Родословная Владимира Ильича Ульянова (Ленина) 10 глава




Когда одна страна завоевывает другую, когда и Российская империя завоевывала Среднюю Азию, как там ее ни осуждай, ясна была цель, которой не скрывали и сами завоеватели. Многие манифесты (или какие‑то там воззвания) так и начинались: «Стремясь к дальнейшему расширению пределов Российской империи…» Итак, когда одна страна завоевывает другую и устанавливает там жестокий оккупационный режим, дабы подавить сопротивление населения и удержать эту завоеванную страну под своей властью, там преследуется хоть и неблаговидная, но понятная цель: присоединить к метрополии завоеванную страну.

Но вот Россию завоевала группа, кучка людей. Эти люди тотчас ввели в стране жесточайший оккупационный режим, какого ни в какие века не знала история человечества. Этот режим они ввели, чтобы удержаться у власти. Подавлять все и вся и удержаться у власти. Они видели, что практически все население против них, кроме узкого слоя «передовых» рабочих, то есть несколько десятых процента населения России, и все же давили, резали, стреляли, морили голодом, насильничали как могли, чтобы удержать эту страну в своих руках. Зачем? Ради чего? С какой целью? Ради того, чтобы осуществить в завоеванной стране свои политические принципы. Всеобщий учет и контроль производимых продуктов, государственную монополию на все виды товаров и их распределение по своему усмотрению. И это было бы полбеды. Но из углубленного прочтения Ленина узнаем, что эти учет и распределение, в свою очередь, являются средством, а не целью. Средством к тому, чтобы осуществить всеобщую трудовую повинность в стране, то есть заставить людей принудительно трудиться, заставить их подчиняться воле одного человека – руководителя, диктатора, то есть средством к тому, чтобы все население страны превратить в единый послушный механизм.

«Организация учета, превращение всего государственного экономического механизма в единую крупную машину, в хозяйственный организм, работающий так, чтобы сотни миллионов людей руководились одним планом, – вот та гигантская организационная задача, которая легла на наши плечи».

Но тогда возникает вопрос: зачем? Хорошо, допустим, что у Ленина это объяснено.

«Если мы взяли все дело в руки одной большевистской партии, то мы брали его на себя, будучи убеждены, что революция зреет во всех странах, и, в конце концов… какие бы трудности мы ни переживали, какие бы поражения нам ни были суждены, международная социалистическая революция придет…» «Наша отсталость двинула нас вперед, и мы погибнем, если не сумеем удержаться до тех пор, пока мы не встретим мощную поддержку со стороны восставших рабочих других стран».

«А пока там, на Западе, революция зреет, хотя она зреет теперь быстрее, чем вчера, наша задача только такая: мы, являющиеся отрядом, оказавшимся впереди, вопреки нашей слабости должны все делать, всякий шанс использовать, чтобы удержаться на завоеванных позициях… остаться на своем посту, как социалистическому отряду, отколовшемуся в силу событий от рядов социалистической армии и вынужденному переждать, пока социалистическая революция в других страдах подойдет на помощь».

«Мы не знаем, никто не знает, может быть, – это вполне возможно, – она победит через несколько недель, даже через несколько дней… и когда она начнется, конечно, не будут нас мучить наши сомнения, не будет вопросов о революционной войне, а будет одно сплошное триумфальное шествие». (Стр. 16.) Итак, допустим, что с недели на неделю ждали мировую революцию и тогда надеялись триумфальным шествием пройти по всему миру, хотя это предположение говорит больше не о гениальности, а о слепоте и фанатизме. Но опять возникает вопрос: ради чего, зачем и что принести всем народам? Да то же самое: всеобщий учет, контроль за распределением продуктов. Всеобщую трудовую повинность.

Подчинение миллионов (а тогда уже миллиардов) людей единому плану, единой воле, единому руководителю с диктаторскими полномочиями.

Зачем? Ради чего? Зачем живых, инициативных, самодеятельных людей превращать в единый, послушный, но зато безмозглый государственный механизм, весь подчиняющийся нажатию одной кнопки?

Допустим, что – банальная идея мирового господства, осуществленная не путем походов Юлия Цезаря, Александра Македонского или Наполеона, но путем хитрой отмычки так называемой классовой борьбы и натравливания в каждой стране одной части населения на другую. («Речь идет не о нашей борьбе с войском, а о борьбе одной части войска с другой». – Ленин.) Допустим, что это банальная идея мирового господства. Но для кого? Чье господство?

Желание римского императора господствовать над миром чудовищно, но понятно так же, как любой другой могущественной нации. Но здесь‑то чье господство? Неужели только свое? Или своей группы? Но ведь остается пять‑шесть лет жизни… Ну пусть Сталин потом господствовал тридцать лет, но все равно, неужели ради этого надо потрошить народы, истреблять физически лучшую часть каждого народа, морить его голодом, держать в тюрьмах и лагерях, загонять в колхозы, лишив земли, лишив заинтересованности в труде, не говоря уже о поэзии труда, о его радостях, хотя и сопряженных с тяжестью. Труд есть труд. Всякий труд тяжек и связан с потом. Но все же когда он – трудовая повинность, он тяжек стократ.

А еще удивляюсь, как им, если бы даже и с благими (как им, может, казалось) целями, как им не жалко было пускать на распыл, а фактически убить и сожрать на перепутье к своим высоким всемирным целям такую страну, какой была Россия, и такой народ, каким был русский народ? Может быть, и можно потом восстановить храмы и дворцы, вырастить леса, очистить реки, можно не пожалеть даже об опустошенных выеденных недрах, но невозможно восстановить уничтоженный генетический фонд народа, который только еще приходил в движение, только еще начинал раскрывать свои резервы, только еще расцветал. Никто и никогда не вернет народу его уничтоженного генетического фонда, ушедшего в хлюпающие грязью, поспешно вырытые рвы, куда положили десятки миллионов лучших, по выбору, по генетическому именно отбору россиян. Чем больше будет проходить времени, тем больше будет сказываться на отечественной культуре зияющая брешь, эти перерубленные национальные корни, тем сильнее будет зарастать и захламляться отечественная нива чуждыми растениями, мелкотравчатой шушерой вместо поднебесных гигантов, о возможном росте и характере которых мы теперь не можем и гадать, потому что они не прорастут и не вырастут никогда, они погублены даже и не в зародышах, а в поколениях, которые бы еще только предшествовали им.

Но вот не будут предшествовать, ибо убиты, расстреляны, уморены голодом, закопаны в землю.

Гены уходят в землю, и через два‑три десятилетия не рождаются и не формируются новые Толстые, Мусоргские, Пушкины, Гоголи, Тургеневы, Аксаковы, Крыловы, Тютчевы, Феты, Пироговы, Некрасовы, Бородины, Римские‑Корсаковы, Гумилевы, Цветаевы, Рахманиновы, Неждановы, Вернадские, Суриковы, Третьяковы, Нахимовы, Яблочкины, Тимирязевы, Докучаевы, Поленовы, Лобачевские, Станиславские и десятки и сотни им подобных. Списки можете продолжить сами…

Простое порабощение лишает народ цветения, полнокровного роста и духовной жизни в настоящее время. Геноцид, особенно такой тотальный, какой проводился в течение целых десятилетий в России, лишает народ цветения, полнокровной жизни и духовного роста в будущем, а особенно в отдаленном. Генетический урон невосполним, и это есть самое печальное последствие того явления, которое мы, захлебываясь от восторга, именуем Великой Октябрьской социалистической революцией.

Власть большевиками была взята в конце 1917 года, а в 1918 году началось беспощадное и кровавое воплощение в жизнь утопической теории мировой революции и построение коммунизма. Но сначала надо было укрепиться у власти. Очень скоро большевики поняли, что все население страны практически против них. Был даже, говорят, момент, когда Ленин, бесчувственный, словно робот, целенаправленный, как узкий луч лазера, Ленин и тот дрогнул и сказал будто бы вслух: пора уходить.

Однако его сообщники, и в первую очередь Троцкий и Свердлов, сказали, что ни в коем случае уходить нельзя.

– А тогда что же?

– Террор.

Террор без суда и следствия. Стрелять на месте во всех городах страны, стрелять сотнями, тысячами, стрелять, пока они не опомнились.

Подавить страну страхом, залить кровью, завалить трупами, скормить ее вшам, выморить тифом и голодом, но любой ценой удержаться.

Ленин воспринял эту моральную поддержку своих сообщников и сам возглавил этот террор, назначив председателем ВЧК приблудного поляка Дзержинского, который не любил Россию так же, как и вождь пролетариата. Ленина однажды предостерегли: «Может начаться гражданская война…» «– Чего вы боитесь? Речь идет не о нашей борьбе с войском, а о борьбе одной части войска с другой».

Началась самая кровавая, самая жуткая страница российской истории. Тогда‑то Владимир Ильич и бросил крылатую фразу: пусть 90 % русского народа погибнет, лишь бы 10 % дожили до мировой революции.

Тогда‑то заместитель Дзержинского Лацис (который тоже не обязан был любить Россию) опубликовал в газетке «Красный террор» 1 ноября 1918 года своеобразную инструкцию всем своим подчиненным:

«Мы не ведем войны против отдельных лиц, – писал Лацис, – мы истребляем буржуазию как класс… Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы ему должны предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и „сущность красного террора“. Требуется не наказание, а уничтожение их».

Между прочим, курьез, что под эти вопросы (происхождение, воспитание, образование, профессия) лучше всех подходил для расстрела без суда и следствия сам Владимир Ильич!

Тогда‑то обратился Патриарх Московский и всея Руси Тихон с посланием Совету Народных Комиссаров. Десятилетиями оно было недоступно русским людям, да и сейчас еще редко где можно его прочитать, поэтому злоупотребим читательским терпением и перепишем его целиком, подивившись силе духа, мужеству и мудрости ныне прославленного церковью святого Тихона.

13/26 окт. 1918.

ПОСЛАНИЕ ПАТРИАРХА ТИХОНА СОВЕТУ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ «Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52)

Это пророчество Спасителя обращаем Мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя «народными» комиссарами. Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды.

Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. 7, 9‑10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир «без аннексий и контрибуций».

От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались обнародовать полностью? Вместо аннексий и контрибуций великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена, и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото.

Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались.

Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения. Вы угасили в сердцах воодушевлявшее их сознание, что «больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за друга своя» (Ин. 15, 13). Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что, когда дело касается защиты отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями.

Отказавшись защитить Родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска. Против кого вы их ведете?

Вы разделили весь народ на враждующие между собою станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции.

Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чем‑либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виноваты, а взяты лишь в качестве «заложников», этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем невинных, а просто по огульному обвинению в какой‑то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности».

Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения – напутствия Св. Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения.

Не есть ли все это верх бесцельной жестокости со стороны тех, которые выдают себя благодетелями человечества и будто бы сами когдато много потерпели от жестоких властей.

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братскою кровью: прикрываясь различными названиями – контрибуций, реквизиций и национализаций, – вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом, под именем «кулаков», стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.

Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.

Вы обещали свободу…

Великое благо – свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой‑то свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно. Это ли свобода, когда никто без особого разрешения не может произвести себе пропитание, нанять квартиру, когда семьи, а иногда население целых домов, выселяются, а имущество выкидывается на улицу, и когда граждане искусственно разделены на разряды, из которых некоторые отданы на голод и разграбление? Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди? Уже заплатили своею кровью мученичества многие смелые церковные проповедники; голос общественного и государственного осуждения и обличения заглушен; печать, кроме узкобольшевистской, задушена совершенно.

Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль – это священное достояние всего верующего народа. Вы разрушаете исконную форму церковной общины – приход, уничтожаете братства и другие церковно – благотворительные просветительные учреждения, разгоняете церковно‑епархиальные собрания, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной Церкви.

Выбрасывая из школ священные изображения и запрещая учить в школах детей вере, вы лишаете их необходимой для православного воспитания духовной пищи.

«И что еще скажу. Недостанет мне времени» (Евр. XI, 32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину нашу. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Все это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя. Сбываются слова пророка – «Ноги их будут ко злу и они спешат на пролитие невинной крови, мысли их – мысли нечестивые, опустошения и гибель на стезях их» (Ис. 59, 7).

Мы знаем, что Наши обличения вызовут в вас только злобу и негодование и что вы будете искать в них лишь повода для обвинения Нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости Наших обличений.

Не Наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, а для злых» (Рим. XIII, 34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лук. XI, 51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. XXVI, 52).

Патриарх Московский и всея России ТИХОН

Мы иногда думаем, спрашиваем сами себя, как отнеслись бы к большевикам, к их властвованию в России, к террору и голоду, к беспощадному насилию, с одной стороны, и к полному бесправию – с другой, к ограблению, к концентрационным лагерям, к уничтожению целых слоев российского населения, одним словом – к большевикам, ну, скажем, Толстой, Чехов, Герцен, Некрасов, Достоевский? Не знаем, хоть не трудно предположить. Реакция на большевиков со стороны Бунина, Куприна, Ив. Шмелева (берем замечательных русских писателей того же уровня), равно как Шаляпина и Рахманинова, нам известна. Но про покойных наших классиков ничего не можем сказать, можно только предполагать. Но вот – Короленко. Не реакционер какой‑нибудь (с точки зрения большевиков), не монархист, не черносотенец, но сам почти что революционер. Социалист, демократ (нарочно ставлю эти слова через запятую, иначе получилось бы социал‑демократ, а это уже другое; социал‑демократ – это уже принадлежность к организации, а социалист и демократ просто гражданская позиция). Находился в царской ссылке, только еще дальше, чем Владимир Ильич, – в Якутии. Казалось, уж он то должен был бы приветствовать революцию.

В отличие от Чехова, Достоевского, Толстого, Герцена, Некрасова Короленко четыре года жил при большевиках, все увидел, все понял, так что его свидетельства крайне драгоценны. В эти годы он оказался в своей родной Полтаве, вблизи Миргорода, Сорочинцев, вблизи Диканьки. Что может быть мирнее, идилличнее этих мест?

В 1920 году к Короленко приезжает Луначарский, прощупать, чем дышит славный и популярный писатель, страдалец за правду народную. Чтобы узнать настроение Короленко подробнее и документировано, Луначарский уговорил Короленко писать ему письма с твердым обещанием эти письма опубликовать. О Короленко он потом выразился так: «Эти „праведники“ (вот уж и слово „праведник“ превратилось в бранное, уничижительное, презрительное слово! – В. С.) в ужасе от того, что наши руки обагрены кровью». Ни одно письмо опубликовано не было, но достоверно известно, что Ленин эти письма читал. Вскоре к Короленко приехала группа врачей «лечить простуду». В 1921 году, на 68‑м году жизни, Владимира Галактионовича не стало.

Но письма его не пропали. Они были изданы в 1922 году в Париже, а теперь переизданы и у нас. Более того, недавно вышла книжка, составленная П. И. Негретовым, под редакцией А. В. Храбровицкого «Короленко в годы революции и гражданской войны. 1917–1921». Она составлена из дневниковых записей, из писем родным и близким, из комментариев, приложений, всего 450 страниц. Извлечем оттуда фразы, предложения, строки, абзацы, в которых писатель так или иначе оценивает большевиков и их действия. Итак, извлечения.

1917. 6 марта. «Речь с балкона театра на митинге в Полтаве:

„Монарх уходит – Россия остается… Будем же едины… враг еще на нашей земле… Нужно быть снисходительным к тем слугам старого режима, которые вредить уже не могут… Пусть же будет ответственность по суду, но не нужно насилий и мести“».

26 октября. «Большевистская агитация с одной стороны разрушает боеспособность, агитирует против наступления и затем пользуется чувствами, которые в армии вызывают наши позорные поражения, и объясняет неудачи изменой буржуев‑офицеров. Ловко, но подло».

1 ноября. «Статья „Опять цензура“ в связи с введением в Полтаве цензуры».

«Мне сообщили, что в Совете можно говорить все что угодно. Не советовали только упоминать слово „родина“. Большевики уже так нашкодили эту темную массу на „интернациональный“ лад, что слово „родина“ действует на нее, как красное сукно на быков».

2 ноября. «Я заявляю, что не признаю вашей власти и обращаюсь к вам с братским призывом: остановитесь! Не идите дальше по этому пути гибельного разъединения… по пути смерти. Не обманывайте же граждан, солдат и народ. Никто, кроме вас, не покушается на свободу в нашем крае».

13 ноября. «Трагедия России идет своей дорогой. Куда?

Большевики победили в Москве и Петрограде. Ленин и Троцкий идут к насаждению социалистического строя посредством штыков и революционных чиновников… Во время борьбы ленинский народ производил отвратительные мрачные жестокости. Арестованных после сдачи оружия юнкеров вели в крепость, но по дороге останавливали, ставили у стен и расстреливали и кидали в воду. Это, к сожалению, точные рассказы очевидцев. С арестованными обращаются с варварской жестокостью…»

18 ноября. «Газета „Полтавский день“ вышла с белыми страницами, на которых вместо обычного текста красовалась одна только фраза: „Редакция протестует против воскрешения политической цензуры“…

Я спрашиваю: по какому праву это сделано и в чьих интересах?

Ответ ясен: без всякого права и в интересах узкопартийных и односторонних… Это просто попытка одной партии наложить печать молчания на остальные, инакомыслящие и не разделяющие ее ожиданий».

(Оказывается, Мясников (Мясникян), видный большевик и партийный деятель, обращался к Ленину: «У нас куча безобразий и злоупотреблений: нужна свобода печати их разоблачать».

Ленин в личном письме Мясникову ответил: «Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем». (Т. 44, стр. 79.) «С зловещей печатью Каина на челе нельзя оставаться надолго вождями народа; плод той победы: убивающее партию негодование всего человечного в стране».

Большевики, кстати сказать, это поняли и поэтому стремились к уничтожению именно всего человечного. – В. С.)

3 декабря. «Вы торжествуете победу, но эта победа гибельная для победившей с вами части народа, гибельная, быть может, и для всего русского народа в целом».

«Власть, основанная на ложной идее, обречена на гибель от собственного произвола.

Берегитесь же! Ваша победа – не победа. Русская литература, и притом вся она… не с вами, а против вас».

19 января 1918 г. «Вступление в Полтаву большевистских эшелонов под командованием Муравьева».

26 января. «У нас тут орудует теперь некий загадочный Валленштейн, именуемый Муравьевым… Он разрешил вопрос о „власти“ и „дисциплине“… „Нам говорят: судите, но не казните. Отвечаю: буду казнить, но не судить“».

«…Ленин, приславший одобрение его методам в решении социальных проблем…»

6 февраля. «Мирная манифестация за Учредительное собрание 5 января расстреляна большевиками… Одному латышу‑красногвардейцу сказали:

– Зачем вы убиваете рабочих?

– Рабочим было приказано сидеть дома».

21 июля. «Известие о расстреле Николая II негодяями‑красногвардейцами».

11 августа. «Насилия покрываются термином „принудительных мер“, а произвол толкуется в смысле осуществления пролетарской диктатуры».

5 ноября. «Что делается в русских столицах – всем известно.

Жизнь Петрограда и Москвы замирает. На улицах, уже порастающих травой, можно видеть по нескольку дней неубранные трупы лошадей.

Трупы людей, умерших с голоду, убираются быстрее. Не нужно много воображения, чтобы представить себе, что при этих условиях происходит с детьми… Дети в Петрограде вымирают сотнями – это ужасная истина».

13 ноября. «То, что большевизм преследует так ожесточенно независимое слово – глубоко знаменательно и симптоматично… Он говорит: только тот, кто признает и прославит меня, имеет право на существование. Подчинитесь или погибнете».

1919. «О расправе с пленными белогвардейцами: их связали, положили на рельсы и пустили на них паровоз».

Февраль‑март. «До революции мы были готовы пробудить общественное мнение всей России и Европы из‑за одного человека для смягчения его участи (очевидно, Короленко имеет в виду дело Дрейфуса и дело Бейлиса. – В. С.), а теперь расстреливают массу ни в чем не повинных людей».

13 марта. «Такого кризиса еще не бывало. Большевики вообще считают свободу печати „либеральным предрассудком“. Вся независимая печать закрыта сплошь».

15 марта. «Банковские служащие получили опросные листки.

Среди вопросов есть и такой: к какой партии принадлежит опрашиваемый. Если беспартийный, то какой партии больше всего сочувствует… Отказ отвечать на эти вопросы влечет за собой… предание суду революционного трибунала».

21 марта. «Среди большевиков – много евреев и евреек. И черта их – крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает. Наглости много и у не‑евреев. Но особенно она кидается в глаза в этом национальном облике».

29 марта. «Вчера прибежала жена Вас. Алексеевича Муромцева… Он с утра ушел и домой не возвращался… В семье отчаяние… „Папу выбросили на свалку“, – говорит сынишка. На свалке порой находят раздетые трупы. Дети знают об этом…» Разговор с заместителем начальника ЧК Украины о массовых бессудных расстрелах.

«– Товарищ Короленко, но ведь это на благо народа! – и пытливо смотрит на меня».

3 апреля. «В повстанческом движении заметна ненависть к коммунизму и… юдофобство».

4 апреля. «Это популярное теперь среди родственников арестованных имя „Товарищ Роза“ – следователь. Это молодая девушка, еврейка. Недурна собой, только не совсем приятное выражение губ. На поясе у нее револьвер в кобуре…» После 6 апреля. «6 апреля настоящего года в Полтаве расстреляно 8 человек по простому постановлению ЧК. Об этом даже не было известно ни Совету, ни Исполнительному комитету. Даже Чрезвычайная Комиссия была не в полном составе (Председатель отсутствовал). Это показывает, с какой легкостью у нас теперь относятся к вопросу о человеческой жизни.

Должен прибавить, что обстановка этих казней была ужасна.

Между другими казнили Девченка. Он был болен. Его привезли на кладбище, положили на доску, перекинутую над готовой могилой, и пристрелили лежачего, после чего сбросили в яму. Других… сажали на такую же доску. Это вызвало своеобразную просьбу заключенных: они просят, чтобы их хоть казнили по‑старому: позволяли бы исповедоваться, попрощаться с близкими или хоть написать предсмертные письма…

…Страшное зло данной минуты – неопределенность права и обязанностей. Никто не знает, кто его может арестовать и за что…» (Как тут при поиске Владимиром Галактионовичем прав и обязанностей не вспомнить слова Н. Я. Мандельштам: «Смешно подходить к нашей эпохе с точки зрения римского права, наполеоновского кодекса и тому подобных установлений правовой мысли… Людей снимали пластами, по категориям (возраст тоже принимался во внимание…)» Май‑июнь. «Непрерывные хлопоты и посещения трибунала, Чрезвычайной Комиссии, штаба. Письма и телеграммы Раковскому».

4 мая. «Пишет X. Г. Раковскому. „Я не могу представить себе такого положения, где я мог бы оставаться зрителем таких происшествий и не сделать попытки вмешаться. Теперь писать для печати мне негде.

Приходится поневоле говорить о частных случаях, превратиться в ходатая. Но отказаться от вмешательства в окружающую жизнь, хотя бы в ее частностях, я не могу, где бы я ни находился“».

Полтава, 5 мая. «Короленко заболел нервным потрясением.

Консилиум врачей признал положение писателя очень серьезным.

Президиум ЦИКа отправил Губисполкому в Полтаву телеграмму с предложением принять меры ограждения для полного спокойствия В. Г. Короленко и его семьи» (т. е. домашний арест. – В. С.).



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-11-01 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: