Но положение, хотя оно забавно в одном отношении, серьезно для Общества. «Сходные отрывки» должны уступить место заговору «Христианских миссий и Куломбов». Обратите к последнему все ваши мысли, добрый друг, если вы друг несмотря ни на что. Вы очень неправы, предполагая отсутствовать в Лондоне наступающей зимой. Но я не должен вас понуждать, если думаете, что не справитесь с положением. Во всяком случае, если вы покинете «внутренний кружок», придется перестраиваться по другому: не может быть и речи, что я смогу и учить, и переписываться. Или вы будете моим рупором и секретарем в Кружке, или мне придется использовать другого в качестве моего делегата, и, таким образом, у меня решительно не будет времени на переписку с вами. Они (их большая часть) дали мне обет на жизнь и смерть – копия обета находится в руках Маха-Когана, и я связан с ними.
Я теперь могу с полной уверенностью пересылать свои случайные наставления и письма только через Дамодара. Но прежде, чем я смогу даже столько сделать, Общество, в особенности штаб-квартиры, должны пройти надвигающийся кризис. Если бы вы все еще стремились к возобновлению изучения оккультизма, сохраните сперва нашу почтовую контору. К Е.П.Б., я еще раз говорю, нельзя более приближаться без полного ее согласия. Она так много сделала, и ее надо оставить в покое. Ей разрешено удалиться по трем причинам:
1. Чтобы отделить Т.О. от ее феноменов, которые подвергаются попыткам представить, как обман.
2. Чтобы помочь Т.О. удалением главной причины ненависти к нему.
3. Чтобы восстановить ее физическое здоровье так, чтобы оно еще могло послужить ей несколько лет.
А теперь, что касается деталей, посоветуйтесь все вы вместе, так как я просил их послать за вами. Небо теперь черное, но не забудьте ободряющее motto – «Post nubila Phoebus!»[126] Благословение вам и вашей всегда верной супруге.
К.Х.
Письмо 126
К.Х. – Синнетту
Мой добрый друг!
Шекспир правильно сказал: «Наши сомнения – наши предатели». Почему вы должны сомневаться или порождать в своем уме все время растущих чудовищ? Немного больше знания оккультных законов давно бы успокоило ваш ум, и было бы избегнуто немало слез вашей кроткой жены и болей вас самого. Знайте тогда, что даже учеников одного и того же Гуру часто заставляют разлучаться и держат каждого в отдельности в течение долгих месяцев, пока происходит процесс развития – просто по причине двух противоположных магнетизмов, которые, привлекая один другого, мешают взаимному и индивидуализированному развитию в некотором направлении. Ничего обидного тут нет и не может быть. Незнание этого причинило в последнее время громадные страдания со всех сторон. Когда вы уверуете в мое сердце, если не в мою мудрость, для которой я не требую признания с вашей стороны? Чрезвычайно больно видеть вас скитающимся в темном лабиринте, созданном вашими собственными сомнениями, выход из которых, к тому же, вы закрываете своими собственными руками. Я надеюсь, что вы теперь удовлетворены моим портретом, сделанным Шмихеном, и не довольны тем, который у вас есть. Все же они все похожи каждый по-своему. Только, тогда как другие являются произведениями ученика, последний был написан рукою М. посредством художника.
К.Х.
Пожалуйста, прошу вас остаться на собрание в среду – если вы чувствуете, что вам не следует покидать внутреннего кружка. В противном случае – уезжайте, помня, что моя дружба предупредила вас. Только избегайте, если пойдете на собрание, задевать чувства тех, кто грешит излишней преданностью, а не недостатком ее.
Письмо 127
К.Х. – Синнетту
Получено 18 июля 1884 г.
Мой бедный, слепой друг!
Вы совсем не годитесь для практического оккультизма! Его законы непреложны; и никто не может отступить от раз отданного приказа. Она не может продолжать пересылку писем мне, и письмо надо было передать Мохини. Однако, я его прочел и решил сделать еще одно усилие (последнее, которое мне разрешено), чтобы открыть вашу скрытую интуицию. Если мой голос, голос того, кто в своем принципе человеческого существа всегда был вам дружественен, и на этот раз не достигнет вас, как это часто бывало и прежде, то наше расставание в настоящем времени и навсегда станет неизбежным. Мне больно из-за вас, в чьем сердце я так хорошо читаю, несмотря на все протесты и сомнения вашего холодного западного рассудка и чисто интеллектуальной натуры. Но моя первая обязанность – это долг к моему Учителю, и долг, разрешите это сказать вам, для нас выше, чем какая-то дружба или даже любовь, так как без этого постоянного принципа, являющегося неразрушимым цементом, связывавшим в течение многих тысячелетий рассеянных хранителей великих тайн природы, наше Братство, нет! – даже само наше Учение давно бы рассыпалось в неузнаваемые атомы. К несчастью, как бы велик ни был ваш чисто человеческий интеллект, ваша духовная интуиция слаба и туманна, так как она никогда не развивалась. Отсюда – каждый раз, когда вы встречаетесь с кажущимся противоречием, затруднением, как бы какой-то несообразностью оккультного характера, которая вызвана нашими, освященными временем законами и правилами (о которых вы ничего не знаете, так как ваше время еще не пришло), – у вас немедленно возникают сомнения, появляются подозрения, что над лучшей частью вашей натуры насмехаются, и лучшая часть натуры подвергается, в конце концов, этим обманчивым внешним явлениям! У вас нет веры, которая требуется, чтобы дать вашей воле подняться с вызовом и пренебрежением против вашего чисто мирского интеллекта и дать вам лучшее понимание сокровенных вещей и неизвестных законов. Я вижу, что вы неспособны заставить ваши лучшие устремления, черпающие силы из потока истинной преданности той майе, которую вы создали из меня (это одно из ваших чувств, которое глубоко меня трогает), поднять голову против холодного, духовно слепого рассудка; вы неспособны позволить вашему сердцу громко провозгласить то, что ему до сих пор разрешалось только шептать: «Терпение, терпение. Великие цели никогда не осуществлялись одним рывком». Однако вам было сказано, что на пути к оккультным наукам следует продвигаться кропотливым трудом и пересекать его с опасностью для жизни; что каждый новый шаг, ведущий к конечной цели, окружен ловушками и терниями; что путника, отважившегося на него вступить, сперва заставляют стать лицом к лицу и победить тысячу и одну фурию, которые охраняют адамантовые ворота и вход – фурии, называемые Сомнение, Скептицизм, Презрение, Насмешка, Зависть и, наконец, – Искушение, Соблазн – особенно последний; кто хочет увидеть находящееся по ту сторону, должен сперва уничтожить эту живую стену; он должен обладать сердцем и душою, покрытыми сталью и железом, быть всегда решительным и в то же время кротким и нежным, скромным и закрывшим свое сердце для всех человеческих страстей, ведущих ко злу. Являетесь ли вы обладателем всех этих качеств? Приступали ли вы когда-нибудь к курсу тренировки, которая ко всему этому ведет? Нет, – вы знаете это так же, как я. Вы не для этого родились. Будучи семейным человеком, которому надо поддержать жену и ребенка, которому надо работать, вы никак не годитесь для жизни аскета или даже жизни Мохини. Зачем тогда вам жаловаться, что вам не даны силы, что вы даже начинаете терять веру в наши собственные силы и т.д. Правда, вы несколько раз предлагали, что вы бросите мясоедение и выпивку, а я отказывал в этом. Зачем вам это, раз вы не можете стать регулярным учеником? Я думал, что вы это уже давно поняли и покорились своей участи, удовлетворяясь терпеливым ожиданием дальнейшего развития событий и моей личной свободой действий. Вы знаете, что я был единственным, кто пытался и упорствовал на своей идее о необходимости, по крайней мере, маленькой реформы, хотя бы небольшого отступления от чрезвычайной непреклонности наших правил, если мы хотим, чтобы европейские теософы численно увеличились и работали для просвещения и пользы человечества. Я потерпел неудачу в своей попытке, как вам известно. Все, чего мог добиться, было разрешение сообщаться с несколькими лицами, с вами, главным образом, так как я выбрал вас в качестве выразителя нашего Учения, которое мы решили дать миру хотя бы до некоторой степени. Не будучи в состоянии продолжать давать вам учение регулярно вследствие моей работы, я решил возобновить дачу Учения после того, как будет сделана моя работа и когда в моем распоряжении будет несколько свободных часов. Я был связан по рукам и ногам, когда я сделал попытку дать вам возможность издавать вашу собственную газету. Мне не было разрешено применять по этому делу какие-либо психические силы. Вы знаете результаты. Все же, я бы преуспел даже с теми малыми средствами деятельности, находившимися в моем распоряжении, если бы не возбуждение по делу законопроекта Ильберта Билля. Задумывались ли вы или подозревали когда-нибудь об истинной причине моей неудачи? Нет; ибо вы ничего не знаете детально о работе Кармы, о «боковых ударах» этого ужасного закона. Но вы хорошо знаете, что было время, когда вы чувствовали глубочайшее презрение к нам всем, принадлежащим к темным расам, и рассматривали индусов как низшую расу. Я больше ничего не скажу. Если у вас имеется сколько-нибудь интуиции, вы сделаете выводы о причине и следствии и, возможно, поймете, откуда неудача. Затем, против вас имелся приказ нашего Верховного Владыки не вмешиваться в естественный процесс роста Л.Л. и в психическое и духовное развитие его членов, и в особенности – в ваше. Вы знаете, что даже писать вам время от времени было разрешено лишь в виде особой милости после того, как затея с «Фениксом» потерпела крах. Что касается проявления каких-либо психических или оккультных сил, то об этом не было и не может быть и речи. Вы были удивлены нашим вмешательством в ссору Л.Л. и Кингсфорд? И вы не в состоянии догадаться, почему мы делали это и то? Поверьте мне, что когда-нибудь, когда вы будете лучше осведомлены, вы узнаете, что все это было вызвано вами самим. Вы также возмущаетесь кажущейся нелепости посылки Х.С.О. с миссией, для которой вы считаете его негодным для Лондона, во всяком случае социально и интеллектуально. Ну, когда-нибудь, возможно, вы также узнаете, что вы неправы в этом, как и во многом другом. В будущем результаты дадут вам хороший урок.
А теперь подойдем к самой последней части, к доказательству, что с вами не «обошлись несправедливо», как вы жалуетесь в вашем письме, хотя вы обошлись с Х.С.О. и Е.П.Б. очень жестоко. Ваш величайший повод к недовольству вызван вашим недоумением. Мучительно, вы говорите, когда вас всегда держат в неизвестности. Вы чувствуете себя глубоко обиженным по поводу того, что вы решили назвать очевидным и растущим «недружелюбием и переменой тона» и т.д. Вы ошибаетесь с начала до конца. Не было ни недружелюбия, ни перемены в чувствах к вам. Вы просто ошибались в отношении естественной резкости М., каждый раз, когда он говорил или писал серьезно. Что касается моих кратких замечаний, высказанных мною о вас Е.П.Б., которая обратилась ко мне и была права, вам никогда не приходила в голову мысль об истинной причине этого: у меня не было времени, я едва мог уделить мимолетную мысль вам самому и Л.Л. Как она хорошо сказала: «Никто никогда не думал обвинять вас в какой-либо намеренной неправоте» по отношению к нам самим или к ученику. Что касается непреднамеренной неправоты, к счастью вовремя предотвращенной мною, то она, несомненно, является беззаботностью. Вы никогда не думали о разнице телосложения между бенгальцем и англичанином, о выносливости одного и о выносливости другого. Мохини был оставлен вами в течение многих дней в холодной комнате без камина. Он не произнес ни одного слова жалобы, и мне пришлось охранять его от серьезного заболевания, отдавать ему мое время и внимание – ему, в ком я так нуждался для создания известных результатов, ему, кто пожертвовал всем для меня... Отсюда и тон М., на который вы жалуетесь. Теперь вам объяснено, что с вами «не обходились несправедливо», но что вам просто надо было принять замечание, которое для вас было неизбежно, так как иначе подобная ошибка могла бы повториться опять. Затем вы отрицаете, что у вас всегда была злоба против К. Очень хорошо, назовите это другим именем, если вам нравится; все же это было чувство, которое послужило помехой строгой справедливости и заставило О. совершить гораздо худшую ошибку, чем он уже сделал, но которой было дозволено развиваться в своем направлении, ибо это соответствовало целям и не приносило большого вреда, за исключением только ему самому – которого за это так беспощадно отчитывали. Вы обвиняете его в нанесении вреда вашему Обществу и притом вреда «непоправимого»? Где этот нанесенный вред?... Вы опять ошибаетесь. Эта ваша нервность заставила вас написать Е.П.Б. слова, которые я хотел бы, чтобы вы никогда не произносили – ради вас самого. Должен ли я привести вам доказательства, во всяком случае по одному делу, до чего несправедливы вы были, подозревая любого из них, что они или жаловались нам на вас, или наговорили о вас то, чего не было? Я верю, что вы никогда не повторите того, что я вам сейчас скажу, т.е. кто был (или мог быть, но не был, ибо она пришла слишком поздно) моим невинным доносчиком о Мохини. Вы вольны это проверить в любой день, но я бы не хотел, чтобы эта превосходная женщина почувствовала себя расстроенной и несчастной из-за меня. Это была мадам Гебхард, которой я обещал посетить ее субъективно. Я увидел ее в одно утро, когда она сходила по лестнице, пока я был занят с Мохини, делая его непроницаемым. Она услышала, как стучали его зубы, так как он тоже спускался с верхнего этажа. Она знала, что он все еще живет в своей маленькой комнате без камина после того как Олькотт уехал, хотя его легко можно было поместить в другой комнате. Она остановилась, чтобы подождать его, а я заглянул внутрь ее и услышал, как она мысленно произнесла: «Ладно, ладно... Если бы только Учитель это знал...» – и затем, остановившись, она спросила его, нет ли у него еще какой-нибудь теплой одежды, и добавила еще подобные ласковые слова. «Его Учитель знал» и уже поправил зло и, зная, что это не преднамеренное зло, никакого недружелюбия не питал, ибо слишком хорошо знал европейцев, чтобы не ожидать от них больше, чем они могут дать. Также это не единственный упрек, адресованный вам в сердце мадам Гебхард, также как и в умах нескольких других ваших друзей; и это только правильно, что вам нужно это знать, помня, что они, подобно вам самому, судят почти обо всем по внешности.
Я больше ничего не скажу. Но если бы вы захотели еще раз взглянуть на Карму, то задумайтесь над этим и помните, что она действует наиболее неожиданным образом. А теперь задайте самому себе вопрос, насколько оправданы ваши подозрения в отношении Олькотта, который ничего не знал об этих обстоятельствах, и в отношении Е.П.Б., которая была в Париже и знала еще меньше. Тем не менее подозрение выродилось в убеждение и облеклось в форму писанных упреков и очень некрасивых выражений, которые с начала до конца были незаслуженны. Несмотря на все это, вы горько жаловались вчера мисс А. на ответ вам Е.П.Б., который принимая во внимание собственные обстоятельства и ее собственный темперамент, был удивительно незлобив, если его сопоставить с вашим письмом к ней. Также я не могу одобрить вашего отношения к Олькотту – если вы нуждаетесь в моем мнении и совете. Если бы вы были на его месте и были виновны, навряд ли вы разрешили бы ему обвинить вас в таких выражениях, как фальсификация, клевета, ложь и наиболее идиотическая неспособность к работе. И Олькотт совершенно не виновен в таких грехах! Что касается его работы, то разрешите нам это лучше знать. Что нам нужно, это хорошие результаты, и вы обнаружите, что они у нас имеются.
Истинно, «подозрение опрокидывает, что доверие строит!» И если, с одной стороны, у вас имеются некоторые причины цитировать нам Бэкона и сказать, что «нет ничего, что заставило бы человека больше подозревать, чем малое знание», то с другой стороны, вам следовало бы помнить, что наше знание и наука не могут постигаться чисто бэконовскими методами. Будь что будет, нам не разрешается предлагать нашу науку в качестве средства от подозрительности или для ее лечения. Надо самим это заработать, и тот, кто не найдет нашей истины в своей душе, внутри самого себя, тот имеет мало шансов на успех в оккультизме. Несомненно, подозрение не поправит положение, ибо оно есть «...тяжелый доспех, который собственным весом больше мешает, чем защищает».
На этом последнем замечании, я полагаю, мы оставим эту тему навсегда. Вы навлекли страдания на самого себя, на вашу жену и многих других, что было совершенно бесполезно и могло быть избегнуто, если бы вы только воздержались сами от создания большинства их причин. Все то, что мисс Арендаль вам сказала, было правильно и хорошо сказано. Вы сами разрушаете то, что с таким трудом воздвигали. Но затем, эта странная идея, что мы сами не в состоянии видеть и что нашим единственным источником данных является лишь то, что мы читаем в умах наших учеников и, следовательно, мы не являемся теми могущественными существами, какими вы нас себе представляли, эта мысль, кажется, с каждым днем все больше вас преследует. Хьюм начинал таким же образом. Я бы с радостью помог вам и защитил бы вас от его судьбы, но если вы сами не стряхнете с себя этого страшного влияния, под которым вы находитесь, я очень мало могу сделать.
Вы меня спрашиваете, можно ли вам рассказать мисс Арендаль то, что вам я сообщил через м-с X. Вы совершенно вольны объяснить ей положение и тем оправдаться в ее глазах в кажущейся неверности и восстании против нас, как она думает. Вы это можете делать тем более, что я никогда вас ничему не обязывал через м-с X. Я никогда не сообщался с вами или с кем-либо другим через нее, также и мои и М. ученики, поскольку я знаю, за исключением Америки, – раз в Париже и другой раз в доме м-с А. Она превосходная, но совершенно не развитая ясновидящая. Если бы ей не помешали неразумно, и если бы вы последовали советам Старой Леди и Мохини, то, действительно, к этому времени я мог бы говорить с вами через нее – и таково было наше намерение. И это опять ваша вина, мой дорогой друг. Вы гордо претендовали на привилегию применять ваше собственное бесконтрольное суждение в оккультных вопросах, о которых вы ничего не могли знать, и оккультные законы, которым вы вздумали бросить вызов и играть с ними безнаказанно – обратились против вас и нанесли вам большой вред. Все обстоит так, как должно. Если бы вы постарались внушить себе глубокую истину, что интеллект сам по себе не всемогущ, что для того, чтобы стать «передвигателем гор», ему сперва нужно воспринять жизнь и свет от своего высшего принципа – духа, и затем фиксировать ваш взор на все оккультное, духовно стараясь развить эту способность по правилам, тогда вы вскоре стали бы правильно разгадывать эту мистерию. Вы не должны говорить м-с Х., что она никогда не видит правильно, ибо это не так. Много раз она видела правильно; когда была предоставлена самой себе, она никогда не исказила ни единого сообщения.
А теперь я кончил. Перед вами лежат две дороги: одна ведет по весьма мрачной тропе к знанию и истине, другая... Но я, в самом деле, не должен оказывать влияние на ваш ум. Если вы не приготовились совсем порвать с нами, то я просил бы вас не только присутствовать на собрании, но и говорить, иначе это произведет очень неблагоприятное впечатление. Я прошу вас это сделать ради меня, а также ради вас самих.
Только – что бы вы ни делали, примите мой совет – не останавливайтесь на полпути: это может оказаться для вас бедственным.
До сих пор моя дружба к вам остается такой же, как и всегда, ибо мы никогда не бываем неблагодарны за оказанные услуги.
К.Х.
Письмо 128
К.Х. – Синнетту
Получено в Лондоне летом 1884 г.
Совершенно секретно, за исключением Мохини и Ф.А.
Добрый друг!
Это не ответ на ваше последнее письмо. Письмо в мой адрес, посланное вами через Мохини, никак не написано вами самим. Истинно, оно было написано кем-то, находящимся в то время всецело под влиянием Аттавады.
«Греха "Я", который во Вселенной,
Словно в зеркале, видит ее милое лицо» –
и только ее; причем слепо верил тогда каждому ее слову.
Возможно (и это до некоторой степени служит оправданием) потому, что никакого наполовину ожидаемого вмешательства или предупреждения с нашей стороны не было. Таким образом, никакого ответа на него, ибо нам лучше открыть новую страницу.
Ах, как долго тайны ученичества будут пересиливать и уводить с пути истины мудрых и проницательных, так же, как и глупых и доверчивых! Как мало тех из большого количества пилигримов, которые должны пуститься без карты и компаса в плавание по безбрежному Океану Оккультизма, достигают желанной земли. Поверьте мне, верный друг, что ничто, кроме полной веры в нас, в наши добрые побуждения, если не в нашу мудрость, в наше предвидение, если не в наше всезнание – которое нельзя найти на этой земле – может помочь переправиться из страны снов и выдумок в нашу страну Правды, в царство суровой реальности и факта. Иначе этот океан, действительно, окажется безбрежным; его волны больше не понесут по водам надежды, но каждую рябь обратят в сомнение и подозрение; и эти волны окажутся еще хуже для того, кто пустится по этому мрачному, колышущемуся морю неизвестности, наполнившись предвзятыми мнениями!
Тем не менее, вам не следует чувствовать себя слишком смущенным. Час испытания наполовину уже прошел; старайтесь лучше понять все «почему и зачем» этого положения и изучайте серьезные законы, которые управляют нашим «Оккультным миром». Я согласен с вами, что эти законы, действительно, очень часто кажутся несправедливыми, а иногда даже жестокими. Но это обязано тому факту, что они никогда не предназначались ни для немедленного возмещения за причиненное зло, ни для непосредственной помощи тем, кто наудачу предлагает свою верность законодателям. Все же, кажущееся реальным, мимолетные и быстропроходящие невзгоды, создаваемые ими, почти так же необходимы для роста, прогресса и окончательного установления вашего маленького Теософического Общества, как те некоторые катаклизмы в природе, которые часто производят массовые опустошения, но необходимы человечеству. Землетрясение, как знает весь мир, может быть блаженством, и стоячая волна может оказаться спасением для многих ценою нескольких. Наиболее «приспособленные» переживают уничтожение каждой старой расы и ассимилируют новое, ибо природа старше Дарвина. Лучше поэтому скажите себе: «Что бы ни случилось, для сожалений нет причин»; ибо это не столько из-за того, что новые факты должны быть раскрыты «внутренней группе», сколько из-за того, что старые загадки и тайны должны быть объяснены и выяснены нескольким его совершенно стойким членам. Даже невинные кавычки, сорвавшиеся с моего карандаша и вами опротестованные, имели бы огромное значение для человека менее омраченного, чем были вы, когда писали ваше последнее письмо, основанное на искусных инсинуациях вашей мнимой сивиллы. Было абсолютно необходимо, чтобы сокровенная работа Кармы проявилась в поле личного опыта тех малочисленных стойких членов (включая и вас самого); чтобы ее более глубокое значение было на деле иллюстрировано (так же как и ее следствия) на тех самомнительных кандидатах на ученичество, которые бросятся под темную тень ее колес.
Так, против вышеизложенного некоторые возразят – как же тогда в отношении ее великого ясновидения, ее ученичества, ее избрания из среды многих Учителями?
Ее ясновидение – факт, ее избрание и ученичество – другое. Как бы ни был годен психически и физически, чтобы соответствовать такому избранию, ученик, если он не обладает духовной и также физической неэгоистичностью, будучи избран или нет, он должен погибнуть, как ученик, в конце концов. Самость, тщеславие и самомнение, приютившиеся в высших принципах, гораздо более опасны, чем те же дефекты, ютящиеся только в низшей физической природе человека. Они суть те буруны, о которые ученичество в своей испытательной стадии определенно разобьется на куски, если намеревающийся стать учеником не будет носить с собою белый щит полного доверия и веры в тех, кого он готов искать по горам и полям, чтобы они повели его к свету знания. Мир двигается и живет под тенью смертоносного ядовитого дерева зла; все же капающий из него яд опасен и может действовать только на тех, чья высшая и средняя натуры настолько же восприимчивы к заразе, сколько и их низшая натура. Ядовитое семя этого дерева может прорастать только в хорошо подготовленной, восприимчивой почве. Припомните случай Ферна, Мурад Али и Бишамлала, добрый друг, и примите к сведению узнанное. Масса человеческих погрешений и моральной неустойчивости распределяется по всей жизни тех людей, которых удовлетворяет оставаться средними смертными. Эта же самая масса собирается и концентрируется, так сказать, в один период жизни ученика – в период испытания. То, что обычно скапливается, чтобы приносить свои законные плоды только в следующем воплощении обычного заурядного человека, – ускоряется и раздувается и осуществляется в ученике, особенно в самонадеянном и эгоистическом кандидате, который бросается, не рассчитав своих сил.
«Кто роет так много глубоких ям своим друзьям и братьям, тот сам в них упадет», – сказал М. Е.П.Б. в ночь взаимных признаний. Я пытался, но не мог ее спасти. Она вступила, вернее, заставила себя вступить на опасную тропу, имея в виду двойную цель:
1. Разрушить все созданное, в котором она не принимала участия и таким образом заградить путь другим, если она не найдет, что система и общество не оправдывают ее ожиданий;
2. Оставаться верной, идти путем своего ученичества и разрабатывать свои природные дарования, которые, действительно, значительны, если только все ее ожидания оправдаются.
Интенсивность этого решения было первое, что привлекло мое внимание. Будучи водимой постепенно и осторожно в нужном направлении, она, как индивидуальность, представляла бы собою бесценное приобретение. Но существуют люди, у которых никогда не замечаются какие-либо внешние признаки эгоизма, но в то же время они чрезвычайно эгоистичны в своих внутренних духовных устремлениях. Эти пойдут по тропе, раз ими избранной, с глазами, закрытыми на все, кроме самих себя, и они ничего не видят вне своей узкой тропы, заполненной их собственной личностью. Они настолько интенсивно поглощены созерцанием их собственной предполагаемой «правоты», что уже ничто никогда не может казаться им правым вне фокуса их собственного зрения, искаженного их самодовольным мышлением и их суждением о том, что правильно и что неправильно. Увы! Такова одна из наших общих другинь – Л.К.Х. «Правильное в тебе – основание, а неправильное – проклятие», – было сказано Владыкой Буддою о такой, как она; ибо правильное и неправильное «обманывают таких, которые любят себя», а других – только пропорционально извлеченной пользе, даже если эта польза чисто духовная. Взвинченная каких-нибудь 18 месяцев тому назад до спазматического, истерического любопытства чтением вашего «Оккультного Мира» и позднее «Эзотерическим Буддизмом» до восторженной зависти, она решила «узнать правду», по ее выражению. Она хотела или самой стать учеником – главным образом, чтобы «писать книги» и таким образом затмить своего мирского соперника, или же опрокинуть весь этот обман, к которому она не имела касательства. Она приняла решение поехать в Европу и разыскать вас. Ее возбужденная фантазия, надевающая маску на каждого случайного призрака, создала «Студента» и заставила его обслуживать ее желания и цели. Она искренне верила в него. В этот критический момент, предвидя новую опасность, вмешался я. Дарб. Нат был отправлен к ней и три раза воздействовал на нее от моего имени. Некоторое время давалось направление ее мыслям, и ее ясновидение было заставлено служить цели. Если бы ее искренние устремления одержали победу над сильной личностью ее низшего Я, я бы доставил Т.О. превосходного работника и превосходную помощь. Эта бедная женщина по своей природе добра и нравственна. Но сама ее чистота такого узкого сорта, такого пресвитерского характера, если я могу применить это слово, что она не способна увидеть себя отраженной ни в ком другом, как только в себе самой. Только одна она добра и чиста, все другие должны и будут подозреваться. Великое благо было предложено ей, но ее своенравный дух не позволил принять что-либо, чему не придана форма, соответствующая ее собственной модели.
А теперь, она получит от меня письмо, в котором будут изложены мой ультиматум и мои условия. Она их не поймет, но будет горько жаловаться многим среди вас, подбрасывая намеки и инсинуации против одного человека, о котором она говорит, как об обожаемом. Подготовьтесь. Доска спасения ей предложена, но мало надежды, что она ее примет. Однако, я еще раз попытаюсь, но я не имею права каким-либо образом воздействовать на нее. Если хотите принять мой совет, воздержитесь от какой-либо серьезной переписки с ней до наступления новых событий. Попытайтесь спасти (книгу) «Человека» путем просмотра его вместе с Мохини и путем удаления из него внушенного и продиктованного «Студентом». Имея также в виду «некую цель и умысел», мне пришлось оставить ее при ее самообмане, что эта новая книга была написана с целью «исправить ошибки» «Эзотерического Буддизма» (убийства его – была истинная мысль); и только накануне ее отъезда Упасике было приказано следить, чтобы Мохини тщательно удалил из нее все сомнительные абзацы. В течение ее пребывания в Англии миссис X. никогда не разрешила бы вам видеть ее книгу ранее ее окончательного опубликования. Но я бы хотел сохранить пятимесячный труд Мохини и не разрешил бы оставить его неопубликованным.
Хотя многое остается необъясненным, то малое, что вы извлекли из этого письма, сослужит свою службу. Это направит ваши мысли по новому направлению и раскроет другой угол царства психологический Изиды.