В этой поэме кратко описывается весь мой непростой год, проведённый в армии. Так получилось, что здесь количество преобладает над качеством. Здесь заметно слабее техника написания, рифмы и образная составляющая. Но, если бы я старался больше и уделял написанию поэмы больше времени, то у меня бы не хватило ни сил, ни времени её закончить, поэтому не судите так строго!
I
Мелькали дачники с лопатой над картошкой,
Поля Ивана-чая розовели за окном.
Мне было грустно, ну, вы знаете, немножко -
На вид обычной жизни мне теперь не всё равно.
Летел в командировку наш солдатский эшелон.
В нём жарко, душно, но душою радостно, светло.
Весёлою беседою товарищ подогреет,
Легко и быстро в поезде военном летит время.
Мне вспоминались милый дом, родители, друзья,
Учёба в колледже, программы и проекты,
Любимый список песен, сад и знойно лето.
Среди родного и любимого купался я.
II
Я вспоминал денёчки первые в армейке.
Такая ностальгия неожиданно нашла.
Сложились мысли в воединый пазл в человеке,
Свернулись стеллажи в единую полку. Ашан.
Я помню маму у военкомата со слезами,
И твёрдые в сердцах моём и мамы камни.
Как сел в газельку жёлтую, угнал на сборный пункт.
Сел – осознал, ждёт впереди тяжёлый, долгий путь!
Прошёл комиссию, стоял в трусах я в коридоре.
Я болен весь, насквозь, до глубины своих костей,
Но подхожу под всепрожорливый пучок систем,
И категорию «здоров» я получаю вскоре.
III
Я проторчал денёчка три там или же четыре,
И впечатление от службы первое своё
Я получил. И понял, что тот хрупкий мир наш в мире
На ней не держится совсем, она ведь ни о чём.
Орали глупые, безумные сержанты,
Орали командиры все, срывали гланды.
Пытались ходить строем – просто полный хаос!
И глупо и смешно со стороны всё получалось.
Курили все от нервов, тяжких мыслей без конца,
Курили с общего числа процентов девяноста.
С количества такого поражался просто.
Народ такой – курилку всю бычками поистлал!
IV
Стояли лысые в строю и поражались.
Куда попали мы? Зачем сюда забрали нас?
Хотя кому-то нравилось, росточек из печали
Навис над всеми, словно ведьмы тёмный, злобный сглаз.
Затем меня куда-то всё же отобрали,
И подпол разговор со мной вёл мерно старенький.
Вытягивал всё у меня, о жизни узнавал,
Его устроил я и вот вагонов караван
Меня несёт в Иркутск. Уже в парадной форме я,
Макушку кроет шапка с мехом и кокардой.
Такой весь модный, словно в гучи или прадо.
По факту – оборванцы, рядовая матросня.
V
Бушлат широк, велик – свисает низко, до колен,
И брюки шароварами стальные берцы кроют.
Настрой военный, лютый. Сердце жаждет перемен!
Теперь я в армии – живём одним единым роем.
Простился с мамой напоследок на вокзале.
Уже без слёз, так радостно, а не печально,
И посмеялась добро так над моим видом в форме -
Уехал родный, не осталось больше сына кроме.
Я съел в вагоне первый свой армейский тот паёк,
Галеты и консервы в разных упаковках,
Мне было так в гражданском поезде неловко
В дурацкой форме, что свалить хотелось наутёк!
VI
Была команда. Войнов было восемнадцать.
С надеждами, мечтами все смотрели мы вперёд.
С чёрными сумками армейскими, не с ранцами
Ступили с поезда в иркутской области на лёд.
Нас повезли испуганных в трясущемся камазе,
Увидели заборов и оград многообразие,
Проехали чрез пропускной мы пункт номер один.
Мы в части, без родителей, друзей и не уйти.
Мы в прочной клетке, за решёткой, словно звери,
Нас охраняют здесь печатей сотни и замов.
Здесь жить нам целый год. Наш приговор теперь таков.
Сначала в это даже как-то и не верилось…
VII
Опять осмотр. Заселили в тесную казарму,
Сводили нас на завтрак – мы пельменей понаелись.
Узнали, что еда в столовой всегда шарная,
Вернулись в новый дом наш, как в монашескую келью.
Эпическую речь начальники толкнули нам.
С того момента начался длиною в год бедлам.
Меня бесить всё сразу стало с корки и до корки,
Ведь глупостей придумал кто-то всяких столько.
Перед отбоем, говорят, нам коврик расстилать
Пред шконкой нужно, утром чтоб вставать нам него.
Но не вставайте, там ведь куча грязи и всего -
Убьёт легко грибком вам ноги, хуже, чем игла.
VIII
Зачем-то нужно ежедневно делать кантик.
Коль кто не знает, кантик – это ровно шею брить.
Здесь правила как будто против жизни, «анти»!
Их сотни, вызывают все тебя они на ринг.
Откидку одеяла делать при подъёме
Всё требует от нас начальство неуёмное.
Подъём – висит на спинке у кровати одеяло
Красиво сложено, по царски, величаво.
Такой нам марафет прекрасный нужно навести,
И выбежать кометой, пулей на телесник
Из располаги, где кровати стоят тесно
За пять секунд, ещё вчера успеть, без десяти!
IX
И утром, под отбой у нас телесные осмотры.
Внимательно следят – не получили ль синяков?
Не дай бог повредили что себе, испортили,
Ведь ранить себя в армии то в общем-то легко.
Писать тогда придётся рапорт, объяснение,
О том, покровов кожи целостность потеряна.
Температуру ежедневно меряют бойцам,
Здесь о тебе другие типа думают, не сам.
После телесника мы быстро собирались,
И на прогулочку по плацу рано шли гулять.
Учебка просто ходит, пока на зарядке рать
Пытается всё мышцы себе сделать, как из стали.
X
И ходит стадо кругом с пастухом по плацу,
По полчаса мы ходим как бараны под метель.
От холода, озноба даже зубы клацают,
И дым от труб котельной низко очень стелет.
Ты думаешь, что лучше б я побегал в кроссах,
И думаешь совсем без шуток, а серьёзно,
И умываешься примерно ты как скорость света.
На каждого бойца здесь умывалки нет, а
Толпится пять парней над одним утлым краном.
Ценнее в тот момент солдату золота вода.
Ты вьёшься средь толпы и лезешь будто злой удав.
Помыться надо, ну а времени то мало!
XI
Кровать заправить надо просто идеально,
Дощечкой одеяло и подушечку отбить.
Меня с эти порядком просто доканали!
Долблю дощечкой жёстко я подушку – новый бит.
И форму ты на табуреточку брикетом
Укладываешь как идеалисты, но об этом
История другая. Вот на завтрак мы пошли.
Подразделений уйма, все толпятся будто вши,
Все есть хотят и встать стараются поближе,
Залезть быстрей в колонну первую, оттуда
Скорее за подносом, на раздачу, будто
Чуть опоздав, его еду утащат мыши!
XII
Кормили нас в столовой, в принципе, неплохо.
Однообразием лишь пресыщала нас еда.
От голодухи мы ещё пока не сдохли.
На завтрак яйца, сыр давали точно нам всегда.
И молоко в коробочке давали через разик,
За карамельками в коробку смело лазили,
А хлеб и масло нам три раза в день давали,
И порции салата, овощей прям малые.
Второго порции дают три раза в день,
На ужин всегда рыба, утром, днём – мясное.
Хреновое, конечно, мясо всё такое,
Зато по средам, пятницам дают пельмени.
XIII
В обед тарелку полную всегда льют супа нам,
Компотик в кружке и в коробке разный вкусный сок.
В субботу же сосиской вся тарелочка полна
И рисом. Лишь обед тяжёлый я весь съесть не мог.
Развилось в армии России нехватанство!
Поесть ведь большинство вперёд планет пытается.
Товарищество и тактичность умирают,
А дисциплина в веку нашем стала раем.
Идём мы с полным животом в подразделение,
Под барабан по плацу лупим чётко строевым.
От строевой уже у нас устали ноги. Мы
Мечтаем только, грезим лишь о личном времени.
XIV
Прошло два дня учебки первых. Я теперь курсант.
На третьи сутки в роте в госпиталь свалился.
Позор бойцу, позорище моим седым усам,
Провалена бесчестно важная та миссия!
Хотя температура только капельку была,
И кашель, сопли. Я теперь вдали от располаги
Лечусь. Смотрел там врач – седой и старенький бурят,
Сквозь толстые очки кидал придирчивый свой взгляд.
Лежал в палате, спал, читал, глядел на телевизор,
Имел возможность пообщаться я со стариками.
Они мне многое о службе здесь порассказали:
Особенности, разные истории и вздор.
XV
Узнал я там о ротах и частях о всяких разных,
Советовали всё, куда же мне служить пойти.
О дембеле и сроке службы часто слышал фразы,
Когда кончалась ночи тёмной в госпитале тишь.
Смотрели в холле фильмы всякие на дисках,
В час тихий на кроватях мы подушки тискали.
Я книгу странную о стройке дамбы на Кавказе,
Читал и думал, блин, ну кто же меня сглазил?
Что за пустяк на полторы недели я застрял,
И пропустил основы все, первоначалие.
Пока я спал, товарищи азы все изучали,
Страдал на бесполезных на занятиях Тантал…
XVI
Ну, выписали и с квадратными глазами
Вернулся в первую учебную пропащий сын.
Теперь товарищи служить я дальше буду с вами,
И сразу за косяк в момент я по лбу получил!
Переодели в пять секунд в ВКПОшку.
Теперь я воин то что надо. Я немножко
Сначала был потерян, было, честно, сложно,
Старался наверстать я всё и лез из кожи.
Ходил заметно хуже солдат прочих строевой,
Нас больше стало – к нам подъехали с Алтая,
И с области Свердловской, с Кирова команды, парни
Им теперь тоже всем ещё не скоро гнать домой.
XVII
Занятия повзводно с нами проводились,
По большей части в роте, иногда на УМБ.
Сидели всё писали мы конспекты, или
Так просто слушали мы околоармейский бред.
Военно-политическая, специальная,
И строевую, инженерную – всё изучал я.
Физподготовка, изучение уставов,
От строевой мы явно больше прочего устали!
Ходили по большому плацу целую неделю,
Готовились к принятию присяги без конца.
Всё говорили нам, что плохо получается,
И много мы дурим в строю и беспределим!
XVIII
Командованье интересное, престранное.
Начальник мой во взводе первом – классный капитан!
Единственный из всех залечивал все раны мне,
Особо не ругал, зато поддерживал всегда!
Он говорил не раз нам всем о том, что армия -
Организация, конечно, очень странная.
Зато комвзвод второго роты – старший лейтенант,
Всех, а особенно своих всех погонять был рад.
И по физухе и по знанию обязанностей,
Мы прозябали то на турнике, то пред уставом.
Кто подтянулся много, выучил всё – браво!
Тому с ним жить в дальнейшем будет очень просто.
XIX
Но, вот у нашей у учебной роты командир
Был жёстким, грубым, неприятным человеком.
В момент, когда же он внезапно в роту заходил
Кефир скисал вокруг, душа у всех поблекла.
Орал, ругался так противно, неприятно,
Бомбил он так, вокруг аж оставались кратеры!
От оскорблений постоянных, унижений
Вполне стать можно было нам всем неврастеником.
В конце учебки, словно подведение итога,
Ходили дружно мы на наше стрельбище стрелять.
Стрельба патроном боевым впервые у меня.
В нас верили, что эти воины всё смогут!
XX
Зимой стреляли в холод, лёжа и с упором,
Стреляли плохо – дак ведь это ж было в первый раз!
Вернулись мы со стрельбища ох как не скоро,
И впечатления у всех нас были разные.
Кому-то в кайф мишень смертельной пулей поразить,
Кому желание стрельбы – всей его жизни бзик!
Мне лично глупые, армейские пострелы
Не доставляют радости средь снега белого.
Тащиться в бронике, разгрузке через лес,
Сквозь КПП и плац, поля и кучу разных мест.
И автомат болтается, мешается всегда.
Лежат недвижно магазины там в подсумке.
Идёшь такой, плетёшься, об одном всё думая,
Когда придёшь, экипировку, автомат свой сдашь.
XXI
Но близится к концу учебки долгий месяц,
Готовились упорно все к присяге под конец.
У нас ведь повышенье по карьерной лестнице -
С курсанта я на рядовое звание влетел.
Прошло мероприятие, прошли мы маршем.
Всё было, как мы и готовились, всё также.
И тут же нас по ротам и частям пораскидали.
Попал в «мобилку» я по личному желанию.
Мне говорили много раз, что будет сложно там,
Что будут нас качать, гонять и мучить постоянно,
И загонять морально в свежевырытую яму.
Пройти такое испытание решил вдруг я…
XXII
В мобилку нас девять бойцов перекинули.
«Элитных» девять лютых и бесстрашных войнов.
Попали словно мы в какое-то кино и
В реальной жёсткой армии, но только лишь без бойни
Мы оказались. Нас не трогали сначала,
Переодели и начальство нас не доставало.
Сидели, делали мы бирки на экипировку.
Дня три, не больше, мы на попе посидели ровно.
Дня три, не больше, точно. Ну а дальше понеслась!
Я помню в роте нашу первую спортмассу,
Как дружно мы на центряке все убивались.
Ох и пошла на призыв чисто наш осенний масть!
XXIII
Текли ручьи из пота сильно. Бедный тот центряк
От горя и страданий наших просто упивался.
Я думал временами, ну какой же я дурак,
Мозгов тут меньше станет, их и так ведь мало!
Как стали старые за каждый наш косяк качать -
Нам стало тяжело безумно бедным в тот же час.
Давили нас морально день без перерывов,
И ночью лишь устав был нашим вечным чтивом.
Мы спали в день, наверное, часа четыре-три,
И временами ночью проводили нам физуху.
Разумный мир в моей башке тут в миг весь рухнул.
Во что я превратился – лишь в амёбу – посмотри!
XXIV
Узнали сразу же об упражнений комплексе,
Который тестом Купера зовётся невзначай.
Ох и подпортил этот подлый Купер службу мне,
Теперь мне просто совершенно некогда скучать!
Он с отжиманий начинается, подносы ног
Являют продолжение, потом «морпех», в итоге
Мы ловим бабочек, и скачем, как дурные.
Подход закончился и вновь, пока мы не остыли,
Мы делаем уже без сил подход очередной.
Потом, чтобы добить нас – мячиками скачем,
И вкручиваем лампочки в патроны – я от кача
Порой шепчу тихонько: - «мама, забери домой!»
XXV
Такое с нами часто здесь происходило.
И на физподготовке, на спортмассе. Чаще,
Мы спортом занимались просто так. Как мило -
Мужчиной быстро можно стать по-настоящему!
Поприседать спокойно мог с тяжёлой гирей,
За лишне проявленье инициативы.
А иногда в костюме хим. защиты эль один
Качаться мог до старости увядшей и седин.
Качался я за то, что мало отжимаюсь,
За то, что вместо «разрешите» «можно» я сказал.
За то, что ночью втихаря поел один казак,
Пока статьи учили – перешёл брега он края!
XXVI
Со временем уже и наши прадеды ушли,
И хоть и не любил я их, но всё же было грустно.
Осталось меньше наших старых – радость, блеск и шик!
Но потом всё по-прежнему центряк наш устлан.
И разошлись после ухода их все командиры,
И жить нам в роте стало здесь невыносимо.
Ходить я еле-еле мог, всегда болели ноги,
А руки умерли и тело больше жать не могут.
Ещё мне повезло немного – я статьи учил
Быстрей значительно я всех товарищей своих,
Поэтому я спал побольше прочих – за двоих.
Зашарил, хитро применив мозги свои как чит.
XXVII
Особенно в мобильной роте мне запомнился
У взвода роты первого начальник – лейтенант.
Не раз, бывало, получал так от него и я.
Ему за всё бойцов помучить было надо.
Он молодой, активный, прыткий, силы полон,
Любитель тело потолкать солдат от пола
Заставить часто, и по бегу мастер спорта.
Бежит он ланью роты впереди упёрто.
За ним, как ни старайся, не угонишься никак!
Бежим еле дыша зимой чрез лес на автодром
По тропам и местам пересечённым и неровным.
Больные ноги не вывозят и дыхалка!
XXVIII
Ночами сам не спал обычно и вниманье нам
Своё, зачем не знаю, он всецело уделял.
Когда он на контроле был - не видели мы сна.
Он отравлял его своим жестоким ядом!
Попал, однако, я на должность пулемётчика,
И закрепили пулемёт за мною прочный.
Разочек с сошек из него я даже пострелял,
Без удовольствия, ну, как обычно у меня.
Навесили мне старые на шею барабан
Поломанный. И шёл я перед строем глупо.
В такой ведь инструмент ты даже не полупишь.
Навесили и всё, пиши боец уже пропал!
XXIX
И каждый день была ещё такая ерунда.
Полроты все в «экипе» выходили на развод.
В подразделение антитеррора я попал -
Толпа парней с оружием заряженных и бодрых.
Мы снаряжались дружно, выходили каждый день,
Освобождаясь этим от всех прочих, глупых дел.
И ящики с патронами мы тяжеленные
С собою выносили – это было бременем.
Я был разведчиком в команде этой странной.
Пришлось учить обязанности новые свои.
Умения, которые со временем постигнуть
Я должен с опытом и полученьем страшных ран.
XXX
Прошло недели три моих в мобильной роте.
Я там не жил нормальной жизнью, только выживал,
Лишь крайне редко мне казалось здесь, что вроде,
Чуть легче становилось временами, был привал.
Один товарищ взводный мой особенно страдал,
Всех прочих с роты и начальства дружный резкий гвалт
Его сильнее всех вгонял в гремучую тоску.
Его качали, ногу он свернул, покуда
Вокруг всех мимикой своей несчастной не достал.
И написался рапорт в тот момент на перевод
Бойца, для вот таких условий непригодного,
Но так сложилось – одного слить было мало…
XXXI
И я, видать, не самый сильный и не вывозной.
И от меня избавиться решили тут до кучи.
Вот так и умирают все великие герои!
Такая странная, превратная, а, штука случай?
И хоть мне было тяжело, не спорю – я терпел,
Хотел себя я взять, перебороть. Великих дел
Свершения добиться, на высоту взлететь, увы,
Мне путь открыт теперь в иные, новые миры!
В порыве вдохновения начальство я просил,
Чтоб новым рапортом бойца назад они вернули.
Хочу хардкора в сердце, махыча, а не на стуле
Сидеть я сиднем, хоть мне здесь невыносимо.
XXXII
Мне обещали – ладно, мы тебя вернём,
И мы ушли вдвоём в один прекрасный вечер.
На это не смотря душа горела вся огнём,
Надежда на хорошее на будущее вечна!
Забрали нас с парнишкой с малохольным в двадцатьпятку.
Все говорили, что там служится прям гладко,
Ну что же, господа, – проверим это мы сейчас!
Насколько в этой новой роте здесь опасно,
Забрать нас приходил с собой товарищ старшина.
Нас привели по офиске к вечерней ко поверке.
Сказал тут командир – посмотрим вас, проверим,
Пришедшим со второй учебки воинов и нас…
XXXIII
…Воспоминания всё проходили чередом,
Пока чучухал мерно в Астрахань наш поезд.
С маршрутом, графиком поездки нашей – прям дурдом!
Ну как мне свои нервы то стальные успокоить.
Увы, быстрее едем, чем нам нужно раза в два,
В целых два раза меньше нам осталось отдыхать.
Но странно, чем быстрей на юг мы двигаемся -
Становится не жарче в поезде, прохладнее.
Мы приближаемся к разгрузке и арбузам,
К активным действиям, занятиям районов,
Нам воевать условно предстоит всем снова,
И разгружать и загружать туда-сюда нам кузов!
XXXIV
И вот, нырнул в дела я снова старых, прежних дней:
Переодел нас Саня рыжий – местный здесь каптёр.
Начальство в части этой показалось мне добрее,
Хотя о командирах местных вопрос тоже спорный.
Попал я сразу здесь в расчёт ОПО и ПВО.
Такая вот условная пародия на взвод.
По мненью командира (прапора) – элитный,
Лишь здесь от нас и толк и пользу будет видно!
Попал на должность радиотелеграфиста,
Ну, как связист, с катушкою тяжёлою бегун,
Вполне простая должность, не особо умная,
А мне до дембеля по-прежнему не близко!
XXXV
Там были парни мне знакомые с учебки,
Я смог с моим характером себе товарищей найти.
Я мигом коллектив свой новый весь прочекал,
Определил так быстро для себя какой кто тип.
Спокойно было в части моей время первое.
Я думал, лучше, чем в мобилке здесь, наверное,
Хотя, ведь проще - далеко не значит лучше.
Могло быть так, что и в мобилке всё получится.
Я был в сомнениях, и без конца метался,
Всё думал, правильно дорожка жизни ли свернула?
На узкую, широкую проспект иль улицу?
И ждал без остановки нового удара.
XXXVI
Была зима. Морозным, белым, лютым декабрём
Сидели в роте мы частенько на занятиях.
От бесполезных от занятий лучшее берём:
На отдых, полудрёму это время тратим.
Бывало, пару раз ходили мы на ТСП,
В экипировке воевали и топтали снег,
Передвиженья двойками мы отрабатывали,
И тройками – носились по сугробам в ватниках!
Атака с воздуха, атака справа, вспышка с тыла!
Всё бегали в поту, всё угарали, что спецназ
Вот вдруг решили сделать неожиданно из нас.
Я помню это, словно же вчера всё было!
XXXVII
Так хорошо уроки здесь запомнились те мне
По радиационной и химической защите.
Занятий хуже в нашей странной роте точно нет -
Такого точно я до армии не видел!
Ты надеваешь на себя костюм для химзащиты,
И в нём в противогазе нужно как-то жить там.
Зимой резину эту ты замёрзшею рукой
На свой бушлат натягиваешь силой неземной.
Всё надо застегнуть, ремень поверх него надеть,
А дальше камнем валишься по вспышкам слева,
То справа, с фронта, с тыла – больше беспредела!
Тренаж РХБЗ – так начинается наш день!
XXXVIII
Среда – резиновый тот день, с утра веселье,
Потом противогаз с собой до вечера таскаешь,
А в жару летом потом он приклеивается
Ко телу грешного солдата окаянного.
А на физподготовке всякой и спортмассе -
Мы только в кубрике спортивном занимались
Во время зимнего периода учения.
И, как ни странно, не мешала даже лень моя.
Зимой не бегали мы как мобилка по лесам,
Не бегали по плацу и в спортивном городке.
Тихонько в роте просто занимались налегке,
Такой простой вот, шарный спорт и нравился всем нам.
XXXIX
Если участие в занятиях начальник
Активное и непосредственное принимал,
Тогда мы делали разминочку сначала,
И откосить от упражнений было нам никак.
А если нам начальник ставил лишь задачи,
И после в канцелярию он сваливал батрачить,
То рота вся сидела и на матах лишь спала.
Такой ленивый нынче в армии пошёл солдат!
Но я, без лишней скромности, однако, вам замечу,
Что я, как все, тюленюшкой на матах не лежал,
А занимался на снарядах. Представлял, что в зал
Пришёл качнуться в тренажёрный поздно вечером.
XL
На перекладине подтягивались часто,
На брусьях тоже отжимались постоянно,
Качали пресс. Кто был качком, а кто колбаской,
Но жаль, энтузиазма высохли фонтаны.
Бывало, пару раз тест Купера мы делали -
Тоска всех старых довела до беспредела!
То исключение, а, кстати, парень был один,
Иронией по жизни он от бога наделим.
Образование его гражданское – физрук -
Не может подтянуться он на турнике ни разу!
И стыдно и смешно – заходит мозг за разум,
И рвётся логики один большой вселенский круг!
XLI
Зимой мы на техничке и на лыжах покатались,
Я даже дома то на них отроду не стоял!
Как скатишься с горы – уедешь в дебри, дали,
Среди лесов, заборов, солнца зимнего, полян.
Мне первые разы прям очень даже нравилось,
Потом нам приходилось в гору лезть, ведь правило -
Любишь кататься, ты люби и в гору залезать! -
Чётко работало без перебоев здесь всегда.
Но многие (глупцы) за поворот заехав,
Стояли там, курили вечно, не катались.
Гонял лишь Дудка без конца, нормальный парень,
Ведь Дудке ни мороз, ни снег, ни холод не помеха!
XLII
Так шла зима, прошли январь, февраль бесследно,
Я встретил в армии вдали от дома новый год,
Взирал на прожитое в армии, на небо,
И верил, год нелёгкий обязательно пройдёт!
Мы ротой, как ни странно, дружно скинулись на праздник,
Купили курицу, порезали салатов разных,
Наделали тортов из коржиков с сгущёнкой.
И так ещё нам надарили их – всё чётко!
И бутербродиков и фруктов была куча -
Для армии едва придумаешь ты ужин лучше.
Придумали нам старые и праздничный сценарий,
Я написал стихи, которые не прочитали,
Но радость торжества, веселье роты, дружны гвалт -
Всё больше и сильней овладевала всеми нами!
XLIII
И хоть я больше от нового года и ожидал,
Но было в целом атмосферно, радостно, прикольно.
Отчёт о годе о увядшем всеми давно сдан,
Теперь осталось года службы впереди раздолье.
Я здесь и двадцать первый год отметил старый свой -
Меня начальник с поздравлением из строя
Выводил. И руку крепко жал. На этом всё.
Ну неужели ты тут здесь ещё чего-то ждёшь?
Зимою как-то раз ещё террор нам объявили,
В итоге, в роте просидели тупо мы три дня,
Пайки в резерве командира только кушал я,
И фильмы про террор глядел замыленные!
XLIV
Была зима достаточно холодной, как в Сибири,
Пушистый падал снег, сугробов горы наметал,
Со снегом этим мётлами с лопатами мы бились,
Мы в самый центр снежных войск свой правили удар!
На зиму из солдат мы в дворников все превращались,
И расчищали без конца заснеженные дали,
Стояли в стороне товарищи все старые,
Пока вся молодёжь с лопатами запарилась.
Люблю по жизни снег, но здесь его возненавидел,
Я проклинал теперь прекрасные снежинки,
Теперь они мешали постоянно жить нам,
И отнимали время, что сидеть я должен сиднем!
XLV
Прошёл период зимний, странный постепенно,
А в марте ехать мы в командировку собрались.
В жизнь нашу скучную ворвались перемены,
Словил я снова, вы не смейтесь сильно, суперблиц.
Недели две всё шли контрольные занятия,
На сдачу нормативов разных время тратили.
Мы ездили на технике в леса и на техничку,
А было холодно – морозить сопли нам привычно!
Я на броневике, на «крокодиле» всё гонял.
Мы в нём, бывало, средства химзащиты надевали,
Что может хуже быть подобного страдания?
Трясло на кочках очень сильно «Белого», меня.
XLVI
Мы маршем мчали величавою колонной,
После того, как командир приказ нам доводил.,
Дороги, словно тропы козьи – все неровные
Но это нам не важно, ведь вокруг прекрасен мир.
Район мы приезжали чужеродный занимать,
Тряслась от топота солдат тяжёлая земля.
Я брал катушку, к управленцам быстро прибегал,
По тропам разным, лесу и бурьянам, чрез снега.
Связист там Паша провод к коммутатору цеплял,
Давал мне «тапик», с ним на пост я возвращался,
И на посту к другому концу провода тотчас я
Его соединял, бросал придирчивый свой взгляд.
XLVII
А параллельно этому всю технику масксетью
Старший машины и водитель закрывали дружно.
И карточки огня на всех нас нужно поразметить,
Чтоб каждый знал, где применить ему оружие.
Таков рецепт простой поста сторожевого,
Который мы на время оборудовали скоро.
Поставили – стоим теперь по 2 часа на нём
Посменно без конца и ночью тёмной, также днём.
Стоим то хоть по двое, даже можно поболтать,
Вот только весны ранней ночной холод пронимает,
И ладно, что почти зайти не пробуют за грани
Чужие всякие, а то там был бы лютый ад.
XLVIII
Обычно спали ночью в странной, старой будке,
Которая вросла уже давно корнями в землю.
Тут ты в печурочку подкинуть не забудешь,
Нагреть непросто, но пурга хоть здесь не мелет.
В палатке общей как-то тоже ночевали.
Топили слабо, там замёрзли даже в спальниках.
Нас командиры там ругали очень часто,
Ведь мы на практике всему учились час за часом.
Во многом ошибались, делали всё долго.
И так проездили, промучились недели две,
Хоть выбрались из части, повидали малость свет,
Побегали мы малость самую под глазом бога.
XLIX
Почти все нормативы посдавали мы на двойку -
Смотрела часть комиссия в последний выезд наш.
Шли смотры, пробежали проверяшки бойкие,
Устроив лишь смятение в рядах и раскардач!
Всё плохо – бирки не такие, что-то не хватает,
То документов нет совсем, то вымазан в сметане.
Печатки не хватает там какой, экипировки,
И все проблемы с ней давно покрылись кровью.
А смотр техники со всеми то проблемами,
Уже успел стать классикой в родной ПРТБА,
Опять фиаско и в подразделении бедлам,
Как ни старались и чего бы мы ни делали!
L
Но, несмотря на наш большой, обидный всем провал
Мы едем всё равно в командировку эшелоном.
В Улан-удэ, в бурятскую страну, где русских мало,
Загруженные, своей техникой все полные.
Мы исправляли недостатки свои срочно,
Чтобы не наступать потом опять на те же кочки.
И началась тогда погрузка. Главный инженер
Довёл о безопасности товарищам и мне,
Распределили по командам – я мостки носил
Для перегонки техники с платформы на платформу,
Потом мы борт подняли тяжеленный, выше нормы -
Упал металл на палец и тяжёлый рок меня постиг…
LI
И тут же всё закончилось – все построенья, крики
Начальства, и наряды, день проклятый ПХД.
И опустела тумба – армии реликвия,
И старый парк без техники весь враз осиротел.
А сколько раз машины постоянно здесь мы мыли,
Чтобы блестела чешуя у крокодилов.
Это при том, что мы тогда не ездили совсем,
И каждый части наш автомобиль и так блестел,
Но в пятницу, в день этот парковый мы каждый раз
Все драили броню, и мне казалось, что дыра
На лобовухе протереться уж давно должны.
И убирались в боксах пыльных тоже часто,
Не раз я делу глупому свой отдавал весь час тот
Не раз я тряпку влажную отчаянно «ложил»!
LII
И в роте наш теперь не убирается центряк,
Не видеть больше этот грязный, бесконечный.
Летал по располагам с шваброй по субботам я
С товарищами, вёдрами, противоречиями.
А за уборкой старшина обычно наблюдал
Серьёзный и спокойный, тихо-страшный, как удав,
Всегда в любом он месте грязьку, пыль всё находил,
И убирали заново казарменный наш мир,
А старые процессом лишь руководили,
И комнаты немного мыли, протирали только,
И были своей жизнью старой в принципе довольны
В артиллерийской нашей части, тихом тыле.
LIII
…Удар тяжёлый, яркость боли, резкий окрик
И под перчаткой струйка крови алой потекла.
В который раз уже опять я всё испортил,
Засунув палец очень любопытный не туда.
Услышал как-то вскрик стоящий рядом командир,
Сам испугался, ко мне тут же подскочил.
Я снял перчатку – перст пред мною окровавлен,
И командир к околомедику отправил.
Он палец обработал мне, повязку наложил,
Пощупал – вроде было с раненым в порядке,
Но с пальцем указательным без крови, ох, не гладко -
Я чувствовал теперь, что изменилась его жизнь!
LIV
Я больше не работал, лишь сидел, стоял так просто,
Как трудятся товарищи беспечно наблюдал,
Пронизывало болию безумною мой остов,
Из холода безумного кидало в дикий жар!
Вернулись в роту. Ужин. Умывания. Телесник.
Себе, руке своей от боли найти не мог места.
Распухла – просто жуть. Ладонь – краснеет алый мак!
Все просто в шоке – вроде перелом! Ну как же так
Ты получить на службе умудрился как-то
Такую травму. Палец просто перегнуло,
Виной тому не то ли случай, то ли дурость.
Пришёл в медпункт – меня тут ставят перед фактом.
LV
Ну, точно перелом! Большой кровящий повязали.
Я ночью лёг поспать с тяжёлой думой до утра,
Я просыпался часто, ныло и давило палец,
Я мучился, ворочался и жизни был не рад.
С утра позавтракал и в Залари поехал.
В преддверье страшного мне было не до смеха.
Начальник медицинской службы лично отвозил,
И не орал, но был он сострадателен и мил.
Мне сделали рентген – оскольчатый, смещение!
Под лёгким под наркозом собирали палец мне.
Прошли полчасика – ни боли, страха тоже нет,
И ожила при возвращеньи грязна лень моя!
LVI
Лангетой опечатали несчастную ладошку,
И я учился снова жить, уже с одной рукой.
Мне было жить так неудобно, лишь немножко
Я жил в медпункте, в части, превращаясь в перегной.
Я просто жил, и палец сращивал, мне витаминки
Сперва давали, чтобы лишний раз не пикало.
А травму эту подло скрыли. Я в медпункте
Был пленником, как цербер на цепи в прочнейшей будке.
И часть в командировку укатила. Я остался.
Остался в тыльном лазарете раненый боец.
Стерял пастух своё родное стадо из овец,
Безжизненно поник без ветра белый, гордый парус…
LVII
Я всё лежал, менялись и палаты и соседи,
Я надоел тут всем и очень многих пережил.
Бывало, жил один неделю, тишиною бредил,
И штопал в подсознании от скуки я стежки.
Общался я с соседями о разном всём в палатах,
Мне жизнь рассказывали все свою спонтанную.
Я много там узнал людских, различных судеб,
Такого, что со мною в жизни вряд ли будет.
Я мало говорил, но много слушал как всегда,
Хотя и красноречия внезапные порывы
Порою тишину безмолвную и крыли.
Я отдавал литературе, чтению весь день!
LVIII
Там убирались постоянно тоже сами часто,
Я мыл полы и пыльку протирал одной рукой.
Я делать приучался правою всё ластой,
Так было поначалу непривычно мне с одной.
Я ел одной рукой, яйцо варёное ей чистил,
Посуду мыл, стихами поисписывал весь листик.
Поэзии старался днём я время уделять,
Мешала только этому та злая лень моя!
Но всё-таки я часть «трудов бессмертных» здесь создал.
За время то хоть написал стишочков тридцать.
То мало, к сожалению, мне нечем здесь гордиться,
Я бил всё мимо яблочка в свой стихотворный дартс.
LIX
Была в медпункте атмосфера странная своя,
Там было фельдшера три разных на контроле.
По-разному на службу медицинскую глядят,
Однако же о вкусах странных о своих не спорят.
Один из них орал и наводили мы порядок,
Любил построить нас больных всех дружным рядом,
И всех ругать за всё про всё. Он так мне надоел!
Зато другой – он редко отвлекался от всех дел,
Был жёстким он, конечно, с виду таким страшным,
Из кабинета выйдет – рявкнет разик, и уйдёт,
Потом стихает всё – его не видно целый год,
Поэтому с ним было то вполне не плохо даже.
LX
Один ещё был доктор классный – толстый лейтенант.
Он был начальником многострадального медпункта.
Был юморной до чёртиков, любил поугарать
Над всеми пациентами, и скрашивал нам будни!
Медсёстры были, тройка пацанов с того медвзвода,
Они своеобразной службы тратили свой год там.
Была ещё врачиха – постоянно обещала,
Что вылечит меня и всё будет нормально.
И весь стационар дыхательной гимнастикой
Вседневно мучила, и покричать на нас любила.
Полна была энергией и жизненною силой,
Всё нашей гигиеной, ленью вечно дразнила.
LXI
Сначала палец мой болел немного, слабо ныл,
Потом утихла боль – жить стало мне спокойней,
Сначала отсыпался хорошенько, видел сны,
Которые вдруг стали сниться мне, с чего не понял.
За первую неделю выспался. Бессонница
Вдруг появилас<