Развитие научного знания о причинах и путях борьбы с преступностью

Организация практической деятельности по предупреждению асоциального поведения и правонарушений несовершеннолетних предполагаетr прежде всего изучение причин и истоков преступности как социального явления, а также исследование природы отклоняющегося противоправного поведения. Основой для разработки программы комплекса профилактических мер являются исследования в самых различных отраслях знания: юриспруденции, криминологии, социологии, психо­логии, педагогике, медицине. Современному состоянию превентивной теории и практики предшествовал длительный исторический путь развития научного знания, объясняющего причины преступности и на­мечающего научно обоснованные подходы к решению данной острой социальной проблемы.

Первоначально, в донаучный период, на заре человеческой циви­лизации основным средством борьбы и предупреждения нарушений норм морали, права, социальных запретов, табу, религиозных догм были жестокие публичные казни (сжигание, повешение, четвертование и т.д.). Страх жестокого наказания выступал как основной, но безус­пешный, метод предупреждения преступности.

Серьезные изменения в сложившейся системе уголовного нака­зания положила работа Г.Беккариа “О преступлениях и наказаниях” (1764), предисловие к французскому изданию которой написал Вальтер.

Начиная с XVIII столетии, в общественном сознании возникает заметный перелом в сторону решительного осуждения публичных физических наказаний и казней. Особенно горячее осуждение подоб­ие методы борьбы с преступностью нашли у французских просветите­лей ХУШ века Вольтера, Руссо, Дидро. Широкую известность в Европе получила активная, обличительная деятельность Вольтера, разобла­чившего жестокость и несправедливость феодального правосудия. Воль­ер со свойственной ему горячностью и обостренным чувством спра­ведливости берет на себя обязанность общественного защитника по делу Каласа. И в печати показывает поспешность и несправедливость со­вершившейся казни, посмертно реабилитирует публично четвертованного Каласа, обвиняемого якобы в убийстве своего сына.

В XIX веке в странах Европы повсеместно происходит заметное смягчение карательных мер, полный отказ от публичных казней и экзекуций. Однако попытки прибегать к подобным мерам наказаний отмечаются в отдельных случаях вплоть до начала XX века. Так, русский психиатр И.А. Сикорский в 1905 году публикует гневную статью “Чувства, испытываемые зрителем при виде смертной казни”, в которой описывает смертную казнь через повешение. Он пишет, что как бы ни тяжелы были прегрешения преступника, но вид казни, последних минут приговоренного, его прощанья с жизнью, не может не вызвать у нормального человека ничего, кроме сострадания и сильнейшего ду­шевного потрясения. Прогрессивно настроенные представители науки, общественные деятели уже в это время приходят к выводу о совершенно очевидной, абсолютной недопустимости подобных кровавых зрелищ для цивилизованного общества.

В конце XIX века практически закончился первоначальный этап борьбы с преступностью, когда основные меры сводились к тому, чтобы удержать человека от преступления под страхом жесточайшего нака­зания, смертной казни, публичной физической экзекуции.

Одновременно с этим возникает новая тенденция в борьбе с таким социальным злом, как преступность. Развитие наук, в том числе наук о природе социальных, общественных явлений, порождает стремление разобраться в причинах преступности, дать научное обоснование дея­тельности социальных институтов, занимающихся ее предупреж­дением. Таким образом, уже в XIX веке начинает складываться новый подход к решению данной проблемы, основной сутью которого является стремление вскрыть причины преступного поведения и на их основе составить программу практической деятельности по борьбе с преступ­лениями и преступностью.

Одна из первых научных попыток объяснить природу преступного поведения с позиции биологизаторского подхода принадлежит итальян­скому тюремному врачу Ч.Ломброзо, разработавшему “антропологиче­скую” теорию преступности. Проводя антропологические замеры среди преступников, содержащихся в тюрьме. Ч.Ломброзо пришел к выводу, что существуют четыре типа преступников: а) врожденные пре­ступники, б) преступники по страсти, в) случайные преступники, в) душевнобольные преступники. При этом “врожденные” преступники характеризуются определенными соматическими особенностями, стро­ением черепа, чертами лица, благодаря которым их можно своевремен­но распознавать и пожизненно изолировать от общества, либо уничто­жать (104). Таким образом, если следовать логике Ч.Ломброзо, то борь­ба с преступностью также должна опираться на насилие, казнь, тюрем­ную изоляцию людей, классифицируемых как “врожденные” преступники.

Сторонниками “антропологической” теории преступности в США были X. Шелдон, Э. Кречмер, А. Хутон, в России — А. Дриль. Совре­менные биологизаторские криминологические теории, безусловно, да­леко отошли от наивных представлений о “врожденном преступнике”, которые характеризовали “антропологическую” теорию преступности Ч.Ломброзо. В этих теориях использованы достижения современных наук: генетики, психологии, психоанализа, нейрохирургии, психофар­макологии. Так, в частности, одной из сенсаций 70-х годов было открытие так называемого синдрома Клайнфельтера, согласно которо­му, хромосомные нарушения типа 47XYY при нормальном наборе хро­мосом у мужчин 46XY, среди преступников встречаются в 36 раз чаще. А, стало быть, отсюда на повестку дня среди мер по борьбе с преступно­стью активно выдвигалась “генная инженерия”.

Гипотеза о хромосомных аномалиях как причинах преступного поведения была тщательно проверена как у нас в стране, так и за рубежом. Так, в исследовании, проведенном в СССР, из 4-х тысяч обследованных преступников обнаружено было всего 8 человек с лишней Y-хромосомой, среди которых, за единичным исключением, все признаны невменяемыми лицами. Была проведена также проверка гипотезы, согласно которой хромосомные аномалии чаще встречаются не вообще у всех преступников, а прежде всего среди лиц высокого роста. Американский национальный центр психического здоровья в 1970 году опубликовал доклад, включающий обзор 45 исследований относительно предполагаемой связи хромосомных аномалий с преступ­ностью. Всего было исследовано 5342 преступника, при этом специаль­но была подобрана группа лиц высокого роста, что, якобы, чаще связано с агрессивным поведением при хромосомных нарушениях. Среди этих лиц лишь у 2% были обнаружены хромосомные нарушения, среди пре­ступников любого роста 0,7%, среди контрольной группы законопос­лушных граждан, которая составляла 9700 человек —0,15% (61). По существу, это исследование установило некоторую минимальную связь хромосомных аномалий не столько с преступностью, сколько с душев­ными заболеваниями. Окончательная оценка теории хромосомных аномалий была сдела­на на международной конференции во Франции в 1972 году, где, по единодушному мнению исследователей разных стран, не было подтвер­ждено статистически значимой зависимости между генными нару­шениями и преступностью.

Таким образом, теория хромосомных аномалий, как и когда-то антропологическая теория преступности, при более тщательном изу­чении не нашла своего подтверждения и была подвергнута серьезно обоснованной критике.

В настоящее время в США широко обсуждаются возможности кли­нического подхода к борьбе с преступностью, исходящего по сути дела из выдвинутого еще Ломброзо постулата душевнобольного преступ­ника. Так, в вышедшем в 1985 году сборнике “Биология, преступность и этика”, в котором помещено более тридцати статей американских авторов, разрабатывающих клинический подход, а также в коллек­тивной монографии “Психологический подход к преступности и ее кор­рекции. Теория, исследования, практика” (1984) анализируются раз­нообразные формы медицинской и психологической коррекции пре­ступного поведения. Авторы полагают, что последние технологические достижения в области биологии и медицины свидетельствуют о том, что становится возможным изменить и даже контролировать способности и поступки людей путем прямого воздействия на физиологию и мозг. Они отмечают, что генная инженерия, электрическое стимулирование голо­вного мозга, психокоррекция, лекарственная терапия — все это реаль­ности сегодняшнего дня. Так, наиболее последовательный сторонник применения биологического знания в борьбе с преступностью профес­сор Гарвардского университета Э. Уилсон выдвинул идею социологии, которая изучает биологическую основу всех форм социального поведения как людей, так и животных, используя единые принципы, методы, терминологию. Уилсон разделяет мнение о роли генетического влияния на поведение человека и считает, что скоро можно будет вы­делить и характеризовать специфические гены, ответственные за пове­дение человека (194, с. 745).

С. Джеффи, профессор университета штата Флорида, также после­довательный представитель биосоциальной криминологии, дает классификацию видов биологической терапии:

1) химическая терапия — применение лекарственных средств, воздействующих на мозг и центральную нервную систему;

2) электрическая, или шоковая, терапия, применяемая при лечении депрессивных состояний;

3) психохирургия, или нейрохирургия, которая, по мнению автора, должна применяться, когда неврологическое состояние не поддается лекарственной терапии, аутотренингу, другим методам лечения (194, с. 216—233).

Вместе с тем ряд авторов, например, Дж. Оулдер, высказывают свои сомнения и опасения в связи с применением психохирургии и предлагают установить специальные меры контроля за данной опе­рацией. Он, в частности, предлагает, чтобы психохирургические мето­ды не применялись к лицам моложе 21 года, а также к политическим и социальным девиантам, и использовались лишь по отношению к серь­езно больным людям, способным на убийство и самоубийство (194, с. 277 — 280).

Наряду с биопсихологическими методами коррекции, широкое раз­витие на Западе получает также психокоррекция девиантного пове­дения. Выделяются, в частности, следующие методы психокоррекции: метод психоанализа, метод косвенных рекомендаций, групповая психо­терапия, гипноз, рационально-эмоциональная терапия, обучающая контролю над чувствами, обучение деловому общению, модификация поведения (312).

Безусловно, все эти методы заслуживают должного внимания как формы индивидуальной психотерапевтической и медицинской помощи людям, страдающим различными патологиями, нервно-психическими заболеваниями, пограничными и навязчивыми состояниями, затруд­нениями в сфере общения и т.д. Однако клинический подход имеет весьма ограниченные возможности и вне широкой социальной комплек­сной программы оздоровления социальных и социально-экономических условий существования человека не может принести заметных реаль­ных результатов в деле борьбы с преступностью.

Особое место среди разнообразных теорий и концепций преступ­ности занимают исследования психоаналитической ориентации, осно­воположником которых является 3. Фрейд. В работах его последовате­лей (А.Адлер, Э.Фромм, К.Хорни, У.Шутцидр.) природа преступности и делинквентности рассматривается наряду с другими формами откло­няющегося поведения, такими как неврозы, психастении, состояния навязчивости, сексуальные расстройства, различные формы социаль­ной дезадаптации. По мнению представителей психоаналитической ориентации, лиц с отклоняющимся поведением, включая нервно-психические отклонения и социальную девиацию, отличают чувство повышенной тревожности, агрессивность, ригидность, комплекс непол­ноценности. Поэтому психоаналитические работы прежде всего посвя­щены исследованию природы тревожности, агрессивности, стремления к разрушительным действиям. Особое внимание уделяется природе аг­рессивности, которая якобы служит первопричиной насильственных преступлений. Агрессия — это поведение, целью которого является нанесение вреда некоторому объекту или человеку, возникающее, по мнению представителей психоаналитической ориентации, в результате того, что по различным причинам не получают реализации некоторые изначальные, врожденные неосознаваемые влечения, что и вызывает к жизни агрессивную энергию разрушения. В качестве таких неосознаваемых, подавляемых влечений З.Фрейд рассматривал либидо, А.Адлер — стремление к власти, к самоутверждению, превосходству над другими, Э. Фромм — мазохистские влечения к смерти, страданию, К.Хорни — стремление к безопасности, гедонистические потребности комфорта, удовольствия, В. Шутц — потребность включения, поддержки и одоб­рения со стороны ближайшего окружения (12, 160).

Подавление этих влечений, жесткая блокировка их реализации, начиная с раннего детства, порождает базисные чувства тревожности, неполноценности и агрессивности, что ведет к социально дезадаптивным формам поведения.

Следует отметить, что проблема агрессивности, тревожности привлекает внимание не только представителей психоаналитической ориентации. Изучению природы и проявления этих свойств посвящены работы А.Бандуры, А.Басса, Л.Берковца, С.Розенцвейга; эти проблемы получили отражение и в работах отечественных ученых С.Н. Ениколо-пова, Т.Н. Курбатовой, а также в выполненном в нашей стране иссле­довании польского психолога Э. Квятковской-Тохович.

В этих исследованиях большая роль в природе агрессии отводится социальным, прижизненно действующим факторам. Так, А.Бандура считает, что агрессия есть результат искаженного процесса социали­зации, в частности, злоупотребления родителей наказаниями, жесто­ким отношением к детям (191, 192) Л. Берковец указывает, что между объективной ситуацией и агрессивным поведением человека всегда вы­ступают две опосредствующие причины: готовность к агрессии (злость) и интерпретация — толкование для себя данной ситуации (193). По мнению Э. Квятковской-Тохович, причиной агрессивности выступают конфликтность, нарушения эмоциональных связей в семье, таким об­разом на первый план выступают условия семейного воспитания в детстве (73). Очень любопытные данные, заставляющие переосмысливать роль агрессии в характере совершаемых преступлений, получены С.Н. Ениколоповым. Исследовав степень выраженности агрессии у преступников (убийц, хулиганов, воров, расхитителей), он выявил, что по общему показателю агрессии, который является суммой показателей физичес­кой агрессии (нападения), косвенной агрессии и вербальной агрессии, наиболее агрессивной группой являются впервые осужденные воры, последнее место занимают убийцы. По индексу враждебности первое место заняли расхитители; последние — также убийцы. Очевидно, что полученные результаты не дают возможности однозначной интерпре­тации роли агрессии в характере совершаемых преступлений (63).

Проведенное Т.Н. Курбатовой сравнительное исследование группы несовершеннолетних преступников, воров и хулиганов, а также конт­рольной группы хорошо успевающих, общественно активных школь­ников, выявило, что, во-первых, в группе хулиганов была несколько больше выражена агрессия, в группе воров — тревожность. Однако эти свойства выступают в комплексе с микросредовыми факторами, харак­теризующими нравственно-семейные, учебно-профессиональные и приятельские отношения. Кроме того, в ходе данного исследования выявилась также повышенная тревожность и в группе школьников-активистов (99).

Все эти исследования ставят под сомнение выводы представителей неофрейдистского психоаналитического направления как в отношении природы агрессии, так и в отношении характера ее проявления. По крайней мере, они свидетельствуют о социальной и прежде всего микросредовой детерминации, обусловливающей как формирование, так и проявление агрессии.

Однако критика биологизаторского подхода предполагает также и определение должного места, которое занимают индивидные качества человека в генезисе, в развитии преступного поведения.

В современной отечественной криминологии неблагоприятные ин­дивидные особенности (отставание в умственном развитии, нервно-психические и соматические патологии, кризисные возрастные перио­ды развития и т.д.) рассматриваются как психобиологические предпо­сылки асоциального поведения, которые способны затруднять социаль­ную адаптацию индивида, отнюдь не являясь при этом предопределяю­щей причиной преступного поведения.

Практически одновременно с биологизаторским направлением в криминологии начинает формироваться социологизаторский подход к объяснению причин преступности. Исследования социологов конца XIX — начала XX века Ж.Кетле, Э.Дюркгейма, Д.Дьюи, П.Дюпати, М.Вебе-ра, Л.Леви-Брюля, и других выявили связь отклоняющегося поведения с социальными условиями существования людей. Солидный статис­тический анализ различных аномальных проявлений (преступности, самоубийств, проституции), проведенный, в частности, Жаном Келте, Эмилем Дюркгеймом за определенный исторический отрезок времени, показал, что число аномалий в поведении людей всякий раз неизбежно возрастало в периоды войн, экономических кризисов, социальных пот­рясений, что опровергало теорию “врожденного” преступника, указы­вая на социальные корни этого явления (162).

Вместе с тем социологи того времени, выявив связь между социаль­но-экономическими условиями существования общества и социальны­ми отклонениями, не смогли до конца дифференцировать и объяснить природу этих отклонений.

Дюркгейм, в частности, считал, что некий оптимальный уровень преступности неизбежно присущ человеческому обществу, как темпе­ратура человеческому телу. И необходимо заботиться не столько об ее искоренении, сколько о поддержании этого некоего оптимального уров­ня, предупреждая лишь “всплески”, рост преступности (162).

Несколько позднее, примерно с середины текущего столетия, на­метился новый подход в развитии криминологического знания о приро­де и механизмах преступного поведения, разрабатываемый социаль­ными психологами.

Социально-психологические теории пытаются объяснить механиз­мы формирования делинквентной морали и поведения, анализируя осо­бенности взаимодействия личности и ее ближайшего окружения. При этом ряд авторов — Р.Мертон, Д.Матс, Т.Сайкс, Э.Сатерленд — упор делают на рассмотрении избирательного отношения личности к своему окружению, его моральным нормам и ценностям. Другие авторы, на­против, сосредотачивают свое внимание на характеристике ближайше­го окружения, его нормах, ценностях, морали и механизмах воз­действия на личность (А.Коэн, Р.Клоуард, Л.Оулин, С.Беккер, У.То­мас, Ф.Таннебаум, М. и Э.Глюк).

Так, теория “социальной аномии” Р.Мертона выстроена на гипотезе об отмирании норм морали при делинквентном поведении, что вызы­вается рассогласованием цели и средств ее достижения у делинквентов (172, 311). Д.Матс и Т.Сайк разработали теорию “нейтрализации”, согласно которой преступник не отметает для себя общепринятые нормы морали и в целом разделяет их, но свое преступное поведение оправ­дывает с помощью целого набора защитных механизмов (обвинений жертвы, обстоятельств, ссылок на окружающих: “Все так делают”, обвинений в адрес судей: “Судьи кто?” и т.д.)(317). Э. Сатерленд выдвинул теорию “дифференцированной связи”, объясняющую формирование делинквентной субкультуры за счет изби­рательного отношения к нормам и ценностям своего окружения (162).

В зарубежных социально-психологических теориях преступности значительное место отводится рассмотрению роли “делинквентной суб­культуры” в формировании девиантного поведения. Внимание к проб­леме субкультуры, то есть “культуры внутри культуры”, было привле­чено публикацией в 1955 году работы А.Коэна “Делинквентные дети: культура шайки”. “Делинквентная субкультура”, по мнению А. Коэна, сводится к выворачиванию наизнанку системы ценностей среднего класса, т.е. предполагает явное и полное отрицание стандартов среднего класса и принятие их крайней антитезы (197). Концепция “делинквен­тной субкультуры” получила развитие в работах Р.Клоуарда и Л.Оулина, которые выделили криминальную субкультуру “рэкет”, “конфликт­ную” субкультуру (активные шайки) и субкультуру “ухода в себя” (наркотики). Криминализирующие функции субкультуры заключают­ся в сохранении и передаче традиций определенной социально-куль­турной делинквентной среды, которая способна противостоять социаль­ным институтам, занимающимся воспитанием детей, и прежде всего — семье и школе (172, с. 159).

К способам усвоения делинквентного поведения ряд американских социальных психологов (С.Беккер, У.Томас, Ф.Танненбаум) склонны относить стигматизацию, социальное клеймение, когда “клеймо пре­ступника”, налагаемое официальными контрольными органами (поли­ция, суды) выступает “самореализующимся предсказанием”, усвоен­ным индивидом статусом. К такого рода явлениям приводит чрезмерное правовое регламентирование, а также преждевременное отождеств­ление подростков с “нарушителями порядка” (17z, с. 165—170).

Рассмотренные концепции делинквентности, несомненно, пред­ставляют определенный интерес в раскрытии частных социально-пси­хологических закономерностей усвоения делинквентной морали и воз­никновения асоциальных проявлений несовершеннолетних. Как част­ные социально-психологические механизмы рассмотренные феномены могут проявляться и играть определенную негативную криминализирующую роль. Однако дать объяснения преступности в целом, как социального явления, такого рода социально-психологические кон­цепции не в состоянии, поскольку не рассматривают основных социаль­ных детерминант, влияющих как на поведение отдельного индивида, так и на состояние человеческих сообществ.

В этом отношении, на первый взгляд, оказывается более состоя­тельной широко распространенная на Западе теория множественных факторов (М. и Э. Глюк), которая в качестве причин преступности рассматривает до 200 различных факторов, таких, как социальное и расовое неравенство, урбанизация, миграция, последствия НТР, тер­риториальные, национальные, климатические условия и т.д. Хотя в данном случае в поле зрения исследователей наряду с другими при­чинами и попадают причины социально-экономического характера, однако однорядовое, однопорядковое перечисление столь многочислен­ных факторов не дает ясной картины истинной причины преступности в классовом обществе (207).

Критикуя такой многофакторный подход к объяснению преступ­ности, В.Н. Кудрявцев пишет: “Понятие “фактор” означает лишь то, что соответствующее явление имеет определенное значение для хода или результата какого-то процесса, но каково это значение, в чем влияние фактора, данное понятие разъяснить не может....В научном исследовании это понятие может использоваться лишь для первона­чальной, общей ориентировки в круге явлений и процессов, взаимодей­ствующих между собой” (88, с. 19).

Проводимые на Западе частные социально-психологические и пси­хологические исследования механизмов преступного поведения нашли свой практический выход в различных рекомендациях и программах по предупреждению делинквентного поведения, носящих в основном психоконсультационный, психотерапевтический и медицинский характер. Они, в частности, включают службы “Гайденс” в школе, оказывающие помощь в трудных случаях педагогической практики, психолого-педагогические консультации для родителей, попытки создать программы успешной социальной адаптации молодежи за счет групповой и инди­видуальной психотерапии, различные меры психотерапевтической коррекции отклоняющегося поведения, а также применение электро-шокотерапии и нейрохирургии в борьбе с преступностью. Важное место в превентивной практике современных цивилизованных стран занима­ет разветвленная сеть социальных служб и социальных работников, оказывающих поддержку населению, семье, детям, молодежи в раз­личных кризисных ситуациях. Помощью социальных работников поль­зуются больные, инвалиды, престарелые, безработные, эмигранты, преступники и лица, вернувшиеся из мест лишения свободы; социаль­ные работники помогают детям, оставшимся без родителей и испыты­вающим жестокое обращение в семье, одиноким матерям и конфликтным семьям и т.д.

Западный опыт социальной и коррекционно-реабилитационной работы, несомненно, представляет для нас большой интерес, но вместе с тем, по достаточно единодушному мнению отечественных и зарубеж­ных специалистов, вряд ли может быть в “чистом виде” перенесен в наши условия. Необходимо серьезное изучение специфики социально-экономической и социокультурной ситуации, индивидуальной и обще­ственной психологии, этических норм, традиций общественного и се­мейного воспитания, с учетом которых должна строиться отечественная социальная политика и превентивная практика.

Следует отметить, что у нас имеются свои традиции превентивной теории и практики. Так, в 30-е годы особенно успешно развивалось социально-педагогическое направление социальной и коррекционно-реабилитационной работы, представленное такими талантливыми педагогами, как А.С. Макаренко и С.Т. Шацкий. В своей блестящей опытно-экспериментальной работе они, по сути дела, заложили и развили основные принципы, методы и содержание социальной педа­гогики, социальной работы с детьми и подростками, в том числе и трудновоспитуемыми, где важнейшим фактором воспитательной и коррекционно-реабилитационной работы выступает созданная и организо­ванная педагогом воспитывающая среда. При этом С.Т. Шацкий созда­вал такую среду в открытом социуме по месту жительства, а А.С. Макаренко — в детской колонии.

В это же время в трудах выдающихся отечественных психологов Л.С. Выготского и П.П. Блонского и их последователей заложены осно­вы возрастной психологии, позволяющей понять особенности психиче­ского развития детей на разных возрастных этапах, включая кризисные периоды развития. Особую ценность эти работы представляли своей практической направленностью, отчетливо выраженной ориентацией на потребности и запросы школы, семьи, родителей, воспитателей, учителей.

Это же время отмечается становлением и развитием системы социально-правовой охраны материнства и детства, немалый вклад в создание которой внесли П.И. Люблинский, В.Ф. Куфаев и другие.

Следует отметить, что различные направления теории и практики социальной и превентивной работы, имевшие место в 20 — 30-е годы, опирались на традиции русской дореволюционной науки, которая в самых различных отраслях знания: медицине, юриспруденции, психо­логии, педагогике — носила глубоко гуманистический и социально-ориентированный характер. Стремление помочь человеку и обществу избавиться от своих пороков, найти путь к совершенствованию и само­совершенствованию отличает работы величайшего ученого и практикующего врача-психоневролога В.М.Бехтерева, психиатров П.Б. Ганнушкина и С.С. Корсакова, психолога А.Ф. Лазурского, педагогов П.Ф. Лесгафта и К.Д. Ушинского, энциклопедически изучившего нра­вы и традиции тюремной жизни криминолога М.И. Гернета и многих, многих других российских ученых, работавших в различных направ­лениях социального оздоровления общества.

С середины 30-х годов начинается “глухое тридцатилетие”, кото­рое, наряду с массовым террором, характеризуется разгромом ряда наук и научных школ, в том числе генетики и педологии, что не могло не затормозить развитие превентивной науки и практики. С начала 60-х годов и позднее, как результат политической оттепели получают раз­витие достаточно многочисленные, интенсивные и вместе с тем разроз­ненные исследования по проблемам отклоняющегося поведения детей и подростков. Проблемы педагогической запущенности учащихся в Академии педагогических наук исследовались специальной лаборато­рией, возглавляемой М.А. Алемаскиным; несколько позднее начинает успешно действовать лаборатория коррекционной педагогики под руко­водством Г.Ф. Кумариной; над этой проблемой активно работают от­дельные вузовские кафедры педагогики и психологии: в Свердловске под руководством А.С. Белкина, в Минске—А.И. Кочетова, в Коломне — И.П. ьашкатова, в Перми — А.С. Новоселовой, в Воронеже — И.Ф. Мягко­ва. Работы психиатров и психотерапевтов А.Е. Личко, М.И. Буянова, А.И. Захарова посвящены обобщению большого эмпирического ма­териала, связанного с исследованием и реабилитацией детей с нервно-психическими заболеваниями и пограничными состояниями.

Однако работы этого периода характеризуются серьезными огра­ничениями, накладываемыми общей методологической и социально-политической парадигмой того времени, называемого теперь застой­ным периодом. Эти ограничения выражались прежде всего в том, что было весьма затруднено и практически невозможно системное исследо­вание природы социальных отклонений. С одной стороны, как отго­лоски скандально известной сессии ВАСХНИЛ 1949 года, когда была разгромлена отечественная генетика, надолго и прочно укоренился страх перед исследованием психобиологических предпосылок отклоня­ющегося поведения. Такие исследования однозначно трактовались как биологизаторство, что считалось несовместимым с марксистско-ленинской методологией. Достаточно вспомнить, какому жестокому и длительному остракизму подверглись работы В.П. Эфроимсона “Родо­словная альтруизма” (1^71) и И.С. Ноя “Методологические проблемы советской криминологии” (1975), в которых была сделана попытка обратить внимание на некоторые биологические детерминанты откло­няющегося поведения.

С другой стороны, были невозможны, по сути дела, и исследования социальных причин преступности, вольно или невольно ставящие под сомнение непогрешимость существующего социального строя, приво­дящие к выводу о серьезных дефектах социального управления, нахо­дящейся вне критики коммунистической партии. Потому у нас, в част­ности, так и не зародилась такая наука, как криминальная социология, в то время как довольно интенсивно развивалась криминальная психология. L

Не имея возможности объективно и системно изучать природу отклоняющегося поведения, и, исходя из этого, разрабатывать меры превентивной политики, психолого-педагогическая, да и криминологическая наука сосредоточилась на личности делинквента, преступника, на ‘ его самосознании, мотивах, направленности, как основном корне зла и первопричине всех социальных бед. Отсюда и меры профилактики пре­ступности, в том числе и правонарушений несовершеннолетних, реко­мендуемые криминологами, сводились прежде всего к социальному контролю и дифференциации общественных и административно-уго­ловных наказаний. Педагогические исследования тоже в значительной степени посвящались проблемам поощрения и наказания, формирова­ния сознания и самосознания. Прагматизм и дегуманизация весьма широко распространились и в психологии. Достаточно проанализиро­вать проблематику защищаемых в этот период диссертаций и прово­димых исследований по психологии, и станет очевидно, что подавляю­щая их часть была сугубо прагматически ориентирована на процесс обучения и посвящена прежде всего вербальному интеллекту и пси­хическим познавательным процессам. В то же время проблемы социаль­ного развития, эмоционально-волевой сферы, бессознательного и нео­сознаваемого в личности оказались на периферии психологической науки, что, безусловно, далеко от потребностей превентивной и коррекционно-реабилитационной практики.

Кардинальные перемены, происходящие в нашем обществе в связи с переходом от тоталитарного государства к демократическому, требуют также и переосмысления содержания социальной политики и, прежде всего, такого ее важного аспекта, как превенция социальных откло­нений. Если в экономике эти перемены связаны с переходом к рынку, в политике — к многопартийности и плюрализму, то в социальной практике предстоит отказаться от показного декларированного неперсоиализированного гуманизма и перейти к гуманизму истинному, ориентированному на каждого конкретного человека с его проблемами и слабостями.

Принцип гуманизации социальной сферы требует понимания и принятия человека и его природы, понимания проблем и затруднений, испытываемых каждым отдельным индивидом, особенно — формирующимся, незрелым в социальном и физическом отношении ребенком, подростком, юношей, задает, по сути дела, новую парадигму современной социальной науки и практики. Одним из важнейших признаков этой парадигмы является то, что основной целью и вместе с тем индикатором эффективности социальной политики выступает социальное здоровье общества, которое определяется устойчивыми тен­денциями снижения таких проявлений социального неблагополучия как преступность, наркомания, самоубийства, агрессивность, социальное сиротство, проституция, сексуальные нарушения и психические заболевания. При этом предполагается, что социальное оздоровление осуществляется не за счет усиления карательных мер, а путем профессиональной социальной помощи, оказываемой всем нужда­ющимся членам общества, и ориентированной на актуализацию и са­мореализацию внутренних возможностей и личностного потенциала каждого отдельного индивида.

Гуманизированная социальная политика должна иметь комплексный долговременный характер и системное междисциплинарное научное обеспечение. Превенция социального неблагополучия как квинтэссенция социальной политики включает решение проблем социального управления, основанного на социально-экономическом, социально-де­мографическом и социологическом прогнозировании; решение проблем правового регулирования, в основе которого — законодательные и нор­мативные акты, направленные на охрану прав различных слоев насе­ления и прежде всего материнства и детства, и, наконец, создание системы социальных служб, способных оказать человеку социально-психологическую, медико-психологическую помощь в решении его личностных, семейно-бытовых и других затруднений.

Для решения этого комплекса проблем социального управления, правового регулирования и социального-психологической помощи не­обходима интеграция многих смежных отраслей знания, каждое из которых имеет свой предмет, объект, область практического приме­нения, и системная интеграция которых способна составить целостное научное обеспечение современной социальной политики и пре­вентивной практики. Важная роль при этом, особенно когда речь идет о предупреждении отклонений и аномалий в социальном развитии детей и подростков, отводится психологии. Интегрировать отрасли психо­логического знания, способного объяснить природу и генезис отклоня­ющегося поведения в период взросления, а также дать научное обосно­вание комплексным профилактическим мерам призвана превентивная психология, рассмотрению предмета которой и посвящена настоящая книга.

1.2. Превентивная психология: предмет, специфика, область применения.

Современная охранно-защитная концепция профилактики пред­полагает переход от административно-карательных мер к всесторонней медико-психологической, психолого-педагогической и социально-пра­вовой помощи и поддержке семьям и детям группы социального риска, к программам социальной реабилитации и коррекции детей и подрост­ков с отклонениями в психическом и социальном развитии. Междуна­родный опыт показывает, что реализация превентивных мер и прог­рамм имеет определенные общие тенденции и принципы:

· профессионализация воспитательно-профилактической и ох­ранной деятельности, введение и подготовка специальных кадров со­циальных работников, социальных педагогов, социальных реабилитаторов, практических психологов, специализирующихся на практичес­кой работе по коррекции отклоняющегося поведения детей и подростков и оздоровлению условий их семейного и общественного воспитания;

· создание сети специальных превентивных служб и структур, призванных осуществлять социальную и социально-психологическую помощь семье, детям, юношеству (психологические службы и консуль­тации, центры доверия, досуговые и реабилитационные центры, социаль