручья, над которым навис гигантский баньян. Здесь нам было предложено сесть и подождать, пока проводник сходит на ферму посоветоваться со своим братом. Ожидание было долгим, утомительным и отнюдь не облегчалось голодом, который мучил нас, поскольку мы ничего не ели с тех пор, как закусили цыпленком и хлебом, а было уже за полночь. К тому же у меня, единственного курильщика, кончились сигареты. Проводник вернулся под утро и сообщил, что Султана с остатками своей банды, которая сократилась к тому времени до девяти человек, ушел накануне вечером с фермы, чтобы совершить набег на деревню, расположенную на пути в Хардвар. Он мог вернуться либо ночью, либо на следующий день. Прежде чем уйти за продовольствием, в котором мы так нуждались, проводник и осведомитель предупредили, что мы находимся на территории Султаны и поэтому лучше не покидать своего убежища под баньяном.
Прошел еще один день томительного ожидания. Это был последний день, когда Уиндхем мог оставаться с нами, поскольку он был не только комиссаром Кумаона, но также политическим агентом[46]в княжестве Техри и должен был через два дня встречать правителя в Нариндра-Нагаре. После наступления темноты подъехала повозка, груженная травой. Сняв траву, мы обнаружили несколько мешков поджаренного грэма и сорок фунтов гура.[47]Это скудное, но желанное продовольствие было распределено между нашими людьми. Проводник не забыл и о господах и, прежде чем уехать назад, передал Фрэдди несколько чапати, завернутых в кусок материи, много повидавшей на своем веку. Мы лежали на спине и, поскольку все темы для разговоров были исчерпаны, думали о горячей пище и мягких постелях в далеком Хардваре. В это время я услышал звуки, говорившие о том, что леопард убил читала в нескольких сотнях ярдов от нашего дерева. Появилась возможность плотно поесть. Моя порция чапати не только не утолила голода, но даже обострила его. Я вскочил на ноги и попросил у Фрэдди его кукри.[48]Когда он спросил, зачем он мне понадобился, я ответил: «Чтобы отрезать задние ноги читала, только что убитого леопардом». «О каком леопарде и о каком читале вы говорите?» — спросил он. Да, он слышал крики читалов, но кто мог поручиться, что их потревожили не люди Султаны, выслеживающие нас. И во всяком случае, даже если я прав, в чем он сомневался, Фрэдди не понимал, каким образом мне удастся отнять читала у леопарда, если я не могу стрелять из мушкета вблизи скотоводческой фермы (на этот раз я не захватил винтовки, поскольку не знал, каким образом мне могут предложить ее использовать). По мнению Фрэдди, вся затея была абсурдной. Сожалея о невозможном, я опять улегся на землю голодным. Каким образом я мог убедить людей, не знавших повадки обитателей джунглей и их языка, что не люди потревожили читалов, а читалы кричали, потому что видели, как леопард убивает одного из них. Я знал, что могу совершенно спокойно забрать убитое животное или часть его, не рискуя ничем.
Остаток ночи прошел без происшествий, и на рассвете Уиндхем и я отправились обратно в Хардвар. Мы перешли Ганг по плотине у Бхимгоды. Наскоро перекусив в конторе смотрителя плотины, вечером мы занялись рыбной ловлей на широком водном просторе. Эту ловлю мы запомнили надолго.
На следующее утро, когда Уиндхем намеревался отправиться на аудиенцию в Нариндра-Нагар, а я собирал кое-какое продовольствие для моих голодных товарищей, гонец принес весть, что Фрэдди захватил Султану.
Накануне вечером Султана вернулся на скотоводческую ферму. После того как отряд Фрэдди окружил ферму, сам он подкрался к большому сараю, в котором обычно жили скотоводы. Увидев спящего на единственной в сарае постели человека, он уселся на него. Придавленный огромным весом, Султана не смог оказать сопротивление и осуществить свое намерение не сдаваться живым. Из шести разбойников, находившихся во время облавы в сарае, четверо, включая Султану, были схвачены, а двое других — помощники Султаны (Бабу и Пайлван) пробились через полицейский кордон и сбежали, несмотря на то что в них стреляли.
Я не знаю, сколько убийств было на совести Султаны, но когда он предстал перед судом, он обвинялся прежде всего в том, что один из членов его банды убил арендатора деревенского старосты из Ламачура. Находясь в камере смертников, Султана послал за Фрэдди и поручил ему свою жену и сына, находившихся в Наджибабадском форте, а также собаку, которую он очень любил. Собаку Фрэдди взял себе. Тем, кто знает Фрэдди, нет надобности говорить, что он честно выполнил свое обещание позаботиться о семье Султаны.
Несколько месяцев спустя Фрэдди получил повышение. Он был самым молодым из всех работников полиции в Индии, награжденных его величеством королем орденом Индийской империи, и присутствовал в Морадабаде на ежегодном торжестве — неделе полиции. Одним из мероприятий этой недели был обед, на который приглашались все полицейские офицеры данной провинции. Во время обеда один из официантов шепнул Фрэдди о том, что его вестовой хочет ему сообщить что-то. Вестовой сопровождал Фрэдди все годы, когда он преследовал Султану. Теперь, располагая свободным вечером, он зашел на Морадабадский вокзал. В это время прибыл поезд. Вестовой от нечего делать разглядывал пассажиров. Из ближайшего вагона вышли двое. Один из них что-то сказал другому, и тот быстро прикрыл лицо платком. Вестовой, однако, успел заметить, что к носу этого человека прилеплен кусочек ваты. Он наблюдал за этими людьми, у которых было много багажа, и, когда они удобно устроились в углу зала ожиданий, нанял экку[49]и поспешил к Фрэдди сообщить об увиденном.
Когда Бабу и Пайлван пробивались через полицейский кордон, окружавший скотоводческую ферму, в них стреляли. Вскоре после этого какой-то человек посетил маленькую аптеку около Наджибабада и попросил осмотреть рану в носу. Он сказал, что его покусала собака. Провизор, перевязывавший рану, заподозрил, что она была нанесена дробью, и сообщил об этом случае в полицию. Поэтому все полицейские провинции искали человека с поврежденным носом, тем более что Бабу и Пайлвану приписывалось большинство убийств, за которые банда Султаны несла ответственность.
Услышав сообщение вестового, Фрэдди прыгнул в автомобиль и помчался на вокзал. (Именно помчался, потому что, когда Фрэдди спешит, для него не существует остального движения и поворотов.) Прибыв на вокзал, он расставил стражу у всех выходов из зала ожидания, затем подошел к этим двум людям и спросил, кто они такие. «Купцы, направляемся из Барейли в Пенджаб», — ответили они. «Почему же в таком случае вы сели на поезд до Морадабада?» — спросил Фрэдди. В ответ он услышал, что на вокзале в Барейли стояло два поезда и что им указали не тот, который нужно. Узнав, что у путников нет никакой еды и что им придется ждать поезда до утра, он попросил их следовать за ним и быть его гостями. На мгновение они заколебались, но потом сказали: «Как вам угодно, господин».
Посадив этих людей на заднее сиденье автомобиля, Фрэдди медленно поехал, подробно расспрашивая их и получая на свои вопросы незамедлительные ответы. Затем они спросили Фрэдди, является ли это обычным делом для господ приезжать по ночам на вокзал и увозить с собой пассажиров, оставляя их багаж, который могут разграбить все кому не лень. Фрэдди понимал, что его действия без должным образом оформленного ордера могут быть квалифицированы как проявление самоуправства и что это может навлечь на него серьезные неприятности, если участники банды Султаны, отбывающие срок наказания в Морадабадской тюрьме, не опознают своих бывших сообщников. В то время как такого рода мысли мелькали у него в голове, автомобиль подъехал к дому, где Фрэдди остановился на время.
Все собаки любили Фрэдди, и собака Султаны не составляла исключения. За прошедшие несколько месяцев этот бродячий пес с примесью крови терьера отдал всю свою любовь Фрэдди. Когда автомобиль остановился и все трое вышли из него, собака выскочила из дома. Затем она в удивлении остановилась и бросилась к двум путникам, проявляя все признаки восторга, на которые только способна собака. Прошла напряженная минута, в течение которой Фрэдди и два человека молча смотрели друг на друга. Затем Пайлван, который знал, какая судьба его ожидает, нагнулся и, потрепав собаку по голове, сказал: «Перед лицом этого честного свидетеля, молодой господин, нам нет смысла отрицать, что мы именно те, за кого вы нас принимаете».
Общество нуждается в защите от преступников, и Султана был преступником. Его судили по закону страны, признали виновным и казнили. Тем не менее я не могу побороть в себе большого восхищения этим маленьким человеком, который в течение трех долгих лет сводил на нет все усилия правительства и который своим мужественным поведением завоевал уважение стражи, охранявшей его в камере смертников.
Мне бы хотелось, чтобы суд не выставлял Султану, закованного в ручные и ножные кандалы, на посмешище тем, кто дрожал при одном упоминании его имени, когда Султана был на свободе. Я желал бы еще, чтобы приговор был более мягким по той простой причине, что Султана происходил из племени бханту и на него с детства поставили клеймо преступника, да и вообще жизнь обошлась с ним сурово. Я желал бы этого также потому, что, обладая властью, он не угнетал бедных, а когда я пришел по его следам к баньяну, он даровал жизнь мне и моим друзьям. И наконец, я хотел бы этого и потому, что, идя на встречу с Фрэдди, он вооружился не ножом и пистолетом, а арбузом.