Кузьмин А Г
Кузьмин А. Г.
Откуда есть пошла Русская земля. Века VI-X. Кн. 1.
ПРЕДИСЛОВИЕ
"Откуда есть пошла Русская земля?" Почти тысячу лет назад этим вопросом задался один из первых летописцев, составляя "Повести временных (т. е. минувших) лет". Летописец жил в Киеве, отождествлял себя с потомками издавна проживавшего здесь племени полян, которых и считал собственно "русью"*. Он пересказал предания о том, как теснимые волохами славяне, и в их числе поляне-русь, покинули Норик - римскую провинцию, расположенную между верховьями Дравы и Дунаем по соседству с Паннонией (нынешняя Западная Венгрия). Славяне разошлись по разным землям и обосновались на новых местах. Поляне-русь при этом заняли лесостепную область в Среднем Поднепровье. Когда это было, летописец не знал. Не пояснил он и того, кто такие волохи, поскольку современники его и так знали, о ком идет речь.
_______________
* В дальнейшем читатель встретится с разным написанием термина
"русь" - "Русь", "Руссия", "руссы", "россичи", "рось", "русы" и др.
Дело в том, что этот термин по-разному употребляется в документах,
даже в одних и тех же (например, в "Повести временных лет"), в
зависимости от того, какое значение ему придавалось. В предлагаемом
издании данный термин в географическом и политическом значении
пишется с прописной буквы - "Русь", "Руссия" и др., а в этническом
со строчной: "русь", "рось" и др. В документах же в основном
сохраняется орфография самого источника.
А некоторое время спустя в Новгороде возникла другая версия о начале Руси. Новгородский летописец настаивал на том, что русь - это варяги и сами новгородцы происходят "от рода варяжска". Приходят варяги-русь с Варяжского - Балтийского - моря сначала в северо-западные земли и лишь потом спускаются к Среднему Поднепровью. И первым князем "русским" был вовсе не Кий, как уверял киевский летописец, а Рюрик, которому определены и годы правления: 862-879.
Спор летописцев продолжался вплоть до конца XI - начала XII века. А потом в летописных сборниках - сводах оказались обе версии. Что-то в ходе полемики было опущено спорящими сторонами, что-то добавлено для связи позднейшими летописцами-сводчиками. Потомкам же достались разные версии с отголосками жаркого некогда и не вполне понятного позднее спора.
Со временем было забыто, чем возбуждались страсти. В течение ряда веков летопись переписывали со всеми противоречиями и полемическими выпадами летописцев друг против друга, и текст ее застыл как бронзовое изваяние, отлитое по недоделанной и частично разрушенной форме. К атому застывшему тексту долгое время и обращались в поисках истоков Руси. Одни принимали версию, что русь - это поляне, другие признавали русь варяжским племенем. Так разделились приверженцы южного и северного варианта начала Руси. При этом сторонники первого разошлись в определении этнической природы южной руси, а сторонники второго - в вопросе о том, кто такие "варяги", где они жили, на каком языке говорили. Русские источники позднего средневековья (XVI-XVII вв.) помещали варягов по южному берегу Балтики. В годы бироновщины (30-е гг. XVIII в.) 3. Байером и позднее Г. Миллером была выдвинута гипотеза, что под варягами следует разуметь скандинавов, а под варягами-русью шведов. Так родилась "норманская теория", имеющая многих приверженцев и в современной литературе исторической, лингвистической, археологической.
Ожесточенность спора о начале Руси на протяжении двух с половиной столетий проистекает из-за политической важности вопроса. Не случайно, например, Гитлер, Гиммлер, Геббельс включились в полемику, разглагольствуя о народах "способных" и "неспособных" к поддержанию "порядка", к созданию собственной государственности. "Организация русского государственного образования, - распалялся Гитлер в "Майн кампф", - не была результатом государственных способностей славянства в России; напротив, это дивный пример того, как германский элемент проявляет в низшей расе свое умение создавать государство... В течение столетий Россия жила за счет этого германского ядра своих высших правящих классов". А отсюда следовал и практический вывод: "Сама судьба как бы хочет указать нам путь своим перстом: вручив участь России большевикам, она лишила русский народ того разума, который породил и до сих пор поддерживал его государственное существование". Идеи эти внушали в памятке немецкому солдату, инструкции сельским управляющим на оккупированных территориях и т. п. Подобные представления и поныне бытуют в изданиях на Западе (главным образом в ФРГ, Англии, США), и поныне они несут ту же идейную нагрузку.
В полемике всегда существует тенденция занять противоположную позицию. Норманисты изначально писали о "дикости" и неорганизованности славян, отсутствии у них наследственной княжеской власти, неразвитости язычества. Возражая им, антинорманисты XVIII-XIX веков искали доказательства относительно высокой культуры славян, приверженности их к своим наследственным владетелям и т. п.
Марксистская методология привнесла иную ценностную шкалу, поставила иные вопросы. Напрочь снимались рассуждения о "способных" и "неспособных" народах, о чем бы ни шла речь. Отличия народов друг от друга не могут оцениваться понятиями "лучше" или "хуже", даже когда очевидно стадиальное различие: ускоренное или замедленное развитие одних и тех же явлений. Это в особенности относится к вопросу о времени возникновения государства и его характера. Дело в том, что государство не является единственно возможной формой организации. Более того, государство согласно марксистско-ленинскому учению неизбежное зло, предохраняющее от еще большего зла в условиях резкого размежевания классов и социальных групп. Идеальная же форма организации - самоуправление. Оно существовало в доклассовом обществе, и к нему общество вернется с ликвидацией классов.
Форма государства во многом зависит от традиций догосударственного строя того или иного народа. Традиции эти живут очень долго, и мы даже не представляем сейчас, в какую глубокую древность уходят многие наши правила общежития.
Очень долго первичной формой организации был род или большая кровнородственная семья. Затем их вытесняют территориальные формы организации, в основе которых лежит территориальная община. У разных народов заметно различались и формы родовой организации, и характер территориальной общины, и время вытеснения первых вторыми. А эти древнейшие формы организации неизбежно влияли на последующие. Поэтому мы не сможем понять специфики государственной системы на любой территории, если не учтем тех форм, в которых социальная организация существовала у проживавших на этой территории племен и пародов до образования государства.
Давно было замечено, что, не познав прошлого, нельзя познать самих себя. Указывалось также и на то, что о прошлом мы многое узнаем, задавая самим себе вопросы о том, что мы есть. Но пути познания и того и другого исключительно сложны. Мы все больше познаем, но никогда не в состоянии до конца исчерпать предмет. Особенно трудны для понимания, конечно, древнейшие эпохи. Сведений о них сохранилось мало, а круг вопросов, подлежащих решению, много шире, чем при обращении к современности или к недавнему прошлому. Почти по всем этим вопросам среди ученых, в том числе и советских, существуют расхождения, и читателю приходится мириться с их неизбежностью. С такими расхождениями и противоречиями читателю придется встретиться и в данном издании, в котором некоторые вопросы сознательно оставлены открытыми в силу того, что они еще не решены или даже не изучены исторической наукой.
Совсем не случайно, что исторические романы тем менее достоверны, чем глубже эпоха, в которую опускается писатель. Чтобы быть настоящим художником, писатель должен понять, вокруг каких проблем идет спор между специалистами, почему спорные вопросы не поддаются однозначному решению. Он не может просто присоединиться к одному из мнений. Ему приходится становиться равноправным участником дискуссии и привносить свое самостоятельное прочтение источников и проблем. Когда речь идет о прошлом, тем более об отдаленном прошлом, нельзя руководствоваться нравственными нормами и психологией нашего времени. Обязательно надо понять, чем люди жили в то время, о котором пишет писатель. Вместе с тем у писателя есть и определенное преимущество по сравнению с учеными. Оно заключается в особом, художественном способе познания, которым специалисты часто пренебрегают как "неточным".
Практически необозрим круг источников и знаний, необходимый для овладения такой темой, как становление русской народности и государства. И по существу, только один писатель сознательно решился на это - Валентин Дмитриевич Иванов (1902-1975).
Валентин Дмитриевич родился в городе Самарканде в семье учителя. Он учился в гимназии, много читал. Закончить образование, однако, не удалось: надо было работать. Семнадцати лет Валентин Иванов добровольцем вступает в Красную Армию, участвует в боях за Советскую власть. Вскоре, как не достигшего восемнадцати лет, его демобилизуют, и начинается богатая событиями трудовая жизнь. Разными профессиями приходилось овладевать молодому рабочему, на многие стройки и предприятия попадает он по зову сердца или велению времени. И всюду его ценят как знающего практика, умелого руководителя.
В литературу Валентин Иванов пришел поздно. Он начал писать почти случайно, когда ему было далеко за сорок. А по-настоящему связал свою жизнь с литературой лишь в 50-е годы. Сам писатель считал важнейшими своими произведениями трилогию о начале Руси: "Повести древних лет" (1955), "Русь изначальная" (1961), "Русь Великая" (1967). Книги его на прилавках обычно не залеживаются. Но прочитать целиком всю трилогию довелось сравнительно немногим. Когда вышла первая книга - "Повести древних лет", писателя еще мало знали, и, как это часто бывает, оседала она у случайного читателя. Роман "Русь изначальная", опубликованный шесть лет спустя, поражал широтой охвата, мощью мышления, мастерством исполнения. Но первую книгу было уже не найти, да и мало кто стал бы искать ее: о ней не спорили, не говорили, критика ее не заметила.
Исторические романы Валентина Иванова трудны для чтения. Едва ли не каждая фраза требует напряжения мысли. А алмазные россыпи афоризмов побуждают то и дело поискать тетрадь, чтобы переписать в нее очередное неожиданное и столь верное наблюдение. Чтение таких романов - не развлечение, не отвлечение. Это работа. Зато, закрывая книгу, читающий неизбежно почувствует, что из этого мудрого произведения он немало вынес и для себя.
О "русской загадке" говорят давно и в положительном и в отрицательном смысле. Но говорят, в сущности, ничего не определяя и не объясняя. Валентин Иванов в своей трилогии ставит задачу понять, показать и объяснить истоки того особенного, что отличает Россию и русских на протяжении последующих столетий. Публикуя здесь главное произведение писателя, более всего отвечающее вопросу "откуда пошла Русская земля", составитель постоянно имеет в виду и другие произведения трилогии, прежде всего книгу "Повести древних лет", в которой на новгородском Севере действуют варяги и норманны и осмысливается движение славян на восток, приведшее к созданию огромного многонационального государства.
Величайшей заслугой В. Д. Иванова является стремление показать Русь на самом широком международном фоне. И как художник, и как ученый он тонко почувствовал, что особенное может быть выявлено только в сопоставлении с общим и другим особенным. Он почувствовал также, что социальная психология, нравственность создаются историей народа, а будучи созданными, становятся активной силой, воздействующей на следующие поколения. Именно в понимании роли нравственною писатель часто превосходит ученого, как превосходит он его и в умении подмечать особенное в том, что кажется одинаковым или общим.
Одну из главных особенностей мировоззрения славян вообще и русского народа в частности В. Д. Иванов видит в изначальном отсутствии чувства племенного эгоизма, в широкой распахнутости славянства по отношению к иным языкам и народам, независимо от того, колонизуют ли славяне земли, заселенные иными языками, или же иноземцы приходят к ним для поселения. Писатель глубоко прав, совершенно исключая расовое, кровнородственное начало в славянском миропонимании, равно как прав он и в том, что многовековое постоянное смешение с иными народами не меняло того, что предстает как специфика народного, национального характера.
Летописец в поисках начала Руси ставил три вопроса: "откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первое княжити и откуда Русская земля стала есть". Он, следовательно, различал происхождение народа и государственности. В романах В. Д.Иванова они в такой мере не различаются. Но у него заметна связь между характером народа и возникающей у него государственностью. А такой взгляд предполагает первоочередное внимание не просто к социально-хозяйственной организации народа в пору возникновения классов и государства, но к его этническим традициям, которые накладывают отпечаток на сложение новых форм организации.
Вопрос о начале славянства и руси чрезвычайно сложен, общепринятого решения нет и сегодня, и вряд ли оно будет в ближайшем будущем. Далеко не ясен также вопрос о соотношении славян и руси. Вплоть до Х века большинство авторов их разделяет, что, кстати, и является главным источником, питающим норманизм. Сам В. Д. Иванов так и не решил для себя эти вопросы. Он не знал, как соединить упоминаемых им в "Повестях древних лет" поморских русов с "россичами" на реке Роси. Позднее, отвечая на письмо, автор которого сомневался в возможности выведении этнонима "Русь" от речки Рось (Ръсь),он признает, что вопрос этот совершенна неясен и ни одну из существующих точек зрения он не может принять*. В какой-то степени эта неуверенность вырастала из собственного опыта: приняв гипотезу о происхождении Руси от племени по Роси, ему пришлось сделать его столь малочисленным (больше не размещалось на речном побережье), что распространение имени "Русь" на обширную территорию приняло характер случайности. А ведь в этот период в Центральной Европе были племена, насчитывавшие сотни тысяч сородичей.
_______________
* Письмо включено в сборник материалов из архива В. Д. Иванова,
подготовленный к публикации издательством "Современник".
В. Д. Иванов не опускается глубже VI века. Именно в эту эпоху византийские источники заговорили о славянах, которые оказались самой активной силой на огромной территории от Иллирии до Нижнего Дуная, вскоре заселили большую часть Балканского полуострова, многие эгейские и среднеземноморские острова, многотысячными группами проникли в Малую Азию. В это же время славяне доходят до побережья Балтийского и отчасти Северного моря, река Эльба становится славянской почти во всем ее течении, ас верховьев Дуная они просачиваются в Северную Италию, в предгорья Альп и верховья Рейна. Откуда они расселялись? Где та территория, которая вскормила сотни тысяч, миллионы людей с общим языком и верованиями?
Автор VI века Иордан поясняет, что славяне раньше назывались "венедами", "вендами", "виндами". "Венедами" называют балтийских и полабских славян многие германские источники. Называют они их также "вандалами", причем "вандалы" и "венеды" в этом случае понимаются как разные названия одного и того же этноса. В XV веке анонимный польский автор пояснял, что тех, кого поляки называют "поморцами", немцы (тевтоны) зовут "венедами", галлы и итальянцы - "вандалами", а "рутены"-русские "галматами".
К последнему неожиданному указанию ниже мы вернемся. Здесь же заметим, что в науке племя вандалов, продвинувшееся в первые века нашей эры от Прибалтики к Подунавью, обычно считается германским, хотя было бы правильнее вопрос о языке и этносе всех прибалтийских племен оставить открытым. Конечно, не случайно, что германские источники столь дружно смешивают славян с "вандалами": и те и другие были для них иноязычными. С "венедами" тоже вопрос не прост. Венеды известны по юго-восточному побережью Балтийского моря, по крайней мере, с начала нашей эры, а самое море называлось "Венедским заливом". Позднее так назывался Рижский залив. На его побережье венеды-венды упоминаются еще в XIII веке и даже позднее. Но славянских поселений здесь не было. Следовательно, венеды древних авторов - это племена с особым языком, лишь смешавшиеся позднее со славянами, растворившиеся в них, давшие славянам в некоторых случаях свое имя.
Читателю, видимо, бросятся в глаза "венеты", действующие в романе В. Д. Иванова. К этнониму "венеды" это название никакого отношения не имеет. Единственное, что здесь может оказаться важным, - это заключение, что этноним "венеды" негреческого происхождения, и из греческого языка он не может объясняться. "Венеты" и "прасины" в Константинополе - партии болельщиков На ипподроме - "голубые" и "зеленые" (по цвету одежды возничих). Позднее эти спортивные организации получили значение политических партий, хотя, естественно, четкой политической программы ни одна из них не имела. Поэтому В.Д.Иванов не без основания видит за противоборством двух этих партий не столько политику, сколько отвлечение от нее.
У самих славян в памяти жило представление о дунайской прародине. При этом в польских и чешских хрониках называли "матерью всех славянских народов" Паннонию - область Среднего Подунавья, а русская летопись, как было сказано, помещала прародину славян несколько выше по Дунаю, в Норике. Историческое предание - факт, с которым надо считаться, противоречия тоже факты, которыми нельзя пренебречь. Любая концепция должна учесть и то и другое.
В многочисленной литературе о начале славянства обсуждаются обычно два глобальных вопроса: когда обособился славянский язык и где это произошло. Вопросы эти обязательно должны увязываться друг с другом, потому что споры о прародине теряют смысл, если имеются в виду разные эпохи. В настоящее время хронологическую глубину истории славянства определяют от III - II тысячелетия до н. э. до первых упоминаний славянства в VI веке н. э. Территориально прародину славянства ищут в междуречье Днепра и Западного Буга, в междуречье Вислы и Одера, в Северном Прикарпатье, в Припятье, в прибалтийской части междуречья Вислы и Одера, в Подунавье. Лишь в самое недавнее время в нашей литературе нашли выражение почти все эти гипотезы. А. Л. Монгайт настаивал на том, что начало разных народов надо вести со времени их первого упоминания, и вопрос о "прародине" таким образом снимался: жили там, где их застали первые упоминания. Другой археолог, И. П. Русанова, выделяет славян в рамках пшеворской культуры, существовавшей в южной половине Польши со II века до н. э. по IV век н. э. В. В. Седов ищет начало славянства в более раннее время и в более северных районах, обращая внимание на так называемую культуру клешевых погребений (IV в. до н. э. - II в. до н. э.). Большинство польских археологов и лингвистов помещают прародину славян между Вислой и Одером, а начало ее ведут от лужицкой культуры, возникающей в XIII веке до н. э. в Центральной Европе. Известный советский лингвист Ф. П. Филин, в целом соглашаясь с такой датой (хотя и не определяя ее точно), искал славян в междуречье Днепра и Западного Буга. Б. А. Рыбаков, неоднократно обращавшийся к проблеме начала славянства, как бы объединил обе точки зрения, расширив зону формирования славян на обе предлагаемые территории и связав их с несколько более ранней культурой, так называемой тшинецкой (около 1450 г. до н. э.).
Летописная версия была популярна в прошлом столетии. Но затем она стала подвергаться критике и просто отвергаться, как отвергалось практически все, что воспринималось как объяснение средневековых авторов. Но недавно в эту концепцию вдохнул новую жизнь известный лингвист О. Н. Трубачев. Аргументы его почти исключительно лингвистические. Он обращает внимание, в частности, на одно имеющееся в литературе противоречие: славян считают "молодым" народом потому, что их язык поздно отделяется от общеиндоевропейской основы, и его считают наиболее "архаичным" из индоевропейских языков. О. Н. Трубачев разрешает это мнимое противоречие простым допущением, что область формирования индоевропейцев совпадает с прародиной славян. Как прямые наследники давних индоевропейцев на данной территории славяне сохраняют больше архаических индоевропейских черт, и их отрыв от языка-матери не носил такого характера, какой обычно бывает при дальних переселениях, ведущих к изоляции от прародины.
Антропологические исследования истории разных европейских народов существенно затрудняются тем, что примерно с середины II тысячелетия до н. э. и вплоть до принятия христианства у многих европейских народов, включая славян, было трупосожжение, соответствующее определенным языческим представлениям. Тем не менее оказывается, что мост частично может быть перекинут. Этому вопросу посвящен ряд работ Т. И. Алексеевой. Получается, что один из важнейших компонентов, вошедших в состав позднейшего славянства, появляется в Центральной Европе - как раз в области, где искали свою прародину сами славяне - на рубеже III и II тысячелетий до н. э. (так называемая культура колоколовидных кубков, в частности). Кроме того, в славянстве широко представлен более северный, близкий к балтийскому антропологический тип. В результате славяне предстают очень рано, может быть, даже изначально смешанным в расовом отношении народом, и это могло сказаться на специфике его характера.
Именно в изначальной смешанности, по крайней мере, двух равноправных компонентов следует искать истоки той особенной славянской психологии, которую верно выявил и в той или иной степени показал В. Д. Иванов. У славян значительно раньше, чем, скажем, у германцев и многих других их соседей, исчезла кровнородственная община, уступив место общине территориальной. На территории предполагаемого расселения славян с эпохи бронзы прослеживаются небольшие жилища-полуземлянки, которые могли вместить лишь "малую семью", тогда как по соседству жили племена, жилища которых принимали по многу десятков человек - "большую семью". А это исконное различие окажется весьма существенным при становлении классового общества и государства. На западе с распадением кровнородственных общин последняя исчезала вообще, а выделяющаяся на ее обломках малая семья оказалась лицом к лицу с государством, с феодалом, с Властью. У славян община была формой территориальной организации, которую государство не могло ни заменить, ни уничтожить. А потому она сохранится на многие столетия, становясь между крестьянином или посадским человеком и государством. Поскольку община носит территориальный, а не кровнородственный характер, она легко может принять "чужих", а славянин в иной среде быстро усваивает чужие обычаи. Этим и объясняется высокая способность ассимилировать и ассимилироваться.
Процесс разложения кровнородственной общины и начало утверждения общины соседской и показаны в романе "Русь изначальная". Только здесь он резко "спрессован" во времени. Ведь в действительности он занимал столетия, а то и тысячелетия. Понятно, что в одном романе такой длительный промежуток показать просто невозможно. И В. Д. Иванов понимал это. Небольшое племя "россичей" представлено им уже смешанным: три рода из десяти идут от Скифа. Это, конечно, символика. Скифы к VI веку давно исчезли, растворились в иных племенах и народах. Само имя "скифы" покрывало разные языки и культуры. Поначалу так называли все племена, подчиненные скифам, а позднее народы, проживающие на той же территории. В составе этого обобщенного названия многие историки и археологи до сих пор ищут славян. Именно таким поискам посвящена книга Б. А. Рыбакова "Геродотова Скифия" (М., 1979).
С другой стороны, несомненно, что в Поднепровье и Северном Причерноморье славяне ассимилировали иранские и какие-то иные племена, в том числе восходящие, возможно, еще к индоарийской ветви. Известно, что многие ученые именно из Северного Причерноморья выводят самих индоарийцев. Древнерусское божество Хорс, которое, как и Даждьбог, связывалось с солнцем, имеет прямую параллель с божествами Индии и, весьма вероятно, уходит в индоарийскую древность. Следы пребывания в Причерноморье индоарийцев успешно ищет в топонимике О. Н. Трубачев, причем компактные группы индоарийцев местами сохранялись чуть ли не до эпохи образования Древнерусского государства.
Большинство источников, как было сказано, обособляют русов от славян. Поэтому многие специалисты искали предков этого племени в неславянском населении Северного Причерноморья. Еще в средневековых памятниках русов отождествляли с роксаланами - ветвью иранского племени алан. Эту версию затем принял М. В. Ломоносов и еще позднее видный антинорманист Д. И. Иловайский. Наиболее привлекательной она остается и среди советских ученых. В какой мере особому интересу к аланам способствовала их высокая активность и подвижность в эпоху великого переселения! они прошли до побережья Северного моря и Атлантического океана, прошли в Испанию и Северную Африку, объединяясь то с готами, то с вандалами, то с иными племенами, всюду участвуя в сложении новых государств и народностей.
С племенем роксалан или аорсов увязывал русов известный советский историк и этнограф С. П. Толстов, причем он полагал, что племена эти изначально принадлежали к неиранской языковой группе и лишь позднее были иранизированы. Позднее украинский археолог Д. Т. Березовец отождествил русов с аланами Подонья. Развивая наблюдения С. П. Толстова и Д. Т. Березовца, украинский археолог и историк М. Ю. Брайчевский связывает с "сарматской Русью" "русские" названия днепровских порогов в записках византийского императора Константина Багрянородного (середина Х в.), тех самых названий, которые до сего времени остаются одним из главных оснований норманизма. Иранскую подоснову, восходящую к эпохе черняховской культуры (II-IV вв.), видит в земле полян-руси московский археолог В. В. Седов. Как будто к этой же мысли склонялся и известный археолог П. Н. Третьяков, но он предпочитал оставить вопрос открытым, так как видел в поднепровских древностях следы и западного - германского или западнославянского влияния. О. Н. Трубачев склонен связывать русь с выявленными им остатками древнего индоарийского этноса.
Норманистская точка зрения также остается достаточно представительной в нашей археологии и лингвистике. Ее придерживаются, в частности, археологи Д. А. Мачинский, Г. С. Лебедев, к ней склонялся в последние годы жизни М. И. Артамонов, к ней близок лингвист Г. А. Хабургаев. Многие лингвисты и историки, не считая русов норманнами (германцами-скандинавами), тем не менее признают значительную роль скандинавов в образовании Древнерусского государства, как раз исходя из данных, касающихся именно русов. Особенно часто такого рода подмены встречаются в общих работах или же в обзорах, имеющих целью отыскание следов пребывания скандинавов на территории Восточной Европы. Именно "русские" названия порогов и имена князей и дружинников "рода русского" более всего служат убеждению в существовании "норманнского периода" в истории Руси. При этом, как правило, ограничиваются отысканием чего-то похожего в Скандинавии, игнорируя более двух столетий назад высказанное меткое замечание М. В. Ломоносова: "На скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования".
В. Д. Иванов в романе "Русь изначальная" примыкает в целом к концепции Б. А. Рыбакова, консультации и рецензии которого имели для писателя наибольшее значение. Помещая русов на реке Роси, Б. А. Рыбаков как бы включает их в историю славянства на этой территории. Но он отмечает и особенности выделяемой им области в материальной культуре, особенности, которые могут иметь и этническое значение. Речь идет прежде всего о составе предметов Мартыновского клада, который и определяется как "древности русов". Пальчатые фибулы, поясные наборы и некоторые другие найденные там предметы не имеют местных корней, но широко представлены в Подунавье вплоть до Адриатики, где они, по-видимому, первоначально и появляются. Дунайские элементы прослеживаются и в культуре населения, появившегося в конце V века в восточном Крыму и на Таманском полуострове, то есть там, где позднее византийские источники зафиксируют росов. Данные эти, однако, появились позже написания романа. В. Д. Иванову же пришлось делать допущение, что племя россичей некогда было уничтожено, а затем возродилось вновь. (Кстати, читателю следует иметь в виду, что некоторые названия славянских племен в романе - илвичи, каничи - не прослеживаются по источникам и созданы фантазией автора. Не были славянским племенем и пруссы, хотя балтские племена, к которым относятся пруссы, по языку близки славянам. В то же время в романе упомянуты "русы", живущие на побережье озера Ладоги, что указывает на сомнения самого В. Д. Иванова в правильности концепции происхождения Руси, которую он избрал в романе "Русь изначальная".)
Вопрос о славянской прародине сложен потому, что мы не знаем, с какого времени начинать. Вопрос о начале "руси" еще сложнее, потому, что нет уверенности в главном: знаем ли мы язык этого племени? А источники дают столько различных "Русий", что среди них легко растеряться и затеряться. Только в Прибалтике упоминаются четыре Руси: остров Рюген, устье реки Неман, побережье Рижского залива и западная часть Эстонии (Роталия-Руссия) с островами Эзель и Даго. В Восточной Европе имя "Русь", помимо Поднепровья, связывается с Прикарпатьем, Приазовьем и Прикаспием. Недавно Б. А. Рыбаков обратил внимание на сведения о Руси в устье Дуная. Область "Рузика" входила в состав Вандальского королевства в Северной Африке. И едва ли не самая важная "Русь" помещалась в Подунавье. В Х-ХIII веках здесь упоминается Ругия, Рутения, Руссия, Рутенская марка, Рутония. Во всех случаях, очевидно, речь идет об одном и том же районе, каковым мог быть только известный по источникам V-VIII веков Ругиланд или Ругия. Располагалась Ругия-Рутения на территории нынешней Австрии и северных районов Югославии, то есть именно там, откуда "Повесть временных лет" выводила полян-русь и всех славян. Возможно, ответвлением этой Руси явились два княжества "Русь" (Рейс и Рейсланд, то есть Русская земля) на границе Тюрингии и Саксонии. Об этих княжествах, пожалуй, мало кто и слышал. А они известны источникам, по крайней мере, с XIII века вплоть до 1920 года, когда были упразднены. Сами "русские" князья, владевшие этими землями, догадывались о какой-то связи с восточной Россией, но не знали, в чем она заключалась.
Помимо названных "Русий", русские летописцы знали какую-то "Пургасову Русь" на нижней Оке, причем даже в XIII веке эта Русь не имела отношения ни к Киеву, ни к Владимиро-Суздальской земле.
В нашей литературе упоминалось (в частности, академиком М. Н. Тихомировым) о "русской" колонии в Сирии, возникшей в результате первого крестового похода. Город носил название "Ругия", "Руссия", "Росса", "Ройа". Примерно с тем же чередованием мы имеем дело и при обозначении других "Русий". Не исключено, что в каких-то случаях совпадали различные по смыслу, но сходно звучавшие названия. Но и факт широкого рассеяния родственных родов и племен тоже нельзя игнорировать. Эпоха великого переселения народов дает нам множество примеров такого порядка. В сущности, все охваченные им племена в конце концов распались, рассеявшись по разным частям Европы и даже Северной Африки. Притязания одних родов на господство по отношению к другим, им родственным, побуждали последних отделяться и уходить подальше от честолюбивых сородичей. Руги-русы, очевидно, пережили примерно то же, что наблюдалось у готов, аланов, свевов, вандалов и других племен. Еще и в Х веке византийцы называют русь "дромитами", то есть подвижными, странствующими.
В настоящее время ответа на возникающие естественно вопросы еще нет: никто и не пытался нанести на карту все упоминания Руси. Но и неразрешимым этот вопрос тоже считать не следует: дело может сдвинуться с места, если вопрос будет верно поставлен. "Правильная постановка вопроса и есть его решение", - говорил К. Маркс. В данном случае важно держать в поле зрения как раз противоречивые сведения ради отыскания закономерности в самих противоречиях. Именно с этой целью в приложении дается подборка сведений иностранных источников о руси, причем источники XII - XIV веков часто проливают свет как раз на процессы предшествующего времени. Наличие в Европе "Русий" в этот период может оказаться основанием для понимания сведений о "русских" графах, герцогах и т. п. в VIII - IX веках, а также для понимания сюжетов саг и сказаний, в которых "рутены", "русские", воюют с готами, гуннами, данами еще в V - VIII веках.
Разные представления об изначальной этнической природе русов сопровождаются обычно и соответствующими осмыслениями самого этнонима. Норманисты указывают обычно на финское название шведов "Руотси", не объясняя, что вообще это название значит (а значить это слово в финских языках может "страна скал"), сторонники южного происхождения названия указывают на обозначение в иранских и индоарийских языках светлого или белого цвета, который часто символизировал социальные притязания племен или родов. Источники дают достаточно представительный материал и для иного подобного толкования. В Западной Европе Русь, как говорилось, называлась также Ругией, Рутенией, иногда Руйей или Руйяной. В первые века в Галлии существовало кельтское племя рутенов, которое часто сопровождалось эпитетом "флави рутены", то есть "рыжие рутены". Это словосочетание в некоторых средневековых этногеографических описаниях переносилось и на Русь, и, как это указывалось в нашей литературе, для такого перенесения требовалось какое-то хотя бы внешнее основание. И действительно, в Х веке североитальянский автор Лиутпранд этноним "Русь" объяснял из "простонародного" греческого, как "красные", "рыжие". Во французских источниках также, скажем, дочь Ярослава Мудрого Анна Русская осмысливалась и как Анна Рыжая. Название Черного моря как "Русского" встречается более чем в десятке источников Запада и Востока. Обычно это название связывается с этнонимом, служит, в частности, обоснованием южного происхождения Руси. Это не исключено и даже вероятно. Но надо иметь в виду и то, что само это название осмысливалось как "Красное". В некоторых славянских источниках море называется не "Черным", а "Чермным", то есть Красным. Так же оно называется в ирландских сагах, выводящих первых поселенцев на острове Ирландии из "Скифии" (в ирландском языке: "Маре Руад"). Само название "рутены" происходит, видимо, от кельтского обозначения красного цвета, хотя на ругов-русов это название перешло уже в латинской традиции.
В русской средневековой традиции тоже была версия, что название "Русь" связано с цветом "русый". Традицию эту обычно всерьез не принимают. Тем не менее у нее весьма глубокие истоки. Так, в некоторых ранних славянских памятниках зафиксировано обозначение месяца сентября как р у е н, или р ю е н, то есть почти так, как в славянских языках назывался и остров Рюген (обычно Руйяна). Значение этого название месяца то же, что и прилагательного "русый": именно коричнево-желтый, багряный (уже позднее слово "русый" станет обозначать несколько иной оттенок). По существу, все формы обозначения Руси в западноевропейских источниках объясняются из каких-то языков и диалектов как "красн<