Катя погрузилась в чтение. Точно сразу отключилась от всего.
— С мужчинами ясно — работа, работа… Какие все трудолюбивые, а? — сказала она чуть погодя. — А с женщинами, с соседками моими, что-то… Ой, а на Вишневскую-то у вас сколько всего, оказывается… Приводы в милицию в течение трех лет за проституцию, и еще вот, и еще… Рапорты… Какая она, оказывается, девочка отпетая…
— Катя, может быть, ты это потом все изучишь, на досуге? — тихо, но с вызовом спросил Колосов.
— Ты хочешь сказать — дома в этой нашей чудо-квартирке? Ну уж нет, там никакого вдохновения. И потом… — Катя искоса посмотрела на него. — Ну, что ты в самом деле, Никита? Я же говорю: все, что ты сообщил о Багдасарове, я приняла к сведению, запомнила. Но обсуждать это сейчас я просто не готова. Так… Евгения Тихих — домохозяйка, не работает. Негусто у вас на нее, всего одна строчечка… Зотова Зоя — бывшее место работы салон-парикмахерская «Этуаль», адрес: проспект Маршала Жукова… С 12 января сего года находится в декретном отпуске. Алла Гринцер — старший преподаватель… Это что же, должность такая есть в Гнесинском? Неужели и там мир делится на «старших» и «младших»… Ага, дальше кто у нас? Светлана Герасименко — место работы: казино «Монте-Карло», адрес: Кутузовский, 76. Ого, крупье игорного зала… А тут что в скобках за приписка? «Докладываю, фактом проверки установлено, что Герасименко на работу не выходит с 11 февраля сего года. Из беседы с менеджером зала № 3, где работает Герасименко, Полянской С.К, установлено, что до 11 февраля Герасименко почти постоянно работала в ночную и вечернюю смену на двойном окладе. О причинах ее невыхода на работу менеджеру Полянской ничего не известно, так как Герасименко не звонит и не сообщает, что с ней. В настоящее время решен вопрос о ее увольнении». — Катя посмотрела на Свидерко. — Бортникова ведь убили как раз одиннадцатого февраля, да? У меня такая ужасная путаница с числами. Я помню, что это в субботу было, утром, и что уже три дня прошло, а вот с числами никак не соотнесу. Коленька, если вам не жаль, подарите мне вот этот симпатичный календарик на этот год, хорошо? — Катя по-хозяйски ухватила со стола Свидерко яркий карманный календарик с трогательными котятами, выглядывающими из лукошка с клубками. — И наконец, о Васиной Дарье что тут у нас? Ага, студентка пятого курса финансового института, замужем за Н. Васиным с… Ну, точно, так я и думала, они молодожены! У нас в доме свой банкир растет, финансист, неплохо…
— Ну ладно, выяснили, точка. Если все тут так заняты, я поехал. — Колосов с грохотом отодвинул стул и поднялся. Его сильно задело, что Катя так демонстративно не замечает, ну просто отбрасывает все его попытки поделиться с ней, обсудить сложившую ситуацию. И при этом еще так улыбается, так смотрит на Кольку Свидерко! — Я в больницу. Может, удастся переговорить с Багдасаровым.
— Езжай, — сказал Свидерко. Он, кажется, по простоте и не понял, что Колосов его ревнует. — А потом с этими малолетками разберемся, я поручу, чтобы всех из-под земли достали, шмакодявок!
— Так я могу взять календарик? — спросила Катя самым невинным, самым трогательным детским голоском.
Они посмотрели на нее.
— Ну? И что вы оба такие бешеные? Не стройте такие страшные глаза, я вас не боюсь. — Катя засунула руки в карманы шубы и поудобнее уселась на стуле, положив ногу на ногу. — И отчего ни один из вас даже не спросит, даже не поинтересуется, как у меня обстоят дела с моим заданием?
— Ну и как у тебя обстоят дела? — сухо спросил Колосов. Черт их, женщин, разберет, издевается она, что ли, над ним?!
— Я думаю, очень даже неплохо, — изрекла Катя, так и лучась оптимизмом. — Очень скоро мы узнаем имя той, к кому приезжал в наш чудесный дом покойный Александр Александрович Бортников. В этом и только в этом, насколько я вас поняла, и состоит моя главная задача — назвать вам имя.
Колосов задумчиво поглядел на нее.
— Что-то произошло там прямо сегодня утром? Ты что-то узнала? — спросил он наконец.
— Я? Да как тебе сказать. Я начала вникать в домашние дела. И если бы вы так срочно не вызвали меня, узнала бы несравнимо больше. Может, это и весьма самонадеянно и дерзко звучит, — тут Катя улыбнулась им обоим. — Но оперативная работа в этих конкретных домашних, я бы сказала, просто тепличных условиях оказалась не такой уж и сложной штукой. А я-то переживала, да… А надо верить в свои силы, в свой талант… Правда, все это немного хаотично и непредсказуемо, как и всякий творческий процесс, и нуждается в весьма оригинальных трактовках и интерпретациях, но…
— А что ты делала утром в ЖЭКе? — перебил ее Колосов.
— Проявляла любопытство, ты же меня знаешь, — Катя снова кротко улыбнулась. — Не сердись на меня,Никита, я так просто, захотелось немножко потрепаться… Похвалиться. А о Багдасарове мы обязательно с тобой и вот с Николаем поговорим. Только не сейчас, потому что хоть это и действительно сверхважная новость, но… Сейчас, извини, у меня немножко не этим голова занята.
— Значит, ты вычислила…
— Никого я не вычислила, у меня, как видишь, с числами туго, — Катя легкомысленно помахала у него перед носом календариком с котятами. — Я просто делаю все, чтобы исключить всех, кто нашего Бортникова по чисто объективным причинам не знал и не мог знать. И когда все эти незнайки отпадут, останется кто-то один, точнее, одна. И наша задача чуть-чуть упростится.
— По-моему, все только усложняется, — буркнул Свидерко. — Если честно, я все новые обстоятельства по Багдасарову тоже это.., переварить должен, обмозговать немного, прежде чем сплеча-то рубить. Тут же совершенно иная, совершенно новая картина вырисовывается. Только вот какая…
— Мне кажется, это очень необычное дело, — сказала Катя. — Не хочу показаться самой умной, этакой премудрой Тортилой, но у меня с самого начала, как я этот дом увидела, было такое чувство, что… Мы с этим убийством Бортникова что-то недопоняли, ребята. Николай, я вот о чем вас хотела спросить — этот дом… Кроме этих двух случаев, до ремонта там ничего такого не происходило?
— В каком смысле? — спросил Свидерко. — Криминала, что ли? Я тут всего полтора года в УВД — да вроде нет, ничего. Там же все корпуса постепенно ремонтировали, жильцов сначала отселяли, потом вселяли. За эти полтора года, что я здесь, ничего не было. Если хотите, я данные за прошлый и позапрошлый год подыму, но… Только я не понимаю, извините, зачем это вам нужно?
Катя посмотрела на Колосова. Он явно о чем-то напряженно думал. «О Зотове, — решила Катя. — Он все это время думал только об этом Игоре Зотове. Он уже примеряет его, потому что считает, что именно он единственное связующее звено между нападениями на парня во дворе и убийством похитителя ста семидесяти пяти тысяч… Но если он сейчас откроет рот и объявит, что у него уже есть версия, я.., я его просто убью!»
— Я сам ни черта не понимаю, Николай, — сказал Колосов. — Во, снова попали в переплет, братцы, а?
Глава 24
В ПОИСКАХ СВИДЕТЕЛЕЙ
Руслана Багдасарова из Института Склифосовского уже перевели в обычную больницу у метро «Щукинская». Колосов отправился туда, однако побеседовать с потерпевшим ему так и не удалось. Руслан лежал в травматологическом отделении, в палате для тяжелых. При нем неотлучно дежурила мать. От врача Никита узнал, что Багдасаров до сих пор находится в бессознательном состоянии, ни на что не реагирует и никого не узнает.
— Что вы хотите, такая тяжелая травма головы, — сказал врач Колосову. — Он, конечно, еще молодой, его организм усиленно сопротивляется, но… Мы не говорим этого его матери, она и так уже хлебнула горя, бедная женщина, но боюсь, даже если паренек выживет, он останется полным инвалидом на всю жизнь.
Мать Багдасарова, мешая русские и азербайджанские слова, с плачем причитала, что она — вдова, что у нее трое детей, что Русланчик был старшим и надеждой всей семьи, что у нее нет денег, что для того, чтобы сын мог лечиться, ее родственники в Назрани вынуждены были все продать, что она уже потеряла работу и что пусть Аллах покарает того, кто лишил ее сына, кормильца и опоры в старости. Рыдая, она схватила Колосова за куртку и кричала, что он тоже молодой, что у него, наверное, тоже есть мать, и умоляла только назвать ей имя негодяя, а уж она сама задушит его вот этими самыми руками.
Руки у Багдасаровой были смуглыми, кисти тонкими, хрупкими, удивительно изящной благородной формы, но кожа уже успела огрубеть от тяжелой работы, а ладони сплошь покрыться мозолями.
Когда Никита списывал данные с ее паспорта, он с изумлением узнал, что ей всего только тридцать три года и что своего первенца Руслана она родила в шестнадцать в Назрани. Однако выглядела она на все пятьдесят — смуглое изможденное лицо избороздили глубокие морщины, темные глаза запали, веки опухли от слез.
Из больницы Никита уехал в самом мрачном настроении. Связался со Свидерко, коротко доложив, что с допросом потерпевшего — полный облом. Свидерко не стал уверять, что он «и так это знал», просто предложил товарищу вернуться в отделение, захватить там инспектора по делам несовершеннолетних и ехать с ней в 85-ю среднюю школу, куда как раз отправляется он сам и где, как оказалось, в разных классах учились многие участники дворовой драки. Никита вспомнил: кажется, об этой самой школе говорил ему и Олег Алмазов. Он, помнится, школу свою хвалил, именуя крутой.
В школе, расположенной недалеко от поселка художников, как раз окончились занятия в младших классах. Никита застал Свидерко в учительской, в самом центре собравшегося на перемену женского педагогического коллектива. Дворовая драка для учителей новостью не была — ведь милиция уже приезжала, беседовала с учениками. Завуч, тревожно переглянувшись с инспекторшей по делам несовершеннолетних — той самой блондинкой, сообщила, что ученики 9-го "А" и 10-го "Б" Приходько Антон, Стрельников Денис и Кайсуров Марат уже ждут в компьютерном классе и что сейчас классный руководитель 3-го "В" приведет и Егора Мальцева.
Мальцева привели буквально за руку. И, к великому удивлению Никиты, «Жорик — брат Риты» оказался внешне чистейшим ангелочком — кудрявый, золотоволосый, синеглазый, пухлощекий бутуз — по виду типичный отличник и тихоня. Однако первое впечатление, как всегда, было обманчивым, и Никита скоро убедился, что дальновидные родители Мальцева не зря нарекли свое чадо одним из имен покровителя всех лихих и отважных — Георгия Победоносца. Свидерко попросил разрешения у учительницы потолковать с Мальцевым приватно, по-мужски, без присутствия педагогов и завуча. И Мальцев, видно, этот шаг сразу же оценил по достоинству.
— Вы че, сыщики? Из милиции? — спросил он без обиняков. Его голосок, несмотря на ангельскую мордашку, оказался хрипло-писклявым, увы, уже прокуренным и совершенно разбойным. — Здорово. А пушки у вас где же — в кобуре под мышкой или в кармане? Вроде нигде ниче не оттопыривается.
— Мы к тебе по важному делу, Егор. Расскажи, что там у вас перед Новым годом во дворе произошло? — сурово и одновременно отечески-проникновенно спросил Свидерко, усаживаясь за маленькую школьную парту.
Никита стоял у классной доски. На ней чьей-то дрожащей, нетвердой рукой было начертано простенькое уравнение с иксом и игреком. Внимая Мальцеву, Ни-кита попытался его решить в уме, но вдруг с досадой понял, что он напрочь забыл, что надо делать с делением десятичных дробей.
Мальцев, направляемый вопросами Свидерко, почти дословно повторил то, что еще раньше рассказывал, как он выразился, «вашей тетке из милиции».
— Егор, а чего ты тогда из двора-то убежал, что-то я не понял, — спросил Никита простодушно. — Сдрейфил, что ли?
— Кто? Я? — Мальцев сверкнул глазами.
— Ну а как же? За тебя этот Игорян Зотов вроде вступился, в драку сунулся, а ты его бросил. Слинял.
— Я не слинял. И ниче я не сдрейфил, там бабка просто какая-то орала из окна: ментов щас позову, ментов! А этот.., ну, про кого вы все время спрашиваете — Хачик Багдасаров… Он этого Лысого ка-ак стукнет, а Игорян ему ка-ак вмажет в печень… А тут еще этот сзади с бутылкой… Я ка-ак крикну, а мне в глаза — фары. Тачка въехала, чуть в них бампером не влупилась. Ну, они все сразу и слиняли. Кому охота светиться-то? Ну, тогда и я тоже.., ушел домой.
— Значит, что же выходит? Ты со двора ушел последним? — спросил Никита.
— Я? — Мальцев слегка замялся. — Я сам ушел и никого не бросал.
— А тебе здорово от них досталось? Побили-то тебя сильно?
— Нормально. Поболело немножко и прошло.
— А разве мама тебя к врачу не водила?
— Да ну ее, — Мальцев сморщился, как от зубной боли. — Я не хотел, а она.., она думала — у меня ребра сломаны.
— Ну, а ребра целы оказались?
— Целы, — Мальцев и бровью не повел.
— А этого Игоряна Лысого — Зотова ты, что же, раньше знал?
— Он к Марго, сеструхе моей, в прошлом году клеился. Они в одном классе учились.
— А где сейчас твоя сестра? Учится в институте?
— Замуж выскочила, дома сидит. У нее во какой живот, — Мальцев наглядно показал руками. — Говорит — сразу залетела, балда. У нее муж грузин, ничего дядька, нормальный. Только старый очень. Зато знаете тачка у него какая? Джип «Гранд Чероки Лоредо»!
— Значит, драка ваша вроде бы сама собой кончилась, правильно я тебя понял, нет? — спросил Никита. — Потому что вам помешали: женщина кричала из окна, водитель машины вас фарами осветил, ослепил, видно, тоже пытался вмешаться. А этот водитель, он из машины не выходил?
— Не-а.
— А женщина кричала — ты бы мог по голосу определить — старая, молодая?
— Нервная какая-то бабка, — Мальцев усмехнулся. — Да мне там вообще никто не нужен был, понятно? Я бы и сам там с ними…
— Ну, конечно, никто в этом и не сомневается, Егор, — успокоил его Никита. — А ты что, спортом, что ли, всерьез занимаешься?
— Угу. У нас секция кендо. Я кодекс самурая учу. Дядька мой говорит: нам, мужикам, всегда в жизни пригодится.
— Это факт, кодекс чтить надо, любой. Кстати.., а что это за машина была, не помнишь? Ты вон как марки сечешь. А эта?
— Вроде темная, но не джип, это точно. Он же, водила, фарами нас ослепил нарочно. Я не видел.
— Не джип, значит… Но легковая?
— А грузовик в наш двор под арку фиг въедет. А вы че, ищете, кто Хачика по башке трахнул? Что, до сих пор не нашли? Слабо?
— Почему это слабо? — Никита даже обиделся. — Ты о нас плохо думаешь, Егор. Николай, ну-ка скажи, — подмигнул он Свидерко, — мы разве не нашли его?
— А чего его искать? — Свидерко равнодушно пожал плечами. — Такое дело, Егор, все твои приятели в один голос твердят, что Руслана Багдасарова не мог никто ударить, кроме как Игорь Зотов.
— Игорян? Да они че, опупели? — вознегодовал Мальцев. — Не верьте им, дяденьки. Заразы они все.
— А ты что так этого Игоряна защищаешь? За то, что он за тебя вступился? — спросил Никита.
— Я его заступаться не просил. Заорал — он услышал. Мне орать не надо было, — Мальцев нахмурил светлые бровки. — Самураи даже от сильной боли не орут. А просто — хряк мечом и пополам придурка. А нашим вы не верьте. Хачику-то, говорят, сзади бутылкой кто-то влепил. А Игорян — он как на ринге, поняли? Он сзади даже Хачика не стал бы долбать.
— Он что, такой честный-благородный парень? — усомнился Никита.
— Он вообще ничего, молоток. Только у него мозги плавятся, когда «Спартак» продувает, — философски заметил третьеклассник Мальцев. — А в тот день, когда мы дрались, «Спартак» не играл.
«Подвел черту, малец, — заметил Свидерко, когда молоденькая учительница увела Мальцева в класс, на продленку. — И не подкопаешься — логика железная».
Со старшими драчунами они беседовали уже в компьютерном классе. Кайсуров, Стрельников и Приходько неохотно и глухо, но в основном довольно подробно повторяли, как и Мальцев, показания, данные на предварительном следствии. Колосов не услышал ничего нового за исключением некоторых изменений в версии Приходько — тот, как оказалось, не так уж и быстро покинул двор в тот вечер. Он, например, видел, как Игорь Зотов ушел к себе в подъезд, Стрельников — куда-то на улицу после звонка по мобильнику. «А мы с Русликом (Багдасаровым) остались, курили, — повествовал Приходько. — Потом я мамку свою увидел, сумки она перла, я ей пошел помочь». Он тоже утверждал, что драка во дворе «рассосалась» сама собой, потому что «Игоряну и Багдасарову помешали». Въехавшую во двор машину он тоже припомнил, даже марку ее назвал — "кажется, «Фольксваген». Но эти его слова тут же опровергли Стрельников и Кайсуров, утверждая, что он «Тойоту» от «Запорожца» не отличает и что машина точно была темная, но никакой не «Фольксваген», а скорее «БМВ», а может, «Ауди» или «Волга».
На этом дебаты закончились — явился учитель физкультуры, в спортзале начиналась тренировка по баскетболу. Стрельников и Кайсуров пошли играть, а Приходько болеть за приятелей.
Свидерко предложил съездить перекусить чего-нибудь в кафе-бистро «тут рядышком». По дороге в машине они с Никитой еще раз прослушали записи допросов.
— Да уж, детки, — хмыкнул Свидерко. — Ты заметь, ну хоть бы кто-нибудь пожалел этого Руслана Багдасарова. Ладно Мальцев — несмышленыш еще, к тому же тот его отдубасил, но эти-то болваны здоровые… Он же их товарищ. В драку за этого Кайсурова полез, а тот… Нет, не пойму я, Никита, они сейчас совсем уж тупые стали, не осознают, не чувствуют ничего, что ли? Хоть бы спросили, поинтересовались — как он там в больнице, не надо ли чем матери его помочь? Нет, встали и пошли в баскетбол тренироваться. Вот сучата, а? Клоны, мать их… Ты-то что скажешь?
— Скажу, что свидетелей нам надо со стороны искать, допрашивать. От бойцов этих мы вряд ли еще что-то узнаем. Насчет старухи, что из окна кричала, я, пожалуй, знаю, к кому мне обращаться. Но там еще свидетель был — водитель. Может, это кто-то из жильцов дома? У тебя список транспортных средств по четвертому корпусу, там, кажется, «Фольксваген» числится за неким Сажиным, насколько я помню. — Никита спрятал диктофон в карман. — Я, пожалуй, туда на место подъеду вечерком, постараюсь еще справки навести. Если повезет, может, этот Сажин и некая Гринцер Надежда Иосифовна что-то еще к нашей скудной информации прибавят. А если Приходько с этим «Фольксвагеном» все же напутал, тогда… Ну, тогда будем искать по списку «БМВ», «Ауди» и «Волгу».
— Серая «Ауди» принадлежит отцу Игоря Зотова, — сказал Свидерко. — Кстати, у них там во дворе и гараж-"ракушка". Зарегистрирован под номером сорок три. Я по нашей установке проверил… Тебе этот номер, кстати, ни о чем не говорит?
— Я читал протокол осмотра места, — спокойно ответил Никита. — Только следователь тогда искала у гаража осколки бутылки. А бутылки-то, милый Коля, никакой и не было.
Остаток дня тянулся убийственно медленно. Так уже случалось с Никитой раньше: поисковая лихорадка, азарт, интерес, уверенность, что все идет правильно, по единственно верному, единственно возможному логическому пути, внезапно натыкались словно на какую-то невидимую преграду. Никита даже порой представлял ее мысленно: этакая прозрачная стена из пуленепробиваемого темного стекла. Обойти невозможно, увидеть, что там с другой стороны, не под силу.
Свидерко, злой и усталый, мотался в УВД с докладом к начальству, затем в бюро судебно-медицинских экспертиз еще раз проконсультироваться по поводу характера ранений Багдасарова и Бортникова, потом в прокуратуру, затем на Петровку. Оперативники тоже рассредоточились по участку, снабженные ворохом прокурорских и начальственных ЦУ. Отделение милиции опустело. Кроме дежурной группы, кинолога, Колосова, расположившегося в кабинете Свидерко, и мышей, нагло возившихся за деревянной рассохшейся обшивкой стен, не было ни одной живой души.
В пять ушли и рабочие-ремонтники. Никита открыл в кабинете форточку, чтобы изгнать терпкий дух масляной краски и скипидара, зажег настольную лампу и снова погрузился с головой в объяснения, рапорты, справки, протоколы допросов. Дело пухло и разрасталось, и процесс этот уже нельзя было остановить.
Одну за другой он снова и снова прослушивал записи бесед с жильцами, с подростками, кое-что выписывал себе в блокнот, что-то помечал. И все ждал: может быть, вот сейчас раздастся звонок, и это будет Катя. Может, там в доме и не случится никаких новых происшествий, просто… Просто она захочет поговорить с ним, услышать его голос.
Они поболтают минут пять — на большее ведь он и не претендует. У них нет никаких иных тем для беседы, кроме этого дела, работы. А Катя даже по делу сегодня говорить с ним избегала. Даже не смотрела на него. Наверное, в душе простить не может, что он втянул ее во все это, заставил переехать, фактически с мужем поссорил. Она его любит — мужа… Факт. И никуда от этого факта не денешься. Только о нем, наверное, и думает, и мечтает. А все другие пусть хоть сдохнут от тоски…
Никита внезапно почувствовал, что, несмотря на открытую форточку и ледяной сквозняк, ему душно. Телефоны не звонили. Обычно разрывавшиеся с утра до вечера, они предательски молчали.
Около семи он сложил все материалы в сейф, запер его, вручил ключ дежурному и отправился на Ленинградский проспект. Он намеревался возобновить личное официальное общение с жильцами дома. По его расчетам, тот, кто был ему сегодня нужен — владелец темно-синего подержанного «Фольксвагена» Евгений Павлович Сажин, — должен был уже вернуться с работы.
Расчет оказался точен. Синий «фолькс» стоял во дворе между ракушками. Кстати, на том самом месте, что и некогда «Волга» Бортникова. Места удобной парковки в этом дворе, как и во всех прочих московских дворах, ценились на вес золота. И те жильцы, кто возвращался домой раньше, захватывали лучшие, освещенные фонарем участки под окнами.
Дом жил самой обычной вечерней жизнью — в арку въезжали автомобили, гуляли с собачками старушки, в снегу на детской площадке визжали, бултыхались какие-то крохотные недомерки. За ними зорко надзирали бабушки и молоденькие хорошенькие мамы, некоторые с колясками. Погода к вечеру значительно улучшилась — ветер стих, заметно потеплело. Пахло сырой терпкой свежестью. И народ пользовался минуткой, чтобы глотнуть перед сном хоть немного кислорода пополам с бензином.
Вместе с Никитой в подъезд четвертого корпуса, доверчиво набрав ему код по домофону, вошла невысокая полная круглолицая женщина в брюках и белой теплой куртке. Она тяжело переводила дух, с трудом преодолевая короткий лестничный марш до лифта. Лицо у нее было землисто-бледное, усталое и какое-то отрешенное, словно женщина почти не замечала окружающие ее вещи и предметы, чутко прислушиваясь к чему-то внутри себя. Только в лифте, стоя с ней рядом, Никита увидел, что женщина беременна — она расстегнула куртку, выставив свой выпуклый огромный живот, обтянутый тесной шерстяной кофточкой.
Это была Зоя Зотова — мать Игоря. Дышала она с усилием, вытирая со лба капельки пота.
— Вам нехорошо? — спросил Колосов. — Может быть, вам помочь? — Он отчего-то страшно робел перед беременными женщинами. Они всегда казались ему существами из какого-то иного измерения.
— Спасибо, ну что вы.., так что-то, сердце зашлось немножко, — Зоя Зотова слабо улыбнулась. — Ничего. Решила вот пройтись немножко, а что-то тяжко…
Никита вышел на четвертом этаже, а она поехала к себе на седьмой. Никита подумал: поздновато что-то эти Зотовы решили завести себе второго ребенка. У Игоря с братом или сестренкой будет большая разница в возрасте. Но в таких вещах, как дети, женщины все решают сами. Видно, мать Игоря решила для себя вот так.
«В вашем доме, как сны золотые, мои детские годы текли…» — малость фальшивый и дребезжащий, но зато умопомрачительно громкий молодой лирический тенор буквально потряс весь четвертый этаж из-за двери квартиры Гринцеров. Бодрый аккомпанемент на рояле тут же негодующе смолк, оборвался. Кто-то властно взял одинокую ноту, затем вторую, третью, словно настраиваясь. И затем из-за двери мощно-фальшиво загремело: «М-ми-и м-мэ-э м-мо-о м-му-у!» — упражнение-распевка.
Под эти песнопения Никита и позвонил в дверь одиннадцатой квартиры к Сажину, решив навестить семейство Гринцеров чуть позднее.
Дверь в одиннадцатую квартиру была новой, крепкой, стальной, обшитой красно-коричневым дорогим дерматином из тех, что рекламирует товарищ Сухов по телевизору. «Если театр начинается с вешалки, то квартира, наверное, с входной двери», — философски подумал Никита. «Кто там?» — спросил мужской голос. И Евгений Сажин открыл дверь.
— Добрый вечер, — сказал Колосов. — Я из уголовного розыска, вот мое удостоверение, пожалуйста. Хотел бы поговорить с вами, Евгений Павлович, позволите войти?
Представляясь, пришлось задрать голову — Сажин был очень высокий. Колосов сто раз видел его оперативное фото, но там был просто видный молодой мужчина, чуть постарше Колосова. А оказалось, что это просто какой-то баскетболист-разрядник.
— Из уголовного розыска? Ко мне? — спросил Сажин растерянно. — Вы все по этому делу, да? Ну хорошо, проходите, только… Только я в тот раз уже все рассказал вашим сотрудникам, они записали. Вряд ли еще чем смогу помочь. Раздевайтесь, в комнату проходите, прошу.
Колосов разделся, огляделся: вот что значит качественный евроремонт. Этот Сажин, как значится в установке на него, вроде фирмач, коммерческий директор строительной фирмы. Да, вот что может сделать человек с деньгами, вкусом и строительными навыками из обычной старой двухкомнатной квартиры. Потолок, пол, стены, окна, светильники, двери с матовыми изящными витражами, дубовый узорный паркет.
— Здорово у вас, — восхитился Никита. — Сами все делали или дизайнера приглашали?
Сажин усмехнулся. Он, видно, только-только вернулся с работы — в прихожей на кожаном пуфе была небрежно брошена черная кожаная куртка-"пилот" и портфель. Теплый узорный скандинавский свитер, вывернутый наизнанку, валяется на белом угловом диване в комнате — таком роскошном диване, на который нормальному человеку и сесть боязно. Сажин был в старых джинсах и футболке, дверь он открыл, держа в руке кухонную лопаточку-мешалку. С кухни пахло чем-то удивительно вкусным.
— Секунду подождите, а то у меня пригорит, — сказал он, оставив Колосова в комнате. Комната была светлая, стильная и пустая — мебели, кроме дивана, кресел, «домашнего кинотеатра» — телевизора, какого-то черного низкого ларя-комода и такого же черного придиванного стола, не было никакой. Зато всюду, как в оранжерее, были расставлены комнатные растения. На белой стене напротив окна над диваном было укреплено огромное зеркало в простой черной раме. Все вещи были новехонькие, с иголочки, складывалось впечатление, что это не жилая комната, не берлога холостяка, а демонстрационный зал в дорогом мебельном салоне.
Это впечатление нарушали только фотографии в рамках, рядком стоявшие на ларе. Их было три. Никита мельком просмотрел их: хозяин квартиры Сажин — снимок, наверное, был сделан лет пять-шесть назад — в рокерской куртке у мотоцикла. Какой-то бравый молодой офицер с погонами капитана в лихо сдвинутой фуражке еще старого советского образца. И на третьей фотографии — молодая женщина в цветастом платьице-мини, с темными волосами, взбитыми в высокую «бабетту», с двумя пареньками — одним постарше, одетым в старую серую школьную форму, и вторым — поменьше, вихрастым, белобрысым, в курточке и шортах, прижимающим к себе огромного плюшевого зайца.
Сажин вернулся.
— Ужинать давайте, а заодно и поговорим, — сказал он. — Водки выпьете?
— Нет, спасибо. И от ужина тоже должен отказаться, я к вам ненадолго, Евгений Павлович. — Колосов даже засмущался от такой простоты и гостеприимства.
— Да я не алкаш, не бойтесь, — усмехнулся Сажин. — Замерз как собака на объекте. У нас ветром кран повело. Мы там с шести утра сегодня. Если бы, не дай бог, рухнул, раздавил бы все, как песочный кулич.
— Что, стройка большая? — поинтересовался Никита.
— Да ну, — Сажин махнул рукой, усаживаясь в кресло напротив. — Огрехи свои же подчищаем, недоделки. А так зимой обычно все ведь консервируется. Работа-то у нас в основном сезонная. Ну, раз от ужина наотрез отказываетесь… Так чем же помочь могу, слушаю?
Колосов чуть помедлил. Поначалу он сразу хотел спросить Сажина, не он ли и есть тот самый водитель-свидетель, видевший драку во дворе. Но после столь демократичного предложения выпить вместе ему захотелось познакомиться с этим Сажиным поближе. Мужик он, судя по всему, был толковый, деловой. К строителям Никита относился с великим уважением, потому что умение и талант создавать из груды кирпича, плит, стекла, бетона и арматуры дома и небоскребы восхищали его с детства.
— Евгений Павлович, я читал ваше объяснение. История, конечно, тут у вас страшная приключилась. И вам, очевидцам всего этого, не позавидуешь. Так, значит, вы одним из первых обнаружили на лестничной площадке следы крови? Вы и милицию тогда, в первый раз, вызвали, а? — спросил он Сажина.
— Нет, милицию вызвала моя соседка Надежда Иосифовна или дочка ее — не помню уже точно. Представляете — темно, ночь-полночь, и вдруг кто-то ко мне в дверь звонит, кричит…
— Так вас, значит, разбудили, с постели в то утро подняли?
— Нет, я уже встал, я вообще рано встаю, уже привык. Ничего не поделаешь, приходится, к сожалению, даже в выходные. У меня ведь стройка, сразу несколько объектов в действии, основные объемы — за городом. Туда еще надо доехать на машине. Вот и приходится в шесть, а иногда и в пять часов вскакивать, а то позже на выезде из Москвы — пробки дикие, часа два как миленький простоишь.
— А в ту субботу вы тоже собирались ехать на работу?