Глава седьмая Скала веры

Дорога из Мегиддо в Иерусалим заняла у них около четырех часов. Майкл утратил всякое ощущение времени и ничуть не удивился, обнаружив, что они прибыли к закату солнца. О Рахили они почти не говорили. Было неясно, то ли она пожертвовала собой, то ли погибла, чтобы преподать Майклу некий не вполне понятный урок, — а может, она таким образом решила от него избавиться.

Неужели явление Исмаила в их гостиничный номер случилось не далее как сегодня утром? С тех пор прои­зошло столько событий, что само воспоминание о них всех требовало массы усилий. Майкл напрочь утратил способ­ность отличать верный поступок от ошибочного. «Вер­ное», «ошибочное» — эти понятия перемешались, раста­яли в тумане; у него не оставалось времени размышлять над чем-либо более утонченным, чем вопросы выживания.

Но опасность грозила им не только со стороны Исма­ила. Ни у Майкла, ни у Сьюзен не было теперь ни документов, ни денег. Без этих вещей они не могли чувствовать себя в безопасности нигде, кроме Израиля, да и там рисковали привлечь внимание полиции. Нужно было вернуть хотя бы документы, и местом, где они с наиболь­шей вероятностью могли рассчитывать в этом отношении на удачу, был отель «Новый Иерусалим».

Ключ от номера как ни в чем не бывало лежал у Майкла в кармане, хотя он и не припоминал, чтобы клал его туда. Это спасало его от необходимости уговаривать гостиничного служителя впустить их обратно, что, учиты­вая их бродяжнический вид, могло оказаться не таким-то простым делом.

— Даже не знаю, — сказала Сьюзен, когда Майкл отворил дверь. — Сюда довольно рискованно возвра­щаться. Твой джип на тебя не зарегистрирован. А вдруг он принадлежит, скажем, каким-нибудь военным? Вдруг местная полиция его разыскивает и, когда мы за ним придем, установит за нами слежку?

Все это действительно было поводом для беспокойства, но на самом деле Сьюзен заговорила об этом, чтобы скрыть терзавший ее более существенный страх: именно этот номер был последним местопребыванием Исмаила.

— Останься здесь, а я войду осмотрюсь, — предло­жил Майкл.

Сьюзен покачала головой и вошла вслед за ним. Оба они испуганно вытаращились на пустую комнату, словно Дети на дом с привидениями. Номер выглядел совершенно безобидно. Даже кровать была застелена.

— Похоже, здесь побывала горничная, — вставил Майкл бессмысленную реплику.

Он видел, что Сьюзен пришлось сделать над собой усилие, чтобы обшарить комнату. Двигаясь быстро и ме­тодично, она ухватила свой рюкзак и принялась запихи­вать туда вещи: паспорт, бумажник, ключи от нанятого ими автомобиля. Секунду спустя она уже собрала все необходимое и приняла позу бегуна на высоком старте, схватив рюкзак, как футбольный мяч.

Майкл запихнул бумажник и паспорт в карман брюк. Он чувствовал себя измочаленным и выпотрошенным — иссушенным солнцем и ветром, грязным и помятым. Он мечтал о ванне, постели, чистой одежде. «Неужели чело­веческое сознание действительно устроено так, что ему вначале подавай обычные удобства, и лишь тогда оно сможет думать о чем-то более возвышенном?» Ответа на это он не знал, но чувствовал, что жить так дальше он сможет, только если категорически запретит себе думать о привычной жизни.

— Зубную щетку заберешь? — спросил он, протяги­вая руку к ручке двери в ванную.

— Не ходи туда, — резко сказала Сьюзен, и Майкл отпрянул.

Кошмарное воспоминание о бездонной пропасти на том месте, где должен был быть пол ванной, тут же перепол­нило все его существо. Как он мог забыть об этом, пусть даже на мгновение?

Он встряхнул головой и попятился от двери.

— Да, действительно. Идем.

Майкл решил было обратиться в посольство Соединенных Штатов — довольно-таки логичный выход для путешест­венников, попавших в переделку. Однако когда они сели в свой автомобиль, он вдруг обнаружил, что все глубже забирается в Старый Город. Он не испытывал ни герои­ческих устремлений, ни неуемного любопытства сыщика. Но среди того немногого, что Сьюзен сказала об их приключении в Армагеддоне, была одна фраза, которая никак не шла у него из головы: «Он утратил Свет. Он больше не может его видеть».

Оказывается, когда Рахиль шептала Сьюзен свои по­следние слова, как раз перед тем, как землетрясение поглотило бунгало, она произнесла именно это зашифро­ванное послание, явно предназначенное для него. В тече­ние нескольких часов Майкл размышлял, кого Рахиль имела в виду, Исмаила — или его самого. Ответ на это мог дать только один человек.

Движение на улицах было еще более оживленным, чем обычно, и прошло целых полчаса, пока они наконец не оказались у знакомой двери. Сьюзен постучала. На стук никто не вышел.

— Реббе! Это мы! Пожалуйста, отзовитесь! — крикнула Сьюзен.

Лишь спустя несколько минут дверь отворилась и на пороге возник молодой человек, чьи пейсы и нестриженная борода выдавали в нем члена одной из тех многих орто­доксальных сект, что скрываются в каждом уголке Ев­рейского Квартала. Он с плохо скрываемым раздражением уставился на Сьюзен, стоявшую перед ним с непокрытой головой, в разорванной и испачканной блузе.

— Соломон Кельнер... Он здесь? — спросил Майкл.

— Нет, — ответил молодой человек и стал закрывать дверь.

— Нам нужно видеть его, — принялся настаивать Майкл, подаваясь вперед и норовя проскользнуть внутрь. — Можно его подождать?

— Говорю вам, его здесь нет, — повторил молодой человек по-английски с сильным акцентом. — Это бейт кнесет, молитвенный дом! Лэгавин? Понимаете?

— Но это его дом! — запротестовала Сьюзен из-за спины Майкла.

— Нет, если только он не Бог, — отрезал молодой человек. — А теперь оставьте нас в покое.

Секунду спустя дверь захлопнулась у них перед носом, и они побрели прочь.

— Неужели это правда? — без выражения спросила Сьюзен.

— Что это синагога? Не думаю, чтобы Соломон стал нам врать или кого-нибудь об этом просить, — ответил Майкл, перебирая в голове возможные варианты. — Не думаю, чтоб он был там. Вопрос только, по своей ли воле он ушел. Что странно — все хотят от меня, чтоб я видел одни вещи и не видел других. Сначала меня вынуждают подсмотреть в щелочку, а затем снова задергивают зана­веску. Не нравится мне это. Кто здесь на чьей стороне?

— У нас пока недостаточно информации, — осторож­но сказала Сьюзен. — Быть может, Исмаил изменил порядок вещей. С него станется поменять адреса.

Майкл покачал головой.

— Это не такие уж важные детали, чтоб на них обращать внимание. Что нам в данный момент известно наверняка? Мы были вовлечены в некие невероятные события, но это все больше для вида. Но вот то, что все они скрывают от нас невидимые события, тайные мотивы, негласные союзы... Видишь ли, мы вынуждены познавать все эти вещи лишь по немногочисленным намекам. Это все равно что учить иностранный язык по обрывкам газет, подобранным на улице.

— То есть? Ты хочешь сказать, что некто — предпо­ложительно, эти самые Тридцать шесть — пытается учить тебя шаг за шагом? Возможно, они просто не очень-то хотят, чтобы ты знал больше, чем знаешь.

Майкл кивнул. Что толку было строить догадки по поводу тайного общества, члены которого не знакомы друг с другом, да к тому же еще и предпочитают наблюдение вмешательству? Несомненной была лишь одна простая истина: он должен пройти этот путь до конца. Сыграв при этом свою роль — или же нет. Точно знают лишь «они».

Немногочисленные в этот час прохожие бросали на них любопытствующие взгляды, и Майкл вновь почувствовал, какими оборванцами они выглядят. Нужно привести себя в порядок, пока их не арестовали как бродяг, жертв иерусалимского синдрома или еще чего похуже. Пройдясь за несколько кварталов на рынок для туристов, они раз­жились головными уборами, куртками, теннисками и парой джинсов для Майкла и юбкой для Сьюзен. Кроме того каждый приобрел по паре сандалий взамен своей разва­лившейся обуви. Отыскав неподалеку китайский ресторан­чик, они воспользовались его крохотной душевой и по очереди вымылись и переоделись, приобретя, наконец, вполне презентабельный вид.

В ожидании официанта с заказанным рубленым цып­ленком Сьюзен продолжила борьбу со вставшей перед ними дилеммой.

— Майкл, во всем этом есть что-то неправильное. Не могу сказать определенно, что именно и как это выразить словами, но каждый из этих злодеев мог причинить те­бе — да и мне — куда больший вред, чем причинил.

— Угу. — Майкл прикрыл глаза; повисла долгая па­уза. — Хочешь вернуться обратно в отель? — с неохотой произнес он.

— Совершенно не хочу, — тут же отозвалась Сьюзен. — Я действительно не знаю, что нам делать, но возвращение в отель — не выход и не способ все это остановить.

Оба поняли, что, хотя она говорит о вещах вполне конкретных, подоплека этой фразы была куда более су­щественна: Сьюзен достаточно восстановила силы после пережитого в Хар-Мегиддо, чтобы отправиться дальше.

Над их головой висел постоянно включенный дешевый маленький телевизор. Вдруг перед входом в ресторан замигали синие маяки полицейской машины и раздался истошный вопль сирены. Тут же подъехали еще три. Майкл глянул на Сьюзен, затем перевел взгляд на экран за ее плечом. Был девятый час, и программу переключили с арабской на еврейскую, но тут Майклу в уши врезался знакомый голос, говоривший по-английски.

—...здесь, возле мечети Купола Скалы. Это выгляде­ло как человеческая фигура, в буквальном смысле идущая по воздуху. Опрос свидетелей прибывшими на место влас­тями позволяет предположить, что это тот же самый человек, который проповедовал и, по рассказам, творил чудеса при большом стечении народа в ряде мест на Западном Берегу и Оккупированных Территориях...

На мерцающем экране возникло изображение залитого светом фасада мечети Купола Скалы. Камера наехала, и зрителям стала видна неправдоподобно повисшая в возду­хе фигура человека. На нем были черные джинсы и белая футболка, и хотя изображение было нечетким, Майкл рассмотрел темные очки на его лице. Ноги его были босы.

— Боже мой, — сказала, повернувшись к экрану, Сьюзен. — Это он.

— А репортаж ведет наш друг Найджел, — вскаки­вая, добавил Майкл. Нужно было бежать, но его глаза словно прикипели к телевизору.

—...видит ли город, равно готовый к религиозным торжествам и войне, в его появлении знак, которого ждали миллионы людей как на этом перекрестке трех религий, так и по всему миру?

Электронный голос Найджела звучал возбужденно, но контролируемо, сохраняя бессмысленную в данный момент объективность.

Внезапно, словно на станции вдруг осознали смысл передаваемого, изображение на экране пропало и через секунду сменилось заставкой Израильского телевидения в виде меноры и пальмовой ветви на голубом фоне, поверх которой шла надпись на иврите, вероятно означавшая «Извините за технические неполадки».

Вдали завыли новые сирены.

Майкл бросил деньги на стол и потащил Сьюзен на улицу.

— Именно так он был одет в Мегиддо, — сказала она, когда они принялись проталкиваться сквозь торговые ряды. Из глаз ее брызнули слезы; она сама не знала, от страха или от злости. — Он тогда прошелся по близле­жащим офисам в поисках одежды и нашел вот это. Не добыв, однако, никакой обуви. Босоногий Мессия. О, Господи.

В другой раз они добрались бы до мечети Купола Скалы минут за десять, но сейчас улицы заполнили воз­бужденные толпы. До Майкла снова донеслись сирены и некие звуки, напоминавшие ружейные выстрелы. Сейчас появление Исмаила у Купола Скалы разорвало бы город на части. К утру это перейдет в бесчинство, если уже не перешло.

— Если Соломон заблаговременно вывез отсюда семью, он поступил в высшей степени мудро, — сказал Майкл, вынужденный повысить голос из-за нарастающего шума. — Еще мне кажется, что он способен менять адреса ничуть не хуже Пророка. Все они играют в какую-то запутанную игру, все как один.

Узкие улочки, словно овраги в половодье, заполнялись народом тем сильнее, чем ближе становился Купол. Майкл втащил Сьюзен в мясную лавку, где над прилавком был подвешен телевизор. Несколько десятков любопытствую­щих жадно смотрели на экран; некоторые держали в руках пакеты с сосисками.

Изображение на экране было, пожалуй, еще более захватывающим, чем прежде. Ночное небо над Храмовой горой прорезали лучи прожекторов, был слышен звук низко летящих вертолетов. Вызолоченный Купол всегда представлял собой величественное зрелище, будучи эмбле­мой мультирелигиозного Иерусалима и неизбежным сим­волом его раздоров. На это сооружение претендовали все три веры, сделав его в подтверждение своих притязаний местом десятков чудесных событий, каждое из которых полагалось ни больше ни меньше как поворотным пунктом человеческой истории. Именно здесь Авраам возложил Исаака на алтарь Яхве, здесь царь Давид воздвиг соб­ственный алтарь, приобретя весь этот участок вкупе с несколькими жертвенными тельцами за пятьдесят шекелей серебром. Именно это место выбрал для своего Храма Соломон, и здесь же был воздвигнут второй Храм, когда евреи возвратились из вавилонского изгнания.

Согласно Талмуду, священная скала также закрывает вход в Бездну, где праведник может услышать рев вод Ноева потопа. А еще она получила наименование Центра Мира, поскольку здесь было положено начало двух рели­гий — иудаизма и мусульманства. Вспомним также Ка­мень Основания, на котором был установлен Ковчег За­вета. Этот Камень и ныне покоится под скалой, будучи погребен еще во время разрушения Иерусалима, стершего с лица земли первый Храм. На священной скале начертано величайшее, непроизносимое имя Бога — шем, — прочи­танное Иисусом; именно это дало ему силу творить чудеса. Века спустя Мухаммад был подхвачен здесь арханге­лом Гавриилом и вознесен в небо на крылатом коне. Арабы называют Купол Скалы Харам Аш-Шериф, а слово харам значит «запретный». Но поскольку на повер­хности земли здесь не осталось никакого храма, место это почитается запретным не только для истинных мусульман, но и для ортодоксальных евреев — землей, оскверненной смертью, — до тех пор, пока не найдется десятая по счету безущербная рыжая телица (девятую принес в жертву Давид), жертвоприношение которой очистит верующих.

По мусульманским верованиям, сама Скала не имеет основания. Ее подпирает лишь пальмовое дерево, питаемое райской рекой. Пальма же растет из Бир эль-Арва, Ко­лодца Душ, где каждую неделю можно услышать — если слушать внимательно, — как мертвые собираются на мо­литву в ожидании последнего Судного Дня.

Но сегодня, подумал Майкл, наблюдая за происходя­щим через головы посетителей мясной лавки, для этого места больше подошло бы другое его легендарное имя — Гора Преисподней. Летящая фигура Исмаила исчезла, затерявшись где-то в толпе, но поскольку кабельное теле­видение показывало ее каждые десять секунд, возможно, его левитация и не прерывалась. Осмотревшись, Майкл увидел, как вдоль одной из боковых улочек к Куполу приближаются бронированные машины.

— Она говорила, что он любит символы, — пробор­мотал он.

— Кто? — спросила Сьюзен.

— Рахиль.

Они уже вышли из магазина и вновь принялись по

полшага в минуту проталкиваться сквозь толпу.

— Она отпустила по его адресу пару намеков — это один из них.

— Что толку в намеках? Он, наверное, предтеча Дьявола или что-нибудь в этом роде, — сказала Сьюзен.

— Посмотрим.

Когда человеческая река окончательно остановилась, Майкл понял, что они напрасно решили прийти сюда, однако отступать было поздно — они со Сьюзен оказа­лись зажаты в толпе, состоявшей из паломников, местных жителей и раздраженных солдат с автоматическими винтовками, и все они толкались и вопили во всю мощь своих легких. Из-за шума, нараставшего и спадавшего подобно грохоту океанского прибоя, невозможно было ни разгова­ривать, ни думать.

Майкл вспомнил, как вчера вечером Соломон полушутя сказал ему: «Еще одно чудо, и мы все погибнем».

— Нужно выбираться отсюда! — закричал он на ухо Сьюзен.

Он заметил, как она кивнула в ответ, как зашевелились ее губы, но и только. Оба они понимали, что еще немно­го — и здесь начнется побоище.

Толкаясь и отпихиваясь, им каким-то чудом удалось развернуться спиной к стене. Если бы сейчас нашлась подходящая боковая улочка, был шанс отступить к одной из главных городских магистралей и уйти к западу. О том, чтобы пробиться поближе к Исмаилу — или, скажем, к | Найджелу Стрикеру, — нечего было и думать. Майкла разобрало любопытство, что за союз заключил Исмаил с Найджелом и не слишком ли поздно как-либо ему воспре­пятствовать.

Небо над Куполом и прежде светилось от прожекто­ров, но теперь свечение усилилось, словно загорелся сам Купол. Толпа заметила это и на мгновение притихла. Даже с расстояния, составлявшего, как показалось Майк­лу, не больше четверти мили, был слышен треск. Тупая, зловещая боль пронзила его грудь. Как ни любил Исмаил символы, похоже, он решил уничтожить их еще более эффективным способом.

— Ты умеешь карабкаться по стенам? — спросил он Сьюзен.

Тишина длилась всего несколько секунд, и толпа была готова вновь разбушеваться. Сьюзен быстро кивнула. Майкл наклонился, подставив руки в качестве опоры, и, когда Сьюзен поставила на них ногу, поднял ее так высо­ко, как только смог. Средневековая архитектура Старого Города приходила им теперь на выручку: в пяти футах вверху Сьюзен смогла найти в выкрошенной стене опору для ноги, а потом еще одну. Раздался звон разбитого стекла — Сьюзен высадила сумкой окно. Майкл, как мог, постарался уклониться от падающих осколков. Вновь под­няв глаза, он увидел, как Сьюзен, свесившись из окна, спускает ему ремень, словно спасательный конец. Вдалеке послышался стук пулеметной очереди и визги, похожие на далекие крики морских чаек.

Новые крики послышались со стороны Львиных ворот. Возбужденную толпу вдруг охватил ужас, люди отчаянно пытались убежать от надвигающегося бедствия. Еще не­много, и паника докатится сюда.

Майклу удалось вскарабкаться на маленький балкон­чик рядом с окном, из которого выглядывала Сьюзен. Своим весом он оборвал его деревянные перила, но Сьюзен втащила его вовнутрь как раз в тот момент, когда балкончик рухнул прямо на копошащуюся внизу челове­ческую массу.

Шум на улице превратился в нечто неописуемое; у Майкла по спине пополз атавистический холодок.

Он услышал гулкое буханье, вероятно, минометные выстрелы, однако из его окна невозможно было увидеть, что проис­ходит в непосредственной близости от Купола Скалы.

— Как ты догадался, что все это произойдет? - спросила Сьюзен.

— Свечение в небе — это Исмаилова работа.

— Но теперь он не посылает на них смертоносные лучи, как раньше.

— Нет, — сказал Майкл. — Если бы он снова сде­лал что-нибудь в этом роде, все они кинулись бы на него.

— Не кинулись бы, если бы он пообещал им исцеле­ние, — безжалостно заметила Сьюзен. — Думаю, после сегодняшней ночи он сделается для них последней на­деждой.

— Пожалуй, — сказал Майкл. — Он вытворяет много чего, но во всем этом есть один общий мотив. Он намеревается спасти мир — спасти от себя самого.

Иерусалим, а вместе с ним и весь религиозный мир, испытал шок, когда изображение Купола, в считанные часы уничтоженного пожаром, распространилось по всему Земному шару. Затаившись в своем убежище, бывшем, по-видимому, пустующей квартирой неких богатых ино­странцев, приезжающих сюда только в отпуск, Майкл и Сьюзен сидели в темноте и смотрели телевизор.

Хаосу способствовало то, что события произошли в темное время суток. Вначале от сильного жара повело колонны, подпирающие золоченый Купол, и тонны металла и камня рухнули, напрочь погребая под собой святые места. Мало того, что было разрушено красивейшее из священных сооружений ислама, — над Иерусалимом по­вис призрак величайшего святотатства или же небесной кары. Обе эти версии равно всколыхнули тысячи людей. Словно в отместку вспыхнул пожар в храме Гроба Гос­подня (еще одном месте, почитаемом верующими центром мира), толпа хлынула по Виа Долороза — улице, по которой Христос шел на распятие, — высаживая окна и грабя все на своем пути. Арабы уже разрушили большую часть древних синагог в Старом Городе, прежде чем утратить его в результате войны 1948 года, сделавшей Израиль государством, но теперь не устояли и сохранив­шиеся остатки древних арок и колонн. Это был явный всплеск ненависти, которая, в сущности, никогда не поки­дала сознание тысяч и тысяч людей — быть может, всех, кроме тех, кто напрочь порвали с любой религией.

Лишь около трех часов ночи Майкл решил, что они могут выйти наружу не особо рискуя. Близлежащие улицы еще дышали злобой, но прежнее безумие понемногу уле­тучилось. Повсюду сновали полицейские с мегафонами, возвещая о начале общегородского комендантского часа. Среда сменялась четвергом. Грядущий рассвет знаменовал собой наступление еврейской Пасхи.

Добравшись наконец до места, где был оставлен джип, Майкл и Сьюзен не обнаружили его на месте — обычные издержки беспорядков. Хотя имевшиеся при них документы в какой-то степени защищали их от ареста, никому из них не хотелось быть невзначай подстреленным шатающи­мися по городу экстремистами. Иерусалим жил по законам военного времени; блокпосты стояли едва ли не на каждом углу. Далеко не все они были укомплектованы армейскими подразделениями, и все, на что было способно большин­ство из них, — это вовремя убраться с пути тех, кто мог бы захотеть с ними расправиться.

—Красный Крест наверняка развернул где-то здесь медпункт, — предположил Майкл.

—В Израиле это называется Маген Давид Адом, «Красная Звезда Давида», но хочется надеяться, что ты прав. Лучшее место для этого возле Яффских ворот. «Новый Иерусалим», наверное, превращен в приют для беженцев, и мы, по крайней мере, сможем связаться оттуда с посольством.

Майкл кивнул и двинулся вперед. В глазах резало от дыма; он висел низко над городом, рассеивая огни случай­ных пожаров, святые же места и вовсе казались погружен­ными в красную мглу. Посреди сюрреалистического запус­тения то и дело сновали вооруженные патрули сотен разнообразных противоборствующих фракций. В сточных канавах грудами лежали трупы. Старые споры решались с помощью бомб и поджогов; горело, похоже, не меньше, чем полгорода. Стараниями Исмаила вместо Пасхи насту­пил Армагеддон.

Спустя час петляний и блужданий Майкл со Сьюзен достигли-таки отеля и обнаружили, что «Новый Иеруса­лим» объят пламенем. Вдоль широкой улицы, на которую выходил его фасад, стояли танки, охраняя пожарные ма­шины. К одному из грузовиков сзади была прицеплена гаубица. Повсюду солдаты убирали трупы, старательно обходя лужи воды от брандспойтов. Из горящего здания выбежали двое пожарных, волоча третьего. Голова его безвольно болталась. Протолкавшись сквозь толпу, Майкл подбежал к ним.

— Я врач! — закричал он.

Пожарные передали ему свою ношу с рук на руки, и Майкл уложил пострадавшего на мостовую. Лицо пожар­ного было черным от копоти, одежда на руках и ногах обуглилась.

— С вами все будет в порядке, — сказал Майкл. — Вы не чувствуете признаков шока?

Пожарный покачал головой, но его широко раскрытые глаза говорили о противоположном. Майкл расстегнул его плотную куртку и с удивлением обнаружил, что его рука покраснела от крови. В этого человека кто-то стрелял. Майкл разорвал нижнюю рубаху. Огнестрельная рана, под левым плечом.

— Вы сможете его спасти? — услышал он позади себя.

— Достаньте мне морфию, — велел Майкл.

Он догадался собрать в пустовавшей квартире импро­визированную аптечку. Пошарив в рюкзаке, он отыскал кусок полотенечной ткани и зажал им рану.

— Держите крепко и давите изо всех сил, — сказал он стоявшему рядом. — Мы сможем продержать его в стабильном состоянии до приезда «скорой».

Подошла Сьюзен. Раненый пожарный слабо забился, постанывая от боли.

— Снайперы устраивают пожары и ждут, когда кто-нибудь придет тушить, — проговорил он.

Майкл одной рукой пощупал пульс раненого, другой пытаясь нашарить в рюкзаке ножницы.

— Мои люди сказали мне, что вы врач? — услышал он над ухом.

— Да. Морфий принесли?

Невидимая рука сунула ему наполненный шприц для подкожного впрыскивания. Майкл разорвал раненому ру­кав и принялся искать вену; кожа под его пальцами треснула. Он выдернул шприц и вытащил еще один кусок полотенечной ткани. — Носилки сюда!

Рассвет застал их в развернутом неподалеку импровизи­рованном медпункте; за отсутствием кроватей раненые были разложены на одеялах. Майкл сопроводил сюда своего пациента и как мог поддерживал его состояние до тех пор, пока того не погрузили в фургон пикапа, мобили­зованного в качестве машины скорой помощи.

Ночь омрачилась бесконечным потоком раненых. Сьюзен превратилась во вторую пару рук Майкла, оказы­вающего первую помощь от ожогов, переломов, ножевых и огнестрельных ранений. Подошел грузовик с медицинс­кими принадлежностями и двумя санитарами; Майкл за­действовал обоих. Они быстро израсходовали запас хирур­гических перчаток, и ему пришлось ограничиться мытьем рук водкой, инъекциями антибиотиков и вознесением мо­литв богу антисептики о том, чтобы этого хватило для защиты от инфекции.

Несколько часов спустя его и Сьюзен эвакуировали в медпункт Маген Давид Адом на Мамилльской дороге. Майкл предъявил документы и представил Сьюзен как свою медсестру. Его рассказ ни у кого не вызвал сомне­ний. Он работал, кто-то время от времени подносил ему чашку скверного кофе, но эту лавину человеческих стра­даний он воспринимал как избавление — по крайней мере как передышку — от навалившегося на него чужого мира, мира, где он был бессилен и невежествен, в то время как некие призраки бросали кости по поводу его будущего.

За всей этой неразберихой, о Пророке, похоже, навер­няка было известно лишь то, что он исчез, как только начались беспорядки. Возможно, он вернется в воскре­сенье, через три дня, если сочтет, что все получилось как надо. Впрочем, необузданная молва и без того сделала Исмаила воскресшим Христом. Или, скажем, истинным Махди, имамом, вернувшимся из «небытия», чтобы пра­вить совершенным миром, ангелом сатаны, космическим пришельцем или суперагентом ЦРУ. Он придет спасти их. Он придет их убить. Он — их последняя надежда.

Незадолго до рассвета Майкл присел возле штабеля носилок. Спать он не мог, но ему нужно было провести хоть несколько минут не на ногах. К нему присоединился майор израильской армии, выглядевший, будучи урожен­цем Марокко, африканцем, но воспитанный в еврейской культуре. Куря по очереди одну сигарету, они болтали, лениво цедя фразы усталыми голосами. Когда Майкл вскользь упомянул о своем столкновении с Пророком, майор тут же поинтересовался его именем.

— Исмаил? Вы ведь знаете, что связано с этим име­нем, да? — спросил он.

Майкл покачал головой.

— Это весьма могущественное имя; его носил Скры­тый Имам, — объяснил майор. Увидев на лице Майкла озадаченное выражение, он прервал свое повествова­ние. — Я не знаю, действительно ли этого вашего приятеля зовут Исмаил или он взял это имя ради пущего
драматического эффекта, но суть вот в чем. В исламе линия пророков, начавшись на Аврааме, должна закончиться на Мухаммеде. Вообще говоря, мусульмане весьма скептически относятся к разного рода святым. Но в наро­де, особенно среди шиитов, представляющих собой влия­тельное меньшинство, всегда бытовало верование, что од­нажды в мир явится своего рода мессия, называемый Махди. Миллионы верующих верят в седьмого Имама, сверхъестественное существо, который скрывался с 757 года, когда сын шестого Имама был обделен властью в пользу его недостойного брата. Недостойного брата звали Муса; обделенного же — Исмаил.

Так что вы видите — это мина замедленного действия. Пока не вернется Имам, весь мир почитается нечистым, падшим и лишенным духовного величия. Но как только Исмаил вновь явит себя, Бог объявит триумф одной религии, той, что прославляет имя Аллаха, над всеми прочими — кровавый триумф, скажу я вам. И никого не смущает, что ислам в конечном счете происходит от сына Авраама, которого тоже зовут Исмаил.

Майор, как выяснилось, был на самом деле профессо­ром Еврейского университета, призванным из запаса. После его краткой лекции о ближневосточных религиоз­ных страстях Майкл понял, что все ближе подходит к разгадке тайны Исмаила. Он пошел к Сьюзен и выложил ей все как есть.

— Наверное, он действительно Скрытый Имам, — задумчиво сказала она, докуривая отобранную у Майкла сигарету. — Соломон, похоже, это знал. Помнишь, даже рассказывая о Тридцати шести, он упомянул, что чистые души не обязательно должны быть евреями, они могут принадлежать к любой вере?

— Не сказал бы, что чистота является отличительной чертой данного конкретного Исмаила, — сказал Майкл. — Вполне возможно, что он действительно раз­жигает джихад или там священную войну в пользу одной религии, но моя догадка состоит в том, что он с равной вероятностью станет вредить всем. Он манипулятор, ко­торого привлекают все, кто поддается манипулированию.

Десятиминутный перерыв окончился, и они вернулись к работе в ожидании смены из Тель-Авива, обещанной Красной Звездой около десяти утра. Затем они уступили ни на минуту не покидавшему их изнеможению и уснули, свернувшись на койках за шкафом с боеприпасами, про­спав до шести вечера. Когда Майкл проснулся, Чистый четверг подходил к концу. Майкл не знал, что означает этот термин, знал только, что вчера была Пепельная среда, а завтра, стало быть, Великая пятница. Возможно, он и проникся бы значением Страстной недели, не послу­жи она фоном для событий, принесших человеческих жертв в пять раз больше, чем случается за обычную неделю.

Майкл физически ощущал, как грязна его кожа, по­крытая жирной коркой от пота и копоти. У него возникло сомнение, что в мире найдется количество воды и мыла, способное смыть с него следы прошлой ночи. Неужели и в этом виноват он, его отказ бороться? Или все это случилось бы независимо от принятого им решения?

— Пресса! Я журналист, черт тебя побери! Сечешь?

Снаружи палатки кто-то кричал по-английски осип­шим, пронзительным голосом. Найджел. Майкл двинулся на голос и, спотыкаясь о проволочные растяжки палаток, добрался в конце концов до главных ворот медпункта. Там у поспешно воздвигнутого заграждения из мешков с пес­ком и колючей проволоки стоял Найджел в кепке и жилете-сафари, надетом поверх полосатой рубашки для регби. Позади него стоял ассистент с камерой на плече.

— Да ты не понимаешь, чтоб тебя, — наседал Найд­жел на преградившего ему путь флегматичного израиль­ского часового. — Я хочу взять интервью у людей, кото­рые его видели. Ну-ка, кто твой командир? Да ты вообще английский-то понимаешь?

— Здесь почти все понимают английский, — сказал Майкл, подойдя к воротам. — Мы привыкли считать его языком дружбы между представителями разных народов Ближнего Востока.

По ту сторону улицы Майкл увидел автофургон с логотипом «Би-би-си». На фургоне были видны свежие вмятины и пробоины, как будто он всю ночь провел под

обстрелом.

— Майкл, дружище! Мне тебя, как говорится, Бог послал! Скажи-ка этим обезьянам, чтобы впустили меня. Разница с Нью-Йорком семь часов — сейчас самое время вставить парочку примочек перед монтажом вечерних но­востей.

— Ты, кажется, решил, что я питаю к тебе дружеские чувства? — спросил Майкл в ответ.

— А почему бы тебе их не питать?

— Даже не знаю. Вина в соучастии — кажется, это так называется? Ты, похоже, заодно с теми типами, кто просто так, между делом подстрекает к мятежам и сеет религиозную вражду.

Глаза Найджела расширились.

— Послушай, я вовсе не искал его, это он меня нашел Вот, просто вошел в мой номер в Дамаске и сказал, что собирается в Иерусалим. Это не я придумал сюда ехать, правда.

— Охотно верю. Но не кажется ли тебе, что его присутствие здесь несколько не к добру? — спросил Майкл, красноречиво обведя взглядом обуглившиеся дома на горизонте. — Берегись, Найджел. Тебе не удастся скрыть свою роль во всем этом.

Найджел смотрел на него оценивающим взглядом, пы­таясь понять, говорит ли Майкл искренне или просто дает выход скопившемуся напряжению.

— Я, чтоб ты знал, не боюсь ничего, разве что спугнуть эту чертовку госпожу Удачу. Скрывать то или иное явление или судить о нем — не моя работа.

— Ради всего святого, парень, оглянись вокруг, — разозлился Майкл. — Твой любимец по своей прихоти развязал войну. Погибли тысячи людей.

— Он не виноват, — поспешно сказал Найджел. — Экстремисты извратили его идеи. Он не имеет отношения к какому-либо...

— Он сознательно затеял все это, — сказал Майкл.

— Ты начинаешь говорить ерунду. Он совершенно четко определил свою позицию, обратившись сегодня в полдень к Кнессету. Разумеется, в прямом эфире, но думаю, это еще повторят во время, удобное для Штатов. — Господи! Вдумайся, что ты говоришь!

Найджел на секунду умолк. Видя, что собеседник не продолжает, он презрительно покачал головой.

— Я вот что тебе скажу. Из-за таких, как ты, этот город навлекает на себя большую беду. Этот Пророк, если мне позволено будет употреблять этот термин, не опасаясь за целость своей головы, сделает для объединения трех враждующих религий больше, чем кто-либо сделал за прошедшие два тысячелетия.

— И сколько ты получишь за донесение до нашего сознания сей благой вести — тридцать тысяч слитков серебра?

Майкл понимал, что его слова звучат так же глупо и выспренне, как тирада Найджела, не достигая при этом никакой цели. Он не питал иллюзий на этот счет.

— Ладно, — сказал он, — мне сейчас не до этих разговоров. Я провел слишком много времени, пытаясь заштопать всех, кого эта дешевка, этот твой Князь Мира пропустил сегодня ночью через мясорубку. Если до заката мы все останемся живы, я уверен, что всю следующую ночь буду заниматься тем же самым. Делай, что ты там собирался, только не проси меня фотографироваться на фоне трупов.

Задняя дверь автофургона отворилась, и у Майкла, прежде отметившего краем глаза черные джинсы и белую тенниску, лишь затем мелькнул первый проблеск узнава­ния. Узнали этого человека и часовые. Они нервно попя­тились от ворот, после чего один из них — Майкл решил, что он скорее крещеный араб, чем израильтянин, — рухнул перед приближавшимся Пророком на колени.

— Встань, сын мой, и иди с миром, — вполголоса произнес Исмаил, возложив руку на голову часового.

Ошеломленный солдат схватил ее и принялся лихора­дочно целовать. Майкл хотел было развернуться и уйти, но это новое обличье Исмаила просто-напросто очаровало его — настолько оно было не похоже на глумливого палача, всего-то днем раньше захватившего в плен Сьюзен.

Исмаил обвел окружающих взглядом из-под темных очков, напрочь игнорируя Майкла.

— Я могу помочь здесь многим людям, — сказал он. — Но чувствую, что моя помощь будет отвергнута. Вы знакомы с писаниями? «Иерусалим, Иерусалим, изби­вающий пророков...»

— «...и камнями побивающий посланных к тебе», — закончил Майкл. — Заезженная пластинка, тебе не ка­жется?

Он удивился сам себе, рискнув перечить этому сущес­тву, раз за разом доказывавшему безграничность своих возможностей, однако это не было простой бравадой. В том, что Исмаил мог убить его уже добрую дюжину раз, сомневаться не приходилось. И, — подумалось Майк­лу, — то, что Найджел выбрал для своего интервью именно этот пост, отнюдь не было совпадением.

— Найджел? С кем это ты разговариваешь?

Пророк говорил теперь на великолепном, культурном английском, хотя Майкл готов был побиться об заклад, что еще три дня назад он не знал на этом языке ни слова. Голос Исмаила был ласков и мягок, именно такой голос хотят слышать дети, когда их укладывают спать, и влюб­ленные в постели.

— Да так, неважно, — мрачно отозвался Найд­жел. — Идем, мы можем обойтись и без местного коло­рита. У меня масса работы.