(Жизнеописание бабушкиного кота Мартика)
Газеты всего мира прожгла, как электрическая искра, новость: в Японии "крысиный бум": сожрав все, что было можно, и заполонив чердаки и подвалы Токио, крысиное половодье хлынуло в траншеи из-под кабелей, то есть в междуэтажье небоскребов. Крыса-монстр стала питаться... хлорвиниловой изоляцией электро- и радиопроводов, порча которых приводит к грандиозным авариям. Испытав все возможное для борьбы с грызунами, японцы пришли к простому и гениальному решению: крыс уничтожить могут лишь кошки. Но современный чистюля и эгоист-горожанин, имея теплый туалет, горячую воду и мусоропровод, обленился настолько, что не хочет ухаживать за кошкой... Исчезновение последней грозит человечеству засильем грызунов, волна которых уже распространяется, как тайфун. Вот-вот океанский вал этого бедствия обрушится и на наши села и города. Есть будет нечего — все съедят грызуны.
Может быть, наступит время, когда людей будут интересовать животные больше, чем сами люди, оттого, что животные мало изучены и представляют в какой-то мере загадку как истинные дети природы. После того, как я написал статью "Кошки", ребята Коммерческого лицея попросили написать о кошках еще, на этот раз не только городских, но и деревенских. Сами они давно пишут сочинения о животных. Их рассказы о домашних животных особенно впечатляют своей искренностью и любовью к братьям нашим меньшим. Читая незамысловатые истории, я многому научился у ребят. Для того, чтобы рассказ был хорошим, надо видеть в животном существо, равное себе, а не возвышаться над ним.
|
Австрийский биолог и исследователь жизни животных Конрад Лоренц считает, что кошка не глупее собаки, но, из-за своей врожденной ("львиной") гордости, трудно поддается дрессировке, поэтому оттеснена на второй план. Волшебник и маг кошачьего цирка Куклачев вторит ему: среди кошек, как и среди людей, по его мнению, есть очень умные, даже талантливые особи. Последних он находит в самых неожиданных местах и дрессирует. Я всю свою жизнь занимался охотничьими соба-
ками, написал о них два десятка непридуманных рассказов, кошек же рассматривал попутно, наблюдал за ними и тоже кое-что написал. И нашел, что городская кошка отличается от деревенской так же, как городской человек от селянина. Первая зачастую избалована и закормлена, вторую хозяин держит для работы — спасать дом от мышей и крыс, иначе кормить ее не станет.
При мне у бабушки жило несколько кошек, одна за другой уходили они из жизни. Дольше всех я наблюдал кота Мартика, постоянно писал о нем в блокнот. Впрочем, судьба его могла сложиться иначе, если бы он попал в руки опытному дрессировщику, ибо умом обладал неординарным, был хитер, смекалист, смел, даже нагл, но и простодушен, чем напоминал мне скорее человека, чем кошку.
В подполье
Прибилась раз к нашему дому пестренькая кошечка. Хозяйка ее уехала зимовать в город к детям, а кошечку оставила. Мы с бабушкой подобрали кошку, худую — страх! Но выходили, пригрели, и скоро она принесла нам пятерых котят.
У бабушки быстро это делается — топить котят, пока слепые. Я еще не вернулся с охоты, как все пятеро были не только утоплены, но и зарыты в укромном уголке нашей просторной ограды. Дело в том, что мое сердоболие имеет много уязвимых мест, если рассудить трезво. Во-первых, навязывать котят кому-то у нас в деревне — напрасная затея. К зиме здесь останется три-четыре жителя, у которых на иждивении так или иначе оказываются все кошки, покинутые уехавшими на зимние квартиры дачниками. Во-вторых, половину наших деревенских кошек съедают лисы. Бабушка судит здраво: лучше котенка утопить слепым, чем видеть его взрослым в зубах голода, холода или кровожадной лисицы.
Итак, наша кошечка, которую мы окрестили Пестрей за ее пеструю расцветку, принесла и тут же лишилась потомства. Но все-таки Пестря обхитрила мудрую бабушку, правда, не без моей помощи. По обыкновению, как это бывает в деревне, кошке-роженице был предоставлен фанерный ящик. Очень удобный. К тому же бабушка накрыла его сверху домотканным одеялом.
Пестря окотилась, бабушка выгребла весь "детсад", кошка легла на дно ящика, где было для нее постелено сено, и, пока то да се, незаметно родила шестого котенка. И не только родила, но и надежно замаскировала его, прикрыв своим телом и утолкав к задним соскам. Этот заскребыш был так мал, что даже мяукать по-кошачьи не умел. Он издавал звук, похожий на писк мыши. Из плотного фанерного ящика, да еще из-под одеяла, этот писк шестого котенка был для бабушки не слышен. Его можно было легко спутать со скрипом половиц (как раз
в это время я уже возвратился из леса и ходил по избе, стаскивая с себя ватник и валенки, чтобы просушить). А пока собирал на стол, пока ходил в клеть за капустой, пока вынимал из печи чугунок с вареной картошкой и резал хлеб, услышал и понял: бабушка утопила не всех, есть "партизан". Только она вышла зачем-то из избы, я бросился к ящику: откинул одеяло, подсунул руку под кошку и быстренько обнаружил слабого, похожего на мышь, котенка.
Моя игра сводилась, в основном, к одному — к молчанию. Я выдержал, и котенок остался жить! Через неделю он, конечно, был обнаружен, но к тому времени уже отъелся на Пестрином молоке. К тому же, осмотрев его на радостях, я крикнул: "Бабушка, котик!" А так как котенок родился в марте, я стал звать его Мартиком.
Котенка вместе с фанерным ящиком мы, подумав, унесли и поместили на широкую глинобитную печь. "Там теплее", — решили мы с бабушкой: погода стояла ветреная, холодная, и на полу, да еще возле двери, котенок мог простудиться. Печь топили ежедневно, потому что бабушка выставила на подоконники рассаду. Котенок рос и нежился в тепле. Только однажды он вдруг исчез. Заглянули в фанерный ящик — нет Мартика. Поразмышляли, поискали и решили: съела кошка котенка. Куда ему деться, ведь не крысы же его утащили?
Бабушка даже поплакала от этой злой, нехорошей мысли: никогда у нас такого не бывало! Прошло недели две, котенка мы в уме уже похоронили. Пошел я как-то за углями для самовара в подполье, взял электрический фонарик и осветил дальний угол, где стояла бочка с углями. Между бочкой и стеной, на сухой песчаной завалинке... сидел целый, невредимый наш котенок!
Я прежде принижал умственные способности кошек в сравнении с собачьими, но после этого случая думаю иначе: кошка поступила не только правильно, но и дальновидно. Она поняла то, о чем мы, люди, даже не подумали. На душной, горячей печке котенок вырос бы хилым, изнеженным. Вот кошка и перенесла его в зубах на холод, в подполье. И правильно сделала: шерсть на молодом коте блестела, а нос был прохладным и мокрым, что говорило об отменном здоровье.
Проделки Мартика
Надо видеть, как он играет с пойманной мышью, нарочно выносит ее на твердый весенний снег (наст), чтобы подурачить ворон. Мышку он оставляет под черемухой, а сам в позе охотящейся рыси устраивается над приманкой, распластываясь вдоль нижней ветки, чтобы одним прыжком оседлать ворону, клюнувшую на его хитрый прием.
А вот вторая его проделка! Иногда он с пристальным любопытством следит за тем, как бегает по бумаге мой отточенный карандаш...
|
Не выдержит — и бросится, точно это если не сама мышь, то, по крайней мере, ее вьющийся буквами хвостик!
Третья проделка еще смешнее. У нас есть дядя Борис, он работает строгалем на большом заводе, приезжает в деревню вспомнить детство, испечь картошку на костре. Целыми днями может сидеть возле четвертинки, наливая рюмку и подцепив на вилку кружочек колбасы, говоря сам с собой, напевая старые забытые песни, вроде: "Люблю я летом с удочкой над речкою сидеть, бутылку водки с рюмочкой в запас с собой иметь..." Мартик сидит с ним рядом, на широкой лавке у стола. Терпеливо ждет, когда дядя начнет засыпать и опустит вилку пониже: кот осторожно снимает колбаску, съедает ее и снова ждет, пока дядя очнется, увидит, что на вилке ничего нет, а рюмка полна, и подцепит другой ломтик колбасы... Так весь вечер!
Если бы задаться целью и вывести породу кошек-бандитов, то идеалом ее, несомненно, был бы наш воркующий проходимец. Он удивительно всеяден: ест сырую картошку, щавель, горох, потроха дичи, ягоды, грибы жареные, вареные и соленые, конфеты, кабачковую икру, горчицу... Трех месяцев от роду он научился открывать лапой створки кухонного буфета, годовалым стал грозой погребов и подполий, держа в состоянии боевой готовности окрестных жителей. Он выработал совершенные приемы воровства и действует там, где его меньше всего ожидают: добирается до свиных туш, подвешенных под самым потолком, вылазит из подполий, обляпанный рыбьей чешуей.
Персонально для Мартика у меня припасен патрон, заряженный утиной дробью (разумеется, по просьбе соседей). Все это, однако, не мешаетему по утрам вот уже который год спокойно провожать меня на утиные перелеты, а самому строить еще более далеко идущие планы, помаргивая чистейшими глазами авантюриста.
Кот и синица
Однажды мне привезли из города брусок шпика, и я вывесил его на веревочке на холод, за окно, предварительно крепко завернув в газету. И вот, решив сделать бутерброд с салом, я обнаружил, что сверток мой проклеван наподобие мышиной норки, а около него кто-то кормится. Скоро и проказник объявился — синица.
Но ела она так мало, а пела так чистосердечно, что я не стал жадничать и решил устроить наблюдательный пункт, перенеся пишущую машинку со стола на подоконник.
На стук машинки синица скоро перестала обращать внимание и настолько освоилась, что, серебряно прозвенькав на штакетнике, уверенно слетала на сверток. Простодушие и откровенность маленькой гурманки смешили меня: сначала она делала заглядывающие движения головкой, потом начинала подпрыгивать, как шарик пинг-понга, и только после этого отклевывала кусочек, поднималась с ним на ветку и, зажав сальце в коготках, с достоинством лакомилась им, точно зная: это ей награда за серебряную песенку!
После очередной порции синица давала небольшой сольный концерт и снова ныряла с ветки на сверток шпика. Ее щечки тряслись, хвостик дергался, хитрые бусинки глаз смотрели немигающе и с любопытством, заставляя вспомнить при этом прекрасные стихи Ксении Некрасовой: "На сосновом табурете блюдце чайное, как море с голубой водой, стоит — ходит по морю синица с черным глазом на боку".
Сильные ветры и секущие метели расшатали на крыше нашего дома печную трубу, выдули из-под кирпичей связывающую их глину. Печка задымила, тяги не стало, труба еле держалась: вот-вот рассыплется по кирпичику! И решил я замазать щели между кирпичами крепким раствором цемента. Отыскал бумажный мешок с остатками порошка цемента в нем, нашел ведро песку и поставил все это под окно, над которым так счастливо пировала синица, углубляясь, как землекоп в пещеру, в кусок шпика... Не знал я, что за синицей наблюдал кот Мартик, твердо решивший, что это его законная добыча.
Пока я ходил за лестницей к деду Аверьяну, кот забрался на оконный карниз, подкрался к свертку — и бросился! Но не рассчитал... Веревочку, на которой висел сверток, потянул своей тяжестью, форточка захлопнулась, сверток перевернулся другим боком, кот не удержался и полетел вниз... Но если бы на снег! Он попал в мешок с порошком цемента!
Подхожу к дому с лестницей и вижу: к ограде из палисадника скачками несется кот Мартик, но совершенно другой масти — перекрашенный в цвет цемента!
Я сразу догадался о его проделке и, приставив лестницу к стене, поднялся на уровень окна. Синица оказалась в "западне": норка, которую она проклевала в куске сала, прислонилась теперь вплотную к
стеклу. Я прихватил синицу рукой и перевернул сверток, она окаменела в своей пещерке. Я ее вытряхнул на ладонь, как ядро грецкого ореха
из скорлупы, подержал, погладил — и выпустил!
Браконьер-кот подорвал доверие синицы ко мне — человеку: она летала рядом, но к свертку больше приблизиться не осмеливалась и не пела столь беззаботно и упоительно, как прежде.
Соперник
"Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты", может быть, менее верно, чем "скажи, кто твой враг, и я скажу, кто ты". Врагом и соперником нашего кота Мартика был кот Пушок из соседнего с деревней садоводческого участка. Они стоили друг друга: оба драчуны, оба донжуаны. Соединяла их, если можно так выразиться, любовь. К соседу Геннадию привезли из города кошку, сиамскую полукровку. Тотчас за нее разгорелась война между котами. Пушок, презирая холода, метели и расстояние, ежедневно навещал "горожанку", уже одарявшую своим вниманием Мартика. Коты гипнотизировали друг друга глазами и сатанински ревели на самых душераздирающих нотах. Эмоциональный Геннадий не выдерживал этих кошачьих концертов, в бешенстве хватался за ружье и выскакивал на улицу. Даже стрелял в котов, но в темноте промахнулся.
Так вот, Пушок, весь белый, как сметана, однажды подвергся нападению большой серой совы — неясыти, она приняла кота за зайца.
Другой раз я снял его с телеграфного столба, порядком закоченевшего: туда его загнала лиса, когда он шел по полю в нашу деревню. Не знаю, чем питался этот кот, где жил, ведь его бросили на зиму хозяева зимовать на неотопленной даче, правда, иногда привозили ему и кидали в пристрой из досок брикет мороженной рыбы. Говорят, что он отморозил лапы. По другим слухам, его порвали собаки из соседней деревни, встретившие его, как и лиса, на поле.
Конец Мартика
Жизнь большинства деревенских кошек нашей лесной местности одинакова — они попадаются в зубы лисицам. Редко какая умрет своей собственной смертью. Наш Мартик, любимец бабушки Анюты, не исключение. Хотя даже в смерти он "выкинул шутку", достойную только его богатой приключениями жизни. Случилось это недавно, поэтому еще свежи в памяти некоторые подробности.
Втот год уродилось много маслят, поэтому, как только стало посвободнее с огородом, я взял на локоть корзину и пошел по грибы, а был туман. Достиг поля, пересек его и тотчас направился в березовую
опушку. В одном месте что-то нашел и срезал, в другом. Поднялся на упавший еловый ствол, иду, держу равновесие, готовлюсь спрыгнуть в моховой прогал между валежниками — и тут увидел... лисью нору!
Нора была вырыта чуть поодаль, в чащобе елового подроста, под грудой камней. Я спрыгнул вниз, протиснулся сквозь игловатые заросли и очутился на маленькой полянке. Ощупав замшелые камни, понял, что они были сюда снесены когда-то с пашни и сложены в стороне. Под каменной кладкой лиса вырыла нору и давно жила здесь, о чем говорили следы от ее набегов на окрестные деревни: белые перья кур-леггорнов. Рядом валялась обглоданная заячья лапка, запачканная землей, а в стороне — кошачья голова.
Я пошевелил ногой кошачий череп с остатками шерсти на нем. Сомнений не оставалось: это была голова нашего серо-голубого Мартика, пропавшего год назад.
История исчезновения кошки такова. Я много лет закрывал глаза на мелкие бесчинства кота, пока тот не добрался до крольчат у соседа Геннадия. Сосед завел кроликов породы "шиншилла", радовался первому приплоду, но недолго. Кто-то стал красть малышей из гнезда крольчихи (кролики жили в сарае). За поленницей дров, под стеной Геннадий обнаружил дыру в огород и поставил около нее капкан, полагая, что кроликов крадет хорь — рыжий зверек, пронырливый и гибкий, как резиновый шланг. Но попался наш кот Мартик. Геннадий вынул его из капкана и наказал, избив мертвым крольчонком. И кот исчез.
Я и раньше читал в охотничьих книжках, а потом слышал от охотников за лисами, что иногда кумушки живут вместе с бездомными кошками, пригревая их у себя в норе. Так, греясь один о другого, живут лиса с кошкой в холодное время. Но дружба с хищниками еще никого не приводила к добру. Мартику она стоила жизни. Во время зимней бескормицы лиса, видимо, пообедала своим компаньоном, а голову его выбросила для игры лисятам.