Современные исследования
Сегодня известно, что сновидения видят только высшие животные. Хладнокровные животные (рыбы, рептилии) никогда не видят снов, но их нервная система восстанавливается на протяжении всей их жизни (постоянный нейрогенез), у них происходит обновление нейронов, как и всех других, более «примитивных» клеток организма. Следовательно, они ограничены врожденными инстинктами и не могут получать и сохранять полученные знания, т. е. не способны вырабатывать условные рефлексы... а также извлекать пользу из психотерапии — в отличие от котов, собак,
лошадей... и дельфинов (которые, в частности, демонстрируют особенность спать только одним полушарием!). Во время сна животное становится особенно уязвимым:
оно временно становится слепым, почти что глухим и парализованным. Тогда не удивительно, что сновидение прежде всего предполагает чувство безопасности. Так, коровы спят почти в три раза больше в стойле, чем на лугу! И крупные хищники, уверенные в себе, позволяют себе видеть сновидения на протяжении 40 % времени, когда они спят, тогда как бедные загнанные животные не смеют посвятить
сновидению более, чем 5 % времени. Человек видит сновидения в среднем до 20 % времени сна, или приблизительно 100 минут каждую ночь — и это не зависит от того, помнит ли он об этом или не помнит. Известно, что все видят сны, но через 8 минут после пробуждения уже 95 % сновидений забывается!
Плод видит сновидения в матке начиная с седьмого месяца беременности (следовательно, до того, как имеются сознательные воспоминания, «подвергнутые цензуре» и вытесненные, — как полагал Фрейд). Новорожденные продолжают строить свой мозг на протяжении 60 % времени. Кстати, беременная женщина проводит вдвое больше времени в сновидениях, «сопровождая» тем самым нейрогенез своего ребенка. Нельзя исключить, что часть ее сновидений служит бессознательной передаче некоторого опыта ее жизни,
участвуя в знаменитой «наследственности приобретенного характера» — которая передается не через гены (расположенные в ядрах клетки), но посредством митохондрий цитоплазмы, а также благодаря записи информации в мозгу во время парадоксального сна (Гингер, 1987).
Третье состояние
Сегодня известно, что мы можем пребывать в трех состояниях: бодрствование, сон и сновидение. Сновидение, которое иногда называют «парадоксальным сном»,
отличается как от сна, так и от бодрствования. Сновидение требует большой активности мозга: так, 2/3 правого полушария активированы на уровне гипоталамуса (потребности),
лимбической системы (эмоции и память), кортикального уровня (образы) и фронтальных отделов (синтез, проекты, видение) — тогда как связь с левым полушарием
(рациональный вербальный анализ и логический контроль) редуцирована до минимума. Однако во время сна, не сопровождаемого сновидениями, взаимосвязь (через мозолистое тело) между двумя полушариями продолжается.
Именно во время сновидения закрепляются наши воспоминания, а именно те, которые заряжены эмоциями и наполнены важным жизненным опытом (положительным
и отрицательным). Запоминание сложных сведений, полученных на протяжении дня, преимущественно происходит в течение первого часа сна. Во время сновидения мозг активно работает: он потребляет столько же глюкозы, сколько в период бодрствования, что объясняет, в частности, почему во время сновидений люди худеют.
Крыса, лишенная сновидений, значительно утрачивает способность к обучению. То же самое справедливо в отношении пациентов, подвергавшихся в течение длительного
времени лечению нейролептиками и антидепрессантами, так как последние сокращают, или даже вовсе ликвидируют, время сновидений. Кажется, будто длительная депривация сновидений вызывает появление компенсаторного делирия, имеющего агрессивный или сексуальный характер, а также булемических тенденций.
В настоящее время известно, что физиологическое сексуальное возбуждение предшествует любому сновидению (примерно 2 минуты) в любом возрасте, у обоих полов, и независимо от содержания самого сновидения (в противоположность тому, что предполагал Фрейд).
Одна из функций сновидения состоит в ежедневной ревизии нашей генетической программы и в ее индивидуальной корректировке после прожитого дня — уже упоминавшаяся гипотеза Жюве о «генетическом репрограммировании». Это также момент, когда происходит поддержание нейрональной сети, восстановление нарушенной циркуляции, точно так же как каждую ночь незаметно поддерживается подземная сеть коммуникаций в столичном метро!
Итак, сновидение выполняет две противоположные, но дополняющие друг друга функции:
- Оно является «пуповиной особи» — которая нас питает, связывает с нашими корнями и придает большую значимость функциям выживания (агрессивности
и сексуальности): коты видят во сне охоту и нападение, тогда как мыши видят сны о бегстве! А ЛЮДИ о сексуальности!.. Добавим, что даже эскимосы видят змей — хотя змеи вовсе не водятся при таком климате (это подтверждает юнговский
тезис об архетипах). Следовательно, сновидения играют роль «заслона против культуры» — ведь наше образование нередко противоречит нашим витальным побуждениям;
- Но одновременно сновидения являются важным фактором индивидуации (то, что отличает меня от моего ближнего), т. к. записывают мой уникальный опыт.
Сновидения позволяют интегрировать мою индивидуальную память с коллективной памятью, обеспечивая также существенную функцию синтеза врожденного и приобретенного. Если бы оказалось, что данная гипотеза совершенно согласуется с существующими исследованиями, то во время парадоксального сна в структуры мозга определенно должны были бы записываться, «заноситься в энграмму» воспоминания нашей долговременной памяти. В том случае, если мы хотим избежать «фиксации» психологических травм, их следует «стереть» до того, как они будут зарегистрированы, т. е. до наступления ближайшего периода сновидения — точно так же, как можно сразу же
стереть сообщение, написанное на экране компьютера, до того, как оно запомнилось на жестком диске (Гингер,1987).
«Служба срочной психологической помощи»
Мы лично проверили данную гипотезу и получили ее подтверждение на большом количестве случаев: срочное психотерапевтическое вмешательство, в данном случае
вмешательство до наступления первой ночи, помогает уменьшить драматизацию событий такого рода, как насилие, несчастный случай или агрессия, покушение, пожар, суицид близкого и т. д. Это происходит путем глубинного
выражения эмоции в климате, создаваемым сеансом терапии. В этом случае обычно заново проигрывают травматизирующую сцену в модифицированном виде, когда жертва
занимает активную позицию вместо того, чтобы быть заблокированной в «торможении действия» или оказаться бездейственной (Лабори, 1976). Представляется, что этот
метод позволяет приглушить душевное страдание, потому что непосредственная «экс-прессия» избавляет от длительной и прочной «им-прессии», или запечатления в глубинных структурах мозга. Жертвы затем связывают это событие, вызвавшее страдание, с выученной эмоцией, с умением держать дистанцию в качестве простого свидетеля происшествия.
Вот один из примеров: молодая женщина попадает в занос на горной дороге, ее машина несколько раз переворачивается и падает в овраг на глубину 20 метров. Автомобиль
разбился, но водителя, к счастью, выбросило, и она зацепилась за кусты. Она не пострадала, но сильно помутилась разумом вследствие шока: она подумала, что умерла!
Во время сеанса терапии — который состоялся спустя всего несколько часов после аварии — я не ограничился тем, что попросил ее рассказать об этом. Она мимически изобразила
это, она играла свои фантазии смерти, выкрикивая свой страх и свой гнев — чтоб уменьшить свое внутреннее напряжение путем его экс-прессии вовне; более того, я ей
предложил вообразить и воплотить различные активные роли по своему выбору: она решила «быть» автомобилем, намеренно прыгнуть в овраг, потом из него взлететь как
самолет и т. д. Эти игры дедраматизировали ситуацию и позволили ей выйти из роли жертвы, заключенной в автомобиль и лишенной всякой ответственности. После часа
«пережевывания» этой ситуации она перевела дух и обрела возможность смеяться сквозь слезы. На следующий день, когда она разговаривала с полицией по поводу места происшествия, ее показания были спокойными и точными, так что они с трудом могли поверить, что именно она была той, кто накануне летел в овраг!..
Мы выступаем за учреждение службы срочной психологической помощи — центра «SAMU-гештальта», куда можно обратиться без предварительной записи именно
в тот самый день, когда произошел несчастный случай, происшествие или покушение; здесь можно провести с «тепленьким» клиентом катарсическую работу и «измотать» его, разрядить и остудить до наступления сна.
Фрейд, Юнг... и другие
Фрейд полагал, что «сновидения обладают силой исцеления, утешения», а его последователь Ференци приписывал сновидениям «травмалитическую» роль: они призваны разрушать травмирующие впечатления, «переваривать» их, увлекая за собой в бессознательное. Особенно это верно для повторяющихся, «рецидивирующих» сновидений, цель которых состоит в постепенном стирании аффективного ореола, окружающего воспоминание о стрессовой ситуации.
Что касается Фрейда, сновидение у него часто представляет собой «невротический симптом», оно не является трансцендентным посланием свыше, а имманентным сообщением снизу, родом из «черного континента» бессознательных
влечений. Юнг придавал сновидению чрезвычайно высокое значение, приписывая ему не только психологические и биографические основания, но бессознательное восприятие культурных глубин, общих для всего человечества. Согласно Юнгу, сновидения непрерывно простираются как к прошлому, так и к будущему, сновидение не
прячет какое-нибудь вытесненное желание, но, напротив, выявляет содержание коллективного бессознательного и может даже приобретать эзотерическое значение.
А теперь посмотрим, как Перлз подходил к сновидению: «Всевозможные элементы сновидения, — говорит он, — являются элементами личности. Так как цель каждого из
нас состоит в том, чтобы стать здоровой личностью, т. е. единой, нам нужно собрать воедино различные фрагменты сновидения. Мы должны вновь обрести эти отброшенные
и фрагментированные элементы нашей личности и таким образом восстановить скрытый потенциал, который проявляется в сновидении [...].
В гештальттерапии мы не интерпретируем сновидения. Мы с ними делаем нечто куда более интересное. Вместо того, чтобы анализировать сновидение и заниматься его «вскрытием «, мы хотим вернуть его в жизнь. Способ, каким этого можно достигнуть, состоит в повторном переживании сновидения, как если бы оно разворачивалось
в настоящий момент. Вместо того чтобы рассказывать проиграйте его в настоящем, чтобы оно стало частью вассамих, которая в вас на самом деле содержится [...]. Если
вы хотите в одиночку работать со сновидением, запишите его, набросайте перечень, список всех его элементов, всех его деталей, а потом работайте с каждой, делаясь
каждой их них...» (из книги «Сновидения и бытие в гештальттерапии»)
Некоторые гештальтисты, такие как Изадор Фром, пошли намного дальше и рассматривали сновидение (особенно то, которое непосредственно предшествовало или
наступало сразу после сеанса терапии) не только как проекцию, но также как ретрофлексию, т. е. как серьезное нарушение границы-контакт между клиентом и терапевтом: спящий бессознательно говорит самому себе нечто, вместо того, чтобы открыто сказать это своему терапевту.
«Фактически, — говорит Фром, — пациент в терапии в общем-то знает, что если он вспомнит сновидение, его надо будет рассказать своему терапевту. Итак, я предполагаю,
что этим в некотором роде предопределяется содержание сновидения у пациента: это не просто сновидение, это сновидение, которое он расскажет своему терапевту. [...]...Другими словами "ретрофлексию" можно было бы назвать "цензурой" или "удержанием": пациент бессознательно рассказывает себе самому [...] то, что он не хотел бы или не может сказать терапевту».
Итак, Фром вновь вводит (более или менее явно) понятие переносах. «Перенос является «здесь и сейчас» проявлением тех чувств, которые существовали в прошлом [...]. Прелесть
переноса состоит в том, что позволяет ситуациям, незавершенным в прошлом — такими ситуациями занимается любая терапия, — разрешиться в настоящем [...]. Мы не
способствуем развитию переноса, как это обычно делается в психоанализе, исходя из их метода. Но если мы его не развиваем, это не означает, что мы его устраняем [...]. Было
бы абсурдным говорить, что мы не используем перенос [...]. Мы ставим вопросы, которые склоняют нашего пациента беспокоиться по поводу переноса и развязывать его».
Десять подходов к сновидению
Таким образом, небольшими шагами мы приходим к десяти терапевтическим аспектам сновидения — которые можно гармонично комбинировать и без предубеждения
использовать во благо клиенту и гештальтисту. Если Вы хотите, то можете заняться самостоятельно анализом своего сновидения.
1. Само по себе сновидение, независимо от того, будет ли оно использоваться в терапии, имеет — как мы видели — несколько естественных «терапевтических» функций, прежде всего это биологические функции адаптации и саморегуляции, которые,
впрочем, вовсе не обязательно предполагают сознательное припоминание сна: ревизия и прояснение нашего генетического имущества, ассимиляция опыта, индивидуация поведения (Жюве), постепенное разрешение травматических переживаний (Ференци). Таким образом, сновидение делает свою работу, даже если Вы с ним не работаете.
2. Даже простой вербальный пересказ сновидения сразу после пробуждения оказывается полезным, потому что он позволяет лучше осознать спонтанные ассоциации и способствует возможной дедраматизации.
3. Интерпретация сновидения с помощью ассоциаций, относящихся к его содержанию или к его форме, а также его символическая расшифровка (Фрейд) позволяет глубоко погрузиться в индивидуальное бессознательное.
4. Отсылка к универсальным символам, к коллективному бессознательному, к посланию, скрытому за символическим значением (Юнг), придавая трансперсональное
или духовное качество обычному сну, позволит подготовиться к грядущим событиям.
5. Сновидение можно разыграть в форме коллективной психодрамы (Морено), чтобы выявить некоторые из его аспектов и обогатить его реакциями различных протагонистов, играющих роль персонажей из сна клиента.
6. Группу можно использовать как резонатор или как «усиливающее эхо»; терапевт «доверяет» некоторые ключевые фразы сновидца разным членам группы — которые их затем (в конце работы) будут поочередно воспроизводить вслух (Анн Пейрон-Гингер).
7. Проработка сновидения (как проекции спящего — Перлз) побуждает к воссоединению различных аспектов индивида путем поочередного присвоения элементов сна, априорно разрозненных.
8. Проработка сновидения (как ретрофлексии — Фром) позволяет дополнить обмен терапевт/клиент, который является сердцевиной каждой психотерапии, особенно гештальтистской.
9. Сновидение, которое человек запомнил, можно рассматривать как незавершенный Гештальт (Гингер, Катрини): действительно, природой предусмотрено, что сновидение — внутренний процесс, следовательно, обычно находится вне сознания — точно
так же, как пищеварение. Если мы вдруг стали осознавать процесс пищеварения (тяжесть в желудке и т. д.), значит происходит что-то неладное, что-то не переваривается. Аналогично, если сновидение вдруг спонтанно вышло на уровень сознания во
время бодрствования, то это может быть сигналом, что нечто не «переварено». В этом случае — и исключительно в этом случае — сновидению надо уделить внимание и помочь клиенту завершить свою прерванную работу. Тогда клиенту можно было бы предложить пересказать сон в настоящем, а затем закончить на свой лад, взяв ответственность
на себя — потому что сновидение принадлежит ему — и показав его в форме монодрамы,
чтобы ликвидировать бессознательное психическое напряжение «незавершенной ситуации» и самому построить свое будущее. Катрини учитывает только совокупность эмоций при пробуждении, а не образы воспоминаний. Он работает над слиянием (конфлюенцией) сновидца с его эмоциями.
Со своей стороны, я возражаю против всякой несдержанной «погони за сновидением», которую я считаю насилием над бессознательным, (как будто ему не доверяют самому делать свою работу); и конечно
же я выступаю против всякого обвинения людей, «не видящих снов» (обычно подозреваемых в «вытеснении» и т. д.).
10. И наконец, сновидение может просто служить предлогом для работы, первым ходом, за которым сеанс пойдет своим чередом; тот терапевт, который прежде всего интересуется формой рассказа «здесь и сейчас» (тон голоса, ритм дыхания, жесты и позы,
реакции на терапевта и т. д.), а не его содержанием, может дойти до полного отрицания значимости содержания самого сновидения!
Итак, мы видим, что гештальттерапевт не упускает случая воспользоваться этой «королевской дорогой» (Фрейд), чередуя и комбинируя (и тем самым взаимно обогащая) разные подходы, упомянутые выше.