Катя проходила мимо и решила зайти проведать. Парень ей нравится, хотя они и решили остаться друзьями, которым не суждено быть. Олег просто признался однажды, что он «ненормальный», что он «другой». Конечно, не так прозаично – обкуренный блондин признался, что влюбился в Славу еще пять лет назад. Катя тогда собрала вещи и ушла и больше не виделась ни с Олегом, ни со Славой, потому что не могла смотреть им в глаза. Но сегодня что-то заставило ее зайти. Она поднимается по лестнице, видит приоткрытую дверь, и в груди екает. Что-то не так. Последние ступеньки девушка преодолевает бегом, заскакивает в квартиру, и подъезд оглашает истошный женский крик. Потом были звуки серены, медики, вытаскивающие безвольное тело из квартиры, соседи в халатах, любопытно выглядывающие друг из-за друга. Еще бы – такое зрелище, наркоман сторчался. «- Неужели мертвый? - Да нет, видишь, не в черном пакете. – Да отсюда не видать. – Витя, иди в комнату!»
На рыдающую девушку, спускающуюся за процессией, смотрят особенно внимательно, судачат насчет ее нестандартного вида – «наркоманка, подружка его, а ведь хороший парень был, да после смерти матери скатился». Никто не делает попыток помочь, никто не дергается, когда девушка спотыкается. Дети не уходят, выглядывают из-за спин озабоченных родителей. Каких-то десять минут и снова тишина. Все разошлись по домам и переваривают информацию. Только плачущая девушка отказалась ехать в больницу.
* * *
Олег просыпается, пищит аппарат, тело ломит, но на попытки подняться обнаруживается, что его пристегнули к кровати. «Выжил, значит», - горько думает он. Вертит головой в попытке рассмотреть, есть ли кто-нибудь в палате. Никого. Сердце бухает вниз, бьется медленно, накачанное антибиотиками. Значит, даже не пришел. Олег безнадежно поворачивает голову назад, на потолок. В глазах стекленеют слезы, которые уже не выплакать. Болит живот, легкие, рука, под коленкой, жмут ремни на запястьях. Сбоку стоит капельница – видимо, ему промыли кровь и что-то поставили. Олег надеется, что яд, откидывается назад еще больше, прогибая подушку и смотрит в потолок. В таком положении его через несколько часов находят врачи. Они заходят, за собой ведут женщину, на которой нет лица. Тетя. Она ахает, вытирает слезы, что-то говорит, но слова доходят до парня медленно – ему попросту все равно на всех, ему хочется, чтоб они ушли и дали ему сдохнуть.
- Олежка, ну как же так, такой мальчик был… - причитает тетя, и Олег почти ненавидит ее. Зачем она пришла? Чтобы стоять, ронять слезы, вытирать сопли и делать вид, что ей не все равно? Да она звонила один раз – летом, чтобы узнать, работает ли он или нет. Узнала, что не работает, попеняла, что не заходит проведать сестру и все. – Доктор, как у него дела?
Олег бесцельно смотрит в потолок. Как у него могут быть дела, если он обдолбался и чуть не сдох? Да, доктор, как у него дела?
- Ну, кровь мы промыли, вены почистили, теперь он почти чистый. Денька через два перенаправим в наркодиспансер, пропишем лекарства, запишем в психиатру – все по плану… - доктор говорит и говорит, а Олег уже устал его слушать. Он прикрывает глаза и снова представляет Славу. Перед смертью всегда думаешь о самых дорогих людях – он думал о Славе. И даже сейчас думает об этом говнюке, который наплевал на их дружбу.
И плевать. Плевать на все. Олегу становится так все равно на происходящее вокруг. Он молча сносит последующие два дня с презрительными взглядами от медсестер, которые перешептываются у него за спиной. Нар-ко-ман, говорят они. И как таких земля носит, шепчутся. Олегу все равно. Его переводят из реанимации в обычную палату, а затем стремительно выкидывают в клоаку города – наркодиспансер, где менты ходят 24 часа в сутки, где блюют на пол и кричат на весь этаж, умоляя дать дозу.
А потом наступает ломка, и Олег выпадает из реальности на неделю, на месяц, на время, которое он не помнит. Время перестает существовать, существуют лишь чешущиеся вены, сухой язык и «доза, умоляю, дайте ширнуться…»
* * *
Слава живет эти дни, как на игле. Он вздрагивает, когда кто-то называет его имя, словно все вокруг знают, что он ПЕРЕСПАЛ с парнем. Все знают, что он преступил черту. Кажется, что каждый смотрит ему вслед и плюет под ноги. Слава запирается в квартире, из которой выгнал Иру, и несколько дней пьет, пытаясь выкинуть из головы все, что произошло. Одновременно он пытается вспомнить, что именно произошло. Он помнит, что была трава и водка, были теплые, не по-братски ласковые руки Олега, которые НЕ ДОЛЖНЫбыть такими. Почему? Зачем?
Потом Слава вспоминает взгляд побитого щенка у Олега. С утра, когда он проснулся и понял весь ужас ситуации. Помнит этот его дурацкий свитер, который он почему-то не снял, член, взгляд на который Слава боялся бросать. Помнит эту идиотскую спешку и страх, что Олег снова набросится на него или хоть что-то скажет опять такое неправильное. Славу трясет при мысли о неправильном. Он судорожно крутит головой и наливает себе еще стопку, но потом передумывает. Олег что-то говорил тогда, вечером, но он не помнит, хотя отчаянно пытается. Это кажется важным даже сейчас, но в памяти у Славы ничего не осталось.
Интересно, что он сейчас делает? Слава несколько раз порывается позвонить, но ему стыдно, гадко и неприятно было бы смотреть на друга. Он высиживает, боясь, что Олег заявится, как последний трус. Через два дня он успокаивается, вулкан внутри затихает, и появляется здравый смысл. Но абонент не отвечает. Это настораживает Славу, хотя в первый момент он бесится, бросает телефон и решает больше не звонить. А потом он набирает Катю, которая странно тусклым голосом предлагает встретиться. Дома у Олега.
Слава срывается с места, умывает пьяную рожу и мчится, словно от этого зависит его жизнь. Ему кажется, что сердце выпрыгнет из груди, когда он подходит к знакомой квартире. Страшно нервничая, боясь предстоящей встречи, он звонит в дверь. Катя открывает мгновенно. У нее посеревшее от жизни лицо, дорожки от слез на щеках, и сердце Славы пропускает удар.
- Что… - он хрипит, откашливается и резко подается вперед. – Что? Где Олег? Где он? – Катя молчит, хотя он хватает и больно сжимает ее руку. Русый рвется мимо нее внутрь, в голове бьется мысль, что случилось что-то непоправимое – САМОЕ ХУДШЕЕ – и в этом виноват он. Однако сделав пару шагом, он испуганно замирает. Это не квартира Олега. Эта пустая комната не может быть его. Здесь нет ничего, это словно приют бомжа или еще кого похуже – грязный матрас, стул, лежащие на полу вещи, кровь на простыне. КРОВЬ. ШПРИЦЫ. ОПЕЧАТАНО. На комнате висит лента, которую только теперь замечает Слава. Опечатано. Он бросается обратно к стоящей привидением Кате, трясет ее, пытается выбить хоть слово, судорожно набирает номер Олега. Ни гудка. Шприцы, взгляд на них замирает и останавливается, Слава стоит, замерев на месте и держа у уха молчащий телефон.
- Пойдем, Слав, ты увидел, - Катя слабо трогает его за плечо. – Наркоман он. Видимо, не говорил тебе, но давно на мет перешел… - Слава с ужасом поворачивается к ней. Какой мет? Метамфетамин? Олежа и наркотики?
- Где он?.. – задает он вопрос и боится услышать ответ. – Где, Катя? Ну же!
- В наркодиспансере, - коротко бросает она. – Попытка самоубийства. Из-за тебя.
Она правильно выбирает короткие острые фразы, которые бьют-бьют-бьют по Славе. Из-за него. Значит, он говорил…
- Почему? - глухо задает самый тупой вопрос в мире. – Почему из-за меня?
- Да потому что любит тебя! Урод ты! Ненавижу! Он любит тебя пять лет, а меня не любил! – Катю прорывает, она бросается со своими маленькими кулачками на парня, который даже не защищается, лишь прикрывается руками. – Ненавижу! Скотина! Лучше бы ты сдох! Ублюдок! Как можно было довести его до самоубийства!
Слава не понимает и сам. Он не может осознать, что лучший друг любит его. Значит, он говорил «люблю». Он шептал ему «люблю», пока трахал его. Он не… А он сказал ему, что это ошибка. Он сказал другу, который любил его пять лет, что их секс ошибка. В лицо, прямо, с этим малодушным «прости» в конце. И трусливо сбежал. Славе невозможно стыдно и гадко. Он почти возненавидел себя за какие-то несколько секунд. Подумать только, каким ублюдком можно быть, если не знаешь о чувствах другого человека.
- Катя, успокойся, прекрати, - почти жалобно просит Слава. – Я не знал, богом клянусь, я не знал, что он употребляет! Не знал, что любит!
- Тебя это не оправдывает! – кричит Катя, и Слава мысленно соглашается с ней. Не оправдывает.
- Адрес, скажи мне адрес, - прерывает поток оскорблений парень, стоя в дверях. Катя называет местный наркодиспансер, Слава знает, где он, выходит из квартиры, которая стала такой страшной. Внутри что-то замерзло, парню неприятно находиться здесь. Голова разрывается от мыслей об Олеге, о наркомании, о нем-идиоте, который ничего не понял, не остановил, не помог, просто бросил и ушел. Слава останавливается у подъезда на улице, достает сигареты и закуривает. Это помогает ему немного успокоиться, но тугой узел в животе не расслабляется. Разум говорит бежать, просить прощения еще непонятно за что, но стоять на коленях и вымаливать у друга прощение, но Слава медлит. Он разворачивается и медленно бредет домой, решая, что еще не готов. Трус. Трус. ТРУС.
* * *
- Почему вы решились на самоубийство?
- Так вышло, - Олег смотрит недоверчиво, сосуды чешутся, и он постоянно расчесывает их, не смотря на психиатра.
- Давайте разберемся. Любой человек просто так не сводит счеты с жизнью. Возможно, у вас были проблемы? Что-нибудь случилось?
- Да уж, конечно, случилось, - угрюмо отвечает Олег. Ему нестерпимо хочется выйти отсюда, вообще из этого ужасного места и кольнуться. А потом сдохнуть. Случилось ли у него чего? Конечно. Самую малость. В Олеге просыпается такая злость, что он пытается встать и уйти.
- Сидите, молодой человек, - врач, мужчина в возрасте, пригвождает его к месту взглядом. – И расскажите мне о вашей несчастной любви. Как ее звали?
- Его звали Слава…
* * *
Слава стоит перед дверью, не решаясь зайти. В руке пакет с какими-то ненужными апельсинами, словно он навещает бабушку в больнице. От этого не менее погано, как и от того, что прошла неделя после посещения квартиры Олега. Парень делает глубокий вдох и заходит, тут же задыхаясь от запаха. Пахнет отвратительно, кругом грязь и антисанитария, торчки следят за ним, за каждым его движением. Слава проходит по палате – люди, исхудалые, с желтыми лицами и бинтами на руках, в наколках, кто-то пристегнут к кровати, кто-то бесцельно бродит по палате, в дальнем углу плачет, завывает человек. Слава зажимает нос и идет дальше, весь такой чистый и неподходящий обстановке. У людей бешеные глаза, воспаленные. Страшное место, решает русый. Он ищет глазами друга и с потрясением узнает его в тощем, обросшем щетиной и грязью парне.
- Олег? – тихо зовет он, хотя ноги так и просят развернуться и уйти. Олег вздрагивает, смотрит сквозь русого и не отвечает, словно не узнает. – Олеж… - Олега прошибает, он смотрит более осмысленно, верит.
- Слава? Ты, что ли? Чего это? – издевательский, хриплый голос отталкивает Славу. – Друга навещаешь? Ха.
Вина пронзает Славу, он подходит ближе, обнимает исхудавшего друга, но тот отталкивает его.
- Пошел вон, - бросает Олег, и тут Слава замечает отвратительные незаживающие раны на сгибе локтя, которые периодически чешет Олег, и стеклянные глаза друга. И его постоянно облизываемые губы, серое лицо, запавшие щеки. – Уходи, я сказал! Пошел прочь!
- Олежа, прости меня, я был неправ, но и ты сам!.. – Слава малодушно оправдывается, но потом спохватывается и затыкается – в глазах Олега слишком много боли. Она почти осязаемо его окутывает – маленького, сломавшегося человечка. – Олеж… - но Олег отходит от окна и идет к своей койке. Он идет, пошатываясь, перешагивая будто с трудом с ноги на ногу, а Слава с ужасом следит, сжимая до онемения пальцев пакет.
- Что тебе нужно? – глухо спрашивает Олег, садясь и глядя в одну точку. В душе он не понимает, рад или нет приходу Славы. Его присутствие, его слова, его действия – все ранит блондина. Лучше б он не приходил.
- Я не мог же бросить тебя в беде, - слабо улыбается Слава, присаживаясь сбоку. Наркоманы кругом следят за ним, он слишком выделяется. – Ты же мой друг, - он поворачивается к Олегу и отшатывается. Тот молча роняет слезы себе на раскрытые ладони, лежащие на коленях. Это зрелище замораживает Славу, потому что он никогда не видел слез друга и не знает, как поступить.
Олег шмыгает носом, поворачивается к оцепеневшему Славе.
- Тебе нравится делать мне еще больнее? Друг, ха-ха, - он ненормально смеется в лицо русому. – Я люблю тебя, понимаешь? Ты понимаешь это, урод ты конченный? А теперь пошел вон, если ничего хорошего сказать не можешь, - Олег утирает мокрые глаза одной рукой и ложится на кровать, свесив ноги. Слава несколько секунд молчит, но потом не сдается.
- Но ты же мне как брат, я не могу уйти. Может тебе что-то нужно? – осторожно спрашивает он. Ему кажется, что он немного боится такого вот Олега. Непредсказуемого, страшно исхудавшего, с запавшими глазами.
- Наркоты. Достанешь? – нарики вокруг оживляются на слово «наркота», пододвигаются ближе. Олег же спрашивает с горечью.
- Нет. Какая наркота? Ты в своем уме?.. – Слава начинает его отчитывать и замолкает на полуслове, понимая, что не в том положении. – Из-за чего ты вообще на иглу полез?
- Из-за тебя, - глухо отзывается Олег. Если до этого русому казалось, что все можно изменить, что-то сделать, исправить, отмотать время назад, то теперь эти слова догоняют его наконец. Из-за него. Значит, это он виноват. Только он виноват, что вовремя не заметил, не остановил, не спас, бросил.
- Олеж, - Слава беспомощно сидит на кровати. – Что мне делать-то теперь? – ему кажется, что он опоздал, где-то с чем-то не успел, и теперь ничего изменить нельзя.
- Влюбись, сука. Полюби меня также, как я тебя, а потом страдай, - со злостью бросает Олег, словно это Слава виноват в его любви, и полностью закрывается в себе. Слава не может вытянуть из него ни слова и просто уходит, оставив апельсины. «Ты поешь».
Олег после его ухода некоторое время лежит, а потом вскакивает и несется к окну. Слава стоит на крыльце и курит, о чем-то задумавшись. В горле у Олега ком, он не знает, что и думать, что делать, куда бежать. Безумно хочется кольнуться, чтобы душевные муки оставили его. Один укол, одна затяжка травки, и он свободен. Олег возвращается к себе, чешет до изнеможения бинты на руках, заглядывает в пакет. Апельсины и шоколадка. Против воли берет и медленно чистит один, ни с кем не делится, потому что это только ему. Только его.
* * *
«Если это поможет ему, я сделаю», - думает Слава, направляясь домой. Если он просит ухаживать за ним, полюбить, то это не так страшно. Страшнее его состояние сейчас, и то, что он один. Совсем один в этой клетке для безнадежных нариков. Славе немного не по себе от своего решения, да что там, его колотит. Подумаешь – влюбиться в парня! Пара пустяков. Он внимательно смотрит на парней вокруг. Никто не кажется ему симпатичным, зато аппетитные девушки сразу притягивают взгляд. Невозможно! Он снова достает сигареты.
Но он же переспал с ним. И ему не было противно. Не было же? Значит он би? Внутри холодит от этой мысли. Славе не хочется быть би, ему вообще ничего не хочется, душа протестует, но стоит вспомнить лицо Олега, как он одергивает себя. Лучший друг важнее. Слава решает прийти завтра, принести еще чего-нибудь, попробовать растормошить его.
Если так посудить, Олег симпатичный. Он кажется Славе симпатичным, он всегда его таковым считал. И вообще он его брат, почти своя кровь, человек, без которого нельзя. Славе хочется напиться, чтобы не думать обо всем этом, что противоречит его природе. Он покупает в магазине еще водки, шоколадку и идет домой.
* * *
С утра Слава снова радует его своим присутствием. Олег старается не радоваться, старается подавить в себе это чувство. Психиатр попросил его попробовать найти в Славе отрицательные качества, но тот так мил, так обходителен, так внимателен, напускно-весел, что Олегу хочется выть от безысходности. Нельзя так травить его душу. Он ежечасно просит его уйти, почти молит, чтобы он смог забыть его, но Слава не уходит.
Он приходит теперь каждый день. Приносит пакет любимых вещей Олега, приносит одежду, книги, плеер с музыкой, свой, кровный отдает. Он говорит, рассказывает про универ, в который сейчас не ходит, а Олег слушает. Свою путягу он давно забросил. Олег смотрит на него, такого красивого и любимого, и душится рыданиями после его ухода. Желание уколоться все сильнее, однажды он пытается выяснить у старожилов, где здесь можно достать, но в последний момент передумывает. Боится, что Слава тогда не придет, ведь он умоляет его выздороветь.
Слава погружается в атмосферу наркодиспансера с ужасом и не понимает,как здесь можно жить. Больше всего ему хочется вытащить друга отсюда, чтобы он жил где-нибудь рядом и за ним можно было следить. Эта мысль появилась у него недавно, после того, как врачи сказали про попытку снова начать колоться. Зато укоренилась плотно, взрастая где-то внутри. Хочется беречь Олежу. Это странно и пугающе, но когда Олег на миг озаряется улыбкой при его приходе, а затем снова потухает, как-то неудобно и неприятно на душе.
Это все неправильно. Славу затягивает, он сидит все дольше, ему хочется-хочется-хочется непонятно чего. Врачи говорят, что выпишут его перед Новым Годом, то есть через несколько дней. Прямо в канун, потому что в это время они отпускают кого-нибудь. Олег знает об этом, но молчит, не говорит Славе, не подозревая, что тот в курсе и обдумывает какую-то мысль. Мысль неясная, пугающая, но очень-очень важная. Слава мучится ей, когда смотрит на Олега. Тот, казалось, идет на поправку, становится менее угрюмым, но все равно старается подавлять свои эмоции. Слава удивляется себе, как он не замечал всего этого в Олеге, как он мог быть настолько невнимательным, что упустил. Ему все кажется, что он в чем-то виноват перед Олегом, то ли в том, что не остановил, то ли в том, что не любил.
Олег смотрит на него преданно-преданно своими красивыми глазами. Слава замечает это, ему льстит и его пугает такое внимание. Он невольно сравнивает Олега с Ирой, с мягкой девушкой, которая предала его. А он, Слава, не предал ли Олега? А он, Слава, может ли… Слава не додумывает.
Ему страшно додумывать. Стереотипы общества плотно сидят в нем. Но он смотрит на блондина, который забивается в угол при его уходе, и ему хочется забрать его себе. Чтобы просто уберечь. Слава называет это так. Уберечь.
* * *
Олег стоит на крыльце наркодиспансера. В руках – пакет с немногочисленными вещами, на плечах – старое пальто. На улице настоящая зима – канун Нового Года, времени, когда хочется верить в чудеса. Олег ни во что не верит. Ему строго запретили возвращаться сюда, сказали, что в следующий раз бросят к старожилам, где он сторчится. Второй раз не прощают. Мент у входа смотрит на Олега подозрительно – еще бы, наркомана выпускают, это уже повод для беспокойства. Но у Олега больше не чешутся вены. Он перегорел. Он стоит и думает о том, что ему делать дальше в жизни. Новый Год – самое время подумать. Он просит у мента сигарету и под злобный взгляд закуривает, глядя на уходящий день. Что же делать? Слава сегодня не приходил, да и так сделал достаточно. Олег простил. Ему кажется, что если Слава сейчас исчезнет, он не пойдет колоться. Он просто свыкся с мыслью, что друг – это только друг. Зато он друг, он рядом. Правда мысль о том, что ему придется идти в свою пустую квартиру одному, скребется кошками на душе. Потому он не торопится, ему некуда торопиться.
Он выбрасывает сигарету в урну, поплотнее запахивается в пальто. Мерзнут руки, и он сует их в карманы, делает шаг по ступенькам, глядя вниз, чтобы позорно не скатиться. Его сшибает, заключает в объятья что-то снежное, большое.
- Олеж, я боялся, что опоздал, - быстро бормочет Слава. – Пошли, - он решительно хватает его за запястье, тащит вниз по ступеням к дороге, где стоит такси. Ничего не объясняет, но Олег просто рад, что он тут. Как друг, разумеется. Просто как друг. Олег убеждает себя в этом, психиатр сказал, что он идет на поправку. – Давай, выходи, - Слава выталкивает его из такси около своего дома, сам выходит следом. Они поднимаются по лестнице – русый впереди, за ним нелепый, с пакетом в руках и спортивных штанах Олег. – Проходи.
Здесь как-то по-новогоднему. Стоит елка, гирлянды, словно Слава специально для него украсил. Как нетипично для рационального русого.
- Раздевайся-раздевайся, - Слава суетится, нервничает, его терзает будущность. Он отбирает у друга пакет, проходит в одну из двух комнат. – Вот смотри, ты будешь жить здесь. Я тебе уже постелил, - показывает на кровать. Олег стоит, онемев от речей Славы. Жить здесь? Лучше убейте. Видеть друга 24 часа в сутки, страдать в два раза больше.
- Шутишь? – он щурится, смотрит злобно, из-под бровей. – Я сейчас из окна выброшусь. Ты… ты за что так жесток со мной?
- Да нет, Олеж, ты не понял, - Слава растерян, все идет не так, как он хотел. Олег не понял его. – Олеж, ты не понимаешь… Ты же… Я не жесток, - Слава подходит к еле сдерживающему слезы Олегу. Тому так горько, что снова хочется умереть от передозировки. – Я же… - он беспомощно разводит руками, крутит головой, пытаясь сформулировать. Ему тоже нелегко, вся эта ситуация смущающая и нелепая. И вообще неправильная. И еще много «не».
- Знаешь, я пойду. Спасибо, конечно, но мне у себя лучше, - Олег смотрит зло, ненавидяще, разворачивается.
- Олежа, прости дурака, - Слава идет за ним. – Не уходи, подожди, - тот непонимающе смотрит, Олег видит калейдоскоп необъяснимых чувств на лице друга.
- Что тебе еще? – Олег сам растерян, он с ужасом смотрит, как Слава подходит к нему, как берет его лицо в ладони. – Что тебе еще? – он сглатывает непрошенные слезы, он не хотел плакать, это так глупо и не по-мужски. Слава молчит, смотрит внимательно, большими пальцами вытирает слезные дорожки. – ЧТО. ТЕБЕ. НУЖНО? – почти кричит Олег.
- Я, это… влюбился, - глупо улыбается Слава. Ему так легко на душе от того, что он сказал. – Хотел вот предложить жить со мной, да что-то пошло не так. Не получилось. Давай еще раз?
Олег счастлив. Слава целует его, резко, глубоко, вжимает в стену, такого худого и бледного, но он и не думает брать верх. Это лучше наркотического опьянения, лучше всего на свете – поцелуй по любви. В груди наконец спокойно, наконец отпускает это напряжение, что держало его с утра. Лучше будет, только когда Слава уложит его на кровать и с оттяжкой, медленно займется с ним любовью, чтобы он стонал и кричал его имя. Но это будет потом. А пока Олег намертво вцепляется в Олега, не давая тому вдохнуть воздуха, и тихонько умирает от передозировки счастья.