Высокая невидимка
1593 год. Город Тотьма. Орда казанских татар спалила город дотла, увела в свое рабство самолучших девушек и молодок, забрала с собой и детей, запаковав с головой в берестяные корзины, приторочив их к трясущемуся седлу. Остальных тотьмичей – под секиру или в огонь…
Спаслись лишь везучие, кто успел схорониться в колодцах и ямах.
Несчастные погорельцы, куда им деваться? Остаться в выжженном городе, на такое решались лишь единицы. Большинство же пошло по Сухоне, кто-то вверх, кто-то вниз. Останавливались кто где, кто – на Печеньге, кто - на Песьей Деньге, кто – на Толшме. Находились и те, кто приткнулся к далекой Стрелице. Выбирали места, где были болота, и они не пустили бы конницу ворога к новостройкам.
Нынешние тотьмичи верят, что большинство деревень по склонам Сухоны образовались от рук плотников-погорельцев. Кто из них остался в памяти у живущих? Разумеется, тот, кто сумел отличиться в схватке с непрошенными гостями.
Русское средневековье тем и было обезображено, что отовсюду на Русь шли враги. Вслед за казанцами – крымчаки, турки, поляки, литовцы, немцы.
Память давнего летописца сохранила нам отголосок Руси времен Василия Шуйского, когда по Сухоне вверх и вниз сплавлялись на ладьях вооруженные ляхи, дабы поживиться бесплатным добром. Повсеместно против головорезов выступали местные мужики. Бывало что и успешно. Но победы, как правило, добивались они ценой своей жизни, а то и увечья, который оставлял на теле русича иноземный булат.
Таким глубоким рубцом на лице был в ту пору отмечен один из самылковских доброхотов.
Деревня Самылково как стояла, так и стоит на берегу речки Стрелицы. Только раньше в ней жили люди, а теперь никого. Может, и в самом деле в будущее пошла не фамилия храброго человека, а кличка его. Кличка Рубец повела за собой фамилию, родившуюся в бою. От Рубца – Рубцов, от Рубцова же все другие беспрозвищные Рубцовы. Так пошло ветвление рода с выходом новых его ветвей к новым местам обитания. Больше всего сохранилось рубцовских семей вдоль по Стрелице, на ее изумительных по красе берегах. Кто-то из пожилых обрисовал нынешних Рубцовых несколькими словами: «Кареглазые, высокого роста, готовые постоять за товарища, неуступчивые, в работе истовы и серьезны…»
Примечательно также и то, что почти все сегодняшние Рубцовы пошли от родителей-землепашцев. Всех их вырастила стрелицкая деревня, научившая и работать и жить от земли.
Бывал ли Николай Рубцов на родине своих предков, на речке Стрелице, что впадает в Сухону на левом ее берегу, пробираясь сквозь заросли тальника и луга к вольным водам большой судоходной реки? Полагаю, что не бывал. Иначе бы каждое лето, очарованный сказочными местами, стремился сюда, к малой родине, на которой жили все его предшественники по роду.
Зато не единожды бывал он в доме своих родителей в Бирякове, когда ехал откуда-нибудь в Николу и куда-нибудь из Николы. В Бирякове была у автобуса остановка, и все, кто в нем ехал, заходили на автостанцию, где иногда продавали к чаю дешевые бутерброды. Так что родительский дом, переехавший из Самылкова в Биряково(и всего-то два километра) был поэту знаком. Но знаком, как нечто случайное, что встречаешь и забываешь, не зная того, что здесь, в этом доме, жили мать и отец. Жили и бабушка с дедушкой. Только никто поэту об этом не говорил.
Напротив Самылкова, на другом берегу – село Спасское. Здесь когда-то красовались две церкви: Стрелицкая Спасо-Преображенская и Рождества Пресвятой Богородицы. Протоиереем здесь был Феодосий Евгеньевич Малевинский. Авторитетнейший человек, кто себя проявил, как талантливый пастырь и педагог, как историк и археолог, как этнограф и автор трудов о жизни северного крестьянства. Мало того, Малевинский нес большую общественную работу по насаждению в приходе духовной культуры. Благодаря ему, открылась в Спасском церковно-приходская школа, при ней библиотека-читальня. Из обучающихся в школе были отобраны молоденькие певуньи с сильными природными голосами. Одним словом, сложился здесь знаменитый на всю Вологодчину хор юных певчих. По воскресеньям и праздникам певуньи потчевали прихожан красивым многоголосьем. Одной из участниц церковного хора была Александра Рычкова, будущая мать Николая Рубцова.
Надо было смотреть, какое счастье играло на лицах стрелицких прихожан, когда они посещали церковную службу. Сам вид священника, крест в его богатырской руке, высокие, словно с облака полетевшие голоса нежных певчих, горящие свечи, лики иконостаса – все это тесно объединялось порывом дружеского сплочения. Пришедшие, право, теряли свой возраст, молодость шла навстречу, и где-то там наверху улыбался сам Бог.
Малевинский знал всех Рубцовых – и малых, и старых. Михаила и Александру, отца и мать будущего Рубцова, венчал самолично, благословляя их в путь на многочисленные удачи.
Удач хотелось и самому. Однако в последние годы Феодосий Евгеньевич их не видел. Вместо удач – сплошные потери. Особенно тяжело Малевинский переживал крушение храмов. Сколько было хождений по кабинетам! Уговоров, споров, требований к хозяевам новой власти! Все напрасно! Стоявшие рядом, как сестры-близняшки, церкви Спасо-Преображенская и Рождества Пресвятой Богородицы были приговорены к убиению. Они, как сказали священнику в райисполкоме, мешают строить новую жизнь. Не стало ни той, ни другой.
- Как быть-то теперь?- спрашивали сердобольные прихожане.- Как жить-то нам без наших любимых?
Отвечал Феодосий Малевинский с горем и скорбью. И чуть ли не с бранью при всем народе поносил большевистскую власть.
Кто-то из новых советских решил, что священник не наш человек. Написал. Отправил, куда полагалось. Малевинского взяли. Не в первый раз взяли. И даже не во второй. В третий.