Кошачья голова показалась совсем не там, где лекарка ожидала её увидеть. Шавер низко пригнул лобастую морду к земле, глядя на девушку снизу вверх. Гладкая, бархатисто-матовая кожа на носу морщилась. Но не в оскале. Скорее уж это стоило назвать виноватой миной.
– Пей, – Арха подтолкнула миску к морде, положила окорок рядом. – Немного, конечно, но что смогла. Я вечером ещё принесу.
Девушка поднялась с корточек, повернулась, собираясь уходить. При ней Шхар никогда не ел и ни пил. И в целом ведунья его понимала. Облик-то у демона был истинным, а вот разум почти прежним оставался. Неприятно, наверное, когда другие наблюдают, как ты водичку лакаешь. Но шавер лекарку остановил, прихватив подол зубами.
– Что?
Кот носом поддел её ладонь, сунув морду под руку. Для этого ему пришлось пригнуться. Горбатые лопатки «кисы» торчали выше плеча Архи. Тихо звякнул амулет на ошейнике, утыканном вывернутыми внутрь шипами. Эта металлическая побрякушка и не давала шаверу принять нормальный вид.
Арха погладила шкуру, которая и на ощупь оказалась бархатной, словно покрытой короткими мягким подпушком. И, не удержавшись, почесала за круглым ухом. Шхар тихонько заурчал, как будто внутри его большого тела камнепад начался.
– Эх ты… – вздохнула ведунья, – Ну вас, с ваши демоническими заморочками. Ладно, придумаем что-нибудь.
Шхар аккуратно, едва коснувшись, лизнул руку лекарки. Язык у него был тёплый и странно сухой.
– Арха! Ты где, роза моего разбитого сердца? – завопили от калитки. – Ты нас не ждала, а мы припёрлись!
– Вот обязательно так орать? – буркнула ведунья под нос. – Наверное, в самом Горколе уже знают, что вы припёрлись. Иду! – проорала она ничуть не тише развесёлого Шая.
|
|
Шхар шумно вздохнул и попятился, опять прячась под лопухами. С остальными демонами он предпочитал не встречаться вовсе.
[1] Корпия - нащипанные из старой льняной ткани нитки, употреблявшиеся как перевязочный материал. Позднее была заменена ватой.
[2] Каптёрка - склад имущества в воинской части
[3] См. «Справочник Света».
[4] Ирраш (хашр. уменьш.-ласк.) – «миленький», «хорошенький». Ир (хашр.) – в отношении живого существа употребляется в значении «привлекательный».
[5] Миньон – фаворит, любимчик высокопоставленной особы.
Глава вторая
Глава вторая
Не надо мне как лучше. Оставьте как хорошо.
(Из наблюдений старого ловеласа)
Арха, лёжа на плече у Дана и ткнувшись носом ему в шею, улыбалась, сама толком не понимая, чему. Наверное, просто оттого, что ей было очень хорошо. И спокойно, уютно. Он здесь, рядом. Под ладошкой гулко, размеренно бухает сердце. От чуть влажной кожи пахнет мускусом и лимонной водой. Руки демона – большие, твёрдые, надёжные, как каменное кольцо – обнимают за плечи, прижимая к такому же твёрдому и очень горячему боку. И тень его рогов, сливаясь с едва шевелящимися тенями кустов за окном, темнеют над кроватью.
В доме тихо – дом спит. Только на улице возится Ир, трётся мохнатым боком о брёвна стены. Может, псу снилось, как он кошек гоняет. А, может, беспокоило соседства с шавером, так за весь вечер и не вылезшим из-под лопухов.
Тихо, деликатно шорхнула о порог дверь, скрипнули ступеньки крыльца. Шваркнуло огниво, затрещал трут, и за тёмным оконным стеклом проплыло облачко, похожее на маленького призрака. Это Адин вышел выкурить трубочку. Ему-то что не спится?
|
|
– А ты чего не спишь? – как будто мысли её прочитав, шепнул Дан.
Губы демона шевельнулись рядом с виском, тёплое дыхание щекотно приподняло прядки. Арха в ответ только плечами пожала. Повертела головой, то ли ластясь, потёршись, как кошка. То ли устраиваясь поудобнее. Хотя плечо хаш-эда, впадина под ключицей, как будто для неё самой Тьмой созданы были. Затылок уютненько устраивался в ямке, а щека и подбородок лежали на крутой выпуклости груди – никакой подушки не надо.
– Не хочу. Мне так хорошо сейчас. Жалко спать.
Демон промолчал. Арха подумала, что вовсе ничего не ответит. Но и объяснять не хотелось. Как такое объяснишь? Это чувствовать надо. Просто чувствовать полное, безграничное, не имеющее конца счастье. Которое действительно переполняет тебя, густой медвяной волной перетекает за край. Заливает постель, дом, луг за забором – до самой кромки леса, до горизонта.
И знаешь, что это мгновение вечно не продлится, закончится. Да и не надо растягивать его на вечность. Оно ценно именно таким – коротким, острым, даже чуть болезненным. Но просто заснуть, превратить его в обыденность, жалко. Пусть уж оно будет столько, сколько отмерено.
– Если б я только сказать мог, как хорошо мне, – тихо-тихо признался демон. – Пытаюсь слова подобрать, а не могу. Пустые они какие-то.
Арха улыбнулась, слушая, как раскатисто и ровно, словно барабан, отбивающий ритм, бьётся сердце Дана.
– Давно хотел сказать тебе, но всё не к случаю приходилось. Я раньше понятия не имел, что такое счастье, – демон усмехнулся в темноте, повозился, почесал затылок о шероховатую стену. Смутился, наверное. Подобные признания ему нелегко давались. А он, бедный, даже пятерню в шевелюру сейчас запустить не мог – руки Архой заняты. – Не сказать, что я об этом вообще когда-нибудь задумывался. Знаешь же, весь этот романтичный бред…
|
|
«О да! – съехидничал здравый смысл ведуньи. – Мы в курсе: всю Тьмой отпущенную сентиментальность ты в своём письме потратил. И теперь от тебя цветочного лепесточка не дождёшься!».
– Только вот эти восемь месяцев… В общем, теперь-то я знаю: есть оно, счастье. Оно не какое-то глобальное. Нельзя сказать, например: «Я был счастлив со вторника по четверг». Или что с тобой я всегда счастлив. Сама знаешь, всякое бывает.
Он потёрся носом о макушку Архи. Ведунья, затаившись у него подмышкой, молчала. Конечно, гордость после эдаких-то слов немедленно взыграла. Почти нестерпимо захотелось ответить: «О да! Бывает всякое! Вот помнишь, как ты?..». Потому что, действительно, без колдобин не обходилось.
А демон не извинялся никогда и ни при каких обстоятельствах. Конечно, если речь не об их лордском этикете шла, когда извинения стоили не больше сотрясаемого воздуха. И обычно все эти «колдобины» просто замалчивались. Разошлись по разным углам – точнее, демон отбывал в очередную разведку – а потом как будто ничего и не случилось.
Но лекарка молчала, понимая, что пойди она на поводу своей гордыни – и шансов услышать подобные признания будет ещё меньше, чем извинения.
– Счастье оно из кусочков состоит. Когда ты мне навстречу бежишь. Когда на стол накрываешь с таким серьёзным видом, будто оперируешь. Когда ты спишь рядом. Когда… Ладно, это мы опустим, у нас серьёзный разговор, – Дан снова усмехнулся в темноте, а кончики ушей Архи сами собой вспыхнули горячим – ведунья прекрасно поняла, что именно он имел в виду. Ну, неконкретные вещи, а общий смысл уловила. – Даже когда ты уши прижимаешь, злясь – это тоже счастье. Я эти кусочки, как скряга коплю, между прочим. А потом перебираю, перебираю… Дурак?
Арха, по-прежнему молча, кивнула. Хаш-эд обнял её сильнее, плотнее прижимая к своему боку.
– Но счастье – это не только ты. Наверное, звучит не очень, но как есть. Я ведь только тут понял, что для меня парни значат. Да многое до меня дошло. Эдакая глобальная переоценка ценностей.
– Неужели помощники в создании карьеры были повышены до доверенных лиц? – буркнула ведунья, несколько разочарованная, что признания об отношении к её драгоценной персоне закончились.
– Язва, – Дан нежненько чмокнул лекарскую макушку. – Только я кое в чём тебе признаться должен. Вообще-то, стоило сказать раньше, но… В общем, я не подавал прошение в столицу. В смысле прошения о возвращении ко двору не подавал.
Ведунья прихватила зубами губу, раздумывая над сказанным. Не сказать, что откровения демона её удивили. В принципе, о возвращении Арха как-то и не задумывалась. Хотя, помнится, императрица говорила, будто её устроит, если демоны пропадут месяцев на восемь. Которые, между прочим, прошли уже.
– И что ты собираешься делать дальше? – осторожно поинтересовалась лекарка.
– Вообще-то, я хочу дождаться окончания этой компании. Или, по крайней мере, снятия осады. Но если ты хочешь, то прошение будет отослано хоть завтра.
«Аттракцион невиданной щедрости! – взвыл внутренний голос на манер зазывалы, бурно аплодируя. – Его лордство интересуется нашим мнением! Спешите видеть! Такого вы больше нигде и никогда не увидите!».
– Просто я подумал… В общем, тебя же это тоже касается. Тебе, наверное, надоел лазарет. Да и жить тут неудобно, я понимаю.
Предложение казалось всё более и более заманчивым. Страх, что Дан ввяжется, в конце концов, в какую-нибудь стычку, едкой щёлочью заливал Арху, стоило демону за порог выйти. Но, с другой стороны, до сих пор всё было спокойно и развитие боевых действий в ближайшее время не планировалось. А что их ждёт в столице? Ведунью – жизнь любовницы при лорде. Дана – его драгоценная карьера. И видеться они будут не чаще, чем тут. Да и про Адашу забывать не стоило. Мало ли… И матушка демона лекарку откровенно пугала.
– Знаешь что? – буркнула Арха, решившись. – Ну, эту столицу. Давай пока здесь останемся.
– Спасибо! – облегчённо выдохнул демон. – Ты моё счастье…
Лекарке даже стыдно стало. Она-то согласилась отнюдь не из-за альтруистичных побуждений. Но, на минуточку, кто она такая, чтобы хаш-эда разубеждать? Пусть побудет благодарным.
***
На следующий день счастье никуда не ушло. Видимо, в доме у ведуньи ему понравилось. Естественно, когда Арха проснулась, демона рядом уже не было. Про то, что любимую женщину с утра необходимо приветствовать проникновенным взглядом, рогатый явно ничего не слышал. Но зато хаш-эд изволил приготовить завтрак. Правда, до еды лекарка рисковала не дожить, растаяв от умиления. Зрелище суетящегося возле печи полуголого Дана с фартучком, трогательно повязанным вокруг обнажённого торса, её слабое сердце могло и не выдержать.
Рогатый мельком улыбнулся и приглашающим жестом указал на стол. Арха решила, что заставлять себя упрашивать в данном случае будет не слишком выгодно. Гвардейцев поблизости не наблюдалось, но свежим хлебом и жареной ветчиной пахло так заманчиво, что Великолепная Пятёрка просто обязана явиться с минуты на минуту в полном составе.
Пахло, кстати, не только ветчиной. В воздухе висел странный, едва уловимый, но довольно приятный аромат. Нечто вроде смеси ванили, цитрусовой цедры и чуть-чуть корицы.
– А что это такое? – поинтересовалась лекарка, настороженно принюхиваясь к кувшину, накрытому чистой салфеткой.
– Чай из Илогии, – отозвался демон, подхватывая с огня огромную, размером, наверное, с Луну, сковородку. – Это провинция у светлых. Мы недавно лазутчика взяли. Вот у него и прихватили. Попробуй, действительно вкусно.
Арха, со скепсисом глянув на кувшин, всё-таки решилась и налила в кружку светло-зелёной жидкости. Запах стал сильнее, но на чай это походило мало. Скорее, на травяной отвар. Но на вкус напиток оказался куда приятнее, чем на вид. И ведунья, довольно кивнув, подтянула поближе тарелку с омлетом, поставленную перед ней Даном. Омлет размерами напоминал половинку Луны. Готовил демон с размахом.
– А ты их видел? – наплевав на все правила столового этикета, девушка разом засунула в весьма приличный кусок.
И зашипела – еда оказалась горячей.
– Кого? – Дан уселся напротив, не забыв расстелить на коленях – прямо поверх фартука – чистую салфетку. – Светлых? Да не торопись ты. Никто у тебя еду не отберёт.
– Угу, как же! – проворчала лекарка не слишком внятно. – Сейчас какой-нибудь Шай прискачет и всё сметёт, – она поковырялась, пытаясь подцепить на ложку сразу и ветчину, и кусочки грибов, и яйцо. Почти получилось, но шмат едва не шлёпнулся ей на колени. Пришлось ловить едва не на лету. – Да, я про светлых. Они какие?
– Да обычные, – пожал плечами демон, ловко орудуя ножом и вилкой, – как мы.
– С рогами, что ли? – вытаращилась Арха.
Не потому, что удивилась. Просто омлет остыть всё ещё не успел.
– Нет, без рогов. Но руки две, ноги две, голова – одна. Ну, у некоторых ещё крылья есть.
– Как крылья? – обалдела лекарка и даже ложку до рта не донесла. – А я слышала, что их истинный облик – это чистый свет?
– Нет, не свет. Они вполне материальны, просто у них очень яркая аура. Но арелимам не надо облик менять, чтобы у них крылья появились. Считается, что это промежуточная форма между обычной и истинной.
– А какие у них крылья?
– Обычные. Вот типа таких. Побольше только.
Демон указал вилкой в окно. За которым вчерашняя курица, чудом выжившая, но ума не набравшаяся, с полоумными воплями пыталась удрать от охотящегося Ира. Упомянутые крылья пеструшки в панике взбивали воздух, пытаясь поднять раскормленное тело вверх. Но в итоге птица только подпрыгивала над землёй, судорожно перебирая когтистыми лапами.
Пёс подпрыгивал вслед за ней, клацая могучими челюстями с грохотом захлопывающегося сундука. От каждого приземления щеночка пол дома ощутимо вздрагивал. А двор медленно затягивали клубы пыли, словно по нему отряд кавалерии галопом пронёсся.
– А летают они также? – задумчиво поинтересовалась Арха, наблюдая в окно за появляющейся и исчезающей чёрной мохнатой задницей.
Демон критически посмотрел на курицу исподлобья.
– Нет, летают они лучше, – подумал и добавил. – Гораздо лучше. В этом главная проблема. Мы-то не летаем, только планируем. Тяжёлые слишком. И арифеды им противостоять не могут – наоборот, массы не хватает. Хорошо, что этих сволочей не больше, чем хаш-эдов. Встречаются нечасто.
Арха мысленно поблагодарила Мать за то, что у арелимов тоже проблемы с демографией. И искренне пожелала им исчезнуть совсем. Наверное, думать так ведунье не полагалось. Ведь любая жизнь священная. Но как-то жизнь одного отдельно взятого демона казалась священнее, чем всех куриц-переростков скопом.
– Слушай, Данаш, – протянула Арха, толстым слоем размазывая по ломтю хлеба масло, - я вот только одного понять не могу. Мы воюем со светлыми. Знаю, что высокие материи тут не при чем. Но всё же, почему при этом и Тьма, и Свет против Жизни? Не логичнее ли одной из сторон заключить договор и того… А?
– Арха, тебе мало было? – Дан, буравя лекарку взглядом, даже вилку с ножом на стол положил. И пальцы сцепил в замок. – Будь добра, забудь вообще про Жизнь. И не вспоминай никогда.
– Да мне просто интересно, – насупилась ведунья. – Я же не на улице ору, а у тебя спрашиваю. Чего сразу «мало»?
Хаш-эд помолчал, играя желваками. Арха, борясь с горячим желанием нырнуть под стол, сосредоточила всё внимание на кружке со странным чаем. Правда, когда тебя сверлят красными глазенапами, не подавится, умудряясь выглядеть невинно, довольно сложно.
– Давай я попытаюсь объяснить тебе ещё раз. И мы закроем этот разговор раз и навсегда, – тяжело, будто камни ворочая, заговорил, наконец, демон. – И Тьма, и Свет претендуют на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. Конкурент может быть только один – враг. Жизнь стать врагом неспособна по определению.
– Понятно, она же их и породила, – вставила Арха.
И всё-таки поперхнулась. Потому что руки Дана сжались в кулаки. Видимо, осведомлённость некоторых ведуний ему не нравилась.
– Именно, – глухо ответил хаш-эд. – Она не третья сторона, а изначалье. То, с чего всё началось. И изменить это гораздо сложнее, чем просто отрицать её существование. Поэтому никакой Жизни нет, не было и не будет. В начале была только Тьма. Или Свет.
– Но даже дети же знают, что есть существа Жизни и… – робко пискнула Арха.
– Даже дети знают, что императрица Хашрана – шлюха. Но никто об этом вслух не говорит! – рявкнул Дан, грохнув кулаком по столу.
С этим утверждением лекарка могла бы поспорить. Личную жизнь и моральный облик матушки хаш-эда народ обсуждал довольно оживлённо. Но в данном случае разумнее было промолчать.
Дан раздражённо провёл языком по зубам, дыша глубоко и размеренно.
– Котёнок, я тебя очень прошу, пойми, пожалуйста. Такое положение вещей рано или поздно изменится, - заговорил он уже спокойнее. – Жизнь – забудут, её детей – истребят. Или они перестанут считаться порождениями твоей Матери. Но пока это не произошло, ересь будут выжигать калёным железом. И к тебе это железо очень близко. Один раз едва не прижгло. Поэтому, пожалуйста, не затрагивай данную тему никогда, нигде и ни с кем. Хорошо?
Ведунья усиленно – аж в шее что-то хрустнуло – закивала. В этот момент Арха могла пообещать всё что угодно. Так допекать демона ей удавалось нечасто.
Но, собственно, во многом она с Даном была согласна. Повторения опыта с обвинениями в ереси девушке хотелось меньше всего. Ради такого и помолчать можно.
***
Больше всего в войне Ирраша раздражало отсутствие дорог. Со всем можно смириться: с вечным холодом и не менее вечной сыростью, какое бы время года ни стояло на дворе. С дрянной едой и неизменной дизентерией. С грязью, невозможностью даже умыться. С необходимость спать в одежде и сапогах. Это тогда, когда поспать всё же удаётся. С недостатком сна тоже можно смириться. А уж такие мелочи, как ранения и Тьма, чей провал - вот тут, слева, только руку протяни, шавера вообще беспокоить не должны. Они и не беспокоили.
А вот дороги, которые вроде бы есть и одновременно их как бы нет, бесили всерьёз. В ярость приводили высохшие до твёрдости камня колдобины. Или, наоборот, моря жидкой грязи, под которыми скрывались всё те же колдобины. Злили подковы, потерянные Мраком не меньше чем в двух днях пути от ближайшей кузницы. Черепашья скорость заставляла нервничать. Какая это во Тьму разведка, когда кучка мужиков тащатся с проворством подыхающих мулов посередине дороги? Уж лучше перекинуться – и чёрной тенью в кусты, никем не виденный, не услышанный, и незамеченный.
Злила, конечно, и общая мировая несправедливость. Остальные-то сейчас в тепле и уюте, архиными харчами отъедались. А шавера, не успел вернуться, опять послали: «Давай, Ир, проверь!..». А что ему? Проверит. Иррашу не отсыпаться, ни отдыхать не надо. Он же от рождения «боевой кот хаш-эдов»…
Но по-настоящему заставляли нервничать демона придорожные трактиры. И объехать их невозможно. Каждая корчма – это шанс переночевать если не в постели, так хоть на сеновале. Умыться тёплой водой, а не в ручье, почистить лошадей. Поужинать горячим. Ну и выпить, конечно.
Но и заезжать в них не стоит. Вместе с мягкой периной ты обязательно получишь клопов. После умывания непременно захочешь постирать рубашку и подштанники, а до утра они, конечно, не высохнут. И придётся дальше вояжировать с мокрой задницей. И почти со стопроцентной гарантией добрый трактирщик тебя траванёт. Не со зла. Просто традиция такая – подавать гостям самую дерьмовую еду, сварганенную исключительно из тухлятины.
Поэтому когда узкая колея, смахивающая гладкостью на морские волны в шторм, начала расширяться, а Шхар, бегущий впереди, на мгновение застыл, втягивая влажным носом воздух, и сиганул в кусты, Ирраш выругался. Подумал немного, выругался ещё раз и сплюнул.
Он и сам, ничуть не хуже кошака, чуял запах печного дыма. А ближайшие поселения часах в пять пути отсюда – одно впереди, другое за их спинами. Значит, это точно трактир. И дело к вечеру движется. Логичный вывод напрашивается сам собой: корчму объехать не удастся.
- Лейтенант, - опасливо окликнул его Вереск, - может, того, на постой, а? Лошадки притомились.
Шавер мрачно глянул на беса. И ничего приятного для себя в нём не обнаружил. Наверное, Вереск сержантом и родился. Прямо вот так и вылез из мамки: с чёрными, как смоль, усищами, перебитым носом и кабаньими глазками убийцы. Надёжный, как скала. Верный помощник командира. Отец солдатам. Заноза в заднице.
Ирраш раздражённо дёрнул ухом. В похрапывании коней и позвякивание сбруи за его спиной слышалось настороженное ожидание. В трактир хотели все, даже лошади. Точнее, все, кроме командира. Демон выругался ещё раз – финальным аккордом. И кивнул.
Его подозрения оказались полностью обоснованными. Хозяин, не пойми какого происхождения, был любезен до приторности. Комнат нашлось всего две, но одна с кроватью – для лорда лейтенанта, а в остальные проворные слуги мигом натащили тюфяков. Выглянувшая из кухни кухарка сверкнула красной распаренной физиономией и, дружелюбно вильнув толстым задом, заявила, что: «Стряпать для таких мужчин одно удовольствие!». Ну, и чтобы совсем уж добить несчастного шавера, прислуживать им взялась сама дочка трактирщика. Девица молодая, а оттого не успевшая поистаскаться, но разбитная и симпатичная.
Правда, после хорошего куска окорока, большой миски гороховой похлёбки, почти половины каравая хлеба, щедро сдобренного топлёным маслом, и кувшина тёмного хмельного пива лейтенант особого разведывательного подразделения роты Харрата подобрел.
То есть, тяжело навалившись грудью на стол, молча прихлёбывал из глиняной кружки, посматривая по сторонам исподлобья, молчал и непристойности сквозь зубы не цедил. Вечер становился всё теплее и приветливее. Развешанные возле очага грязные солдатские плащи чуть парили, испуская вонь мокрой псины и сизоватый туман. Хозяин, морщась и загораживаясь ладонью от дыма, вертел над огнём целый говяжий бок. Кувшины на столе менялись с такой быстротой, что даже солдатские глотки, страдающие от хронической жажды, не успевали просохнуть.
Ирраш зыркнул на подавальщицу, убирающую со стола объедки. Шнуровка на блузке девицы под изрядно засаленным корсажем распустилась до пределов разумного. И налитые молодой дурью груди едва не вываливались на столешницу. Щёчки обольстительницы раскраснелись от сальных шуточек, отпускаемых солдатами. Хотя, может, она просто запыхалась? В трактире-то действительно было жарковато и душно. А рыжие её кудряшки, вьющиеся мелким бесом, прилипли к покрытым испариной вискам. И заставляли желать странного.
Шавер встал, кивнул Вереску и, ни слова не говоря, сграбастал девку за запястье, волоча за собой – она едва блюдо с огрызками успела на стол поставить. Трактирщик рыпнулся было в их сторону, но мгновенно передумал. Ему даже сигналов подавать никаких не пришлось. Сам додумался, что целая рожа стоит куда ценнее, чем сомнительная честь доченьки.
Правда, и девушка изображала собой ошарашенную невинность ровно до тех пор, пока дверь трактира не захлопнулась. Стоило им очутиться во дворе с копошащимися в кучках конского навоза курицами, девка забежала вперёд и сама потащила Ирраша, то и дело оглядываясь, облизывая пухлые губки. Глаза у неё горели как у кошки.
Сеновал в этом трактире находился прямо над конюшней – пришлось ещё и лезть по приставной шаткой лестнице. Зато темно тут было, хоть глаз выколи. Душно, пряно пахло сухой травой.
Девка опрокинулась на спину, как в воду, и мелко призывно захихикала. Демон себя не стал утруждать даже сниманием сапог. Навалился сверху всем своим немалым весом, вжимая мягкое тело в сено. И гулко мурлыкнул у неё над ухом. Заурчал, завибрировал грудью так, как это только шаверы и умеют. А ничего больше и не требовалось. Хозяйская дочка охнула, задышала тяжело.
Задирая юбки, Ирраш совсем не ко времени вспомнил, как демонстрировал Архе особенности их расы. Ну, в данный момент ему даже особые умения не понадобились. Хватило… Да ничего ему не понадобилось.
Девка пискнула, завозилась под ним. Видимо, начал демон резковато. Но, с одной стороны, ему было плевать на её удобства. А, с другой, трактирщицкой дочке не привыкать к такому обращению. Шавер только поддал жару, чтобы быстрее соображала, как и что от неё требуется. Деваха попалась сообразительная. И старательная. Обхватила демона за шею обеими руками, жарко и влажно выдыхая в ухо. Это к числу приятных ощущений Ирраш бы точно не отнёс. Уши поджались сами собой, а затылок свело судорогой.
Но что поделаешь? У любой медали существует две стороны.
Хотя без таких неудобств Ирраш бы, пожалуй, обошёлся.
***
– Ох, миленький, – девка потянулась сдобным телом, разгребая вокруг солому, – как хорошо-то! Охо-хох.
Шавер молчал, глядя в крошечное оконце, за которым одна за другой, подмигивая, загорались звёздочки. Как будто зажигались свечки – восковых столбиков не видно, только дрожащие, неуверенные новорождённые огоньки.
– Какой же вы мужчина обходительный! – не дождавшись от него ответа, закурлыкала хозяйская дочка. – Давненько у меня…
Ирраш поморщился. Сунул пальцы в кошель, не глядя выудив монету, и бросил её на смутно белеющую в темноте грудь девицы. Та болезненно охнула – девица, не грудь. Хотя, может, обе сразу. Всё-таки империалы весили немало.
– Это что же? – медленно натягивая сорочку на голое плечо, протянула непонятливая крестьянка. – Откупаетесь от меня или что? Так я непродажная какая!
– Проваливай! – сквозь зубы процедил демон.
– Да что это вы такое о себе возомнили?!
– Быстро проваливай, – посоветовал Ирраш довольно равнодушно.
Хотя попытки защитить девичью честь не умиляли, а начинали раздражать.
Девка осторожно, прощупывая почву, шмыгнула носом.
– Помочь? Тогда без лестницы обойдёшься…
Пятиминутная любовница, может, уже и успевшая намечтавшая себе невесть что, всхлипнула уже всерьёз. Но крестьянская смекалка оказалась сильнее оскорблённых чувств. Она даже одеваться не стала. Сгребла свои тряпки в охапку и неуклюже, пятясь задом, слезла с сенника.
Монету, кстати, умница с собой прихватила.
Ирраш прислушался к уютной мягкой тишине, разбавленной только похрустыванием сена, вздохами да тяжёлыми шагам переступающих с ноги на ногу коней внизу. Зарылся поглубже в сено – всё-таки ночью ещё подмораживало совсем не по-весеннему. Сунул травинку в зубы, уставившись на россыпь желтоватого бисера в волоковом окошке.
Тоска от привычной бессмысленности навалилась душным одеялом. Демон ей не сопротивлялся. По опыту знал, что нужно только переждать – и всё вернётся, как было. И перетерпеть вот так – в тишине, темноте, никого и ничего не видя. Думалось о странном и вспоминалось опять не к месту и не ко времени.
Он не хотел подсматривать – ещё не хватало. Просто искал Тхия и всезнающий рыжий Данаш сказал, что он пошёл на госпитальный склад. Вот и шавер тоже пошёл. Рыжий действительно был там. Не один только. Страшная, расползшаяся во все стороны, похожая на страдающего ожирением бегемотом Ю сидела на лавочке. А арифед, стоя на одном колене, пристроился рядышком, нежно держа ручку своей «красавицы» в ладонях.
Ирраш хотел уже съязвить, но отчего-то промолчал, даже назад шагнул, погладив Мрака по носу.
– … только давай не Дан, ладно? – донёсся до шавера голос Тхия. – Двоих Данов точно уже хватит. Третьего этот мир не выдержит.
– Так, может, я ещё девчонкой разрожусь, – басовито хохотнула Ю. – А ты всё только про мальчишек думаешь.
– У меня – и не мальчишка? Смеёшься? С моей-то меткостью? Нет, солнце, и не надейся даже.
– Ну, тогда и придумывай сам, – огрызнулась граха. Вот только улыбка её да пальцы, нежненько перебирающие волосы Тхия, недовольному тону не соответствовали совершенно. – Я ваших арифедских имён не знаю.
– Почему арифедских? – говорил рыжий с расстановкой, после каждого слова целуя костяшки на руке великанши. Между прочим, до сих пор сбитые и мозолистые. – Например, как тебе Фемистоклюс? Или Арохновет?
– Это что ещё такое? – подавилась смехом Ю.
– Это не что, – наставительно поправил её муж, – это имена. Нормальные светлые имена. Правда, древние. Но всё новое – это хорошо забытое старое. Стоит вам это зарубить себе на носу, студентка.
– Как-как? Фемистоклюс? А ты знаешь, мне нравится! – веселилась граха. – Вот у нас с тобой точно родится Фемистоклюс. Хотя – нет. Лучше Арохновет – на Арху похоже. Если бы не она со своими дурацкими идеями, то никакого Фемистоклюса не получилось.
– Как это «не получилось»? Всё бы обязательно получилось. Разве я мог пройти мимо такой бедовой дамы?
Говоря всю эту сопливую чушь, Тхия так смотрел на свою жёнушку и так провёл кончиками пальцев по её щеке, что Ирраш поклясться мог – не видел рыжий ни отёкших щёк, ни спрятавшихся под опухшими веками глаз, ни синюшных губ. А вот что он там по-настоящему видел, только Тьма и знает.
– Ты у нас специалист по дамам в беде, – засмущавшись, гигантша скрючилась над своим необъятным животом, лбом ткнувшись арифеду в плечо.
– Нет, я бо-ольшой специалист именно по бедовым дамам, – заверил Тхия, обнимая Ю за могучие плечи. – Просто для того, чтобы понять разницу, мне пришлось тебя подождать.
Великанша выпрямилась так резко, что чуть не боднула муженька в подбородок. От злости у неё даже лицо разгладилось, и скулы резче стали.
– Это что ещё за «бедовые дамы»? – прошипела она. – Уважаемый муж знает, что я с этими дамами сделаю?
– Ну, поручиться за последовательность действий уважаемой жены я не могу. Но примерный ход событий представляю, – абсолютно серьёзно заверил граху рыжий. – А со мной что сделаешь?
Ю насупив брови смотрела на демона и молчала.
– Издеваешься? – выдавила она, в конце концов.
– Это на меня Дан дурно влияет, – искренне покаялся Тхия. – Зачем мне какие-то другие дамы, если в моем полном распоряжении такое счастье?
– Опять издеваешься?
– Нет, – теперь голос рыжего стал по-настоящему серьёзным. – Нет, Ю, не издеваюсь и не шучу. Ты и есть счастье. И семья. Не потому, что ты моя жена, а потому, что я целый только, когда ты рядом. Ты мой дом, мой род, мой клан, понимаешь?