Неочевидные способы сказать «люблю»
Автор: ausland
Переводчик: Anti_KuGu
Бета: Deare
Ссылка на оригинал: https://archiveofourown.org/works/22794796
Рейтинг: R
Пейринг: Северус Снейп/Гермиона Грейнджер
Жанр: Романтика, Hurt/Comfort
Дисклаймер: Все герои принадлежат Дж. Роулинг.
Саммари: 13 разных способов, которыми Северус Снейп выражает свою любовь к Гермионе Грейнджер. Слова даются ему нелегко, однако существуют и иные, куда более искренние способы выразить любовь. Эта сказка - о любви после войны, об исцелении от глубоких ран, семейном счастье и нежности.
Предупреждение: ООС, Флафф,
Комментарии: Надеюсь, вы разделите со мной восхищение этой историей.
Я перекраивала перевод множество раз после того, как он был вычитан бетой и запощен в рамках конкурса "Snager forever!" на Тайнах Темных Подземелий.
Размер: Мини
Статус: закончен
ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои, задействованные в сценах сексуального содержания, вымышленные и достигли возраста 18 лет.
i.
Когда Северус Снейп впервые признается Гермионе Грейнджер в любви, он делает это не словом, а жестом. Потянувшись за очередным поцелуем, он отвлекается на локон, выбившийся из копны ее волос. Он ловит непослушный локон и замирает, словно очарованный приятной текстурой ее волос, и лишь потом нежно заправляет его за ухо. Он проводит пальцами вдоль ее уха, и Гермиона порывисто вдыхает, пытаясь справиться с волнением, зарождающимся в груди.
Он проводит пальцами по щеке к чуть распахнутым губам Гермионы, очерчивая их подушечкой пальца. Словно плененный не только ее губами, но и глазами, Северус не в силах отвести от нее изучающий взгляд.
Гермиона удивленно вздыхает, когда он почти невесомо касается ее губ — скорее в трепетном прикосновении, нежели страстном поцелуе. Не разрывая его до конца и не размыкая объятий, он замирает и вдыхает ее аромат, смакуя. Они целовались и раньше — дважды. Но на этот раз Гермиона замечает в его взгляде нечто похожее на трепет, словно бы до этого самого момента он все еще не мог поверить, что все это происходит с ним. Теперь — он действительно ее. Понимая, что в действительности означает этот взгляд, Гермионе едва удается сдержать подступившие слезы. Его нежность и поцелуй в ответ на ее “я люблю тебя” говорят о том, что он тоже ее любит.
|
|
ii.
Во второй раз Северус демонстрирует свою любовь к Гермионе при менее приятных обстоятельствах.
На этот раз она видит перед собой сломленного человека, с пеленой слез на глазах и дыханием с запахом спиртного. Травмы, нанесенные Северусу Темным Лордом, не исчезли с его кончиной от руки Гарри Поттера. И сейчас, спустя пять лет после смерти, он все так же отравляет его жизнь по меньшей мере в трех проявлениях: призраком во снах, ноющей болью в старых ранах и зыблемыми шрамами на душе, которую едва ли возможно исцелить.
Осторожно омывая его тело в ванне, Гермиона внезапно понимает, что, вероятнее всего, никто и никогда прежде не видел его таким, каким он предстал перед ней сейчас: отчаявшимся, нуждающимся и совершенно сокрушенным болью. Но она все еще не разгадала, что за боль тому виной. Она отчаянно понимает, что ее неловкие попытки передвинуть его лишь заставляют Северуса стонать от боли, и с ужасом смотрит на слезы, что ручьями катятся по его щекам. Он ведь даже не сразу узнает ее.
|
|
Осознав, кто перед ним, Северус прижимает Гермиону к себе и отказывается отпускать.
— Ты пришла, ты пришла… ты пришла за мной, — слова едва различимы в потоке невнятных звуков, и Гермиона не до конца уверена, что понимает его, но все равно отвечает.
— Я всегда приду за тобой.
И она придет. Она придет, когда во втором часу ночи его Патронус пробудит ее ото сна, полного горьких воспоминаний, ее личной боли. Она спустится за ним в подземелья, она поможет ему подняться с кресла у давно погасшего камина и недавно опустошенной бутылки, она отведет его в ванную.
Сегодня Гермиона впервые видит его обнаженным, впервые она может сосчитать и запечатлеть в своей памяти шрамы на его теле, один за другим. Слезы обиды неустанно текут по ее щекам, ведь Темный Лорд лишил их даже этого.
Но она уверена, что он любит ее. Ведь, стеная от очередной волны боли, он зовет уже не Лили, а Гермиону.
iii.
В третий раз признание находит на него посреди глухой ночи, когда весь мир погружен в тишину. Гермиона дышит так медленно, а ее сон настолько глубок, что кажется, будто в ней совсем нет жизни.
— Я люблю тебя, — шепчет он, словно упражняясь.
Гермиона спит, беспробудно на этот раз, измотанная и липкая от его и ее собственного оргазмов. Невесомая улыбка касается ее губ в ответ на раскат его голоса в ночной тиши. Он знает — она не слышит и не понимает смысл его слов, но трепет и тепло, которые способна пробудить в нем лишь улыбка Гермионы, уже наполняют его сердце.
Эта мысль позволяет Северусу чуть меньше корить себя за то, что эти слова кажутся чуждыми его губам. За то, что он способен произнести их лишь в часы ночи, когда она спит. И за то, что молчит, когда она Гермиона полна бодрости. Или утром, когда она уже проснулась, или в любой другой час дня, когда глаза ее распахнуты и струятся светом, когда говорит ему, как сильно его любит.
|
|
Ведь это действительно ранит. Ранит, когда она говорит «я люблю тебя», и не ждет ответных слов. Она говорила ему это сотней разных способов: шепотом, словно это секрет; как бы невзначай, покидая его комнаты поутру, чтобы успеть собраться и спуститься к завтраку в Большом зале; сквозь смех, когда она особенно счастлива; хватая ртом воздух и кусая его за плечо в самый пик оргазма.
Гермиона уверяет его, что все понимает и что ей совершенно не нужно, чтобы он произносил это вслух, ведь она и так знает, что любима, обожаема и желанна. И все же, это ранит.
Поэтому он принял решение упражняться под покровом ночи до тех пор, пока эти слова не соскользнут с его уст и не достигнут ее ушей, проникая прямиком в сердце.
iv.
— Что это? — удивленно спрашивает Гермиона, когда однажды за завтраком в Большом зале обнаруживает рядом с чашкой кофе его четвертое признание — флакон с бледно-зеленым зельем. Превозмогая режущую боль в горле и пульсирующую в голове, она бросает удивленный взгляд на возвышающуюся над ней суровую фигуру.
Северус прожигает ее своим коронным взглядом в ответ, отчего рядом сидящие профессора тут же забывают о завтраке.
— Ты больна, — не скрывая раздражения, цедит от сквозь зубы. — Пей.
Более не в силах игнорировать происходящее, директриса МакГонагалл неодобрительно поджимает губы в ответ.
— Если профессору Грейнджер нужно зелье от боли в горле, — язвительно замечает она, — на то есть больничное крыло.
Как и остальные учителя, и, конечно же, все студенты, она даже представить себе не могла, что Гермиона проводит больше ночей в постели Мастера зелий, чем в своей собственной. А в те редкие ночи, когда она все же спит в своих комнатах у подножья Башни Рейвенкло, делит постель все с тем же ворчливым, крючконосым мужчиной. Директриса окидывает Гермиону многозначительным взглядом, призывая отказаться от зелья.
МакГонагалл вскидывает брови в удивлении, наблюдая за тем, как Гермиона откупоривает флакон, игнорируя ее призыв. Гермиона протяжно вздыхает, готовясь испытать привычное отвращение, и залпом опустошает сосуд, лишь бы только не чувствовать этот отвратительный вкус. Она не торопилась в больничное крыло по весьма прозаичной причине — вкус аниса и тухлых яиц, которые свойственны зелью от боли в горле, настолько ей отвратителен, что она согласна позабыть, каково это — говорить или даже глотать, не испытывая боли.
К ее удивлению, зелье не отдает ни семенами аниса, ни тухлыми яйцами. Вместо них она различает привкус розмарина и сосны — странное, но не неприятное сочетание. В то же мгновение боль в горле сходит на нет, а глотать становится совсем не больно. Вкус зелья все еще щиплет горло, а подступающие слезы уже щиплют глаза.
— Спасибо, Северус, — наконец произносит она и в порыве чувств сжимает его руку, покоящуюся на столе. Гермиона впервые пожаловалась на боли в горле еще три дня назад, и ей страшно даже представить, сколько часов он, должно быть, провел за приготовлением зелья, вкус которого был бы приятнее больничного. Он сжимает ее руку в ответ, а затем резко освобождает ладонь, бормоча что-то невразумительное в свою чашку кофе. Она снисходительно улыбается — это неважно, ведь вкус его любви все еще отдает розмарином на ее губах.
v.
Пятое по счету признание — это ночь в середине ноября. Первая годовщина того дня, когда Гермиона впервые осмелилась встать на носочки и поцеловать Северуса прямо в классе зельеварения. Северус готовит ужин в своих комнатах, и вечер продолжается за обыденной беседой, совершенно не сочетающейся с их жаркими взглядами, брошенными невзначай.
Когда с ужином покончено, он подает ей руку и ведет за собой в ванную, обставленную зажженными и теперь полурастаявшими свечами. Рассеянный свет отблескивает золотом в копне волос Гермионы и на пуговицах рубашки Северуса. Он поворачивает кран ванны взмахом палочки, затем откладывает ее в сторону, предпочитая освободить от одежды доверившуюся ему молодую женщину медленно и собственноручно. Как никогда прежде он рад невероятному множеству пуговиц на блузке Гермионы, ведь это позволяет ему делать паузу лишь за тем, чтобы запечатлеть очередной поцелуй на ее коже, с каждым разом все ниже.
Когда уже кажется, что вода вот-вот выплеснется через край, кран поворачивается сам собой. Поглощенная рассматриванием ее собственного отражения в зеркале, Гермиона совершенно не обращает на это внимания. Ее взгляд прикован к собственным порозовевшим, распахнутым губам и груди, вздымающейся от тяжелого дыхания. А еще к мужчине, стоящему перед ней на коленях. Пока он прижимается лбом к низу ее живота, удерживая ее своими сильными руками от падения, Гермиона мимо воли отмечает, как сильно черная копна его волос выделяется на фоне золотого сияния ее кожи в свете свечей.
Прежде чем Гермиона успевает прийти в себя и выровнять сбившееся дыхание, Северус сбрасывает с себя одежду и заходит в ванну. Он тянет ее за собой в воду и позволяет устроиться поудобнее у себя на груди, изо всех сил игнорируя свое возбуждение. Они разговаривают обо всем на свете, и хотя кажется, что беседа их длится всего несколько минут, все глубже и глубже утопающие в растаявшем воске свечи твердят о пролетевших часах. Свечи гаснут одна за другой, оставляя за собой длинные тени, тянущиеся вдоль тела Гермионы. Когда Северус, наконец, проникает в нее, остаются гореть лишь две свечи, даже в полумраке озаряющие знакомые черты лица и очертания губ, с которых снова и снова слетает его имя.
Наконец, они покидают ванную, оставляя гореть последнюю свечу, и Северус нежно вытирает Гермиону полотенцем. Они устраиваются на его постели, по-детски скрестив ноги, и Северус принимается не спеша расчесывать непослушную копну волос на голове Гермионы. Они не говорят ни слова, все еще приходя в себя после страстной близости. Приведя ее волосы в порядок, он заплетает их в неуклюжую косу и прижимает Гермиону к своей груди. Так они и засыпают — обнаженными в объятиях друг друга.
vi.
Известие о том, что ее родителей больше нет в живых, застает Гермиону в учительской всего пять дней спустя. Пока осенний дождь с зимними ветрами хлещут о стены замка, оплакивая лето, частичка сердца Гермионы, хранящая воспоминания о беззаботном детстве, откалывается окончательно и бесповоротно. Сегодня суббота, а значит, Гермиона как всегда измотана походом с учениками в Хогсмид. Но она уже успела пообещать Минерве партию в шахматы, поэтому сова находит ее в учительской, а не в спальне или комнатах Северуса.
Принесшая новости сова, промокшая и растрепанная, усаживается поближе к камину. Точно налитыми свинцом пальцами Гермиона вскрывает письмо. Всем известно, что лишь по одной причине сову отправляют в столь неблагоприятную погоду, — дурные вести. Все присутствующие это понимают и потому не сводят с Гермионы любопытных и полных тревоги взглядов. Невилл Лонгботтом минутой ранее закончил укреплять окна теплиц и потому не понаслышке знает, насколько отвратительна погода за окном. Как и в лице Гермионы, в его физиономии нездорового сероватого оттенка читалось волнение.
Она терпеть не может, когда на нее вот так глазеют, и Северус прекрасно это знает. Он наблюдает за тем, как по ходу чтения письма Гермиона вздрагивает и замирает, а ее глаза наполняются слезами.
— Мои родители, — глухо произносит она. — Автокатастрофа.
Северус хорошо помнит, к чему ей пришлось прибегнуть во время войны, чтобы защитить родителей. После того как Гермиона пожертвовала их доверием и воспоминаниями о себе в попытке уберечь, утратить их сейчас по столь банальной причине — не что иное, как удар под дых, тошнотворная насмешка рока. Много лет они попросту отказывались общаться с ней, и лишь недавно она стала изредка покидать замок, спеша в родительский дом, чтобы разделить с ними воскресный обед в чуть менее натянутой обстановке, нежели раньше. Она собиралась познакомить их с Северусом при следующей встрече.
Гермиону накрывает поток соболезнований, казалось, куда интенсивнее ливня, тарабанящего в окна замка. Он видит, что каждое слово сочувствия ранят ее все больше и больше, видит, как она ищет его взглядом и умоляет о помощи. Гермиона знает, что это идет вразрез с его скрытной природой, знает, к сколь серьезным мерам он прибегнул, чтобы сохранить их отношения в тайне, и как сильно Северус презирает выражение чувств на людях. И все же ее взгляд полон мольбы, а он так сильно ее любит, что ему ничего не остается, кроме как проявить их.
Он делает шаг и вытягивает руки ей навстречу, и она, всхлипывая, тут же бросается в его объятия. Окинув толпу не терпящим замечаний взглядом, он прижимает Гермиону к себе, и они покидают учительскую.
vii.
После шестого признания на Северуса обрушивается волна вопросов, и его ответ становится седьмым признанием.
Гермионы нет в замке с тех пор, как она отправилась в Лондон устраивать похороны родителей, отчего Северус с тяжелым сердцем ступает через порог учительской. Он уже скучает по ней. Ей удалось украсть лишь два часа столь драгоценного сна, и даже тогда она сквозь дремоту бесшумно рыдала на его груди. Как он может спать, когда Гермионе больно? Никак. Он лишь обнимает ее, утирает слезы, непрестанно льющиеся из ее глаз, и гладит по волосам. А еще Северус упражняется. Чувство вины за то, что он все еще не может сказать ей, что любит, даже когда она страдает, также не дает ему сомкнуть глаз.
Войдя в учительскую, Северус тут же замечает устремленные в его сторону взгляды. Он смотрит на позабытую шахматную доску, где короля Гермионы от смертного приговора мата все так же отделяет лишь один ход. Затем он переводит взгляд на директрису.
— Гермиона будет в Лондоне еще около двух дней, — наконец говорит он. — Могу я получить разрешение покинуть замок завтра?
— Я собиралась подменить Гермиону на ее занятиях, — неуверенно отвечает МакГонагалл. — Не представляю, кто мог бы подменить тебя...
— Я могу, — вызывается Невилл Лонгботтом. Северус вздергивает брови и бросает на него удивленный взгляд. Лонгботтом выглядит слегка испуганно, и, тем не менее, вид его полон решимости. — Чтобы вы могли поддержать Гермиону.
Лонгботтом явно чувствует себя неловко под грузом множества устремленных на него взглядов.
— Мы не будем ничего варить. Мы просто разберем применение растений. И эм… Директриса, говорят, дождь продлится еще до вторника, так что я и так собирался отменить занятия по гербологии.
Северус делает шаг навстречу и протягивает Невиллу руку. Тот неуклюже привстает с кресла и отвечает на рукопожатие.
— Спасибо, профессор Лонгботтом, — произносит Северус, не сводя с него оценивающего взгляда. — От меня и от Гермионы.
— Северус… — бросает МакГонагалл, но тут же умолкает под грузом взгляда темных глаз Мастера зелий. — Эм… Северус, почему…
— Она нуждается во мне, — отрезает Северус. — А я принадлежу ей, а значит буду рядом.
Признав свои чувства к Гермионе перед всей учительской, он чувствует подступающую тошнотворную боль где-то в области живота. Северус окидывает всех присутствующих своим коронным ядовитым взглядом.
— Если кому-то есть что сказать по этому поводу, адресуйте свои комментарии исключительно мне. Если я услышу, что кто-то из вас донимает профессора Грейнджер, я лично подсыплю яд в ваш завтрак.
Учительская погружается в полную тишину, и лишь рев ветра доносится из-за плотно закрытого окна. Северус усмехается и стремительно покидает комнату. Ему предстоит позаботиться о Гермионе.
viii.
Он находит Гермиону в лондонской квартире ее родителей и становится ее тенью на следующие два дня. Она не спрашивает, кто подменяет ее или его на занятиях, или как Северус вообще оказался здесь, что подтверждает его опасения о том, как сильно она убита горем. Она просто принимает все как данность, ведь так оно и есть.
Когда, решив навестить Гермиону, чтобы выразить свои соболезнования и оказать дружескую поддержку, Гарри Поттер и Рон Уизли обнаруживают в ее квартире Снейпа, их лица перекашиваются от удивления и тревоги. Уизли приносит с собой приготовленную матерью запеканку, а Поттер — бутылку огневиски. Из ее писем и коротких разговоров в “Трех метлах” они уже успели выяснить, что Гермиона завязала дружбу со Снейпом, но они совершенно точно не ожидали увидеть его здесь, одетого в местами влажный от слез Гермионы темно-зеленый свитер и явно чувствующего себя как дома.
— Он носит что-то кроме черного? — спрашивает Рон, думая, что тот его не слышит.
Северус игнорирует их присутствие, старается воздерживаться от уничижительных взглядов и упрямо обнимает Гермиону за плечи. Он также поднимает бокал огневиски за компанию и решает не вмешиваться, когда, делая чай на кухне, слышит отголоски напряженного разговора.
— Эм… с каких пор, Гермиона?
— Черт возьми!
— Вы действительно считаете, что сейчас удачное время пытаться лезть в мою личную жизнь?
— Прости, конечно, но Снейп?
— Я люблю его.
— Он же Снейп, Гермиона. Пожиратель смерти.
— Еще хоть слово об этом, и я вытравлю тебя отсюда порчей.
— Ладно, ладно. Не лучшее время, я понимаю…
— Ты ничего не понимаешь, Рональд. Он все для меня.
Северус решает, что пора заявить этим пустоголовым кретинам («друзьям Гермионы» — не стоит называть их пустоголовыми кретинами, если он хочет, чтобы она, а значит и они, была частью его жизни) о том, что его намерения в отношении Гермионы весьма серьезны.
— И я чувствую то же самое по отношению к ней, — произносит он и опускает поднос с чаем на стол, не сводя при этом с них пристального взгляда. — Так что предлагаю на этом закончить.
Гермиона прижимается к нему, возвращая его руку на ее законное место и погружаясь в тепло его объятий. Он улыбается ей, замечая взгляды, которыми обмениваются ребята. Он знает, что улыбки не привычны его лицу, но Гермиона уверяет, что ей они очень нравятся, поэтому он старается дарить их ей. Только ей. Он так много делает только ради нее, и с недавних пор необходимость мириться с присутствием Гарри Поттера в его жизни входит в этот список.
Когда становится понятно, что Гермиона вот-вот уснет прямо на диване, Северус вызывается проводить гостей к выходу. Беседа уже давно стала неловкой и натянутой, именно поэтому, когда ребята сообщают, что собираются уходить, все вздыхают с облегчением.
Уже у двери они медлят и, наконец, решаются говорить открыто. Северус мысленно вздыхает. Как только они переступили порог, он знал, что этой беседы не избежать.
— Не обижайте ее, — требует Уизли, упрямо вздернув подбородок. Этот жест приводит Северуса в замешательство, ведь он видел это выражение на лице своей возлюбленной тысячу раз, а теперь ему остается лишь гадать, перенял Уизли этот жест у нее или она у него.
— Мы не думаем, что вы хотите ее обидеть, — торопливо добавляет Поттер, поднимая руку в примирительном жесте. — Просто… Гермиона, она…
— Моя вселенная, — тихо произносит Северус. — Быть может, она выбрала не лучшего человека, но уж точно мужчину, который ею дорожит.
Эти слова не предназначались для ушей Гермионы. Северус вздрагивает от удивления, и его щеки слегка заливаются румянцем, когда он чувствует, как она обнимает его за талию.
— Ты хороший человек, Северус, — заверяет она его и ребят тоже. — Я в порядке, мальчики, правда. Увидимся завтра.
Она оставляет его, чтобы обнять сначала Уизли, затем Поттера, целуя каждого в щеку.
— Доброй ночи.
Ребята уходят, и Северус с Гермионой остаются наедине в пустующей квартире, где Гермиона некогда коротала свободные от преподавания в школе дни.
— Я никогда не слышала от тебя таких слов, — бормочет она в его свитер, снова погружаясь в объятия.
— Каких слов?
— Что ты дорожишь мною, — шепотом произносит она, и его тут же захлестывает чувство вины.
— Я… Гермиона…
— Конечно, я об этом знала, но я не думала, что это настолько приятно слышать.
Ее глаза покраснели от продолжительных рыданий, а кожа вокруг глаз припухла. Собранные в хвост волосы давно превратились в беспорядочную копну. Тем не менее он по-прежнему считает ее воплощением красоты и мечтает, чтобы улыбка снова поселилась на ее лице.
ix.
Когда становится понятно, что все вокруг уже осведомлены, они больше не пытаются скрывать свои отношения. Гермиона признаётся ему в любви в учительской, в Большом зале, в коридорах школы между занятиями. Она целует его в макушку (конечно, избегая любопытных глаз учеников), держит его за руку под столом, а еще уговаривает его есть побольше.
Остальные профессора бросают на них любопытные взгляды, и любопытство сменяется настороженностью, когда они замечают, как на это отвечает Северус. Когда она его целует, он лишь бросает на нее сердитый взгляд (взгляд, говорящий «я люблю тебя»). Когда она обхватывает его ладонь под столом, он не говорит ничего и едва смотрит в ее сторону, тем временем поглаживая тыльную сторону ее ладони большим пальцем. Когда Гермиона отмечает, что ему стоит начать питаться лучше, он называет ее пронырливой, бестактной, невыносимой всезнайкой, которой стоит перестать совать свой не в меру любопытный нос в его дела, что в переводе означает ласковое «спасибо за заботу». Она лишь фыркает и называет его гнусным брюзгой в ответ. Но когда Гермиона во всеуслышание говорит, что любит его, а Северус одаривает ее кривой полуулыбкой, она расплывается в столь слепящей улыбке, словно только что получила приглашение отправиться в Париж и сыграть там свадьбу — не меньше.
Даже тогда, и тем более тогда, когда к ним приковано столько взглядов и столько любопытных ушей собрано вокруг, Северус не может заставить себя произнести эти слова в ответ. Поэтому он старается сказать это менее очевидными способами.
Северус приносит Гермионе чашку чая, приготовленного так, как она любит — два сахара и капля молока. Не забыв о печенье, он оставляет поднос с чаем дожидаться Гермиону на столике рядом с ее излюбленным креслом в углу учительской.
Однажды Северус замечает, как Гермиона потирает шею, уставшую после долгого дня, полного не слишком удачных заклинаний по трансфигурации. Он тихо встает позади ее кресла и принимается массировать ее шею, чувствуя, как мышцы расслабляются в умелых руках. Внезапно Гермиона хрипло выдыхает его имя, чем привлекает внимание присутствующих и заставляет Северуса отпрянуть. Ей совсем не хочется, чтобы он уходил, но красноречивым взглядом Северус обещает ей продолжить позже вечером в их комнатах.
Однажды во время десерта Минерва успевает отхватить последний кусочек яблочного пирога прямо из-под носа Гермионы. Северус лишь вздыхает и, не говоря ни слова, перекладывает свою порцию пирога на ее тарелку, вынужденный довольствоваться сливовым вместо его любимого яблочного. Однако он предпочтет давиться кислыми сливами, любуясь довольным лицом Гермионы, нежели есть яблочный пирог, глядя на ее кислое выражение лица. Северус замечает, что этот жест не ускользнул от внимания присутствующих, но он также отмечает, что ему совершенно все равно.
Это зашифровано в мелочах. Однажды вечером он застает Гермиону в учительской, погруженную в проверку домашних работ настолько, что она даже не замечает, что ее чернильница уже давно опустела. Северус украдкой заменяет ее на новую, при этом умудряясь остаться незамеченным. Когда по стечению обстоятельств они спускаются в Большой зал к обеду одновременно, он галантно отодвигает для нее стул, готовый отвесить язвительный комментарий в адрес любого, кто посмеет произнести на это хоть слово. Он вызывается провести все три отработки, которые Гермиона успела назначить до того, как слегла с простудой.
Он пытается сказать, что любит ее, не произнося ни слова, и Северус благодарен Гермионе за то, что, как ему кажется, она все понимает.
x.
Однако Северусу знаком вкус неудач. Ярким примером служит Святочный бал, на проведении которого по какой-то неведомой ему причине настаивает Минерва. К его глубокому сожалению, мероприятие неизменно приходится на канун Рождества. Северус предпочел бы провести этот вечер у камина в своих комнатах, пусть и украшенных разнообразной мишурой и неизменным атрибутом — праздничной елью. Все по настоянию Гермионы. И все же одна ель и со вкусом декорированные комнаты привлекали его куда больше напыщенного безобразия в виде украшенного к Святочному балу Большого зала.
Гермиона, однако, явно хорошо проводит время. Во время праздничного ужина она радостно щебечет с коллегами, совершенно игнорируя недовольство на лице Северуса. Мантия бледно-золотого цвета выгодно подчеркивает ее достоинства, — точно богиня солнца или сказочная принцесса, одетая в сотканный из самих солнечных лучей наряд. Сегодня ее лицо обрамляют не кропотливо выпрямленные зельями локоны, а копна кудрей во всем своем великолепии. Теперь, спустя более пяти лет с окончания войны, от ее нездоровой угловатости не осталось и следа. Северус с удовольствием отмечает, как платье очерчивает ее налитые бедра и грудь, подчёркивает невероятно тонкую талию… Все, что ему остается, это неодобрительно коситься на ее обтягивающий наряд по пути из его комнат в зал.
Когда трапеза подходит к концу и Большой зал освобождают для танцев, Северус становится еще мрачнее. Он видит, как Гермиона смотрит на него в нерешительном предвкушении. Однако он лишь хмурит брови и уходит к дальней стене — лучшее место, чтобы наблюдать за залом и не танцевать.
Из своего укрытия он видит, как Невилл Лонгботтом галантно протягивает Гермионе руку, приглашая на танец. Очевидно, его поведение задело чувства Гермионы. Она принимает предложение, и они отправляются медленно вальсировать вдоль зала. По окончании первой композиции к ним присоединяются и ученики.
Гермиона танцует с Невиллом, с Хагридом, со старостой, и даже, пускай и несколько неуклюже, с Флитвиком. По мере того, как Северус наблюдает за нескончаемой сменой рук на ее талии, его взгляд становится все более свирепым.
Когда, наконец закончив танцевать, Гермиона решает присоединиться к нему у дальней стены, весь вид Северуса просто сочится ядом, да так, что ни одна душа не смеет подступить к нему ближе, чем на три шага. Хмурый вид стирает улыбку с ее лица. Ее щеки непроизвольно заливаются румянцем, а дыхание учащается, так что Гермиона не способна скрыть негодование.
— Что не так, Северус? — тихо спрашивает она. — Ты сам не захотел со мной танцевать.
Северус бросает короткий взгляд на глазеющих на них людей.
— Я… Я не танцую, Гермиона.
— Но это же весело, Северус, — говорит она мягким, чуть охрипшим голосом, делая еще один шаг к нему навстречу.
Сощурив глаза, он смиряет ее взглядом, который не бросал в ее сторону уже очень давно.
— Я не танцую.
К его удивлению, вместо того чтобы обиженно отвести взгляд, Гермиона лишь сильнее хмурится и встает рядом с ним у стены. Теперь они наблюдают за веселящейся толпой вместе.
— Почему? — спросила она мягким голосом. — Ты умеешь?
— Конечно, — бросает он в ответ, напрягаясь всем телом. — В последний раз я был на подобном балу в поместье Малфоев. Темный Лорд любил потанцевать перед разгульем.
Протяжный и низкий вздох срывается с губ Гермионы, и она сжимает его ладонь в своей, переплетая их пальцы.
— Навевает плохие воспоминания? — наконец спрашивает она.
— Да, — коротко отвечает он.
Гермиона касается плеча Северуса, призывая взглянуть на нее.
— Ты не раздумывал над тем, чтобы попытаться заменить дурные воспоминания счастливыми?
На мгновение он замирает, взвешивая ее предложение. Наконец, согнув свою руку в локте, Северус протягивает ее Гермионе. Она удивляется такому жесту, но принимает приглашение. Северус ведет ее через зал вдоль коридора, в конце которого скрывается дверь, ведущая во внутренний двор, где разбит заколдованный розарий. Он проводит ее через сад так уверенно, будто знает этот лабиринт как свои пять пальцев.
Оказавшись на небольшой поляне в самом центре лабиринта, они, наконец, останавливаются.
— Потанцуй со мной здесь, — просит ее Северус, после того как взмахом палочки заставляет стоящую рядом скамейку испариться.
— Но здесь не слышно музыку, — замечает Гермиона, но все же вкладывает свою ладонь в его, а вторую руку кладет ему на плечо. Рука Северуса опускается на изгиб ее талии.
— Она нам не нужна, — отвечает он с улыбкой, уверенный, что она надежно скрыта под покровом ночи, и крепче прижимает Гермиону. Он склоняет голову к ее уху и принимается напевать мелодию, вовлекая Гермиону в медленный танец.
Хотя сад заколдован согревающими чарами, освежающая прохлада и умиротворяющее безмолвие окутывают поляну. Лишь дыхание двоих танцующих и тихое напевание Северуса слегка невпопад нарушают тишину. Закрыв глаза в блаженстве, Гермиона позволяет своему партнеру по танцу и жизни вести, шаг за шагом.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — наконец произносит Северус, когда в музыкальном сопровождении уже нет нужды. — Если… во что бы то ни стало, если я могу что-то для этого сделать, только скажи мне.
Гермиона улыбается в ответ и тянется к его губам. Забыв о танце, они отдаются поцелую, не страстному, но легкому и невесомому.
— Я тоже тебя люблю, — сквозь улыбку шепчет Гермиона, лишь на мгновение отпрянув от его губ.
xi.
С наступлением лета они берут отпуск и арендуют небольшой коттедж недалеко от побережья. Обитель тишины, солнечного света и спокойствия, где Северус и Гермиона вольны ходить по дому в одном лишь белье, не опасаясь, что случайный гость их потревожит, если им вдруг вздумается заняться любовью на кухонном столе.
Они разделяют быт поровну. Северус прекрасно готовит, Гермиона — не очень. Он готовит еду и моет посуду, потому что она терпеть не может копошиться в грязной воде. Гермиона берет на себя подметание полов, покупки в городе и стирку. Это их второе лето в этом коттедже, а значит, абстрагироваться от всего внешнего мира, погрузившись в привычный, установившийся порядок жизни, здесь проще простого.
По утрам они спят допоздна, переплетая ноги под одеялом. Иногда они проводят утро, томно занимаясь любовью, или же Северус будит Гермиону, внезапно оказавшись между ее ног, а порой утро начинается с нежных поцелуев за ушком, спускающихся вдоль шеи к ключицам и, наконец, к груди. Почему-то Северус всегда просыпается раньше нее. Каждое утро он покидает теплую постель, чтобы побаловать ее, вернувшись с двумя чашками черного кофе и газетой. Северус принимается за кроссворды, Гермиона читает статьи, зачитывая вслух те, что кажутся ей наиболее интересными.
Когда с кофе покончено, а кроссворд и статьи более не представляют интереса, Северус и Гермиона отправляются на кухню обедать. Их еда часто незатейливая, но очень вкусная, и они с удовольствием уплетают ее без спешки, предпочитая высокую столешницу небольшому обеденному столику, на котором неизменно красуется стеклянная ваза с синими цветами.
Послеобеденное время они коротают за чтением или варкой зелий, а когда подходит август — за составлением планов уроков и прочими учебными хлопотами. Старое беспроводное радио иногда скрашивает их досуг, и порой, если Северус в правильном настроении и играет правильная песня, Гермионе удаётся уговорить его потанцевать с ней. Им так и не выходит закончить хотя бы один танец, так как поцелуи увлекают их куда больше.
Хотя обычно снимать высохшую одежду с веревок — обязанность Гермионы, почти каждое воскресенье она застает за этим занятием Северуса. Он быстро складывает рубашку, в руках с которой его поймала Гермиона, коротко целует ее в щеку и исчезает в глубине дома.
Оказавшись вдалеке от гнета внешнего мира, Северус кажется совершенно другим человеком. Этот Северус улыбается легко (это скорее крючковатые полуулыбки, но вид счастливого выражения его лица в такие моменты наполняют сердце Гермионы любовью), а еще он смеется. А от его мрачного образа, за которым он тщательно скрывается в Хогвартсе, не остается и следа. Для них этот маленький домик оплот умиротворения и счастья, где царят безграничная любовь и нежность.
xii.
В один прекрасный сентябрьский день, спустя всего несколько дней после ее дня рождения, Гермиона теряет сознание посреди урока трансфигурации. Вот она ведет урок, а через мгновение обмякает и падает на пол, ударяясь головой об угол стола. Второкурсники приходят в ужас от вида крови, но, к счастью, одному из учеников хватает сообразительности побежать за мадам Помфри, а другому — за директрисой.
Стук в дверь класса отвлекает Северуса от попытки научить шестикурсников приготовлению Напитка Живой Смерти.
— Похоже, у нас тут… гость, — нарочно растягивая слова, произносит он. — Может, это отсутствующая сегодня мисс Пикетт? Входите!
Однако Северус видит на пороге класса МакГонагалл с неподдельным выражением тревоги на ее изрядно постаревшем лице, и его сердце пропускает удар. Он понимает, что это как-то связано с Гермионой еще до того, как директриса успевает заговорить.
— Профессор Грейнджер, — произносит она и замечает, как внимание учеников переключается на нее. Северус же совершенно не замечает, как с его уст внезапно слетает имя Гермионы. Коротко переглянувшись между собой, ученики учтиво имитируют заинтересованность в содержимом своих котлов.
— Где она? — спрашивает Северус угрожающе низким голосом, шагая к МакГонагалл.
— В больничном крыле, — отвечает директриса. К ее чести, она не выглядит напуганной.
— Вы все можете быть свободны, — резко рявкает Северус, опустошая котлы учеников коротким взмахом палочки. — Вон!
Он покидает класс еще до того, как ученики успевают осознать, что почти два часа их работы потрачены впустую. Лестницы словно поддаются ему, а замок приходит на выручку своему старому другу, пока тот стремится вверх по лестницам пролет за пролетом. Он несется вдоль коридоров, которые, кажется, стали куда короче, а пустующие аудитории будто бы испаряются на его пути к больничному крылу. Все это время сердцебиение отдается звоном в ушах, и только стремительный бег не позволяет ему поддаться приступу паники, зарождающемуся где-то в области груди и то и дело подступающему к горлу.
Оказавшись на месте, Северусу не сразу удается отыскать ее затуманенным от ярости взглядом. Его сердце сжимается и замирает глубоко в груди, но прежде, чем оно успевает разбиться тысячей осколков о каменный пол, до его слуха доносится голос Гермионы.