5 октября 1903 года Н.К. Гарин-Михайловский писал одному из своих корреспондентов: «Познакомился и полюбил Чехова. Плох он. И догорает, как самый чудный день осени. Нежные, тонкие, едва уловимые тона. Прекрасный день, ласка, покой, и дремлет в нем море, горы, и вечным кажется это мгновение с чудным узором дали. А завтра... Он знает свое завтра и рад, и удовлетворен, что кончил свою драму «Сад вишневый».
Чехов писал свою последнюю пьесу о доме, о жизни, о родине, о любви, об утрате, о безжалостно ускользающем времени. Пронзительно-печальная комедия «Вишневый сад» стала завещанием читателям, театру, ХХ веку. Хрестоматийно утверждение о том, что Чехов заложил основы новой драмы, создал «театр философского настроения». Однако в начале века это положение не представлялось бесспорным. Каждая новая пьеса Чехова вызывала разноречивые оценки. Не стала исключением в этом ряду и комедия «Вишневый сад». Характер конфликта, персонажи, поэтика чеховской драматургии - все было неожиданно и новó.
Так «собрат» Чехова по сцене Художественного театра М. Горький увидел в «Вишневом саде» перепевы старых мотивов: «Слушал пьесу Чехова - в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового - ни слова. Все - настроения, идеи, - если можно говорить о них - лица, - все это уже было в его пьесах. Конечно - красиво, и - разумеется - со сцены повеет на публику зеленой тоской. А - о чем тоска - не знаю».
Вопреки таким прогнозам пьеса Чехова стала классикой отечественного театра и до сегодняшнего дня остается одной из его пленительных загадок. Художественные открытия Чехова в драматургии и его особая «оптика» отчетливо проявились в этом произведении.
Два сюжета пьесы.
Чехов, пожалуй, первый осознал неэффективность старых приемов письма и традиционной драматургии. «Иные пути для драмы» намечались в «Чайке» (1896), и именно там Треплев произносит известный монолог о современном театре с его моралистическими задачами, утверждая, что это - «рутина», «предрассудок». Сознавая великую силу недосказанного, Чехов строил свой театр аллюзий, намеков, полутонов, настроения, изнутри взрывая традиционные формы.
В дочеховской драматургии действие, разворачивающееся на сцене, должно было быть динамичным и строилось как борьба воль или характеров за достижение цели. Перипетии драматургической интриги включались в рамки заданного и четко разработанного конфликта, вращающегося преимущественно в области социальной этики.
Конфликт в новой драме Чехова носит принципиально иной характер. Его своеобразие глубоко и точно определил А.П. Скафтымов: «Драматически-конфликтные положения у Чехова состоят не в противопоставлении волевой направленности разных сторон, а в объективно вызванных противоречиях, перед которыми индивидуальная воля бессильна... И каждая пьеса говорит: виноваты не отдельные люди, а все имеющееся сложение жизни в целом». Особая природа конфликта позволяет обнаружить в чеховских произведениях внутреннее и внешнее действие, внутренний и внешний сюжеты. Если внешний сюжет разработан достаточно традиционно, то внутренний - и главный - просвечивает сквозь фабулу, незримо присутствует в ткани пьесы, лишь иногда приближаясь к ее поверхности. Такую форму выражения внутренней жизни образа пьесы Вл. И. Немирович-Данченко назвал «вторым планом» или «подводным течением».
Внешний сюжет, организующий фабулу «Вишневого сада», - смена владельцев дома и сада, продажа родового имения за долги. Эта тема уже была разработана Чеховым в юношеской драме «Безотцовщина», правда, тогда она находилась на периферии драматургического действия, организующего в основном любовную интригу. Этот сюжет может быть рассмотрен в плоскости социологической проблематики и соответствующим образом прокомментирован. Деловой и практичный купец противостоит прекрасным, но не приспособленным к жизни дворянам. Фабула пьесы - разрушение поэзии усадебной жизни, свидетельствующее о наступлении новой исторической эпохи. Столь однозначная и прямолинейная трактовка конфликта была весьма далека от чеховского замысла.
Рассмотрим композицию драматургического сюжета. В нем отсутствует завязка конфликта, ибо нет внешне выраженного противоборства сторон и столкновения характеров. Социальное амплуа Лопахина не исчерпывается традиционным представлением о купце-приобретателе. Он не чужд сентиментальности. Встреча с Раневской для него долгожданное событие:
«Лопахин....Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Боже милосердный! Мой отец был крепостным у вашего деда и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл все и люблю вас, как родную... больше, чем родную.»
Однако в то же время Лопахин прагматик, человек дела, который уже в I действии радостно провозглашает: «Выход есть... Вот мой проект. Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы можете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода».
Правда, «выход» этот в иную - материальную - плоскость пользы и выгоды, но не красоты, поэтому он представляется «пошлым» хозяевам сада. В сущности никакого противостояния нет. Есть мольбы о помощи с одной стороны: «Что же нам делать? Научите, что?» (Раневская) и готовность помочь - с другой: «Я вас каждый день учу. Каждый день и говорю все одно и то же» (Лопахин). Персонажи не понимают друг друга, словно разговаривают на разных языках. В этом смысле показателен диалог во II акте:
«Лопахин. Надо окончательно решить, - время не ждет. Вопрос вовсе не пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!
Любовь Андреевна. Кто это здесь курит отвратительные сигары... (Садится.)
Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали... желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию...
Любовь Андреевна. Успеешь.
Лопахин. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!
Гаев (зевая). Кого?
Любовь Андреевна (глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают один горох, а я трачу так бессмысленно. (Уронила портмоне, рассыпала золотые.) Ну, посыпались... (Ей досадно.) »
Чехов показывает противостояние различных жизненных позиций, но не борьбу воль. Лопахин умоляет, просит - его не слышат, точнее не хотят слышать. В 1 и 2 действиях у зрителя сохраняется иллюзия, что именно этому герою предстоит сыграть роль покровителя и друга и спасти вишневый сад.
Кульминация внешнего сюжета - продажа с аукциона 22 августа вишневого сада совпадает с развязкой. Надежда, что все как-нибудь само собой устроится, растаяла, как дым. Вишневый сад и имение проданы, но в расстановке действующих лиц и их судьбах ничего не изменилось. Более того, развязка внешнего сюжета даже оптимистична:
«Гаев (весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже... Я банковский служака, теперь я финансист... желтого в середину, и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно.»
Итак, способ организации внешнего действия, избранный Чеховым, был не характерен для классической драмы.
Собственно важнейшее событие оказалось на периферии - за сценой. Оно по логике драматурга, - частный эпизод в вечном круговороте жизни. Что же в таком случае является сюжетообразующим началом комедии?
Единое сюжетное движение синтезирует внешнее действие (событийный ряд) и внутреннее его проявление (эмоционально-смысловой ряд). В центре внимания Чехова - повседневное течение жизни, течение времени. Внешний сюжет пьесы - имениеидет с молотка рифмуется с внутренним сюжетом -человек в потоке времени - «... время идет » (выделение и курсив И.Б.) и обозначает важнейший философский конфликт пьесы. В своей последней пьесе Чехов размышляет о том, что делает с человеком время и в какие отношения вступает он с этой неуловимой и беспощадной силой.
Ход времени.
Уже современники Чехова заметили, что «главное, невидимо действующее лицо» в его произведениях - «беспощадно уходящее время» (В. Курдюмов). Пьеса «Вишневый сад» дает почти «физическое ощущение текучести времени». Его неумолимый ход - главный нерв внутреннего сюжета комедии.
В «Вишневом саде» внешнее действие занимает временные границы с мая по октябрь. I акт пьесы переполнен указаниями на конкретику времени. На два часа опаздывает поезд. Пять лет назад уехала из имения Раневская. Шесть лет назад умер ее муж, а через месяц утонул семилетний сын Гриша. Лопахин вспоминает о себе, пятнадцатилетнем, когда он впервые увидел Раневскую. По мере развития действия время уходит в неопределенное прошлое: «Я тут спала, когда была маленькой...» (Раневская); «В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад...» (Фирс); «Шкаф сделан ровно сто лет тому назад» (Гаев).
Сюжет настоящего времени ведет один персонаж - Лопахин. С его реплики: «Который час?» - начинается действие. Он контролирует время, о чем свидетельствует постоянная авторская ремарка «(Смотрит на часы)», и не опоздает на поезд: «Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать». Лопахин поставлен в жесткие рамки настоящего и, возможно, поэтому он наиболее чутко улавливает ход времени. В I действии Лопахин дважды повторит реплику: “Время идет”, прежде чем назовет роковую дату ближайшего будущего - 22 августа. Практически все персонажи в I действии пребывают в некоем пограничном состоянии сна и яви. Они вспоминают прошлое, которое для них оказывается большей духовной реальностью, нежели настоящее. Их мир - мир призрачных грез, чуждый действительности. «Посмотрите, покойная мама идет по саду...», - радостно восклицает Раневская.
Элегически-лирический тон I действия, опрокинутого в прошлое, сменяет философский диспут о «гордом человеке» в поле у заброшенной часовни перед заходом солнца. Бегство от настоящего в будущее чревато не менее страшными последствиями, нежели погружение в прошлое. Внимая Пете Трофимову, пророчествующему о будущих путях человечества, герои не слышат предупреждения Лопахина, развивающего заявленную в I действии тему времени: «Надо окончательно решить, - время не ждет». Настоящее время требует не восклицаний, но поступков и решений, однако чеховские герои на них не способны. В этом смысле Петя Трофимов сущностно близок Гаеву и Раневской. Абсурдность их в том, что они утратили чувство настоящего. Неспособность к сильному чувству ставится у Чехова в прямую зависимость от отношений персонажа со временем. Привязанность одних осталась в прошлом (сюжетная линия Раневская - парижский любовник), другие по пути в будущее растеряли свои человеческие качества («Мы выше любви» - Петя Трофимов). Практически все чеховские герои не подвластны чувству любви, ибо оно требует душевных затрат и живет только в настоящем.
III акт - встреча с настоящим, сопротивляться которому бессмысленно. Нервный эмоциональный тон «бала некстати» - ритм текущей жизни и стремительная скорость, с которой она неизбежно уходит. В этом контексте победный возглас нового хозяина - «Вишневый сад теперь мой!» обнажает комичность притязаний человека остановить время и ограничить его рамками «теперь». Впрочем, в монологе Лопахина зазвучала неожиданная для него тема: «Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется...» Интуитивно он чувствует иллюзорность победы: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась бы наша нескладная, несчастливая жизнь».
Дом пока еще стоит, но предчувствие Раневской, высказанное во II действии, оправдалось: «Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом». Он и правда «обвалится» под бравурные напевы лезгинки и «топотанье» Лопахина.
IV действие в пьесе наиболее динамично. Авторская ремарка «пустота» - нейтральный фон ускорившемуся, почти осязаемому, ходу времени: счет идет на минуты. Лопахин объявляет «На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы, в дверь.) Господа, имейте
в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать. Поторапливайтесь».
Раневская предстает в ином временном измерении: «Минут через десять давайте уже в экипажи садиться...»; «Еще минут пять можно»; «Ведь одна минута нужна, только»; «Я посижу еще одну минутку». Изменяется ритмический рисунок образа. В этой «минутке» - вся прошлая жизнь: «Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..»
Конкретика минут оборачивается иной гранью проблемы: «А жизнь знай себе проходит» (Лопахин); «Да, жизнь в этом доме кончилась...» (Варя); «Жизнь-то прошла, словно не жил...» (Фирс). Внутренний сюжет пьесы - то, что не случилось, не произошло. Что значит утрата имения по сравнению с прожитой жизнью, которую и не заметил, словно не жил! Ситуация встреч в доме и прощаний в беспредельности отражается в глубинном конфликте пьесы - человек в уходящем времени, превращая комедию «Вишневый сад» в пьесу о жизни и смерти. Конфликт со временем неизбежен и перед ним равны все - и побежденные, и победители.
Время в пьесе Чехова становится не только сюжетообразующим фактором, но и главным действующим лицом «Вишневого сада», создающим его глубинный философский подтекст.
«Подводное течение» «Вишневого сада»
Особая природа конфликта потребовала от Чехова новых способов организации сценического действия. Внутренняя раскрепощенность драмы от события создала зависимость иного рода - зависимость от настроения, неуловимого и не мотивированного логикой причинно-следственных отношений.
«Сюжет настроения» «Вишневого сада» строится как ассоциативный ряд «подробностей чувств» персонажей, разрешающий проблему человеческой коммуникации. Чехова интересуют переживания героя, не декларируемые в монологах («Чувствуют не то, что говорят» - К.С. Станиславский), но маскирующиеся в одежды «случайных реплик» и уходящие в подтекст - «подводное течение» пьесы. В его основе разрыв между прямым значением реплики, диалога, ремарки и смыслом, который они обретают в контексте.
Действующие лица в пьесе Чехова, в сущности, не действуют. Динамическую напряженность «создает мучительная несовершаемость». В подтекст ушли важнейшие психологические характеристики образов. Один из хозяев вишневого сада - Гаев - болтлив, беспечен, легкомыслен. Аура тончайшего юмора и щемящей грусти окружает этот образ. Он обнаруживает себя преимущественно в пространных монологах и репликах «невпопад»:
«Любовь Андреевна....Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.
Гаев (в глубоком раздумье). Дуплет в угол... Круазе в середину...
Любовь Андреевна. Уж очень много мы грешили...
Лопахин. Какие у вас грехи...
Гаев (кладет в рот леденец). Говорят, что я все свое состояние проел на леденцах... (Смеется.)»
Лейтмотивная жестовая ремарка - «кладет в рот леденец» - в контексте диалога, звучащего во II действии, приобретает, включаясь в основную тему пьесы, трагикомическое звучание, обнаруживая конфликтную природу образа персонажа.
Герои «Вишневого сада» погружены в сферу чувств, о которых чаще всего они прямо говорить не могут. «Пять пудов любви» «Чайки» ушли в последней пьесе Чехова глубоко в подтекст.
На поверхности история неслучившегося замужества Вари на Лопахине. На протяжении всей пьесы эта ситуация обсуждается как почти решенное дело: «Варя выходит за него замуж, это Варин женишок» (Гаев); «...Хочешь - выходи за Лопахина, он хороший, интересный человек. Не хочешь - не выходи; тебя, дуся, никто не неволит...» (Раневская). Категоричность реплик в ситуации молчания Лопахина обнаруживает не только душевную нечуткость Гаева и Раневской, но и особый психологический комплекс Лопахина.
Диалог персонажей во II действии после появления Прохожего построен на несовпадении словесного и подразумеваемого значений реплик и обнажает психологическую природу происходящего:
«Варя (испуганная). Я уйду... я уйду... Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали золотой.
Любовь Андреевна. Что же со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеевич, дайте мне еще взаймы!..
Лопахин. Слушаю.
Любовь Андреевна. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.
Варя (сквозь слезы). Этим, мама, шутить нельзя.
Лопахин. Охмелия, иди в монастырь...
Гаев. А у меня руки дрожат: давно не играл на бильярде.
Лопахин. Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!
Любовь Андреевна. Идемте, господа, скоро ужинать.
Варя. Напугал он меня. Сердце так и стучит.
Лопахин. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..»
«Слушаю» Лопахина в ответ на восклицание Раневской выражает не только согласие, но и недоумение, и... приближение к решению важного вопроса. Искаженная реминисценция открывает иную перспективу образа. Провинциальный «Гамлет» решает «быть или не быть». В подтексте уже прозвучало: «Варе никогда не быть женой Лопахина». И совсем немного остается до «быть» новому хозяину вишневого сада. Заключительная реплика Лопахина, фабульно не связанная с предшествующими словами Вари, звучит как последнее предупреждение, почти угроза: «...Думайте!..» В сущности, все уже решено: следующее появление этого персонажа состоится в качестве хозяина вишневого сада в III акте пьесы.
Сюжетная линия Варя - Лопахин должна быть дополнена третьим персонажем - Раневской. Именно она выступает в роли устроительницы судьбы Вари. Это внешний сюжет комедии, в глубине которого проигрывается внутренняя тема безответной любви-восхищения Ермолая Лопахина «великолепной» Любовью Андреевной. Признание состоялось уже в I действии, но его не расслышали или не захотели ответить:
«Лопахин....Я забыл все и люблю вас, как родную... больше, чем родную.
Любовь Андреевна. Я не могу усидеть, не в состоянии... (Вскакивает и ходит в сильном волнении.) Я не переживу этой радости... Смейтесь надо мной, я глупая... Шкафик мой родной... (Целует шкаф.) Столик мой».
Каждый из участников диалога ведет свою речевую партию. Раневская молчит, либо прячется под маской благодетельницы Вари. Это ее ответ на призывные мольбы героя. Лопахин более не дерзнет изливать свои чувства: он будет действовать. Покупка вишневого сада обернется для Ермолая Лопахина окончательным разрывом с тем миром, к которому он так и не смог приблизиться: «Значит, до весны. Выходите, господа... До свиданция...» В этой иронически-вульгарной фразе персонажа - своя трагедия непонимания и комедия «махания руками».
«Подводное течение» чеховской пьесы открывает потенциально скрытые в ней смыслы, обнаруживает двойственность и конфликтность, изначально присущие миру человеческой души.
Действующие лица
В классической драме действующие лица совершают поступки, произносят монологи, побеждают или погибают. В соответствии с их ролью в развитии действия зрители разделяли героев на положительных и отрицательных, главных и второстепенных. Видение Чеховым своих персонажей существенно отлично от привычных театральных правил. Его герои оказываются лишенными героического ореола, парадоксальными и непредсказуемыми. Драматурга интересует не столько характер или поступок, сколько проявление настроения персонажа. В чеховской пьесе нет главных и второстепенных действующих лиц. Епиходов автору столь же важен, как и Гаев, а Шарлотта интересна не менее Раневской. Даже «случайный» Прохожий, появляющийся в финале второго акта, лицо эпизодическое, с точки зрения традиционной драмы, выполняет в пьесе Чехова важную смысловую роль.
В сюжетном движении пьесы необходимо учитывать и внесценических персонажей. К ним стягиваются многие сюжетные линии комедии: Раневская - «парижский любовник»; Аня - ярославская бабушка - Раневская; Лопахин - Дериганов; Симеонов-Пищик - Дашенька. Все они участвуют в развитии действия.
Чеховские действующие лица, как правило, представляют себя не в действиях, а в монологах-самохарактеристиках:
«Дуняша....Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова»;
«Любовь Андреевна....Я всегда сорила деньгами без удержу, как сумасшедшая, и вышла замуж за человека, который делал одни только долги. Муж мой умер от шампанского, - он страшно пил, - и, на несчастье, я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, - это было первое наказание, удар прямо в голову, - вот тут на реке... утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки... Я закрыла глаза, бежала, себя не помня, а он за мной... безжалостно, грубо. Купила я дачу возле Ментоны, так он заболел там, и три года я не знала отдыха ни днем, ни ночью; больной измучил меня, душа моя высохла. А в прошлом году, когда дачу продали за долги, я уехало в Париж, и там он обобрал меня, бросил, сошелся с другой, я пробовала отравиться... Так глупо, так стыдно... И потянуло вдруг в Россию, на родину, к девочке моей... (Утирает слезы.) Господи, господи, будь милостив, прости мне грехи мои!»;
«Лопахин....Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна, и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья».
Нюансы, возникающие в монологах-признаниях героев, Чехов демонстрирует в стилевой разноплановости реплик. Эмоциональный сбой, как правило, обозначен авторской ремаркой, которая уничтожает однозначность эмоции и показывает несовпадение внешней и внутренней тем:
«Гаев. Во вторник поеду, еще раз поговорю. (Варе.) Не реви. (Ане.) Твоя мама поговорит с Лопахиным; он, конечно, ей не откажет... А ты, как отдохнешь, поедешь в Ярославль к графине, твоей бабушке. Вот так и будем действовать с трех концов - и дело наше в шляпе. Проценты мы заплатим, я убежден... (Кладет в рот леденец.) Честью моей, чем хочешь клянусь, имение не будет продано! (Возбужденно.) Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным бесчестным человеком, если я допущу до аукциона!»
Эти субъективные признания - одна из множества возможных точек зрения. Полифоническое звучание пьесе придают высказывания персонажей друг о друге. Чаще всего они строятся на сопряжении двух контрастных оценок и выражают внутреннюю нестабильность образа:
«Гаев....Тетка очень богата, но нас она не любит. Сестра, во-первых, вышла замуж за присяжного поверенного, не дворянина... Вышла за не дворянина и вела себя нельзя сказать, чтобы очень добродетельно. Она хорошая, добрая, славная, я ее очень люблю, но, как там ни придумывай смягчающие обстоятельства, все же, надо признаться, она порочна»;
«Трофимов....Знаешь, мы, пожалуй, не увидимся больше, так вот позволь мне дать тебе на прощание один совет: не размахивай руками! Отвыкни от этой привычки - размахивать. И тоже вот строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так - это тоже значит размахивать... Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа...»
Наряду с прямыми (провозглашаемыми), Чехов широко использует в пьесе косвенные оценки героев. Так Гаева в контексте его восторженных монологов исчерпывающе характеризует «случайная» реплика Фирса, усиленная авторской ремаркой, обозначающей тональность высказывания:
«Фирс (чистит щеткой Гаева, наставительно). Опять не те брючки надели. И что мне с вами делать!»
Каждый персонаж в чеховской пьесе - индивидуален. Он прост и сложен в одно и то же время, он не задан изначально. Представление о нем возникает на пересечении различных точек зрения, выраженных в самохарактеристиках персонажей и стилевой разноплановости их речи, в оценках героев другими действующими лицами, в авторских комментариях, содержащихся в ремарках.
Чеховский диалог
В классической драме диалог - одно из важнейших средств осуществления драматической борьбы, где каждое слово выражает позицию борющихся сторон. В новой драме Чехов внешне имитирует разговорную речь, приближенную к повседневной жизни. Реплики «невпопад» создают эффект ее медленного протекания:
«Лопахин.... Я думаю: «Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы быть по-настоящему великанами...»
Любовь Андреевна. Вам понадобились великаны... Они только в сказках хороши, а так пугают.
В глубине сцены проходит Епиходов и играет на гитаре.
(Задумчиво.) Епиходов идет...
Аня (задумчиво). Епиходов идет...
Гаев. Солнце село, господа.
Трофимов. Да.
Гаев (негромко, как бы декламируя). О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живишь и разрушаешь...
Варя (умоляюще). Дядечка!
Аня. Дядя, ты опять!
Трофимов. Вы лучше желтого в середину дуплетом.
Гаев. Я молчу, молчу.
Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный".
Рассмотренный в контексте пьесы этот диалог со «случайными» репликами, самостоятельно звучащими речевыми темами и авторскими ремарками создает ритм перебивов и постоянно возвращает к внутреннему сюжету уходящего времени, создавая психологическую атмосферу ожидания «несчастья».
Диалоги в пьесе Чехова - иллюзия общения. За «случайными» репликами персонажей - тотальное одиночество героя в мире, неспособность услышать и невозможность быть услышанным. Каждый из них ведет свою речевую партию. Она может быть статична или динамична.
Постоянные речевые темы Гаева («Режу в угол!» - «Кого?»), Пети Трофимова («Надо работать!» - «Мы выше любви!» - «Вперед!»), Симеонова-Пищика («Завтра по закладной проценты платить.» - «Дочка моя, Дашенька... вам кланяется.») обнаруживают противоречие героя со временем и создают комический эффект.
Речевая тема Раневской динамична: «О, мое детство, чистота моя!» (I действие); «О, мои грехи...» (II действие); «Отчего так долго нет Леонида?» (III действие); «Прощай!..» (IV действие). Героиня «проигрывает» свою речевую партию в разных тональностях, не изменяясь по сути. В сущности, за произносимыми словами прячется то, что скрывается.
Чехов мастерски создает речевую композицию образа Лопахина, выстраивая ее на контрасте двух противоположных тем: «Отец мой... мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках» - «...Люблю вас, как родную... больше, чем родную» (I действие); «...Время не ждет... Дайте мне ответ!» - «Слушаю» (II действие); «Вишневый сад теперь мой! Мой!» - «Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) » - «За все могу заплатить!» (III действие). В финальном IV акте звучит одна речевая тема Лопахина: «...Выходите, господа... До свиданция».
Внутренний сюжет уравнивает всех вне каких бы то ни было различий: уходит время - проходит жизнь.
Речевая тема, заявленная одним персонажем, может проигрываться в репликах других героев, создавая эффект многослойного толкования. Так, настоящее Шарлотты - «Ничего у меня нет» - «В городе мне жить негде» отражается в будущем Раневской с ее пятнадцатью тысячами ярославской бабушки.
В чеховской пьесе значима каждая реплика, которая, проигрываясь в речевых партиях персонажей, получает полифоническое звучание. Так неожиданными смыслами наполняется в «Вишневом саде» глагол прошедшего времени - «забыли». Впервые слово прозвучит в «бытовом» диалоге. Фирс вспоминает о «прежних временах», когда умели сушить вишню, а теперь - «Забыли. Никто не помнит». В иной эмоциональной тональности оно возникнет в диалоге Гаева и Раневской:
«Гаев....Ты не забыла, Люба? Вот эта длинная аллея идет прямо, прямо, точно протянутый ремень, она блестит в лунные ночи. Ты помнишь? Не забыла?
Любовь Андреевна (глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! <...> Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!»
Не услышанное в I действии это слово-предупреждение отзовется в финальной реплике Фирса: «Уехали... Про меня забыли...» В контексте пьесы она приобретает полифоническое звучание, рифмуясь с фразой Раневской: «Уедем - и здесь не останется ни души». Забыли - Фирса, забыли - душу. Речь уже идет не об особенностях памяти или подвижности эмоций персонажей, но о человеческой душе.
Чехов рифмует различные речевые темы, создавая причудливый рисунок течения жизни и атмосферу утраты, прощания, ухода.
В общей партитуре пьесы важна тема автора. Наиболее отчетливо авторская точка зрения выражена в ремарках. Язык героев Чехова - фальшивая реальность, сквозь которую поверх слов и их значений, вопреки очевидному - за сказанным, нужно уловить истинное состояние. В соответствии с авторскими указаниями персонажи совершают действия, отличные от своих реплик. И эти действия - проявление истинных чувств - выражают внутренние переживания либо их отсутствие.
Один из важнейших смысловых элементов пьесы - реплика-«пауза». Она означает иной, вне конкретики слов, уровень душевного общения и глубины чувств. Семантическое наполнение этой ремарки различно: миг абсолютного понимания, тупик общения, предел человеческих возможностей. В III действии звучит монолог Лопахина - нового хозяина вишневого сада. Чехов мастерски выстраивает параллельно с речевой темой персонажа сюжет переживаний героев:
«Любовь Андреевна. Кто купил?
Лопахин. Я купил.
Пауза.
Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не стояла
возле кресла и стола, Варя снимает с пояса ключи, бросает их
на пол, посреди гостиной и уходит».
Следующий далее монолог Лопахина сопровождается ремарками, которые могут быть приравнены к психологическому рассказу: «Смеется», «Хохочет», «Топочет ногами», «Поднимает ключи, ласково улыбаясь», «Звенит ключами», «Слышно, как настраивают оркестр. Играет музыка. Любовь Андреевна опустилась на стул и горько плачет».
Ансамбль чеховской пьесы возникает из самостоятельно звучащих речевых партий с неизбежными и необходимыми паузами, когда важно понять то, о чем молчат. Своеобразный контрапункт чеховской пьесы - образ вишневого сада.
Главный образ пьесы.
В драматургических произведениях должен быть центр - событие (персонаж), вокруг которого развивается действие. В пьесе Чехова «центр» в традиционном понимании утрачен. На его место поставлен безмолвный вишневый сад.
Сад становится «центром» чеховской комедии, ее главным персонажем. В этом образе сопрягается конкретное («И в «Энциклопедическом словаре» упоминается про этот сад») - и вечное («прекрасней которого ничего нет на свете») - молодость, воспоминанья, чистота... счастье.
Вишневый сад организует драматургическую интригу пьесы. Вокруг этого образа располагаются все персонажи. Они вступают с садом в своеобразные диалогические отношения. У каждого свой сад. Он высвечивает духовные возможности каждого из действующих лиц. В саду не живут, его не созидают, но им грезят, его созерцают - со стороны.
Вишневый сад это и глубинная тема о соотношении прекрасного и пошлого. Жизнь груба и может появиться в обличии Лопахина с топором, или нелепа, и тогда промелькнет легкой тенью, подобно Раневской. В вишневом саде сосредоточена поэтическая энергетика пьесы. Это ее важнейший символ, сквозь который «мерцают» лирические, трагические, комические, иронические, поэтические смыслы образа.
Сад углубляет философскую проблематику пьесы: одиночество никем не любимых героев в вечном круговороте жизни. Это одиночество отзывается в судьбе прекрасного, но невостребованного сада, внутренне ироничного к его хозяевам - и старым и новым.
Жанр «Вишневого сада».
Чехов настаивал на том, что «Вишневый сад» - комедия. Первые режиссеры-постановщики МХТ’a прочитали ее как трагедию. Спор о жанре пьесы продолжается до сегодняшних дней. Диапазон режиссерских интерпретаций широк: комедия, драма, лирическая комедия, трагикомедия, трагедия. Ответить однозначно на этот вопрос невозможно. Трагическое в «Вишневом саде» постоянно сбивается на фарс, а сквозь комическое просвечивает драма.
В последней пьесе Чехова юмор оказывался формой осмысления жизни в ее странных и грустных противоречиях, а «Вишневый сад» - способом заглушить тревожные предчувствия автора, усилием воли и творческой работой преодолеть напряжение.
После прочтения пьесы остается чувство, высказанное Чеховым в одном из писем: «После лета должна быть зима, после молодости - старость, за счастьем - несчастье и наоборот; человек не может быть вполне здоров и весел, его всегда ожидают потери, он не может уберечься от смерти, хотя бы был Александром Македонским, - и надо быть ко всему готовым и ко всему относиться как к неизбежно необходимому, как это и не грустно. Надо только по мере сил выполнить свой долг - и больше ничего» (А.П. Чехов. Т.7, С.327).