Друг Бэкхёна
Автор: Zheming (https://ficbook.net/authors/794938)
Пейринг или персонажи: Чанёль/Чен, Бэкхён
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Повседневность, AU, Первый раз
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 18 страниц
Описание:
Ещё вчера утром Чанёль даже не подозревал о существовании Чондэ, а сегодня он уже не представляет, что его жизнь может быть какой-то другой – без Чондэ. (с)
Примечания автора:
На песню Miike Snow — Genghis Khan есть клип, и если этот клип — не лучший слэшный оридж в мире, то я не знаю, что это. Я серьёзно. Клип не имеет никакого отношения к содержанию работы, но заценить его можно хотя бы просто ради удовольствия.
https://youtu.be/P_SlAzsXa7E — серьёзно, вы не пожалеете потраченного времени.
♫ Miike Snow — Genghis Khan
— У меня есть друг, — сказал Бэкхён. — Композитор из него так себе, зато стихи он пишет классные.
Они сидели в однокомнатной квартире Чанёля, оборудованной под студию звукозаписи: аппаратура разместилась в комнате (Чанёль сам ставил туда звукоизоляцию и был доволен результатами своего почти недельного труда), диван и прочая «жилая» мебель ютились в кухне и выползали в крошечный коридор.
— Ну и где этот твой друг? — спросил Чанёль.
Они уже по сотому кругу гоняли одну и ту же запись, потому что Бэкхёну постоянно что-то не нравилось. Чанёль даже начинал думать, что дело не в песне, а в том, что у Бэкхёна сегодня плохое настроение и он просто недоволен своим голосом.
— Щас придёт, — ответил Бэкхён, не отрываясь от исписанного нотного листа.
«Щас» друг не пришёл. И через сорок минут, когда Бэкхён начал названивать ему с целью узнать, «где эта скотина шляется, в три же договаривались», друг тоже не объявился. Почтил их своим присутствием он только спустя полтора часа после назначенного времени. «Сучёныш, тебя пунктуальности, наверное, только в аду научат!» — бушевал Бэкхён, проводя друга в комнату-студию. Чанёль смотрел на этого самого друга и понимал, что день, видимо, и впрямь выдался пропащий.
Друг Бэкхёна был с Бэкхёна ростом и весь какой-то жилисто-суставчатый. Рваные джинсы на его коротких и кривых ногах были настолько узкие, что оставалось неясным, как он вообще в них втиснулся. Белая футболка с какой-то надписью, в противовес джинсам, была огромная и висела на друге дурацким, местами мятым мешком.
— Пак Чанёль, — мрачно сказал Бэкхён другу, указывая на Чанёля. — Ким Чондэ, — кивнул он на друга.
Чанёль не был трусом. И красивых мужчин боялся только потому, что, чем сильнее они ему нравились, тем слабее он себе представлял, как к ним подступиться и не выглядеть при этом круглым идиотом.
А Чондэ был красивым. С точёными скулами и мощной нижней челюстью, с высоким лбом и прямым носом, со странными, словно нарисованными, бровями, смеющимися чёрными глазами и идеальными, чётко очерченными губами с по-кошачьи загнутыми уголками — да, чёрт возьми, он был красивым! Но не только это было причиной близящегося сердечного приступа Чанёля.
Волосы. Красивых мужчин с длинными волосами Чанёль боялся больше всего — потому что они начисто отбивали у него способность не то что говорить, но даже мыслить связно. А волосы Чондэ — волнистые, тёмно-русые, отливающие медью — доставали ему до плеч и являли собой хорошо продуманный беспорядок. Как с этим жить дальше, Чанёль не представлял.
— Привет, — лучезарно улыбаясь, Чондэ протянул Чанёлю руку. На указательном пальце красовалось серебряное кольцо, а на запястье болталась тоненькая цепочка браслетика.
Твою налево, мысленно выругался Чанёль и пожал протянутую руку — та выглядела миниатюрной в его огромной лапе.
— Кстати, я ведь принёс кофе! — объявил Чондэ. — И опоздал потому, что стоял бесконечную очередь в «Старбаксе» только ради вас!
— Опаздывать — твоё жизненное кредо, — буркнул Бэкхён. — Так что «Старбакс» здесь не при чём.
— Скажи спасибо, что я не стал уточнять, что стоял очередь в старбаксовский туалет, — рассмеялся Чондэ. — И вообще, гундеть намного лучше получается у бабушек, так что даже не пытайся им подражать.
— Хватит! — вконец разозлился Бэкхён и подтолкнул Чондэ к свободному креслу. — Давай, подключайся и хоть раз в жизни поработай не ртом, а чем-то более полезным, — и, сунув Чондэ в руки листы с текстами и нотами их многострадальной песни, удалился в направлении кухни.
— Он такой милый, когда злится, — ласково улыбнулся ему вслед Чондэ.
Ничего милого в разозлённом Бэкхёне Чанёль не находил, поэтому тактично промолчал. Молчал он, конечно, больше потому, что не имел ни малейшего представления, как вести себя дальше. Тем более оставшись один на один с Чондэ.
— У тебя есть парень? — спросил Чондэ, с энтузиазмом перебирая исписанные бэкхёновыми каракулями листы.
Чанёль буравил взглядом собственные колени и с минуту осознавал, что Чондэ — с которым они знакомы не дольше пяти минут, — спрашивает его — вот такого несуразного, ушастого, непутного, как кузнечик-переросток, Чанёля, — есть ли у него парень!
— Почему у меня должен быть… парень? — севшим голосом спросил Чанёль и мысленно воззвал к свалившему невесть куда Бэкхёну.
— Потому что тебе нравятся парни, — как само собой разумеющееся ответил Чондэ и, отложив листы, повернулся к Чанёлю. — Так есть или нет?
Чанёль честно старался выдержать взгляд этих невозможных, чёрных, как бездна, глаз, но не смог и, чувствуя, как краска ползёт на шею (спасибо, что на нём капюшон толстовки), смущённо отвернулся. Это вообще нормально — задавать такие вопросы едва знакомому человеку? И с чего он решил, что Чанёлю нравятся парни? На нём ведь не написано!..
— Да никого у него нет! — мрачно взревел Бэкхён и наконец явил себя в комнате. В руках он нёс подставку со старбаксовскими стаканами.
— Спасибо, Бэкхён, — кивнул Чанёль и сгорбился ещё сильнее — краска уверенно подбиралась к щекам. — Ты настоящий друг.
— Поосторожнее, — буркнул Бэкхён и сунул ему в руки стакан. — Я, вообще-то, твой единственный друг.
— Вы встречались? — с самым невинным выражением лица спросил Чондэ.
— Детка, — повернувшись к нему всем телом, тихим и страшным голосом начал Бэкхён, — ты знаешь, я многое прощаю тебе, особенно когда я в хорошем настроении. Но сегодня твой идиотский юмор конкретно меня бесит, так что заткнись по-хорошему.
— А иначе ты накажешь меня, папочка? — с деланным изумлением вскинул брови Чондэ. — Я ещё не пробовал БДСМ, но если ты так хочешь…
Чанёль внутренне напрягся, понимая, что ничем хорошим это закончится не может — у Бэкхёна уже чуть ли не пар из ушей валил — но тут в коридоре настырно затрезвонил телефон. Судя по мелодии — Бэкхёна.
— Ушибленный придурок, — сквозь зубы сказал Бэкхён и удалился на призывный вой.
Чанёль понял, что сжимает несчастный стакан слишком сильно и почти наверняка успел обжечь пальцы.
— Не понимаю, почему он ведёт себя, как ханжа, стоит только начать говорить о сексе? — Чондэ сокрушённо покачал головой. — Он, вроде, не импотент, и ему не десять лет.
И всё-таки день пропащий, заключил Чанёль. И виноват в этом, видимо, сам Чанёль: не позови он с утра Бэкхёна, чтобы доработать песню, тот не позвал бы Чондэ, и тогда не начался бы весь этот сюр. От которого щедро попахивало психушкой. Чанёль шумно сглотнул и воровато покосился на Чондэ.
Он никогда прежде не встречал кого-то, хоть отдалённо похожего на Чондэ. И дело даже не в том, что Чондэ красив, как бог. Он… странный. Складывалось впечатление, что для него вообще не существовало каких-то рамок или запретных тем. Его прямота и беззастенчивость сбивали с толку и вгоняли в ступор. Невозможно было предугадать, что же он скажет или сделает в следующую секунду. Он был как минное поле: любое неосторожное движение и — бум!
— Ну, а ты?
Чанёль вздрогнул и едва не выронил стакан: Чондэ поднялся, уверенно подошёл к Чанёлю и оседлал его бёдра. Забрал из его рук стакан, отставил на стол и бесцеремонно скинул с головы Чанёля капюшон. Чанёля к такому не готовили.
— Ты любишь жёсткий секс? — у Чондэ было такое будничное выражение лица, словно он спрашивал Чанёля о погоде на завтра. — Может быть, ты строишь из себя застенчивого тихоню, а в постели ты — властный и не терпишь своеволия? Или, может, ты сам любишь подчиняться?
Чанёль, как загипнотизированный, смотрел на родинку над ключицей Чондэ. Стыд нестерпимо драл щёки и уши. Чондэ, прижмуриваясь, рассмеялся, но как-то совсем не обидно, и это окончательно вывело Чанёля из строя.
— Расслабься, — улыбаясь, сказал Чондэ и легко провёл пальцами по щеке Чанёля. — Я просто так сказал. Как ты можешь знать, что тебе нравится, если ты ничего не пробовал? Ты такой красивый, но ты всё ещё девственник. Почему?
Чанёлю казалось, что удивиться сильнее он уже не может — оказывается, может, да ещё как.
— Как ты… понял? — прочистив горло, спросил он. Голос звучал хрипло и очень жалко. Вот же гадство!
— Что именно? — Чондэ склонил голову набок.
Решившись, Чанёль мужественно посмотрел Чондэ в глаза, но не увидел ни насмешки, ни издёвки — только живейший интерес и… доброту. Так не бывает, растерянно подумал Чанёль.
— Всё, — почти прошептал Чанёль, понимая, что безнадёжно тонет — тонет в этих бесконечных, как космос, нереальных глазах.
— У меня большой опыт, — улыбнулся Чондэ. — Я знаю, как на меня смотрят мужчины, которым я интересен в этом смысле. А то, что ты девственник… Знаешь, если бы ты им не был, ты не смущался бы так… по-настоящему. Правда, а почему у тебя никого не было? Ты такой красивый, высокий, статный, хоть и горбишься сейчас. Неужели ты настолько стеснительный?
— Ты… всегда такой? — спросил Чанёль, оставив попытки отвести взгляд. Как ни странно, он совсем не злился на Чондэ. Вот ни капельки. Даже не чувствовал раздражения.
— Какой «такой»? — вскинул брови Чондэ. Его ладони лежали на плечах Чанёля, и это сильно мешало думать быстро и связно. — Бестактный? Ушибленный на всю голову?
— Нет, — пробормотал Чанёль, рассматривая россыпь крошечных серебряных серёжек в ухе Чондэ. — Ты всегда говоришь то, что думаешь?
— Да, — кивнул Чондэ. — Почти всегда. Мне часто говорят, что я «больной», или что по мне психушка плачет. Но мне просто нравится быть собой. Нравится быть честным с собой и с другими.
— А если твоя честность кому-то сделает больно? — Чанёль перевёл взгляд ниже, на надпись на футболке. «В глаза смотри!» — велели красные буквы, и Чанёль послушно посмотрел.
— Я не ставлю своей целью кого-то намеренно обидеть, — сказал Чондэ. — Если человек ведёт себя глупо или некрасиво, я не стану молчать и скажу ему об этом. Но если я знаю, что какие-то слова могут обидеть человека, я никогда их ему не скажу. Например, мне нравятся твои уши и я думаю, что они совсем тебя не портят, — пальцы Чондэ легко прошлись вдоль ушной раковины, и это прикосновение отдалось яркими горячими вспышками в голове и вдоль позвоночника. — Но ты их стесняешься, и поэтому я молчу.
— Молчишь? — с сомнением сказал Чанёль.
— Не придирайся к словам, — Чондэ поморщился и, сблизив их лица, пристально посмотрел на Чанёля. — У тебя очень красивые глаза, Чанёль. Я никогда и ни у кого не видел таких глаз. У тебя глаза — как океан. Ты смотришь на меня — и мне кажется, что ты видишь меня насквозь. Словно на меня смотрит бог: и страшно смотреть, и не смотреть невозможно. Как ты это делаешь?
— Не знаю, — оглушённый словами Чондэ, тихо сказал Чанёль. — Я просто боюсь красивых мужчин. А красивых мужчин с длинными волосами я боюсь чуть не до крика. А когда такие мужчины сидят у меня на коленях и говорят мне такие слова… Не знаю, по-моему, я просто веду себя, как конченый дебил. И уж точно во мне нет ничего от бога.
Чондэ рассмеялся, запрокинув голову, и Чанёль с тоской смотрел, как пляшет острый кадык на широкой мощной шее. Так не бывает, в очередной раз подумал он. Чондэ вдруг перестал смеяться и посмотрел на Чанёля — и снова во взгляде были лишь доброта и нежность. Чондэ заправил волосы за уши и взял лицо Чанёля в ладони. Боже мой, только и успел подумать Чанёль, обмирая от волнения.
Но бог, видимо, не так понял Чанёля.
— Ты больной ублюдок!!! — где-то поблизости взревел Бэкхён нечеловеческим голосом. — Какого хрена ты делаешь?!
Чанёль подавился воздухом и секундным, но таким пронзительным сожалением. Чондэ резво соскочил с коленей Чанёля и с невинным лицом горестно уставился на Бэкхёна.
— Милый, но я ведь ещё ничего не делаю! — воскликнул он.
— Ещё?! — рявкнул Бэкхён с такой силой, что Чанёль даже усомнился в качестве звукоизоляции в комнате. — Я тебя что, позвал для того, чтобы ты на моего друга вешался? Ты хотя бы раз в жизни можешь вести себя нормально, а не как обкуренная давалка?
На мгновение — Чанёль видел это чётко и так ясно — по лицу Чондэ скользнула тень обиды. Но тут же он уже изламывал брови и протягивал к Бэкхёну руки.
— Ну чего ты злишься? Ну хочешь, я и тебя обниму? Хочешь?
— А ты?.. — грозно воззрился на Чанёля Бэкхён. — Ты!
Видимо, у Чанёля было то самое идиотско-счастливое выражение лица. Бэкхён испепелял его взглядом несколько бесконечных секунд, а потом вдруг резко, устрашающе успокоился, но это спокойствие было похоже на безумие.
— А знаете, — тихо сказал Бэкхён, и у Чанёля по спине пробежало стадо мурашек, — делайте, что хотите. Хоть прямо сейчас ебите друг друга во все дыры. Только потом, — Бэкхён глянул на Чанёля почти с ненавистью, — не приходи ко мне плакаться. Надоело, — он поджал губы и вдруг оскалился в некрасивой ухмылке. — Друг ещё.
Надо было что-то сделать или сказать. Но Чанёль словно прирос к креслу и очнулся от оцепенения только когда Чондэ вернулся из коридора и констатировал факт ухода Бэкхёна.
— Я и не знал, что он в тебя влюблён, — тихо сказал Чондэ и сел в кресло напротив Чанёля.
— Бэкхён? В меня? — опешил Чанёль. — Нет, вряд ли. Бэкхён не такой дурак, как я: если бы у него ко мне были чувства, я бы уже об этом знал. Мы просто друзья и, если уж быть честным, Бэкхён мой единственный друг.
— А чего же он тогда так разошёлся? — возразил Чондэ.
— Бэкхён терпеть не может всякие, как он говорит, «телячьи нежности», — сказал Чанёль. — Не знаю, почему. Он как-то говорил мне об этом — что ему почти физически плохо даже просто от того, что кто-то прикасается к нему. И он ненавидит, когда в поле его зрения происходит хоть какой-то тактильный контакт. Я думал, ты знаешь. Он сказал мне, что ты его друг.
— Мы с ним спали пару раз, — задумчиво сказал Чондэ, и Чанёлю не понравилось, что его слова отозвались какой-то глухой болью в груди. — По пьяни. Ничего серьёзного. Так, кстати, и познакомились — в клубе. Но знаешь, ведь он действительно старался особо ко мне не прикасаться и мне не давал его толком ни поцеловать, ни даже обнять. Я-то думал, что ему просто нравится по-собачьи, когда можно самому всё контролировать, а, оказывается, он не хотел ко мне лишний раз прикасаться. Интересно. Наверное, поэтому он всегда быстро злится, когда я руки начинаю распускать.
— Вы… встречаетесь? — тихо спросил Чанёль. Он чувствовал себя… неправильно. Ведь это он сделал Бэкхёну больно. Тогда почему вместо вины он чувствует обиду, словно это его обманули и предали?
— Да нет же! — покачал головой Чондэ. — Говорю, мы спали раза два. И то давно, года три, может, назад. Особо даже и не общались, а потом я как-то мимоходом вякнул, что пишу стихи, дал ему почитать. В общем, мы с ним когда встречаемся, почти только о стихах и говорим. Я вообще только вчера узнал, что у него есть друг, который занимается музыкой и с которым он вместе записывает песни.
— Ясно, — кивнул Чанёль. Он не особо волновался за Бэкхёна: тот и раньше закатывал истерики, иногда даже просто потому, что что-то не получалось с первого раза. А они сегодня мусолили одну несчастную песню целый день. А потом появился Чондэ и принялся, как он сам выразился, активно «распускать руки». И тут ещё Чанёль, радостный дурак с несостоявшимся поцелуем — неудивительно, что у Бэкхёна сдали нервы.
Чанёлю не нравилось другое: мысли о том, что Чондэ может быть с кем-то ещё — целовать кого-то, спать в чьей-то постели — ныли, как застарелые шрамы, гудели, как свежие ожоги. Неправильные мысли. Чанёль не имел на них права: он знает Чондэ меньше часа, а его уже гложет ревность. Ты эгоист и собственник, вынес себе вердикт Чанёль.
— Значит, всё хорошо, — неожиданно подвёл итог Чондэ.
Чанёль растерянно смотрел, как Чондэ потянулся к его стакану, бесцеремонно отпил из него и с видом кота, обходящего свои владения, удалился в коридор. Пропащий день, в очередной раз подумал Чанёль, оглядывая разбросанные по столу листы с нотами и песнями.
— Поехали ко мне, — сказал Чондэ, явив себя в комнате.
— Зачем? — выдержав минутную паузу недоумения, спросил Чанёль.
Чондэ привалился плечом к дверному косяку и хитро прижмурился.
— У меня есть тыквенный сок, — с улыбкой сказал он. — А вообще, я боюсь раскладных диванов, и поскольку ты — счастливый обладатель оного — я приглашаю тебя на свою просторную двуспальную кровать. Мы можем даже просто на ней спать. Ну так что?
Господи-боже, это какой-то абсурд, обречённо подумал Чанёль.
И согласился.
Это какой-то абсурд, в сотый раз за день подумал Чанёль: он сидел в плетёном кресле на балконе в квартире Чондэ, рядом с ним соседствовала увешанная футболками сушилка, а за раскрытыми ставнями простиралась искрящаяся далёкими огнями ночь. Чондэ жил в новостройке на окраине, и потому туманное оранжевое зарево над городом было хорошо видно. А ещё были видны звёзды: чудо, которым не возможно насладиться с городских улиц. Чанёль закинул ногу на ногу и подпёр щёку ладонью.
Что он здесь делает? Как он здесь оказался — тоже мутная история, но всё же? Как такое вообще могло случиться — чтобы он, самый обычный и никому, кроме родителей (ладно, ещё Бэкхёна), не нужный — и вдруг сидел бы в квартире такого шикарного мужчины, как Чондэ? И при этом даже на что-то рассчитывал! Не просто так ведь он с полчаса плескался в ванной и потом вырядился в заботливо выданные футболку и спортивки. «Так ведь не бывает!» — сказал Чанёль сушилке. Та гордо промолчала. Не может быть, чтобы он — непутный, заурядный, ушастый (что может быть хуже?!), стеснительный Чанёль — заинтересовал кого-то вроде Чондэ, который красив, как бог, и непредсказуем, как дьявол. Может, всё это просто идиотская шутка, и Чанёля вот-вот выкинут отсюда? Тогда зачем вообще так напрягаться? Чанёль ведь не напрашивался — Чондэ сам позвал его. И самое страшное, что Чанёль пошёл. Даже не пошёл — поскакал, глупый и непонятно отчего счастливый. Так нельзя, устыдил себя Чанёль. Нельзя вот так легко и безоглядно влюбляться в кого-то, кого едва знаешь, и уж тем более верх идиотизма — тут же прыгать с ним в постель. При этом — будучи девственником. «Кошмар какой!» — в ужасе прошептал Чанёль и спрятал лицо в ладонях.
— Эй, хочешь сказать, уже жалеешь, что поехал со мной? — раздался голос Чондэ. Чанёль вздрогнул и поднял голову: Чондэ — в очередной огромной футболке — протягивал ему стакан. — Не расстраивайся. Вот, обещанный тыквенный сок.
Чанёль осторожно взял в руки стакан и понюхал: содержимое и впрямь пахло тыквой. Чанёль сделал небольшой глоток и покосился на Чондэ. Тот, держа стакан двумя руками, прижимался губами к его краю и рассеянно смотрел перед собой. Кажется, кроме футболки на нём больше ничего не было. Чанёль засопел и, пряча смущение за стаканом, невольно окинул взглядом ноги Чондэ. В принципе, ноги как ноги, худые, короткие, кривые. Ничего выдающегося.
— Они красивые, да? — вдруг сказал Чондэ, и Чанёль чуть не подавился соком. — Нет, я не про свои ноги, хотя твой пристальный взгляд на них мне, конечно, льстит, но я не привык обманываться. Я говорил про звёзды — такими яркими их в городе не увидишь.
— Да, — прокашлявшись, ответил Чанёль. — Я даже смог найти Большую Медведицу, пока тебя ждал. А твои ноги, кстати, тоже ничего. Раз уж мы о них заговорили.
Чондэ зашёлся в приступе беззвучного хохота, и Чанёль невольно рассмеялся вместе с ним.
— Мне нравится, когда ты забываешься и перестаёшь быть тихоней, — хрипловато сказал Чондэ и с улыбкой посмотрел на Чанёля. — Ты вообще первый, кто спокойно воспринимает всё, что я говорю, и не смотрит на меня, как на пациента психбольницы. Я даже не ожидал, что понимание — это так приятно.
— Ты просто честный больше, чем остальные, — кивнул Чанёль.
Чондэ прижмурился, отставил стакан и обхватил себя за плечи руками. Чанёль не отводил от него взгляда и с удивлением осознавал, что смущается уже немного меньше. И что, кажется, начал привыкать к тому, что Чондэ может сказать всё, что угодно.
— Я хочу замёрзнуть, — выдал Чондэ.
И нет, это не сбило Чанёля с толку и не ввело в ступор. Просто удивило.
— Зачем? — спросил он.
— Мне нравится сначала замёрзнуть, а потом согреваться в постели под одеялом. Или чтобы кто-нибудь согревал меня, — тихо рассмеялся Чондэ.
Чанёль улыбнулся и поискал глазами ковш Большой Медведицы. Ему нравилось почти всё происходящее — кроме глупых и неправильных мыслей о том, что он даже не хочет представлять Чондэ с кем-то ещё.
— Чанёль, — позвал Чондэ, — ну что с тобой? Я только обрадуюсь, что ты перестал меня стесняться, как ты снова прячешься, словно улитка в свой домик.
— Всё хорошо, — покачал головой Чанёль.
— Почему я тебе не верю? — Чондэ вдруг присел перед ним на корточки и положил ладони ему на колени. — О чём ты думаешь? Я почти уверен, что ты мысленно прикидываешь количество мужчин, побывавших в моей постели, и тебе это не нравится. Почему?
Чанёль покрепче сжал пустой стакан и отвёл взгляд. Он прекрасно понимал, что ревновать мало знакомого человека к его бывшим мужчинам — верх глупости. Но Чондэ у Чанёля первый, причём во всех смыслах, и Чанёлю наивно хочется верить, что и он для Чондэ — не один из.
— Когда твой бог смотрит на тебя, тебе хочется верить, что так он смотрит только на тебя, — сказал Чанёль. — Что ты для него — не один из, а единственный. Когда твой бог говорит тебе, что любит тебя, тебе больно думать о том, что он вот так же легко говорит это остальным миллионам таких, как ты.
Чондэ долго, пристально вглядывался в его лицо.
— Да, — наконец медленно отозвался он. — Любовь бога безлика, и потому невыносима. Вот только знаешь, — он накрыл ладони Чанёля своими, маленькими и прохладными, — я — не бог. Я никогда не встречался с несколькими мужчинами сразу. Это бесчестно. Я и влюблялся по-настоящему лишь однажды: мне было семнадцать, и я готов был умереть за него, а у него была жена и двое детей, и через полгода наших отношений он решил, что из приятного времяпрепровождения я превратился для него в проблему.
Чондэ поднялся и, отвернувшись, стал смотреть на звёзды.
— С «одними из», как ты сказал, я знакомлюсь иначе и в совершенно других местах, чем с тобой. С «одними из» я оказываюсь в компрометирующих позах не позднее, чем через час после знакомства. Но ты — не такой. И дело даже не в том, что я у тебя первый, хотя мне это, конечно, льстит. Куда важнее то, что ты для меня — тоже первый: никто прежде не принимал меня таким, какой я есть, без всяких оговорок и уступок. Никто прежде не смотрел на меня глазами, как океан. Я хочу узнать тебя, Чанёль. Чёрт с ним, с сексом. Нет, я знаю, что для тебя это тоже важно, но я хочу понять, почему я, зная тебя лишь несколько часов, чувствую понимание и… близость. Ты для меня — не «один из», Чанёль. Бог — он всегда единственный.
Чанёль растерянно молчал. Так ведь не бывает! Не может быть, чтобы он, такой посредственный и наивный, действительно понравился Чондэ… вот так быстро! Только в сопливых фильмах герои влюбляются с первого взгляда. В жизни же это скорее исключение, а не правило.
Чондэ повернулся к Чанёлю и протянул раскрытую ладонь.
— Идём, — сказал он и улыбнулся. — Я замёрз и хочу согреться.
И Чанёль пошёл за ним в спальню. Всё происходило как-то слишком быстро: Чанёль не успел опомниться, как оказался уже без футболки и сидящим на постели с Чондэ на коленях.
— Предлагаю продолжить с того момента, на котором нас прервал Бэкхён, — тихо сказал Чондэ. Обнял Чанёля за шею, и Чанёль на автомате положил ладони ему на бёдра.
Кожа Чондэ была прохладная, и прикасаться к ней было до сладкой дрожи приятно. Чанёль вдруг ясно понял, что если сейчас и впрямь получит всё, то просто-напросто сойдёт с ума от счастья. Чондэ сблизил их лица, и Чанёль ощутил на губах его горячее дыхание.
— Подожди, — сипло прошептал Чанёль, глядя на длинные-длинные ресницы Чондэ. — Пожалуйста, давай не будем торопиться. Я хочу прочувствовать каждое мгновение с тобой. Хочу прочувствовать и запомнить.
В чёрных глазах Чондэ были лишь доброта и нежность, и от этого почему-то хотелось расплакаться.
— Хорошо, — прошептал Чондэ Чанёлю в губы. — Тогда не думай ни о чём. Доверься мне. И чувствуй.
Чондэ целовал его медленно и сладко. Чондэ водил ладонями по его спине и плечам легко и осторожно, но казалось, что эти прикосновения въедаются в кожу невидимыми узорами. Чондэ сводил Чанёля с ума мучительной нежностью.
— Всё хорошо? — спросил Чондэ, заглядывая Чанёлю в глаза.
«Хорошо» — это мягко сказано.
— Да, — одними губами ответил Чанёль. Он боялся пошевелиться, боялся спугнуть это восхитительное, томительное волнение, пульсирующее во всём теле.
Чондэ улыбнулся, стянул с себя футболку и тряхнул волосами. Осознание того, что теперь на коленях Чанёля он сидит совершенно нагим, накрыло стремительно и остро, и у Чанёля перехватило дыхание. Боже мой, мысленно взмолился Чанёль, скользя взглядом по накаченному торсу Чондэ.
— Трогать можно и нужно, — тихо засмеялся Чондэ, видя восхищённый взгляд Чанёля.
Чанёль шумно выдохнул и провёл ладонями по его груди — его кожа была прохладная и гладкая, и прикасаться к ней было очень приятно. Настолько, что совсем не хотелось отнимать руки. Чондэ не мешал ему, и Чанёль, постепенно смелея, изучал его тело: неуверенно гладил по волосам и широкой шее, очерчивал пальцами ключицы, вёл раскрытыми ладонями по груди вниз, к плоскому и твёрдому животу. Замер, задохнувшись смущением, когда увидел, что там Чондэ гладко выбрит, и от этого кажется ещё более голым.
— Какой же ты робкий, — с улыбкой прошептал Чондэ и, взяв в ладони лицо Чанёля, мягко поцеловал в губы. Чанёль не сомневался, что Чондэ слышит, как бешено заходится в груди сердце.
Чондэ отстранился и соскочил с коленей Чанёля. Тяжёлое смущение вперемешку с горячим желанием сковывали всё тело. Чанёль был не в силах пошевелиться, и Чондэ пришлось раздевать его самому.
— Ого, — выдохнул Чондэ, и Чанёля бросило в дрожь от его низкого голоса и восторженного взгляда. — Такого во мне ещё никогда не было.
Осознание того, что Чондэ позволит ему быть сверху, настигло остро и оглушительно, и Чанёля накрыло волной обжигающего стыда и дикого, до вспышек перед глазами, возбуждения.
— Никогда не думал, что смущение пополам с желанием могут выглядеть намного сексуальнее, чем безудержная страсть, — сказал Чондэ и, закусив нижнюю губу, с нажимом провёл ладонями по бёдрам Чанёля, остановившись лишь в опасной близости от паха. — Ты невероятный, Чанёль.
Чанёль не знал, почему вдруг стыд растворился лишь бледной тенью поблизости. Не знал, откуда взялась безумная, почти отчаянная решимость. Он потянул Чондэ на постель, подмял под себя и, обхватив его голову руками, заглянул в глаза. Он так много хотел сказать Чондэ, но слова предали его.
— Тише, — рассмеялся Чондэ, оглаживая бока Чанёля. — Ты ведь не хотел торопиться.
Растрёпанный, с шальной улыбкой, Чондэ смотрел на Чанёля с такой нежностью, что Чанёлю делалось плохо от таких контрастов. Всё тело горело от ясного и нестерпимого желания обнимать, целовать, обладать — каждым движением, каждым поцелуем, каждым взглядом бессловесно доказывать: мой, мой, только мой.
— Хотя к чёрту всё, — прошептал Чондэ и потянулся к губам Чанёля. — Хочу тебя.
Чанёль не помнил, что не умеет целоваться: он целовал Чондэ быстро, мокро и сильно — так, что наверняка останутся синяки — но Чондэ не останавливал его и лишь тяжело, рвано дышал. Чанёль не помнил, что нужно смущаться: он спускался поцелуями всё ниже, терзал губами шею и ключицы, с садистской медлительностью выцеловывал кожу на груди до красноватых отметин, легко прикасался губами к твёрдым кубикам пресса, а когда провёл языком широкую, влажно блестящую полосу внизу живота, Чондэ наконец отозвался тихим, протяжным стоном. Чанёлю словно сорвало резьбу: ему хотелось сделать что-то такое, что прежде вызывало стыдливую дрожь. И Чанёль сделал самую развратную вещь в своей жизни — обхватил ладонью член Чондэ, провёл вверх-вниз, стараясь возбудить и приласкать. Чондэ вздрогнул и придушенно вскрикнул.
— Я сделал больно? — сипло прошептал Чанёль, внутренне сжимаясь от страха.
Чондэ резко сел, потянулся к Чанёлю и впился в его губы жарким поцелуем.
— Наоборот — слишком хорошо, — выдохнул он, отстранился и отполз в изголовье кровати.
Чанёль, затаив дыхание, смотрел, как Чондэ вытаскивает из прикроватной тумбочки пачку презервативов и тюбик со смазкой.
— Ложись на спину, — тихо попросил Чондэ. Его взгляд, мутный от желания, метался по лицу Чанёля, и Чанёль, оглушённый этим взглядом, послушно вытянулся на постели.
Чондэ сел на согнутые колени рядом с Чанёлем и принялся открывать тюбик со смазкой. Его руки мелко дрожали. Чанёль неотрывно следил за ним и чувствовал, как внизу живота туго и почти больно сжимается тяжёлый узел возбуждения. Он догадывался, что Чондэ будет делать. Но когда тот завёл руку за спину и с тихим стоном сквозь сжатые губы протолкнул в себя блестящие от смазки пальцы, Чанёль забыл, как дышать.
Чондэ заметил его пристальный взгляд и слабо улыбнулся.
— В следующий раз это сделаешь ты, если захочешь, — сказал он, и у Чанёля от волнения заплясали яркие вспышки перед глазами. — Открой, пожалуйста, — и свободной рукой протянул Чанёлю презервативы.
Разорвать шуршащую блестящую упаковку трясущимися пальцами получилось лишь с третьей попытки. Чондэ шумно выдохнул, вытащив из себя пальцы, и чистой рукой уверенно обхватил член Чанёля, с оттягом провёл по стволу и несильно сжал в пальцах твёрдую головку. Боже мой, мысленно взвыл Чанёль, силясь сдержать стон и не вскидывать бёдра навстречу движениям Чондэ. Но Чондэ сжалился над ним: быстро и ловко раскатал на его члене резинку, пару раз провёл липкой, прохладной от смазки ладонью и наконец перекинул ногу через его бёдра. Чанёль зажмурился до рези в глазах и всё-таки хрипло застонал.
— Чанёль, посмотри на меня, — сорванным шёпотом позвал Чондэ, и Чанёль послушно открыл глаза. — Вот так. Не отводи от меня взгляд, ладно? Ты мне нужен.
Чондэ опускался на его член медленно, с глухим полустоном-полувздохом. Чанёль придерживал его за талию, смотрел на его отрешённое, блестящее от пота лицо, на прилипшие ко лбу и шее прядки волос и думал, что никогда в жизни не видел ничего красивее.
Чондэ коротко выдохнул и замер. Ощущать тяжесть его тела на бёдрах было восхитительно.
— Ты такой красивый, Чондэ, — едва слышно произнёс Чанёль.
Но Чондэ услышал его: слабо улыбнулся, склонился к его лицу и мазнул горячими, влажными губами по подбородку.
— Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Чанёль, — шепнул он и отстранился.
Мне так хорошо, что этого не описать словами, ответил ему Чанёль мысленно — потому что ни сил, ни дыхания не хватило бы, чтобы сказать это вслух.
Чондэ раскачивался на его бёдрах невыносимо медленно — Чанёлю казалось, что этими плавными движениями они постепенно входят в транс. Он изнывал от желания покрепче сжать бёдра Чондэ и хоть немного ускорить темп, но чувствовал, что Чондэ хочет именно так — тягуче и до одури сладко.
Всякий раз, когда Чанёль чувствовал приближение конца, Чондэ каким-то образом это угадывал и останавливался, замирал, сжимая его в себе, и, словно извиняясь, склонялся к его лицу и быстро, мокро целовал в губы.
— Пожалуйста, Чондэ, — когда терпеть больше не было сил, простонал Чанёль, прижал Чондэ к себе и заглянул в глаза.
— Тогда помоги мне, — выдохнул ему в губы Чондэ. — Я хочу кончить вместе с тобой.
Чанёль погладил Чондэ по щеке, заправил за уши взмокшие волосы и легко поцеловал в солёную от пота шею. Просунул руку между их липкими, разгорячёнными телами и сжал в ладони член Чондэ. Чондэ благодарно охнул, немного выпрямился, оперевшись руками о плечи Чанёля, и стал двигаться в такт движениям чанёлевой руки.
Чанёль почувствовал, что они близки к финалу, когда Чондэ протяжно застонал и сбился с ритма, задёргался на его бёдрах, сильно и до сладкой, терпкой боли сжимая в себе его член. Чанёль, глухо рыкнув, дёрнул его на себя, прижал к груди и стал сам подаваться бёдрами ему навстречу. Чондэ стонал громко, в голос, и по мутному, рассеянному взгляду Чанёль понял, что его тоже качает на зыбких волнах мучительно, томительного ожидания, когда каждое движение рассыпается по телу искрами удовольствия, и это так хорошо, что хочется расплакаться, но в то же время понимаешь, что может быть ещё лучше — больше, чем хорошо, — и настоящее, безграничное наслаждение уже совсем рядом, в паре движений, но достичь его никак не получается, и это стремление к нему болезненно настолько же, насколько восхитительно.
— Чанёль! — звонко и как-то отчаянно позвал Чондэ.
И они тонули. Миг, секунду — вечность. Сердца бились так часто и так близко, что казалось, будто они срослись, спаялись в единое целое — их сердце, одно на двоих. Его стук был похож на ровный шум прибоя тёмного, как ночь, моря, в котором тонуло бесконечное звёздное небо.
Чанёль возвращался медленно, рывками, словно из тягучего сна, от которого никак не получается очнуться. Чондэ, горячий и тяжёлый, лежал на его груди и часто, рвано дышал. Чанёль невольно улыбнулся и погладил его по спутанным волосам.
— Как ты, Чанёль? — шёпотом позвал Чондэ и, приподняв голову, заглянул Чанёлю в лицо.
Чанёль молчал и честно пытался подобрать правильные слова.
— Это было… охрененно, — так ничего и не придумав, наконец сказал он, и Чондэ устало, но счастливо улыбнулся.
Чанёль смотрел, как Чондэ медленно сполз с него, скатал использованный презерватив и коряво поднялся с кровати. Постоял немного с закрытыми глазами, словно у него закружилась голова, протянул Чанёлю раскрытую ладонь, и Чанёль ухватился за неё.
Они, усталые, опустошённые и тихие, вместе мылись в душе. Чондэ