ТЕМА 2. ИСТОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ Н.М.КАРАМЗИНА (1766-1826)
"История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему: ибо сие мудрование несвойственно обыкновенному здравому смыслу человеческому, для коего она пишется".
Н.М. Карамзин
1. Предмет и задачи исторической науки, ход исторического процесса в представлениях историка. Периодизация истории России. Исследовательские принципы Н.М. Карамзина.
2. Возникновение древнерусского государства. Проблема происхождения монархии в концепции Н.М. Карамзина.
3. Опричнина и личность Ивана Грозного в изображении Н.М. Карамзина.
4. Общественные отклики на труд Н.М. Карамзина. Полемика в первой половине Х1Х века.
Источники
1. Карамзин Н.М. История Государства Российского (любое издание). Т.1. Предисловие. Главы 1, 2, 3, 4, 10;
2. Карамзин Н.М. Предания веков. М., 1989. (выдержки из Т. 6; Т.8. Главы 1,3; Т.9. Главы 1-7).
3. Сборник материалов по истории исторической науки в СССР (конец ХVIII - первая треть ХIХ в.). М., 1990. (См.: "Записка о древней и новой России". С. 67-101; полемика вокруг "Истории Государства Российского". С. 137-170).
4. Карамзин: pro et contra. СПб., 2006.
Литература ко всем вопросам
1. Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М., 1987 (1997).
2. Шмидт С.О. "История государства Российского" Н.М. Карамзина в контексте истории мировой культуры // Всемирная история и Восток. М., 1989.
3. ИсторикиРоссии XVIII - начало XX века. М., 1996.
4. Козлов В.П. Российское архивное дело. М., 1999. (См.: “Народ безмолствовал”; Осуждая, но не ненавидя; Общеевропейское и национальное в исторической концепции Н.М. Карамзина).
5. Рогожин Н.М. “Живописный Карамзин”: Воспитание историей // Россия и мировая цивилизация. М., 2000.
6. Афиани, В.Ю., Чернобаев А.А. Мастера русской историографии: Николай Михайлович Карамзин // Исторический архив. 2002. №2.
7. Сапченко Л.А. Николай Михайлович Карамзин: судьба наследия (Век XIX). Ульяновск, 2003.
8. Муравьев В.Б. Николай Карамзин. М., 2005.
9. Проблемы изучения русской литературы XVIII века. Самара, 2006. Вып. 12.
Литература к первому вопросу
1. Карамзин Н.М. История Государства Российского (любое издание). Т.1. Предисловие.
2. Эйдельман Н.Я. Последний летописец. М., 1983; 2004.
3. Космолинская Г.А. Об иностранных источниках «Истории государства Российского // Вопросы истории. 1986. №3.
Литература ко второму вопросу
1. См.: Карамзин Н.М. История Государства Российского. М.: Наука, 1988. Комментарии и приложения к 1 тому.
2. Кислягина Л.Г. Формирование идеи самодержавия в политической концепции Н.М. Карамзина //Вопросы методологии и истории исторической науки. М., 1977.
Литература к четвертому вопросу
1. Козлов В. П. "История государства Российского" Н.М. Карамзина в оценках современников. М., 1989 (См.: декабристы, А.С. Пушкин, Н.А. Полевой и др. об "Истории").
2. Евдошенко Ю.В. М.Т. Каченовский – критик «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина // Вестник Московского ун-та. Сер.8: История. 2000. №5. С. 3-7.
МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ
Рассмотрение первого вопроса предусматривает анализ методологических основ карамзинской концепции российской истории. Следует также обратить внимание на корпус источников "Истории Государства Российского", выяснить какие источники Н.М. Карамзин ввел впервые в научный оборот, каковы были приемы работы над ними?
1) Прочитайте внимательно Предисловие к труду Н.М. Карамзина, дайте ответы на следующие вопросы:
- в чем, по его мнению, состоит предназначение истории?
- значение отечественной истории, ее соотношение с всемирной историей в трактовке Н.М. Карамзина?
На основе изучения предложенных текстов выделите критерии периодизации истории России Н.М. Карамзина. Какие факторы определяли развитие страны с древнейших времен?
Далее попробуйте ответить на следующие вопросы:
- в чем заключалось, по убеждению Н.М. Карамзина правило «государственной нравственности» гражданина?
- какими качествами должен обладать историк?
- определите кредо Н.М. Карамзина как историка? В чем, по его мнению, заключается разница между историком и летописцем?
Второй вопрос. Следует опираться на материалы, содержащиеся в первом томе "Истории" Н.М. Карамзина (лучше использовать "академическое" издание труда: Карамзин Н.М. История Государства Российского": В 12 томах. М.: Наука, 1989.Т. 1). В основу исторической концепции первого тома Н.М. Карамзин положил теорию, распространенную в ХVIII в. - теорию смены форм власти: "народное правление" - "аристократическое правление" - "монархия". Необходимо обсудить следующие вопросы: какое событие он считал центральным событием российской истории? Как появилось древнерусское государство в форме монархии (единодержавия)? Как решал Н.М. Карамзин вопрос об этнической принадлежности варягов? Общественный строй Древней Руси в понимании историка.
Третий вопрос. Рассматривая взгляды Н.М. Карамзина, покажите, как связана общая оценка правления Ивана Грозного с концепцией историка «истинного самодержавия».
- чем он объяснял «ужасную перемену в душе царя и в судьбе Царства»?;
- выделите особенности психологического портрета Ивана Грозного созданного историком. Какова роль царского окружения в поступках Ивана IV?;
- чем объяснял Н.М. Карамзин невероятное терпение подданных в период опричнины?;
- в чем состоял смыслопричнины, по мнению историка? почему история любого тирана «всегда полезна» (для кого?);
- почему в конце 9 тома «Истории…» Н.М. Карамзин пишет, что «характер Иоанна… есть для ума загадка»?;
- какой смысл вкладывал Н.М. Карамзин в свое знаменитое высказывание: "...История злопамятнее народа!"?
Четвертый вопрос. При рассмотрении данного вопроса рекомендуется ознакомиться с книгами В.П. Козлова, Ю.М. Лотмана, Н.Я. Эйдельмана. Следует обратить внимание, что отношение к великому труду Н.М. Карамзина стало важной и неотъемлемой частью мощного общественного движения в литературе, политической мысли, исторической науке, которое развернулось в России после победы в Отечественной войне 1812 г. Особенно бурная полемика вокруг "Истории" наблюдалась в 10-х - 40-х гг. ХIХ в. В полемике приняли участие сотни (!) лиц: ученые, писатели, журналисты, государственные и общественные деятели, рядовые читатели. Необходимо познакомиться с оценками исторической концепции Н.М. Карамзина, которые содержатся в работах декабристов, А.С. Пушкина, Н.С. Арцыбашева, М.Т. Каченовского. Н.А. Полевого. Насколько справедливой, на Ваш взгляд, была критика труда Карамзина?
В конце занятия следует подчеркнуть выдающееся значение 12-ти томной "Истории Государства Российского" Н.М. Карамзина, ознаменовавшей собой подлинный переворот в изучении истории нашей Родины.
Тексты
Текст № 1
Н.М. Карамзин «Письма русского путешественника» (1793 г.) (отрывок).… Тут же узнал я Левека, автора «Российской истории», которая хотя имеет много недостатков, однако ж лучше всех других. Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием. Тацит, Юм, Робертсон, Гиббон — вот образцы! Говорят, что наша история сама по себе менее других занимательна; не думаю: нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и проч. могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев. Родословная князей, их ссоры, междоусобие, набеги половцев не очень любопытны, — соглашаюсь; но зачем наполнять ими целые томы? Что неважно, то сократить, как сделал Юм в «Английской истории», но все черты, которые означают свойство народа русского, характер древних наших героев, отменных людей, происшествия действительно любопытные описать живо, разительно. У нас был свой Карл Великий: Владимир — свой Лудовик XI: царь Иоанн — свой Кромвель: Годунов — и еще такой государь, которому нигде не было подобных: Петр Великий. Время их правления составляет важнейшие эпохи в нашей истории и даже в истории человечества …
Левек как писатель — не без дарования, не без достоинств; соображает довольно хорошо, рассказывает довольно складно, судит довольно справедливо, но кисть его слаба, краски не живы; слог правильный, логический, но не быстрый. К тому же Россия не мать ему; не наша кровь течет в его жилах: может ли он говорить о русских с таким чувством, как русский? Всего же более не люблю его за то, что он унижает Петра Великого (если посредственный французский писатель может унизить нашего славного монарха), говоря: «On lui a peut-être refusé avec raison le titre d'homme de Génie, puisque, en voulant former sa nation, il n'a su qu'imiter les aut res peuples» («Его, может быть, по справедливости не хотят назвать великим умом, ибо он, желая образовать народ свой, только что подражал другим народам»). Я слыхал такое мнение даже от русских и никогда не мог слышать без досады. Путь образования или просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: итак, надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами. Благоразумно ли искать, что сыскано? Лучше ли б было русским не строить кораблей, не образовать регулярного войска, не заводить академий, фабрик, для того что все это не русскими выдумано? Какой народ не перенимал у другого? И не должно ли сравняться, чтобы превзойти? «Однако ж, — говорят, — на что подражать рабски? на что перенимать вещи, совсем ненужные?» — «Какие же? Речь идет, думаю, о платье и бороде. Петр Великий одел нас по-немецки для того, что так удобнее; обрил нам бороды для того, что так и покойнее и приятнее. Длинное платье неловко, мешает ходить...» — «Но в нем теплее!..» — «У нас есть шубы...» — «Зачем же иметь два платья?..» — «Затем, что нет способа быть в одном на улице, где двадцать градусов мороза, и в комнате, где двадцать градусов тепла. Борода же принадлежит к состоянию дикого человека; не брить ее то же, что не стричь ногтей. Она закрывает от холоду только малую часть лица: сколько же неудобности летом, в сильный жар! Сколько неудобности и зимою носить на лице иней, снег и сосульки! Не лучше ли иметь муфту, которая греет не одну бороду, но все лицо? Избирать во всем лучшее — есть действие ума просвещенного, а Петр Великий хотел просветить ум во всех отношениях. Монарх объявил войну нашим старинным обыкновениям, во-первых, для того, что они были грубы, недостойны своего века; во-вторых, и для того, что они препятствовали введению других, еще важнейших и полезнейших иностранных новостей. Надлежало, так сказать, свернуть голову закоренелому русскому упрямству, чтобы сделать нас гибкими, способными учиться и перенимать. Если бы Петр родился государем какого-нибудь острова, удаленного от всякого сообщения с другими государствами, то он в природном великом уме своем нашел бы источник полезных изобретении и новостей для блага подданных, но, рожденный в Европе, где цвели уже искусства и науки во всех землях, кроме Русской, он должен был только разорвать завесу, которая скрывала от нас успехи разума человеческого, и сказать нам: «Смотрите; сравняйтесь с ними и потом, если можете, превзойдите их!» Немцы, французы, англичане были впереди русских по крайней мере шестью веками; Петр двинул нас своею мощною рукою, и мы в несколько лет почти догнали их. Все жалкие иеремиады об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиогномии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как брадатые предки наши: тем лучше! Грубость наружная и внутренняя, невежество, праздность, скука были их долею в самом высшем состоянии, — для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям. Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами… Но сколько трудов стоило монарху победить наше упорство в невежестве! Следственно, русские не расположены, не готовы были просвещаться. При царе Алексее Михайловиче жили многие иностранцы в Москве, но не имели никакого влияния на русских, не имев с ними почти никакого обхождения. Молодые люди, тогдашние франты, катались иногда в санях по Немецкой слободе и за то считались вольнодумцами. Одна только ревностная, деятельная воля и беспредельная власть царя русского могла произвести такую внезапную, быструю перемену. Сообщение наше с другими европейскими землями было очень несвободно и затруднительно; их просвещение могло действовать на Россию только слабо, и в два века по естественному, непринужденному ходу вещей едва ли сделалось бы то, что государь наш сделал в двадцать лет. Как Спарта без Ликурга, так Россия без Петра не могла бы прославиться.
Текст № 2
Н.М. Карамзин «История государства Российского».ПРЕДИСЛОВИЕ История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего. Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие. Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества... История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая Царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим… Если всякая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная. Истинный Космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы - красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами. Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее.Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних. Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые, ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверский, столь знаменитый великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно государствование Иоанна III есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище. Лучи его славы падают на колыбель Петра - и между сими двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественных Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона, Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание. Знаю, что битвы нашего Удельного междоусобия, гремящие без умолку в пространстве пяти веков, маловажны для разума; что сей предмет не богат ни мыслями для Прагматика, ни красотами для живописца; но История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный мир… Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих - тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?.. Так я мыслил, и писал об Игорях, о Всеволодах, как современник, смотря на них в тусклое зеркало древней Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых, целых образов представлял единственно тени, в отрывках, то не моя вина: я не мог дополнять Летописи! … Как Естественная, так и Гражданская История не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло. Но История, говорят, наполнена ложью: скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примес лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях. Тем взыскательнее и строже Критика; тем непозволительнее Историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных Читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах. Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? порядок, ясность, сила, живопись… Доселе Древние служат нам образцами. Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное! Знание всех Прав на свете, ученость Немецкая, остроумие Вольтерово, ни самое глубокомыслие Макиавелево в Историке не заменяют таланта изображать действия. Англичане славятся Юмом, Немцы Иоанном Мюллером, и справедливо… Искусное повествование есть долг бытописателя, а хорошая отдельная мысль - дар: читатель требует первого и благодарит за второе, когда уже требование его исполнено… Чувство: мы, наше оживляет повествование - и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в Историке, так любовь к отечеству даст его кисти жар, силу, прелесть. Где нет любви, нет и души. Обращаюсь к труду моему. Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках: искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер Летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого. Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают. Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком-то Князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею… Читатель заметит, что описываю деяния не врознь, по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти. Историк не Летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний: может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место. Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы Древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности, однако ж необходимая! Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены Критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено - надобно вооружиться терпением… С XV века уже менее выписываю: источники размножаются и делаются яснее. Муж ученый и славный, Шлецер, сказал, что наша История имеет пять главных периодов; что Россия от 862 года до Святополка должна быть названа рождающеюся…, от Ярослава до Моголов разделенною…, от Батыя до Иоанна угнетенною…, от Иоанна до Петра Великого победоносною…, от Петра до Екатерины II процветающею. Сия мысль кажется мне более остроумною, нежели основательною. 1) Век Св. Владимира был уже веком могущества и славы, а не рождения. 2) Государство делилось и прежде 1015 года. 3) Если по внутреннему состоянию и внешним действиям России надобно означать периоды, то можно ли смешать в один время Великого Князя Димитрия Александровича и Донского, безмолвное рабство с победою и славою? 4) Век Самозванцев ознаменован более злосчастием, нежели победою. Гораздо лучше, истиннее, скромнее история наша делится на древнейшую от Рюрика до Иоанна III, на среднюю от Иоанна до Петра, и новую от Петра до Александра. Система Уделов была характером первой эпохи, единовластие - второй, изменение гражданских обычаев - третьей… С охотою и ревностию посвятив двенадцать лет, и лучшее время моей жизни, на сочинение сих осьми или девяти Томов, могу по слабости желать хвалы и бояться осуждения; но смею сказать, что это для меня не главное. Одно славолюбие не могло бы дать мне твердости постоянной, долговременной, необходимой в таком деле, если бы не находил я истинного удовольствия в самом труде и не имел надежды быть полезным, то есть, сделать Российскую Историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей. Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия... по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!
Н.М. Карамзин «История Государства Российского»
Т. 8. Из главы III.
Он любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей; играл, так сказать, милостями и опалами; умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы доказывать свою независимость… и не знал, что государь, истинно независимый, есть только государь добродетельный…
Н.М. Карамзин «История Государства Российского».
Т. 9. Из главы I. Продолжение царствования Иоанна Грозного.
1560-1567.
Иоанн родился с пылкими страстями, с воображением сильным, с умом еще более острым, нежели твердым или основательным. Худое воспитание, испортив в нем естественные склонности, оставило ему способ к исправлению в одной Вере: ибо самые дерзкие развратители Царей не дерзали тогда касаться сего святого чувства…
Н.М. Карамзин «История Государства Российского».
Т. 9. Из главы IV. Продолжение царствования Иоанна Грозного.
1572-1577.
Иоанн въехал в Москву с торжеством и славою. Все ему благоприятствовало. Бедствия, опасности и враги исчезли. Смертоносные болезни и голод прекратились в России. Хан смирился. Султан уже не мыслил о войне с нами. Литва, Польша, сиротствуя без Короля, нелицемерно искали Иоанновой дружбы. Швеция не имела ни сил, ни устройства…
Беспримерными ужасами тиранства испытав неизменную верность народа; не видя ни тени сопротивления, ни тени опасностей для мучительства; истребив гордых, самовластных друзей Адашева, главных сподвижников своего доброго Царствования; передав их знатность и богатство сановникам новым, безмолвным, ему угодным: Иоанн, к внезапной радости подданных, вдруг уничтожил ненавистную опричнину, которая, служа рукою для губителя, семь лет терзала внутренность Государства…