Пий IX думал, что вселенский собор утвердит его политику и навеки установит принципы, которые он считал необходимыми для церкви в новых обстоятельствах. За два дня до провозглашения «Силлабуса» папа начал частным образом советоваться с кардиналами в Конгрегации церковных уставов (структурное подразделение Римской курии) о необходимости проведения вселенского собора.[17] В 1865 г. им была назначена комиссия для рассмотрения соборной программы. 26 июня 1867 г. на открытой аудиенции Пий IX официально объявил о созыве 20-го вселенского собора, что встретило одобрение 500 епископов, собравшихся в Риме по случаю празднования 1800-летнего юбилея мученичества апп. Петра и Павла. Те круги курии, которые одобряли решение о созыве собора, все более открыто указывали, что функцией собора должно стать окончательное определение границ верховной власти папы. Согласно римскому печатному органу иезуитов «Civilta Cattolica» и централистски настроенным кардиналам курии, из полной и непосредственной верховной власти, которая якобы распространяется на всякого католика, следовала папская непогрешимость. Вопрос о непогрешимости папы и пределах его верховной власти возник не вдруг, еще в XV в. он волновал не только Западную, но и Восточную Церковь (Флорентийская уния). Однако тезис о папской непогрешимости был отклонен Базельским и Константским соборами, а Тридентский собор по этому вопросу не занял однозначной позиции.[18] Такие церковные течения нового времени, как галликанизм, янсенизм, фебронианство и иосифинизм также активно оспаривали данный тезис (С.В. Мосс посвятил данным движениям почти всю первую половину своей монографии, дабы осветить идейную предысторию старокатолицизма. В рамках данного доклада нет возможности говорить об этом подробно).
6 февраля 1869 г. «Civilta Cattolica» опубликовала письмо одного проиезуитски настроенного католика из Франции (автор не был указан) о предполагаемой работе собора. В письме выражалась надежда на то, что доктрина «Силлабуса» будет утверждена, а непогрешимость папы и «непорочное зачатие» будут единогласно объявлены необходимыми для спасения догматами.[19] (По мнению Е. Гергея, представители воинствующего ультрамонтанского направления взаимоувязывали «Силлабус» с непогрешимостью папы[20], так что его соборное утверждение для них вполне естественно влекло за собой и принятие догмата о папской непогрешимости). Папа отказался нести ответственность за письмо, опубликованное иезуитами, но все придали ему очень большое значение.
Князь Гогенлоэ, баварский министр иностранных дел, выразил вполне обоснованное опасение, что «Силлабус» будет утвержден (а значит Церковь в лице собора оправдает право вмешательства пап во внутреннюю жизнь наций и государств), и пригласил других присоединиться к его протесту, но деятельной поддержки со стороны «власть имущих» в Церкви (национальной иерархии) не нашел. Например, епископ Майнцский Кеттелер боялся только того, что непогрешимость папы и его супрематия как в духовных, так и светских делах католического мира, возведенные в догмат могут вызвать схизму. В то же время Гогенлоэ встретил поддержку совершенно другого лагеря немецкого общества – университетской профессуры и интеллигенции – (об этом несколько позже), хотя и среди епископата, и не только немецкого, были противники догматизации непогрешимости папы. Но они в большинстве своем обосновывали свой протест аргументами. Весьма сходными с мнением Кеттелера. Епископ Орлеанский Дюпанлу, например, выдвигал чисто прагматические аргументы: догмат о папской непогрешимости навсегда закроет двери возможности примирения католицизма с протестантизмом, может вызвать антагонизм светских властей.[21] Хотя Дюпанлу и обратил внимание на то, что для принятия догмата имеются «исторические затруднения, вопросы действительности»[22], но данный теоретический тезис так и не был развит ни им, ни почти всеми представителями католического епископата. По мнению С.В. Мосса, этого не произошло в основном потому, что «эти люди были совершенно лишены современного научного духа»[23]. Известный английский римско-католический богослов лорд Эктон, бывший членом английского парламента, встретившись с Дюпанлу в Германии в 1869 г. «ужаснулся его невежеству» и сказал профессору Мюнхенского университета Деллингеру: «Чего еще ждать, если это один из лучших»[24].
Научно-теоретически обоснованный протест против догмата был выдвинут со стороны профессоров Мюнхенского университета, где была достаточно сильная богословская и церковно-историческая научная школа, лидером которой по праву считался профессор Йохан Йозеф Игнаций фон Деллингер. Он родился в Бамберге в 1799 г., получил образование в Вюрцбурге и был посвящен в священный сан католической Церкви в 1822 г. В 1826 г. Деллингер стал профессором в Мюнхене, два года был представителем университета в Баварском парламенте, а в 1848 г. был избран как либерал в немецкий национальный парламент, где горячо защищал религиозную свободу. Долгое время в университетских и церковных кругах Деллингера считали ультрамонтаном, поскольку тот нередко в своих лекциях и научных трудах нередко акцентировал внимание на том, какую роль играло и играет папство в единстве национально-территориальных католических церквей. Благодаря своим историческим исследованиям Деллингер так и не стал действительным ультрамонтаном, а как раз совсем наоборот. «Его прогрессу (в смысле ухода от ультрамонтанства. – А.И.) помогала его глубокая вера в религиозную свободу».[25] В Риме на него смотрели как на признанного лидера немецкой оппозиции политике ультрамонтан: «Все нити движения сходятся в Мюнхене», - писала «Civilta Cattolica» 4 сентября 1869 г.
Письмо, опубликованное в ”Civilta” и высказывавшее предполагаемую программу собора, очень встревожило Деллингера и он вместе со своим коллегой профессором Хубером напечатал в “Augsburg Allgemeine Zeitung” ряд статей, которые позднее были выпущены отдельным изданием под заглавием «Янус, или Папа и собор». Эта книга состояла из трех глав. В предисловии к ним указывалось, что кроме уже упомянутого письма в ”Civilta” имеются и другие основания для опасений, что догмат о паской непогрешимости будет основным предметом работы собора: недавние Поместные соборы епископов Германии, Голландии, Венгрии и США в принципе признали папскую непогрешимость, а поскольку поместным соборам не дозволяется разрешать догматические споры (это прерогатива вселенского собора), то это верование, по-видимому, уже перестало быть спорным.
Первая глава «Януса» предупреждала о возможных последствиях утверждения «Силлабуса» предстоящим собором, ибо тогда вселенским церковным представительством по сути будет санкционировано право вмешательства папства в светские и государственные дела. Вторая глава была посвящена научно-исторической и богословской критике догмата 1854 г. «о непорочном зачатии». Для нашей проблемы наибольший интерес представляет третья глава, занимающая более 9/10 книги. Она посвящена раскрытию ложности учения о том, что непогрешимость папы была всегда учением Церкви. Авторы совершенно отвергают папскую супрематию (непосредственную верховную власть папы над всеми территориальными церквами), обосновывая это исторически: «Было много национальных церквей, которые никогда не были подвластны Риму и никогда не имели с ним письменного сообщения, и никогда это не считалось дефектом или причиной затруднения общения церквей»[26]. Далее приводятся конкретные исторические примеры таких церквей: церковь Галлии, основанная выходцами из Малой Азии и долгое время считавшая своим духовным центром Эфесскую церковь, церковь Британии и др. Авторы делают попытку найти причины возвышения Римской церкви в христианском мире и в особенности на Западе. И они их находят: Рим считался единственной епископской кафедрой на Западе, основанной непосредственно апостолами, плюс к этому еще статус Рима как древней столицы империи. По мнению авторов, папство уже в первые века своего существования воспользовалось этими преимуществами для достижения еще более высокого положения среди других церквей, не побрезговав прибегнуть к прямым подлогам и фальсификациям.
Книга Деллингера и Хубера, почти сразу занесенная в папский Index librorum prohibitorum, нашла значительный отклик в общественном мнении населения германских земель, поскольку немецкие епископы были вынуждены собраться 6 сентября 1869 г. в Фульде и, дабы успокоить народное возбуждение, выпустили послание, которое объявляло, что предстоящий Ватиканский собор не будет вводить новых догматов или вмешиваться в правительственные дела (шел период наиболее бурного образования национальных государств Европы, в значительной мере основанного на принципах, осужденных папой в 1864 г. в «Силлабусе»).
Еще 26 июня 1868 г. в булле «Aeterni patris» Пий IX обнародовал известие о созыве 20-го вселенского собора. Открытие собора было назначено на 8 декабря 1869 г. – праздник Непорочного зачатия Девы Марии, - а ведь именно установлением доктрины «непорочного зачатия» папа сделал первый серьезный шаг в своей постГаэтской политике. Согласно булле, целью собора было укрепление внутреннего, религиозного единства Церкви перед лицом современных устремлений. Но ни в данном документе, ни в официальном приглашении епископату совсем не упоминалось о непогрешимости папы.[27] Курия боялась заранее произвести ажиотаж в католических кругах и спровоцировать дискуссию (хотя она все равно возникла) вокруг догмата о папской непогрешимости, в которой епископы наверняка обратили бы внимание на квалифицированное мнение специалистов по теологии и церковной истории своих епархий. Это могло бы вызвать сравнительно хорошую подготовку оппозиции к собору и привлечь многих епископов, в принципе согласных с новым догматом, в лагерь противников непогрешимости.
Таким образом, уже в предсоборный период, несмотря на то, что программа собора не была конкретно определена, в основном сложилась оппозиция политике Пия IX. Ее можно было уже тогда условно разделить на два лагеря: выдвигавших прагматические аргументы против догматов (в основном епископат) и обосновывших свой протест научно, богословски и исторически (в основном просвещенные университетские круги).
Глава II: I Ватиканский собор и его итоги
§ 1. Собор и оппозиция.
I Ватиканский собор открылся 8 декабря 1869 г. в соборе св. Петра в Риме. На него прибыло 774 епископа, примерно 4/5 всего католического епископата. Из участников собора около 150 епископов принадлежали к меньшинству, не согласному с доктриной о непогрешимости папы. Лидерами этой партии были кардинал Шварценберг, архиепископ Пражский; кардинал Раушер, архиепископ Венский; Шимор, примас Венгерский; Штроссмайер, епископ Диаковара в Боснии; Мелхерс, архиепископ Кельнский; Гефеле, епископ Роттенбургский (близ Тюбингена); Дарбуа, епископ Парижский; Дюпанлу, епископ Орлеанский и еще трое епископов из Сев. Америки. Среди представителей оппозиции ни один из исследователей не называет испанских или итальянских епископов (о Гвиди Болонском будет сказано ниже, это скорее исключение из правил). На мой взгляд, это было вызвано тем, что протест епископов против нововведений, усиливающих власть папы, был, как уже отмечалось при рассмотрении предсоборного периода, скорее прагматическим, чем чисто религиозным или, что еще менее вероятно, научно-интеллектуальным. Епископ Майнцский Кеттелер, ознакомившись с «Янусом» Деллингера и Хубера, назвал эту книгу столь же ложной, как знаменитые «Письма к провинциалу» (или «Провинциальные письма») Б. Паскаля,[28] направленные против иезуитов. При этом Кеттелер оставил вообще без ответа научные аргументы авторов.
В оппозицию в основном вошли епископы Германии и Австрийской империи, отчасти – Франции и Сев. Америки, т.е. представители тех стран, где отсутствовало конфессиональное единство большинства населения, а во властных и интеллектуальных кругах еще не оставлялась надежда на восстановление такого единства (еще раз отметим, что для Европы данный период был временем создания национальных государств, когда для политиков и теоретиков-интеллектуалов было особенно важно сплотить нацию). Провозглашение нового догмата для этих стран означало навсегда отрезать путь к воссоединению католического и протестантского исповеданий. В то же время в странах, где не было крупных соперничающих форм христианства, епископы с энтузиазмом стали на сторону новых догматов. Здесь, в первую очередь, необходимо назвать епископаты Италии, Испании и Латинской Америки.
Важным фактом, повлиявшим на работу собора, явилось опубликование Пием IX перед собором буллы «Multiplices inter», которая предусматривала такой порядок производства дел на соборе, что только один папа мог вносить предложения на рассмотрение, тогда как на всех предшествовавших вселенских соборах, в т.ч. на Тридентском, это право имели все епископы. В то же время был нарушен другой важный и обязательный церковный принцип: публичность собора и свобода действий делегатов во время его работы (право свободной переписки, на разные формы обсуждения вопросов). Со стороны курии были предприняты все меры для того, чтобы ограничить или вовсе свести на нет возможность свободного обсуждения вопросов: оппозиция не имела возможности опубликовать свои работы и заметки в Риме, так как у папы была монархическая власть и римская пресса подвергалась строгой цензуре, активно работали иезуиты. С другой стороны, церковный собор, в отличие от парламента, не может отменить то или иное догматическое решение предшествующего собора, церковная традиция и Предания должны развиваться поступательно – это один из важнейших церковных принципов. Ватиканский собор был явно ограничен в его реализации: правила Тридентского собора (последнего за более чем 300 лет) никогда не были опубликованы, а когда представители оппозиции изъявили желание ознакомиться с его актами в Секретном ватиканском архиве, папа даже уволил архивариуса Августина Тайнера, который вероятно имел намерение удовлетворить желание оппозиции.[29]
22 февраля 1870 г. были введены новые правила, направленные на ускорение работы собора: папа боялся, что французские войска покинут Рим, который немедленно будет присоединен к Итальянскому королевству, что вряд ли могло способствовать дальнейшей работе собора, какой видели ее Пий IX и его окружение. С этого времени все, что было принято большинством, считалось решением собора, не делалось различий и для определений догматического характера. Это противоречило всей предшествовавшей практике Церкви, которая твердо держалась принципа, что все решения догматического характера могут приниматься только единогласно. С другой стороны, большинство по предложению 10 членов собора могло принять решение о прекращении дебатов по тому или иному вопросу и немедленном вынесении его на голосование.
Новый регламент собора, а также условия, в которых он работал, вызвали резкую критику со стороны просвещенной католической общественности Германии. 11 марта 1870 г. Деллингер публикует в «Augsburg Allgemeine Zeitung» статью под названием «Новый порядок делопроизводства собора и его богословское значение», где подверг резкой критике новые правила работы собора, ссылаясь на церковную историю и традицию, основные богословские принципы.[30] В данной работе Деллингер особенно обрушивается на атмосферу, сложившуюся вокруг собора. Он исходит из того принципа, что епископы – в первую очередь, представители всех католиков своих епархий. Это очень важный церковный принцип, по которому ни один собор не может считаться вселенским a priori6 все его решения могут быть окончательно проведены только с согласия всей Церкви, всех ее отдельных национально-территориальных единиц. Епископы на соборе должны выражать волю всей своей паствы, а для этого им следует быть достаточно информированными о настроениях в своих епархиях. С другой стороны, информированность епископов должна быть не только с точки зрения данного момента, но и с точки зрения прежней церковной традиции, что уже отмечалось выше. Все это совершенно не было обеспечено в отношении I Ватиканского собора. Говоря о том. Что собор не есть вселенский априорно, Деллингер заявляет, что для окончательного утверждения соборных решений «необходим еще другой, превышающий всякий собор, авторитет, необходимо, как решающее и утверждающее, свидетельство всей Церкви… Но Церковь имеет обетование и должна убедиться и обладать уверенностью, что на соборе не преобладали физическое или нравственное принуждение, ни страх, ни страсти, ни обольщения… что там господствовала, следовательно, свобода».[31] Деллингер надеется, что его апелляция к Преданию и истории Церкви сможет как-то повлиять на судьбу собора и Церкви вообще. Церковь может и должна не принимать «заангажированный» собор (С оглядкой на эту мысль позднее голосовали «за» при публичном вотировании несогласные с новым догматом, но запуганные, епископы в надежде, что еще будет возможность пересмотреть это решение, что церковная необходимость еще вызовет свободный собор, который установит границы папской непогрешимости).[32] В то же время Деллингер все-таки надеялся, что еще данный собор сумеет преодолеть стеснения и несвободу, обусловленную пребыванием в Риме. И хотя он прямо об этом не говорит, все же разделяет точку зрения некоторых представителей немецкого и австрийского епископата, что собор должен проводиться «по ту сторону Альп», где отсутствует светская власть папы, а значит и инструментарий, используемый курией в Риме для направления работы собора в необходимое для нее русло.
Не один Деллингер оказывал научную (богословскую и историческую) поддержку оппозиции. При перечислении лидеров оппозиции на Ватиканском соборе уже упоминалось имя епископа Карла Йозефа фон Гефеле. Он был известным тюбингенским историком Церкви и богословом, автором фундаментального труда «История соборов». Незадолго до открытия Ватиканского собора он был посвящен в епископа Роттенбурга в Вюртембергском королевстве. На соборе Гефеле принадлежал к самым ученым и деятельным членам меньшинства, участвовал во всем, что предпринимала оппозиция для устранения созданных препятствий к свободе соборных рассуждений и решений, и подписывал представления, направленные против папской непогрешимости.[33] Гефеле был, в первую очередь, историком и, чтобы убедить отцов собора, что папа вовсе не непогрешим, обратился к истории. В апреле 1870 г. он распространил среди членов собора собственное небольшое сочинение о папе Гонории, который одобрил еретическое учение монофелитов и был осужден VI вселенским собором в конце VII в. Весьма важно отметить, что это исследование было опубликовано не в Риме, где активно работала иезуитская цензура, а в Неаполе. Членам Ватиканского собора раздавались проекты декретов, чтобы они могли сделать к ним свои замечания. В своих замечаниях к главе проекта, посвященной личной непогрешимости папы, Гефеле подтверждает многими историческими фактами ту мысль, что «учение о непогрешимости римского папы не представляется обоснованным ни в священном Писании, ни в церковном Предании» и что «христианская древность твердо содержала, если я (т.е. сам Гефеле. – А.И.) не ошибаюсь, противоположное учение».[34]
В своем письме к Деллингеру из Рима от 2 апреля 1870 г. Гефеле говорит об основных лидерах оппозиции догмату о папской непогрешимости – Венском кардинале Раушере и Пражском Шварценберге, что у Раушера собирается группа протестующих, которая, «и без того небольшая, постоянно уменьшается».[35] Несмотря на это сам Гефеле, который полагает, что невозможно убедить кого-либо из большинства, все же не отчаивается и считает «своею задачею: «укреплять братьев»» и потому он всегда является и говорит «в немецком и венгерском собрании и интернациональных собраниях немцев, французов, англичан, американцев и т.д.».[36] Надежда еще не совсем была потеряна, поскольку Шварценберг и Раушер, по словам Гефеле, «стоят твердо». А это очень много значит, если вспомнить, почему в апреле 1848 г. папа отозвал свои войска с австрийского фронта, где объединенными силами пытались действовать итальянские государства: Пий IX не хотел ссориться с Австрией, поскольку там уже почти сдало свои позиции движение иосифинизма, наметилось потепление в отношениях между Святым Престолом и Австрийской национальной церковью. Гефеле наверняка надеялся, что папа всеми силами будет избегать всего, что могло бы посеять семена новой вражды. Но Гефеле просчитался, ибо по своем возвращении с собора в Вену Раушер покорился к новому догмату во избежание схизмы. По мнению профессора богословия Пражского, а затем Боннского университетов, одного из идеологов старокатолицизма фон Шульте, Раушер поступил так, «будучи в душе всецело бюрократом и властолюбцем».[37]
9 мая 1870 г. на рассмотрение собора была представлена подготовленная курией апостольская конституция о Церкви Христовой в четырех главах. В первой главе говорилось об институте апостольского приматства (первенства) ап. Петра среди других апостолов; во второй – о вечности приматства римских первосвященников как приемников Петра среди других епископов; в третьей – о всемирной и вечной юрисдикции римских пап над всеми национально-территориальными церквами над духовенством и верующими вообще и в отдельности; в четвертой – что папа, когда он говорит ex cathedra, т.е. учит церковь в качестве верховного авторитета в вопросах веры и нравственности, непогрешим, а его решения не подлежат изменению.[38]
3 июня папой были проведены очередные правила работы собора, по которым запрещалось обсуждение предложенной конституции вообще, но только по главам.[39] Это был уже продуманный и предусмотрительный шаг со стороны курии. Дело в том, что положения, предложенные в первых двух главах, в общем-то не вызывали протеста: Западная церковь уже на протяжении многих веков была согласна с тем, что папе принадлежит первенство (причем первенство чести почти полностью уже трансформировалось в первенство власти) среди других епископов, поскольку римские епископы являлись приемниками ап. Петра. А на первенство Петра среди апостолов указывали многие евангельские места, а также факты из ранней церковной истории (начиная с книги Деяний св. апостолов).
Положения 3 главы в общем-то тоже не вызывали больших возражений и дебаты по ней закончились 14 июня: непосредственная власть Римской церкви над всеми национально-территориальными церквами уже существовала de facto, поскольку три века в Европе функционировала т.н. Тридентская система, поддерживаемая иезуитами. Во имя борьбы с Реформацией, «ересью», отколовшей от Церкви массы людей, католики-ортодоксы разных европейских стран были рады пожертвовать автономией своих национальных церквей, епископы добровольно отдавали папе значительную часть своих полномочий.
Наиболее горячая дискуссия разгорелась вокруг 4 главы, содержавшей догмат о папской непогрешимости. Кардинал Гвиди, архиепископ Болонский, выдающийся доминиканский богослов,[40] который был единственным итальянским епископом, выступавшим открыто против папской непогрешимости, заявил, что проводимая 4 главой конституции доктрина не была известна до XIX столетия, и приводил в качестве аргумента против нее цитаты из трудов Фомы Аквинского.[41] Пий IX решил действовать в отношении Гвиди путем запугивания, подключив весь свой авторитет. В личной беседе в папских апартаментах он резко сказал Болонскому кардиналу: «Ты мой враг! Ты корифей оппозиции и неблагодарный. Ты учишь еретическим доктринам». Гвиди пытался обосновать свою позицию ссылками на церковное Предание, но Пий IX возразил: «La tradizione son’io».[42] Гвиди понял, что дальнейшие споры бесполезны и ушел со словами: «Святой отец, будьте добры, прочитайте мою речь».[43]
Наиболее активными участниками как публичной, так и закулисной дискуссии вокруг нового догмата были уже названные представители немецкого и австрийского епископата (Гефеле. Раушер, Шварценберг, Кеттелер). Но папа, игнорируя мнения меньшинства, несмотря на протест более чем 100 епископов, 4 июля 1870 г.[44] прекратил дебаты вокруг 4 главы конституции. Тайное голосование по 3 и 4 главам поводилось 13 июля на первом закрытом заседании. 451 епископ голосовал «placet» («за»)[45], 62 – «placet juxta modum» («согласен, но при условии внесения изменений»), 88 – «non placet» («против»). Среди голосовавших против были все лидеры оппозиции. Они даже сделали еще раз попытку изменить (смягчить) декрет, прибавив к тезису о непогрешимости папских вероучительных и моральных суждений слова «innixus testimonio ecclesiarum»[46], но безуспешно. Хуже того, тезис был изменен в противоположную сторону, в него были вставлены слова «non autem ex consensu ecclesiae»[47]. Эта фраза была вставлена без всяких прений, именно наперекор просьбам и заявлениям меньшинства.[48] Здесь очень интересна и чрезвычайно важна игра слов «ecclesiarum- ecclesiae». Внесение идеологами новой доктрины в документ именно последней формы (в Gen. Sing.) не случайно. Оно говорит о сложившейся концепции отношения Римской церкви к отдельным территориальным церквам: папство просто игнорирует существование национальных церквей. Для него существует только единая Церковь во главе с римским первосвященником. Все, что «под ним» – «серая масса», организуемая в различные структуры лишь только по мановению его руки (вспомним 3 главу конституции, посвященную супрематии папы над всей католической паствой).
Как писал Гефеле ужепозднее, 19 августа 1870 г., Деллингеру, 16 июля представители римской курии потребовали от епископов подписать протест против газетных статей, обрушившихся с нападками на собор и его каноничность. Фактически же подписание такого заявления означало признание свободы и канонической правильности собора. По словам Гефеле, «многие из меньшинства не устояли и уступили фанатическому рычанию (Gebrull). Требовалось действительно немало энергии, чтобы отвязаться от нахалов и не дать подписи».[49]
Положение меньшинства действительно было критическим и тогда оппозиция решилась на крайнее средство. В тот же день, т.е. 16 июля, к папе была отправлена делегация, состоявшая из кардинала Шварценберга, архиепископов Дарбуа Парижского, примаса Франции Генульяка Лионского, Шерера Мюнхенского и епископов Кеттелера Майнцского и Ривэ, с просьбой внести изменения в 4 главу конституции, о котором говорилось выше. Папа обещал сделать все возможное, но при этом уверенно заметил, что Церковь якобы всегда учила о безусловной непогрешимости папы. Тогда епископ Кеттелер, видимо, поняв, что никакие теоретически-богословские и научно-исторические аргументы здесь уже бесполезны, упал на колени перед Пием IX и молил папу: «Пусть Святой отец своей уступчивостью возвратит Церкви мир и потерянное единство».[50] (Чисто прагматический аргумент: позиция Кеттелера уже отмечалась выше). Скорее всего, коленопреклоненный вид гордого германца-прелата, одного из корифеев оппозиции, произвел на папу огромное впечатление, почему последний и отпустил делегацию с надеждой на уступки. Но уступок не последовало: по-видимому, окружение смогло убедить Пия IX, что все уже готово к принятию догмата и сейчас какая-либо уступка была бы несвоевременной и бесполезной.
Оценивая последние попытки противостать новому догмату и дальнейшие действия членов оппозиции, Гефеле писал Деллингеру: «Когда последняя попытка повлиять на папу через комиссию (так Гефеле называет делегацию оппозиции. – А.И.) незадолго пред сим оказалась напрасною и когда схема вместо смягчения ее была напротив обострена, тогда, и именно 17 июля, в воскресенье, пред нами возник вопрос: quid faciendum – как поступить относительно публичного заседания (на 18 июля было намечено окончательное, открытое, голосование по догмату. – А.И.)? самое лучшее для нас было бы, как я и объяснил это, явиться в собрание, повторить свое: Non placet и, если бы потребовали подчинения, отвечать отрицательно. В последнем – главное дело. Но тут многие заявили, что они не пойдут так далеко, что они в концов покорятся. Оставалось поступить так, как мы поступили действительно (уехали в свои епархии. – А.И.). К сожалению, вышло – слабо: потому что это не было именно формальным протестом. Но на протест не соглашались те, которые решились во всяком случае покориться… Решение (о принятии и опубликовании нового догмата в своих епархиях. – А.И.) необходимо должно последовать, коль скоро к нам поступит требование признать и обнародовать догмат. На это случай, мы в Риме условились, чтобы никто отдельно не спешил действовать, но чтобы епископы отдельных наций наперед делали свои собрания и каждая нация и каждая нация сносилась с другой».[51] Они надеялись, что по древнему церковному принципу (собор не есть вселенский априорно) не будет ратифицирован всеми отдельными территориальными церквами, всей Вселенской Церковью.
Собор покинули всего 56 епископов из тех 88, что голосовали 13 июля «non placet». Эти епископы, представители древнейших, густонаселенных и просвещеннейших епархий (в основном Германии, Франции и Австрии), решив не являться на публичное голосование в день отъезда подали папе адрес, в котором еще раз подтвердили свое мнение по вопросу о новом догмате, подчеркнув, что теперь его «Святости и всему миру известно и открыто» их «голосование, и ясно. Сколькими епископами одобряется» это «мнение, и … таким образом» они «исполнили лежащие» на них «должность и обязанность».[52] Особенно интересна последняя фраза адреса: «детская любовь и благоговение … не дозволяют нам в деле, ближайшим образом касающемся особы вашей святости, публично и перед лицом отца сказать: нет».[53]
Мне кажется, что у епископов-оппозиционеров были веские причины поступить именно так. Очень уж сильна была их зависимость от Святого Престола. Именно с согласия и утверждения пап они получали свои епархии и от его решения зависело замещение вакантной кафедры. После Тридента все католические церкви, как уже отмечалось, были очень крепко связаны с Римом, эта связь во многом обеспечивалась благодаря иезуитам, многие епископы были именно их ставленниками. Отсюда и колебания епископов-оппозиционеров между «Истиной», состоявшей в отвержении нового догмата, и привязанностью к Святому Престолу. Ну не могли они в миг отказаться от того, что мало того, что вошло в них «с молоком матери», но и сопровождало их на пути к высшим иерархическим должностям в их национальных церквах.
Окончательное голосование по 3 и 4 главам состоялось 18 июля 1870 г. 533 епископа проголосовали «за» и только 2 против (епископ Кояццо на юге Италии Биччио и епископ Литтл-Бук в Сев. Америке). Голосование происходило во время страшной грозы и оба епископа. Голосовавшие против, моментально подчинились.
Собор разъехался на летние каникулы, причем епископам было приказано вновь собраться в Риме 11 ноября. Но до этого дня произошли большие перемены. 19 июля началась война между Францией и Пруссией. 11 сентября французские войска были выведены из Рима, который 20 сентября был взят войсками Итальянского королевства и 2 октября формально присоединен к нему, а вскоре и объявлен столицей. Папская область была окончательно ликвидирована. Наступил конец светской власти папы, который в знак протеста против ликвидации папского государства объявил себя «узником» Итальянского королевства, заявив, что не покинет стен Ватикана, пока не будут восстановлены его попранные права. Сославшись на отсутствие необходимой «свободы» для проведения собора, Пий IX 20 сентября официально прекратил, но не закрыл собор, отложив его заседания «до более благоприятного времени».[54] Некоторые считают, что этот собор «еще заседает (хотя ни одного из членов собора нет в живых), потому что формального закрытия его не последовало».[55]
I Ватиканский собор формально, хотя и под большим давлением, и не совсем канонически, узаконил существовавшую уже на протяжении нескольких веков de facto централизованную церковную систему во главе с римским папой, имеющим неограниченную власть. Ратификация нового догмата в епархиях означало признание всего верующего католического народа, что папа является высшим авторитетом в том числе в вопросах морали, «наместником на земле Иисуса Христа». Естественно, в таком случае авторитет папы для верующих людей стал бы противопоставляться авторитету светской власти, с чем последняя вряд ли готова была согласиться. Западная Европа строила тогда новую жизнь, и данная проблема была отнюдь не праздной.
§ 2. Подчинение национальных церквей определениям собора
Основное ядро большинства собора состояло из итальянских, испанских и латино-американских епископов, чьи богословские знания были явно недостаточны, чтобы решать вопросы, поднятые Ватиканскими декретами. Чтобы не быть голословным, следует привести хотя бы следующие факты: в итальянских университетах, кроме Римского, не было теологических факультетов, а образование духовенства почти всецело находилось в руках иезуитов, что можно сказать и об Испании. В Англии и Германии в один год печаталось больше богословских книг, чем в Италии за полвека.[56] Церковно- историческая наука была почти не развита в Италии, в отличие, например, от Германии, являвшейся в XIX в. мировым лидером в изучении церковной истории (назвать, хотя бы имена Гарнака и Гефеле) и вообще в исторической науке (стремительными темпами развивалась немецкая методология истории и источниковедение). Все это располагало к тому, что декреты Ватиканского собора почти сразу и без протеста были опубликованы в Италии, Испании и Латинской Америке. Несколько по-другому сложилась ситуация в странах Западной и Центральной Европы, но результат в принципе оказался тем же.
Как было отмечено в прошлом параграфе, лидеры оппозиции, не дождавшись открытого голосования по основным Ватиканским декретам, 17 июля покинули в Рим, не выразив формального протеста против нового догмата. Основную надежду эти деятели возлагали на то, что протест некоторых национальных церквей предотвратит окончательное проведение новых определений. Как было сказано в процитированном выше письме Гефеле Деллингеру, епископы-оппозиционеры условились не предпринимать никаких шагов, не посоветовавшись друг с другом, а для этого по возвращении собрать национальные соборы своих церквей, которые в свою очередь должны будут связаться между собой, чтобы обеспечить единый и сильный протест. Вспомним, что среди «бежавших» с собора были в основном представители Германии, Франции и Австро-Венгрии. Но единого и сплоченного выступления не получилось. Мировая история распорядилась по-иному судьбами католичества.
В поезде, на котором оппозиционеры уезжали из Рима, один из них, архиепископ Хейнальд обратился к уже известному нам Дюпанлу Орлеанскому со словами: «Монсиньор, мы сделали большую ошибку, но дело непоправимо».[57] Хейнальд как в воду глядел: через два дня, 19 июля 1870 г., началась франко-прусская война, которая разрушила и без того хрупкие планы оппозиции. Основные ее лидеры, французские и германские епископы, оказались по разные стороны фронта. Французы скорее сложили оружие перед Ватиканскими декретами. Среди французского епископата было сравнительно немного оппозиционеров. При рассмотрении взглядов епископата на доктрину о папской непогрешимости в дособорный период уже отмечалось, что епископский протест был в основном чисто прагматический, вызванный опасениями перед новой схизмой и перспективой никогда не преодолеть протестантский раскол в западном обществе. Эти епископы были недалеки от того, чтобы поверить в истинность догмата, но считали ошибочным или, по крайней мере, несвоевременным его формальное установление. Французским епископам-оппозиционерам после принятия нового догмата их коллегами по национальному епископату ничего больше не оставалось делать, как поступить так же, поскольку у себя на родине они были в абсолютном меньшинстве, а их основные соратники по оппозиции находились за линией фронта. С другой стороны, необходимо учитывать то, что Франция издревле считалась «Старшей дочерью» Римской Церкви, основной опорой католицизма в Европе, причем французское правительство (вторая империя пала только 4 сентября 1870 г.) в тот период как раз находилось «в ладах» со Святым Престолом, до 11 сентября французские гар