Шестнадцать строчек богу




Цикл Стихов

«Проэзия »

 

Дом

Смердящий запах старых воспов

Смешит до боли мне знакомо.

Воспитан робко, словно позой

Стоящего наискось дома.

Столь ли он прекрасен, как вино,

Вкус осветляя с годами?

Или он, словно смута, окно,

Оставляя с мутными от солнца глазами?

А если пропадёт внезапно тот дом?

Увидишь ты того же в нём человека?


Женщина

Стекает жижа постсоветских крыш,

Хрущёвки валяются, будто кино,

Которое отправилось из России в Париж.

Отправилось, не говоря ничего.

И вот уходящая женщина,

Предстаёт перед нами на весь экран,

Её миленькие нос, глаза и щетина,

Рубец на лице, как одна из кровоточащих ран.

А детка-гнилой-Голливуд кокетливо лыбится,

Но каждого бомжеватого незнакомца боится.


Ингредиенты

Пусть бурлят котлы современности

и мешаются ингредиенты

колебаний весов внутри:

от сжирающих приступов бреда

до сжимающей мысли тоски.

Пусть сменяют друг друга рабочие,

как детальки детского лего.

Мир — это шестилетний ребёнок,

который из дома ещё не уехал.

Мы — незнакомые люди в поезде,

что мчится чёрт знает куда;

Мы лишь частицы вечности,

исчезающие навсегда.


 

Юнец

Юнец без старостей, печалей,

плачет над плахою себя.

лежит там родственник родной, —

он отыгрался навсегда.

он — тот, кого мы не встречали,

и не встретим больше

продольные изгибы, как гипоталамус,

заперли его внутри.

Не будет он давать вам пошлин!

Не будет он читать стихи на площади собакой,

отдался он, как шлюха на углу,

отдался он промозглому утру.

но плачет юноша над плахой,

без старостей, печалей и себя,

он разыграл всю скромную толпу,

он разыграл и небо, и землю.


он плачет, потому что разыгрался,

как старая колода карт в привычном казино,

он стал обычным, на улице порядка

и больше не сыграет никогда в игру.


 

Лист

Лист в линейку. Что ещё нужно несчастью,

начертанному со знаками препинания

и нормами орфографии?

Ровной рифмой и ярким слогом?

Каждый лист будто бы эпитафия,

написанная грязным словом.


Завещание

После смерти старого друга дни, как бродячие псы,

лают и лают на ухо, пытаются убегать.

А ты, бросая на них рамсы, уходишь в прошлое и кровать,

будто бы самое дорогое, что есть на этой земле —

сон в половине седьмого и телефон, оставленный на столе.

И будто бы так и надо: вставать в пол шестого утра

наблюдать через окна за садом, чтобы не пиздила яблоки детвора.

Читать Ницше и Достоевского залпом, убегать от повседневности дней,

Вызывать врача дешёвого на дом и вспоминать погибших друзей.


И старым почерком накалякать завещание для родных.

Мол, не нужно многое прятать, и стать примером для ныне живых.


 

Фотокамера

Cняв себя на фотокамеру,

будто в старом немом кино,

ты уходишь израненный,

под расстроенный годами минор.

тебе не страшна панихида

и крики народа: давай!

ты, как Нэнси, любившая Сида,

в самый кровавый май.

Не нужно ни слёз, ни прощаний;

всё выплакано и прощено,

не было ни поздноты, ни рани,

только взросшее вдруг пшено.

не будет больше и фраз его,

рядом кем-то зашитый рот,

его ведут, связанного,

на окровавленный эшафот.

Эшафот

Обжигали глаза туманом

почти забытых дней,

обжиты квартиры тусовками

полузабвенных людей.

И ты в центре сцены

этого адского круга

целуя меня зубами,

шарахаешься моей души,

скорее всего, я забуду тебя на утро

и нашу горячую боль.

Но в миг, сердце моё насторажив,

я увижу гнилую любовь,

которую ты создала, тело своё обнажив.


Я прошёл по острию кинжала,

а ты крылья кровавые к спине прижала

и заулыбалась улыбкой смертника,

но улыбка — изыск для пленника,

а его дряхлое тело — урод,

которое падает бездыханно

на государственный эшафот.


Взгляд

Ты продала мою любовь бомжам

соседней свалки; цена невелика.

Ты продала её тому, кому б я сам

не вырвал все изнанки; но ты смогла.

мои все чёртовы изнанки вырвать.

И как ребро Адама,

сжалось яростью веков

но вот завет сейчас таков:

не буду подбирать слова,

что были сказаны в былом,

не буду подбирать песочный замок,

разрушенный, когда ещё не родилось

то чувство, которое вне рамок

искрилось, будто без забот.

Беги, беги, я в след не крикну,

слов воспетых горечью морали

я в своё пальто величаво обернусь.

и вот то чувство на столе лабороторном

в разрезе, без прикрас, не отдаёт позорным,

оно всё сжалось и, словно, стихло

поджидая миг, когда дадут костюм из стали,

но нет костюма, нет и чувства на сей час.

былое стёрлось и забылось вдруг,

как слова на пыльном зеркале машины

теперь мы раз на раз, мой старый друг,

и ты опять увидишь взгляд звериный.

 


 

Концерт

Я вспоминаю каждую дату

с тобой проведённого времени

концерт: ЧПБ, песня — солдаты

упал на тебя неуклюжо

танцуя в толпе отчуждённости,

отчаянья и одиночества.

Увидел твой миленький рот,

пышную грудь и первую фразу

которую забыл сказать

даже с богатым жизненным опытом.


Я вспоминаю каждый наш променад

каждую сладость твоих высохших губ.

И огонь в твоих глазах отражается

под бликами уличных фонарей,

так от агонии сердце сжимается

как каждая из моих новых идей.

Но огонь глаз больше не будет гореть

Фонари затухли, тьма поглотила свет.

Моё сердце заживо убито, и юная ты

встречающая со мною рассвет

там, где висят пыльные портреты

прошлого: радости и тоски,

ты — забытая часть куплета,

написанная мной на окраинах

моей воображаемой Москвы.


Шестнадцать строчек богу

Быть может,

до образования вселенной,

наши атомы дружили.

и не отталкивались,

как остальные,

друг от друга.

И в тот миг,

когда всё произошло,

романтика была неповторима.


И через много-много лет

попали они в разные тела,

лишь чтобы вечность

бороться друг за друга,

и вечность нам дана

чтобы пытаться

атомы свои в других найти.


Слова

Эмоции в пелене разговоров,

река мыслей,

поток надоевших слов.

ругань, цитата ритмичных строф,

диалоги о всеобщем смысле,

сопрано перекрывает бас.

Слова переходят на крик,

хлопок дверью,

на столе ключи.

в мыслях главный герой поник,

а телефон, как любовь,

молчит.


Штукатурка

Я знаю каждый взгляд-кулак,

прилетевший из ниоткуда,

он захочет ударить во мрак,

и крикнуть в след, что ты дура!

И я запомню портрет, который

ты оставила, не обернувшись,

как ветеранам дарят цветы,

ушла от меня, но обрушившись.

Словно старая штукатурка,

напоминающая о себе соседским

воем и перестрелкой, детской

игрой или зимней курткой,

в которой находишь немного денег.

Я встретил тебя в понедельник.


Было холодно, зябко, с риском,

что ты уйдёшь, когда я скажу привет

или с ходу спрошу, как у тебя дела...

Да нет, всё нормально, не родила ещё,

скажешь спокойно и нежно, с усмешкой.

Я словно бросил в русской рулетке,

золотую монету вверх, если орёл —

пропускаю ход. Но выпала решка.

И барабан револьвера начинает

свой оборот. Среди тысячи зол,

я выбрал пулю, летящую наискосок.

Быструю, верную, точно в висок.


 

Птица

Своей свободою гордится

любая лютерская птица,

и возле её дома и вокруг,

приют нагулянных приблуд.

Но в её торгашеских глазах

виднеется отчаяние в слезах

ведь от ветвей купеческих монет

старушка-смерть станцует менуэт.


Поколение

Поколение забытых, потерянных и грустных,

поколение депрессии, уродства,

поколение глобализации, прогресса.

Нет имён, лишь ярлыки,

лишь псевдонимы,

стёрты грани между любовью, сексом

и между смертью, бытием,

все успехи и все жизни мнимы,

наш успех — могила.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-03 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: