Дебют Татьяны Толстой в 1983 году сразу же обратил на себя внимание критики. Ее первый сборник рассказов, опубликованный в 1987 году, вызвал шквал рецензий в России и за рубежом. Она фактически единодушно была признана одним из самых ярких авторов нового литературного поколения.
На сегодняшний день объем написанного о Толстой (десятки статей, монография X. Гощило) в несколько раз превышает объем ее прозы. Интересно, что Толстая поразила читателей не содержанием своих рассказов, а изысканной сложностью и красотой их поэтики. Обращает на себя внимание демонстративная сказочность ее поэтики. Эта черта особенно заметна в рассказах о детстве, таких, как «Любишь — не любишь», «На золотом крыльце сидели», «Свидание с птицей». Для детей в ее рассказах лицо сказки и есть лицо жизни, никакого зазора между фантазией и реальностью не возникает. У Толстой сказочность прежде всего непрерывно эстетизирует детские впечатления, подчиняя все, даже страшное и непонятное, эстетической доминанте. Важно отметить, что именно сказочность придает стилю Толстой особого рода праздничность, выражающуюся, прежде всего в неожиданных сравнениях и метафорах. Метафоры Толстой театрализованно одушевляют все вокруг.
В одном только «Петерсе»: «жизнь вставала на цыпочки, удивленно заглядывала в окно: ночему Петерс снит, почему не выходит играть с ней в ее жестокие игры»; галоши - «мякотью цветущей фуксии было выстлано их нутро»; бесполезные объявления - «провисели все лето, шевеля ложноножками»; шпиль Петропавловки - «мутно поднимал восклицательный палец»; лето - «вольно шаталось по садам, садилось на скамейки, болтало ногами». А ведь еще есть «мертвая желтая вермишель, старческое коричневое мыло» и, конечно же, «холодный куриный юноша, не познавший ни любви, ни воли, - ни зеленой муравы, ни веселого круглого глаза подруги», которому Петерс под присмотром своей жены «должен был сам ножом и топором вспороть грудь... и вырвать ускользающее бурое сердце, алые розы легких и голубой дыхательный стебель, чтобы стерлась в веках память о том, кто родился и надеялся, шевелил молодыми крыльями и мечтал о зеленом королевском хвосте, о жемчужном зерне, о разливе золотой зари над просыпающимся миром».
Не только в «Петерсе», но и во всей прозе Толстой абстрактные понятия, примелькавшиеся вещи, детали небогатого городского пейзажа, так вольно одухотворенные автором, непременно попадают в унисон с внутренним состоянием персонажа. Эти ожившие картины, напоминающие барочные аллегории, говорят о герое даже больше, чем всезнающий автор, они становятся инобытием человеческой души, они как бы кричат: мы - это тоже ты! Как видим, сказочность у Толстой гораздо шире собственно фольклорной традиции. Она парадоксально подчеркивает вымышленность, праздничную фантастичность в качестве первоначально открывающихся ребенку, а следовательно, самых недлинных черт реальности. По логике прозы Толстой, сказки детства во многом адекватны сказкам культуры - вроде тех, которыми живет Марьиванна, или Симеонов из рассказа «Река Оккервиль», или Соня, или Милая Шура, или Петерс из одноименных рассказов. Сказочное мироотношение предстает в этих рассказах как универсальная модель созидания индивидуальной поэтической утопии, в которой единственно и можно жить, спасаясь от одиночества, житейской неустроенности, кошмара коммуналок и т. д., и т. п.
Особенно показателен в этом плане рассказ «Факир» (1986) - своего рода эстетический манифест Толстой. История отношений семейной пары, живущей на окраине Москвы, - Гали и Юры, с их другом - Филином, факиром, чудотворцем, создающим вокруг себя атмосферу волшебных метаморфоз, вся пронизана антитезами. Так, наиболее заметно контрастное сопоставление образов утонченной культуры и цивилизации, составляющих мир Филина, и образов дикости, энтропии, окружающих Галю и Юру. С одной стороны, «мефистофельские глаза», «бородка сухая, серебряная с шорохом», коллекционные чашки, табакерки, старинные монеты в оправе («какой-нибудь, прости господи, Антиох, а то поднимай выше...»), «журчащий откуда-то сверху Моцарт». А с другой - мир за пределами «окружной дороги», «вязкий докембрий окраин», «густая маслянисто-морозная тьма», предполагаемое соседство «несчастного волка», который «в своем жестком шерстяном пальтишке, пахнет можжевельником и кровью, дикостью, бедой... и всякий-то ему враг, и всякий убийца». Образ мира «окружной дороги» в принципе вырастает из архетипа «край света». С другой стороны, именно «посреди столицы» (своего рода двойной центр) угнездился «дворец Филина».
Заключение
В постмодернистской эстетике дискредитируется такое философское понятие реалистической эстетики, как правда. Ее заменяет множественность интерпретаций, множественность одновременно существующих «правд». Если в реалистическом тексте носителем правды выступает автор, то в постмодернистском правда автора выступает лишь как одна из возможных. Постмодернизм разрушает любые мифологии, понимая их как навязываемую сверху и строго иерархическую модель истины, свободы, счастья. Разрушая, он создает свою, игровую, неабсолютную мифологию. Постмодернисты понимают, что любая модель гармонии мира утопична, а значит, порождает симуляцию реальности, ведущую в итоге к хаосу и пустоте.
Писатель-постмодернист вступает в своеобразный диалог с хаосом, собирая осколки различных языков культур, ищет компромиссов между низменным и возвышенным, глумлением и патетикой, целостностью и фрагментарностью; жизнью и смертью (А.Битов, В.Ерофеев, Соколов), фантазией и реальностью (Толстая, Пелевин), памятью и забвением (Шаров), законом и абсурдом (В.Ерофеев, Пьецух), личным и безличным (Пригов, Кибиров). Главным принципом поэтики постмодернизма становится оксюморон.
С романа А. Битова «Пушкинский дом» начался русский постмодернизм. Своеобразно идут эстетические поиски С. Соколова. Он демонстративно нарушает важнейший постулат, выводя на арену текста собственно фигуру «автора» романа, ведущего беседы с героем-учеником («Школа для дураков»).
Новая попытка создания сакральной поэтической речи в стихотворениях Ольги Седаковой, Елены Шварц, Виктора Кривулина.
Таким образом, постмодернизм - это выражение мировоззрения, переход к новому витку в развитии культуры, размывание границ, рамок между формами культурной деятельности.
Постмодернизм лишен стремления к исследованию глубинных проблем и процессов бытия, он стремится к простоте и ясности, к совмещению культурных эпох.