Своеобразно сложилась литературная судьба Л.Н. Толстого в Англии и Соединенных Штатах Америки. Писатель относился с большой симпатией к народам этих стран и к их культуре. Многие произведения английских и американских писателей входили в круг его самых насущных литературных интересов. Общеизвестна роль Стерна в формировании писательского мастерства молодого Льва Толстого. Также известно, то внимание и уважение, с которым относился русский писатель к великим английским реалистам XIX века - У. Теккерею и Ч. Диккенсу, которого он называл «мировым гением», «гением, какие родятся раз в сто лет». В современной ему литературе США Л.Н. Толстой высоко ценил «весьма оригинального и смелого» Уолта Уитмена.
В США и Англии конца XIX - начала ХХ века не было столь прямых и грубых проявлений травли русского писателя, какие имели во Франции. В этих странах борьба вокруг него приняла по сравнению с Францией более тонкие завуалированные формы. Именно там было сделано особенно много попыток искажения идейно-творческого облика Л.Н. Толстого. Обилие в этих странах разнообразных религиозных и полурелигиозных общин, группировок и сект создавало благоприятные условия для деятельности американских и английских толстовцев. Религиозные реформаторы разных толков в Англии и особенно в США усиленно завязывали связи с русскими толстовцами и распространяли у себя на родине односторонние, по сути дела ложные представления о русском художнике слова, стремясь изобразить его в качестве пророка новой веры и учителя жизни. К подобному превратному толкованию творчества Л.Н. Толстого приложили свою руку и многие литераторы нерелигиозного склада. Но вместе с тем произведения Льва Николаевича еще в 80-е годы XIX века проникли в читательские круги Англии и США, нашли живейший отклик в сознании лучшей передовой части общества. Русский писатель помогал своим английским и американским читателям увидеть неизлечимые язвы современного строя.
***
В личной библиотеке Л.Н. Толстого в Ясной Поляне сохранились книги, давно уже ставшие редкостью, - первое издание «Войны и мира» на английском языке в шести томах, вышедшие в Нью-Йорке в 1886 году. В подзаголовке указано: «Перевела на французский одна русская дама, а с французского - Клара Белл». К многочисленным ошибкам и неточностям, допущенным «одной русской дамой», княгиней И.И. Паскевич, прибавились и другие неточности, допущенные переводчицей - американкой. Вслед за этим первым английским переводом вышел и второй, и третий, и четвертый - все они были, к сожалению, малоудачны. Общественный интерес к Л.Н. Толстому в англоязычных странах - как и во всем мире - был столь велик, что переводы, выполненные на анекдотическом уровне, широко читались, попадали в публичные и частные библиотеки, и, стараниями издателей-коммерсантов, печатались повторно и в Англии, и в США, и при жизни великого писателя, и после его смерти.
Первым серьезным добросовестным переводчиком произведений Л.Н. Толстого на английский язык стала Констанс Гарнет (1862-1946), женщина поистине замечательная - образованный филолог, настойчивый и умелый пропагандист русской литературы в Англии. Она перевела на английский язык в общей сложности около семидесяти томов произведений русских писателей - не только Л.Н. Толстого, но и Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, «Былое и думы» А.И. Герцена. Редко бывает, чтобы деятельность переводчика художественной прозы получила такое единодушное одобрение выдающихся писателей его времени, как это было с Констанс Гарнет. Ее работы высоко ценили, в частности, Джон Голсуорси, который был в дружеских отношениях с супругами Гарнет, а также Джосеф Конрад, Кэтрин Мэнсфилд; одобрительно отзывались о ее переводах и крупнейшие писатели США. Причем иной раз в их сознании имя К. Гарнет связывалось именно с «Войной и миром».
Первые переводчики «Войны и мира» либо повторяли те пропуски и купюры, которыми изобиловал французский перевод И.И. Паскевич, либо сами, по невниманию или незнанию тех или иных русских слов, пропускали отдельные фразы, неумело калькировали русские выражения, вводили русские слова (с пояснением или без) в английский текст. Перевод К. Гарнет был выполнен несравненно более тщательно. Это был текст действительно полный, без пропусков, - он включал в себя и все авторские размышления, и вторую часть эпилога. Но еще гораздо важнее, что это был труд английского литератора, уверенно владеющего своим языком. К. Гарнет и до того, как приступила к работе над «Войной и миром», накопила уже немалый опыт как переводчик русской литературы, хорошо освоилась с ней. В подготовленном ею тексте «Войны и мира» отозвалось горячее стремление: передать произведение русского писателя так, чтобы оно звучало по-английски естественно и свободно, чтобы читатели в англоязычных странах могли его воспринять как достояние родной им литературы.
Все сказанное ни в коем случае не значит, что работа К. Гарнет во всем превосходит даже и те лучшие переводы «Войны и мира» на французский и немецкий языки, которые были выполнены на почти полвека позже, недели ее перевод. Преимущества труда К. Гарнет перед ними - не абсолютные, а относительные и частичные. Ей действительно удалось найти в ряде случаев самостоятельные и очень верные решения, приблизиться к оригиналу больше, чем это удавалось (и до и после нее) ее коллегам в других странах. Но именно в сопоставлении с лучшими переводами «Войны и мира» на другие языки видны и слабые стороны ее труда.
И прежде всего главная, кардинальная его слабость: нивелировка стиля «Войны и мира». Весь текст романа-эпопеи изложен у К. Гарнет добротным, довольно богатым английским языком; однако, подчиняя стиль Л.Н. Толстого нормам своего родного языка, переводчица иной раз упрощает синтаксис, дробит длинные толстовские фразы (в авторском повествовании), и стирает разнообразие индивидуальных оттенков речи персонажей. Переводчица и не пытается воссоздать колорит минувшей эпохи, очень мало ощущается особенностей речевого строя. У нее вовсе нет, в военных сценах, того живого солдатского просторечия, которое так мастерски сумел передать А. Монго. Фольклорная струя в стиле «Войны и мира» вообще мало заметна в ее переводе: пословицы, поговорки, особенности простонародной речи - все это включается в общий, равномерно окрашенный повествовательный поток.
Нет смыла перечислять менее существенные погрешности, которые можно найти в работе К. Гарнет. Перейдем к более позднему и более совершенному английскому варианту «Войны и мира», принадлежащему Луизе и Элмеру Моод.
Л.Н. Толстой был высокого мнения о деятельности супругов Моод как переводчиков. Они поставили перед собой задачу - заново раскрыть английской читающей публике те произведения Л.Н. Толстого, которые, по их мнению, были переведены плохо или недостаточно хорошо. Но они не торопились вступить в творческое соревнование с К. Гарнет. Отношение Моодов к ее работе было неоднозначным. Они хотели дать, и действительно дали, более точный и верный английский вариант «Войны и мира». Но вместе с тем они ценили труд своей предшественницы и воспользовались многими ее находками. Иногда в обоих переводах близко совпадают не только отдельные фразы, но и целые абзацы. Связь эта в общих принципах. Подобно Констанс Гарнет, и Луиза и Элмер Моод стремились, чтобы их текст воспринимался. Они на свой лад сделали все возможное для того, чтобы приблизить роман-эпопею Льва Толстого к пониманию английского читателя. Вслед за К. Гарнет супруги Моод почти вовсе отказываются от французских (и от немецких) текстов. И это, конечно, серьезный недостаток их труда.
У Л.Н. Толстого иногда иностранное слово или словосочетание (в речи персонажей или в речи повествователя) приобретает особо важную функцию, действует как эмоциональный «усилитель» именно благодаря тому, что сказано на другом языке и тем самым выделено из контекста. Супруги Моод самым искренним образом стремились к полной верности, полной точности перевода. Но они не отдавали себе отчета, что, отказываясь от иноязычных текстов, они отступали и от буквы, и от духа «Войны и мира», - как, впрочем, и ряд других переводчиков и до них, и после. Зато Мооды попытались, по крайней мере в некоторых случаях, передать неправильность речи толстовских персонажей. Первыми среди переводчиков «Войны и мира» они обратили внимание на галлицизмы Жюли Друбецкой (в письме ее к княжне Марье в начале войны 1812 года).
На многих страницах заметно стремление Моодов верно воссоздать фольклорные элементы «Войны и мира». Но русские пословицы и поговорки - камень преткновения для всех решительно переводчиков, и для Моодов тоже… Сложность для переводчиков представляло и воспроизведение живой разговорной речи крестьян, солдат, бедного городского люда, с ее незаконченными фразами, недомолвками, неправильностями.
При всем спорном и излишнем, что есть у Моодов в пояснительном аппарате к «Войне и миру» - все же это своего рода вклад в изучение Л.Н. Толстого. Примечания, взятые в целом, отмечены столь же скрупулезной добросовестностью, что и сам перевод Моодов, который и по сей день в англоязычных странах не только держится в читательском обиходе, но и остается незаменимым пособием в научной и учебной работе.
В 1957 году в Англии появился, и с тех пор многократно переиздавался, перевод «Войны и мира», принадлежащий Розмэри Эдмондс. Преемственная связь ее перевода с переводом Моодов подчас обнаруживается в сходстве текстов. Сопоставляя текст Р. Эдмондс с работой Моодов, можно уловить в более новом переводе одну тенденцию - не очень ярко выраженную, но все же немаловажную. Современная переводчица, больше чем ее предшественники, заботится о живости диалога. В частности, и о живости простонародной устной речи. Стремление Р. Эдмондс передать говор солдат и крестьян живо и неприглаженно сказывается очень заметно в эпизодах с участием Платона Каратаева. Она старательно вносит в английский текст те неправильности речи, которые могут быть свойственны необразованному, неграмотному человеку. Но ведь своеобразие простонародного языка у русского писателя - не просто в нарушении правил грамматики или неверном произношении отдельных слов. Это язык выразительный, образный, подчас неожиданно экспрессивный. У Р. Эдмондс это не очень заметно.
Принцип, провозглашенный переводчицей в ее вступительных замечаниях, - по возможности «облегчить путь читателя» к пониманию произведения Л.Н. Толстого - по сути, своей, конечно, совершенно оправдан. Но иногда этот принцип, при слишком настойчивом проведении, приводит к досадным промахам. Р. Эдмондс старается как можно реже воспроизводить в английском тексте русские имена-отчества, ограничивается именем или фамилией, и в ряде случаев это действительно вполне возможно сделать без ущерба для смысла и атмосферы действия.
Перевод Розмэри Эдмондс не может считаться бесспорной удачей. Но все же он не зря получит распространение. Работа ее закрепляет, в чем-то и дополняет достижения предшествующих переводов - и дает грамотное, живое по языку прочтение толстовского подлинника.
Наиболее известный из английских переводов «Войны и мира» принадлежит американке Энн Данниген и опубликован впервые в 1968 году одновременно и в Англии и в США.
Энн Данниген ранее занималась журналистикой; она переводила Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, а также рассказы Л.Н. Толстого.
Ее перевод «Войны и мира» - как сообщается во вступительной «Заметке о тексте» - сделан с русского Собрания сочинений Л.Н. Толстого в двадцати томах, вышедшего в 1963 году. Перед нами, таким образом, первая публикация «Войны и мира» на английском языке, где учтены новейшие текстологические поправки и уточнения.
Читая перевод Э. Данниген, можно убедиться, как нелегко иностранцу разобраться в русских формах обращения, с которыми связаны различные, подчас трудноуловимые, оттенки человеческих отношений.
Пассажи, текстуально напоминающие работу супругов Моод, встречаются в работе Энн Данниген гораздо реже, чем в работе Розмэри Эдмондс. Но все же они имеются. Дело, конечно, не в том, чтобы установить какие-то прямые заимствования: сходство отдельных абзацев интересно как свидетельство, что новый перевод и по своим принципам, и по достигнутым результатам близок к более старому.
У Энн Данниген больше лексического разнообразия, чем было в переводе К. Гарнет, и вместе с тем нет тех излишеств характерности, которые местами заметны у Р. Эдмондс. Перевод Э. Данниген - не «блестящий», каким он аттестован в издательской аннотации на обложке книги, но - вполне приемлемый, имеющий право на внимание читателей, тем более что в нем учтены данные русской текстологии.
Итак, в англоязычных странах имеется теперь четыре полных, литературно доброкачественных перевода «Войны и мира».
Английская литература обладает давними, сильными реалистическими традициями. Именно в Англии еще в XVIII веке появились первые художественно зрелые образцы реалистического романа. Читающей публике широко известны произведения «блестящей школы» романистов XIX века - Ч. Диккенса и У. Теккерея, Ш. Бронте и Е. Гаскелл. К тому времени, когда произведения Л.Н. Толстого проникли в Англию, британский читатель располагал богатейшей повествовательной литературой, созданной отечественными мастерами слова. Однако произведения Льва Николаевича уже при первом своем появлении в английском переводе натолкнули некоторых видных критиков на мысль о том, что писателям Англии есть чему поучиться у мастеров русского реализма. Под приветственным адресом, полученным Л.Н. Толстым из Англии в день его восьмидесятилетия, наряду с сотнями подписей читателей разных возрастов и профессий стояли имена известных литературных деятелей: Томаса Гарди, Б. Шоу, Джорджа Мередита, Герберта Уэллса [18; 514]. Старшим из английских писателей, творчески соприкоснувшихся с Л.Н. Толстым, был Томас Гарди.
В критике делались попытки сблизить с наследием Льва Толстого одно из поздних его произведений - эпико-драматическую поэму «Династы» [18; 515]. В пользу такого сближения говорит и тема этой поэмы (в ней идет речь о наполеоновских войнах и конечном падении могущества Наполеона), и ее идейная направленность - ярко выраженный исторический фатализм.
Однако при более тщательном рассмотрении сходство «Династов» с «Войной и миром» оказывается, по преимуществу, внешним. В драматической поэме Т. Гарди отсутствует народная стихия, одушевляющая эпопею Л.Н. Толстого, отсутствует и подлинная реалистическая конкретность в обрисовке персонажей. Философия исторического фатализма, которая у русского писателя выражена в авторских рассуждениях, но опровергается логикой образов, у Т. Гарди глубоко проникает в художественную структуру поэмы, в ее сюжетную ткань. Исторические деятели - короли, министры, генералы - трактуются драматургом как марионетки, полностью зависящие от непознаваемой «имманентной Воли». Наполеон дан у Т. Гарди без возвеличения, но и без гнева, под конец даже с оттенком некоторой жалости. В действие широко включен мистико-символический элемент в облике духов, комментирующих исторические события.
Драматическая поэма «Династы», созданная Томасом Гарди в начале ХХ столетия, отразила пессимистические настроения писателя, его растерянность перед лицом угрозы империалистических войн. Он очень далек здесь от могучего реализма Л.Н. Толстого.
И другой виднейший английский прозаик ХХ века Джон Голсуорси на протяжении всей своей жизни проявлял живейший интерес ко Льву Николаевичу Толстому. Он писал о нем очерк в серии «Профили шести романистов», а также статью «Толстой-романист», опубликованную к столетнему юбилею со дня рождения писателя и перепечатанную впоследствии как предисловие к английскому изданию «Анны Карениной».
Визитной карточкой Дж. Голсуорси явилась «Сага о Форсайтах», которая включила в себя десять отдельных произведений (шесть романов и четыре рассказа-интерлюдии) и которая представляет собою в то же время целостное повествование, спаянное единством темы, сюжета, героев - повествование, которое «ни разу не становится вялым» и держит читателя в непрерывном, неослабном напряжении. «Территория» социальной и национальной жизни, охватываемая «Сагой», конечно меньше, чем в «Войне и мире». В силу этого «Сага о Форсайтах», несмотря на большой объем, несмотря на обилие персонажей, и многолетнюю (гораздо более длительную, чем у Л.Н. Толстого в «Войне и мире») протяженность действия, все же не является эпопеей в подлинной смысле слова: интерес частной жизни слишком явно преобладает в ней над проблематикой общественной и национальной. Однако социально-историческая тема, конечно, присутствует и в «Саге» - и не только присутствует, но и во многом определяет ее художественное своеобразие. Через историю одной семьи просвечивают и осмысливаются автором важнейшие исторические процессы, происходящие в Англии.
Толстой-обличитель нашел живой отклик и у самого смелого из его английских литературных современников - у Бернарда Шоу. Одна из существенных сторон литературной деятельности Б. Шоу - его частые, смелые выступления против захватнических войн. Драматург сам говорит о себе: «Будучи человеком гуманным, я питал отвращение к убийству и насилию, где бы я с ним ни сталкивался» [28; 1]. Антивоенные тенденции отчетливо выражены уже в его пьесах 90-х годов XIX века - «Человек и война» и «Человек судьбы». Во второй из этих пьес, действие которой относится к 1796 году, центральным лицом является молодой генерал директории Наполеон Бонапарт.
Образ корсиканца-завоевателя выполняет здесь у писателя двойную функцию. Б. Шоу иногда имел привычку передоверять собственные мысли отрицательным персонажам, не считаясь при этом ни с логикой характера, ни со сценическим правдоподобием. Произнося умный и едкий монолог об англичанах, направленный против завоевательной политики Британской империи, Наполеон выступает как рупор идей самого автора. И в то же время он трактуется в пьесе как фигура явно сатирическая.
Наполеон в изображении Б. Шоу - не гений и не таинственный избранник судьбы, но одаренный, бессовестный и ловкий авантюрист, ставящий превыше всего свою собственную карьеру и готовый жертвовать в своих честолюбивых целях множеством человеческих жизней. «Кровь ничего не стоит, а вино стоит деньги» [28; 8]. В этой циничной фразе Наполеона, как в капле воды, отражается и его собственная эгоистичная натура, и вся волчья мораль современного общества.
Резко враждебное отношение Б. Шоу к политике военных захватов, к убийствам и насилиям побуждает его настойчиво развенчивать шаблонные представления о воинской доблести. Рисуя облик Наполеона, он отчасти пользуется толстовскими - и очень близкими его собственным склонностям - приемами «снятия ореола». Уже во вступительной авторской ремарке Наполеон изображается с помощью снижающих бытовых деталей в самом прозаическом, не героическом аспекте.
Можно и в других пьесах Бернарда Шоу найти те или иные мотивы, прямо или косвенно связанные с произведениями Л.Н. Толстого. Но гораздо важнее всех таких частных точек соприкосновения - родство обоих писателей в существенном и главном. Вслед за Л.Н. Толстым и одновременно с ним Б. Шоу бичевал захватническую политику современного ему общества. В лучших его пьесах - таких, как «Профессия госпожи Уоррен», «Дома вдовца», «Кандида», и особенно в блестящей пьесе «Майор Барбара» - по-своему преломился толстовский принцип срывания всех и всяческих масок.
Уильям Теккерей принадлежит к блестящей плеяде английских реалистов. Он - один из крупнейших сатириков Англии. Своеобразие и сила его таланта проявились в сатирическом обличении буржуазно-аристократического общества. Его вклад в развитие романа связан с разработкой формы романа - семейной хроники, раскрывающей частную жизнь героев в органической связи с жизнью социальной. Сатира У. Теккерея народна в своей основе.
Вершина его реалистического творчества - роман «Ярмарка тщеславия». В произведении, созданном в период подъема чартистского движения, социальная критика У. Теккерея, его реалистические обобщения и сатирическое мастерство достигают наибольшей силы. Писатель уловил связь между людьми современного ему общества, основанную на «бессердечном чистогане», на логической власти денег. Это общество предстает в его романе как громадная ярмарка, где все продается и все покупается. В авторе преобладает сатирик и социальный обличитель. Для него главное - раскрытие суровой правды жизни без всяких прикрас и иллюзий.
Название романа - «Ярмарка тщеславия. Роман без героя» - заимствовано из «Пути паломника» Джона Беньяна, создавшего аллегорический образ торжища житейской суеты. «Ярмаркой тщеславия» У. Теккерей назвал буржуазно-аристократическое общество своего времени, сравнив современную ему Англию с огромной ярмаркой.
Жанр романа У. Теккерея можно определить как роман-хронику. Жизнь героев показана в нем на протяжении нескольких десятилетий - начиная с юности и кончая старостью. В композиционном отношении романы У. Теккерея - важное достижение английского реализма. Умение передать жизнь в ее развитии, раскрыть процесс становления характера и показать обусловленность его социальным окружением - все это свидетельствует о большой силе таланта писателя.
В роман включены события, вошедшие в историю. Судьбы действующих лиц романа связаны с битвой под Ватерлоо (1815), в результате которой под натиском англо-голландских и прусских войск армия Наполеона I потерпела поражение, а сам он был вынужден вторично отречься от престола.
Бытовые сцены чередуются в романе с военными эпизодами, тема войны и мира перекрещиваются. Батальные сцены и предшествующие им эпизоды написаны У. Теккереем в сатирико-ироническом плане. Таковы картины увеселительных балов и бесконечных развлечений, которым предаются оказавшиеся в Брюсселе знатные господа и дамы накануне решительной битвы, а также едко-насмешливые замечания о военачальниках. И вместе с тем писатель решителен в своем осуждении бесчеловечности и неразумия войны: «А между тем Наполеон, притаившись за щитом пограничных крепостей, подготовил нападение, которое должно было ввергнуть этих мирных людей в пучину ярости и крови и для многих из них окончиться гибелью».
Одной из многих жертв войны становится Джордж Осборн. Он начинает свой воинский путь исполненным романтических иллюзий. Война представляется ему увлекательной забавой. «Кровь стучала у него в висках, щеки пылали: начиналась великая игра-война, и он был одним из ее участников. Какой вихрь сомнений, надежд и восторгов. Как много поставлено на карту! Что были в сравнении с этим все азартные игры, в которые он когда-то играл». В битве при Ватерлоо Джордж погибает. Его судьбу разделили тысячи других людей. «Пройдут столетия, - комментирует автор, - а мы, французы и англичане, будем по-прежнему убивать друг друга, следуя самим дьяволом написанному кодексу чести». В этих словах выражена мысль о том, что война - один из законов «дьявольского кодекса» мира Ярмарки Тщеславия [42].
При всем различии творческих принципов и мировоззренческих основ авторов «Войны и мира» и «Ярмарки тщеславия» у них наблюдается определенная общность идей и способов художественного изображения. И У. Теккерей, и Л.Н. Толстой немалую роль в раскрытии образа отводили художественной детали. Английский романист стремился к тому, чтобы штрихи приобретали самостоятельное значение, и деталь становилась своеобразным знаком, определяющим характер английского общества, человеческих отношений. У. Теккерей раскрывает основное в характере в единственном жесте, так же как и Л.Н. Толстой. Он саркастически изображает жизнь и нравы английского буржуазного общества, где «единственная цель - нажива, а ничем не прикрытый эгоизм - движущая сила всех поступков». У Л.Н. Толстого же «мысль народная», положенная в основу «Войны и мира», обнаружила необычайную широту возможности жанра романа-эпопеи, «романа-потока». Фактор воздействия одного писателя на другого должен изучаться не только с точки зрения «влияния», а в плане сложных «ответных реакций» [41].
У. Теккерей может быть признан примером того, чего старался избегать Л.Н. Толстой: английский реалист пытался «имитировать вещи, в то время как Толстой искал путь передачи сути вещей».
В постановке ряда принципиальных вопросов эстетики взгляды Л.Н. Толстого находят точки соприкосновения с теоретическими концепциями У. Теккерея. Оба писателя не признают абсолютных истин. Почти все их оценки основаны на сопоставлении литературы с жизнью, т.е. все эстетические положения проверяются жизненной практикой. Литература должна быть верна жизни - таково убеждение английского писателя, аналогичные высказывания встречаются и в трактатах Л.Н. Толстого об искусстве. Оправданным моментом во взглядах обоих является положение, что реалистическое искусство заключается в том, чтобы изображать подлинную действительность, передавать правду.
Отношение Л.Н. Толстого к У. Теккерею помогает понять формы и содержание развития реализма и является примечательной страницей русско-английских связей.
В американской реалистической литературе нашего времени трудно найти хотя бы одного крупного художника, который в своей творческой практике не обращался бы прямо или косвенно к художественному опыту Л.Н. Толстого. Внимание к русскому художнику слова не было случайным. Видный американский критик Ван Вик Брукс, говоря о духовной атмосфере, царившей в литературных кругах Америки последних десятилетий прошлого века, отмечал напряженный интерес к личности и творчеству Льва Толстого.
Вопрос о традициях русского писателя в реалистической литературе США уже затрагивался в работах Т. Мотылевой [], А. Елистратовой [], И. Кашкина [], Д. Затонского [], Я. Засурского []. Тем не менее, роль русской классики в литературном процессе США остается до сих пор мало исследованной. Об актуальности этой проблемы свидетельствуют высказывания многих художников и критиков современной Америки, которые, размышляя о своеобразии литературного развития в своей стране, приходят к мысли о значительной роли Л.Н. Толстого в эволюции эстетической и художественной мысли США.
Л.Н. Толстой стал привлекать к себе внимание американских литераторов с середины 80-х годов XIX века. Одним из первых его пропагандистов в литературе США явился известный прозаик и критик Уильям Дин Гоуэллс. Прославляя русского писателя как «величайшего романиста, величайшего, ни с кем не сравнимого писателя современности», У. Гоуэллс напоминал, что приверженность Л.Н. Толстого к жизненной правде связана с коренными, давними традициями классической русской литературы.
Бесспорно, что в воззрениях У. Гоуэллса - даже в лучшую пору его творчества - было много нечеткого и путанного. Однако важно видеть, что русский романист повлиял на него, прежде всего, как обличитель, поборник художественной правды. В своих критических статьях У. Гоуэллс многократно выдвигал русского писателя как образец высокого реалистического бесстрашия и безупречной правдивости. Примечательно, с другой стороны, что он так открыто осудил агрессивную политику США в испано-американской войне, прямо сославшись на своего русского учителя. Лев Толстой со своей стороны любил романы американского писателя, которые были ему близки своими гуманистическими устремлениями. В письме Никифорову, написанном в 1890 году, Л.Н. Толстой назвал У. Гоуэллса «лучшим», «очень замечательным» американским романистом. В Яснополянской библиотеке сохранилось одно из удачных реалистических произведений писателя - «Карьера Сайлеса Лафема».
Среди тех лучших писателей США конца XIX века, которые творчески откликнулись на произведения русского художника слова, стоит отметить Стивена Крейна. В повести «Алый знак доблести» и примыкающих к ней рассказах писатель постарался правдиво показать войну; он отчасти воспользовался при этом именно теми приемами, которые были введены в литературу Л.Н. Толстым. Стивен Крейн в этой повести изобразил битву через призму впечатлений робкого, непосвященного новичка, который лишь постепенно преодолевает страх и поддается возбуждению боя. Писатель явно хотел как можно более конкретно воссоздать будничные, прозаические стороны войны, и ему удалось это показать без фальшивой романтики.
На рубеже столетий начал свой творческий путь крупнейший мастер критического реализма в американской литературе, бесстрашный художник-обличитель Теодор Драйзер.
Литературные произведения Теодора Германа Альберта Драйзера входят в фонд классической мировой литературы. И это не просто так. Ведь результаты его творческой деятельности, его трудолюбия, такие как: «Сестра Кэрри» (1900), «Дженни Герхардт» (1911), «Финансист» (1912), «Титан» (1914), «Гений» (1916), «Американская трагедия» (1925), «Стоик» (1929), - все эти романы остаются актуальными и сегодня. Их актуальность и серьезность выражается тем, что проблемы, которые поставил американский писатель около века назад, остаются нерешенными и сегодня. Но в то же время они требуют срочного решения сейчас. Ведь если в романах, как правило, мы переживаем лишь за судьбы героев, то в реальной жизни необходимо решать свою судьбу, судьбу будущих поколений, исправляя ошибки наших дедов и прадедов.
Герои Т. Драйзера вовсе не были выдуманными персонажами. Писатель профессионально занимался журналистикой, был человеком, неравнодушным к проблемам, которые стояли перед американским народом в конце XIX и начале ХХ века. Он просто честно, детально, точно, в литературной форме описал общественные отношения, в которых сам жил, и которые хотел изменить в лучшую сторону. Одним из сильнейших романов писателя, который наиболее точно, во всех тонкостях, скрытых от взглядов простых граждан, раскрывает сущность капиталистических (рыночных) отношений, является его «Трилогия желания». Она состоит из книг «Финансист», «Титан» и «Стоик». Все события романа-трилогии разворачиваются во второй половине XIX-начале ХХ столетия вокруг жизни и деятельности Фрэнка Каупервуда. Именно его личность, которая формируется и развивается, включается в общественные отношения как капиталист, действует по логике капиталистических отношений. Ломая традиции, устаревшие общественные принципы, воплощая в себе собирательный образ капитализма в целом. Название трех частей трилогии - собирательный образ личности Фрэнка Каупервуда, показанный в процессе развития.
В романе «Финансист» - первой части трилогии - молодой герой Ф. Каупервуд, благодаря своему трудолюбию с одной стороны, но в большей мере благодаря стечению обстоятельств, и, конечно же, влиянию коммерческой среды, окружающей его с детства в Филадельфии, начинает работать с ценными бумагами на бирже. Начиная с мелких, но удачных спекуляций, он постепенно привлекает к себе внимание «воротил города», которые с помощью перспективного финансиста увеличивают свои состояния. Вся эта деятельность сопровождается подкупом чиновников и муниципалитета, незаконным использованием городской казны, незаконным приобретением городских концессий. В конечном итоге Каупервуд теряет все свое состояние, и его сажают в тюрьму.
Но он не отчаивается, и после выхода на свободу продолжает действовать в направлении, которое считает правильным, и постепенно достигает своей цели. Это - накопление состояния любыми способами. Из-за тюремного заключения в Филадельфии для него дорога в высший свет закрыта, поэтому он перебирается в Чикаго. Именно здесь происходит становление его могущества, он становится «титаном». Так называется вторая часть трилогии, в которой описывается его деятельность в «Городе Ветров». В этой части Теодор Драйзер смог показать всю «прелесть» капиталистических отношений, власть денег над людьми. В последнем романе трилогии «Стоик» герой переносит свою деятельность и влияние в Лондон [39].
Преемственная связь Т. Драйзера с Л.Н. Толстым проявилась, прежде всего, в самом широком и общем смысле - в понимании своих задач как писателя, в осознании той высокой ответственности, которая лежит на художнике слова. Т. Драйзер стремится писать правду и только правду, чего бы это ему ни стоило; мысль о могуществе писателя, подсказанная ему Л.Н. Толстым, придавала ему силы в борьбе с сильными мира сего. На протяжении всего своего долгого творческого пути он шел «против течения», не поддаваясь нажиму общественного мнения, террору, бойкоту, травле; его нельзя было ни запугать, ни подкупить. Теодор Драйзер был на свой лад «горячий протестант, страстный обличитель, великий критик». Именно в этом смысле он как художник родственен Льву Николаевичу Толстому.
Из всех американских писателей XX века наибольший интерес к Л.Н. Толстому и к русской литературе в целом проявлял Эрнест Хемингуэй. Произведения И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, Ф.М. Достоевского, с которыми он познакомился в парижском книжном магазине Сильвии Бич, представляли, по его собственному признанию, «бесценное сокровище». Они открыли перед ним «другой чудесный мир». Вспоминая о том, что оказало на него самое большое воздействие в молодости, Э. Хемингуэй говорил, что сначала были «русские, а потом и все остальные. Но долгое время только русские».
Чем же помог Л.Н. Толстой Э. Хемингуэю? Чтение русского классика, пишет Д. Урнов, дало американскому писателю возможность «убедиться в ограниченности творческих перспектив, открываемых его непосредственными мэтрами, он имел возможность видеть, насколько у Толстого или Чехова выходит иначе и лучше то, чему старались учить его Стайн и Джойс». По мнению Т. Мотылевой, в творчестве Л.Н. Толстого Э. Хемингуэй находил «подтверждение своим собственным, видимо, очень дорогим ему мыслям о роли «правдивого воображении» о той высшей художественной правде, которая более убедительна, чем любое простое изложение фактов».
Э. Хемингуэй учился у Л.Н. Толстого не отдельным приемам писательского мастерства, а самому главному - способности ставить и решать важнейшие социально-психологические проблемы своего времени. Русский писатель помог ему в осмыслении безнравственной сущности общества, основанного на угнетении и эксплуатации. Вслед за Л.Н. Толстым Э. Хемингуэй в своих произведениях стремился к изображению войны в самых различных ее аспектах. В 1939 г. в письме к И. Кашкину он писал: «В рассказах о войне я стараюсь показать все стороны ее, подходя к ней честно и неторопливо и исследуя ее с разных точек зрения. Поэтому не считай, что какой-нибудь рассказ полностью выражает мою точку зрения: это все гораздо сложнее».
Так же как у Л.Н. Толстого, герои Э. Хемингуэя переживают на войне крах романтических иллюзий. «Уходишь мальчиком на войну, - писал Э. Хемингуэй в книге «Люди на войне», - полный иллюзий собственного бессмертия. Убьют других, не тебя. Это может случиться с другими, не с тобой. Затем, когда тебя впервые тяжело ранят, ты терпишь эту иллюзию и понимаешь: это может случиться и с тобой». Страстный антимилитаристский пафос сочетается у американского писателя с гуманистическим пониманием того, что бывают в жизни моменты, когда человек, если он хочет остаться человеком, обязан сражаться на войне, обязан в силу своего внутреннего долга, в силу нравственной ответственности за судьбы Родины и всего человечества. В уже цитированном письме к И. Кашкину Э. Хемингуэй писал: «Мы знаем, что война - это зло. Однако иногда необходимо сражаться. Но все равно война - зло, и всякий, кто станет отрицать это, - лжец. Но очень сложно и трудно писать о ней правдиво» [45].
И Э. Хемингуэй, продолжая гуманистические традиции Л.Н. Толстого, противопоставляет в своих романах ужасам войны любовь, дружбу, способность человека сохранять духовное мужество и стойкость в самых неблагоприятных обстоятельствах. Нельзя не согласиться с Т. Мотылевой, которая, подчеркивая значение Л.Н. Толстого для западной литературы, пишет: «Толстой как автор книг о войне содействовал поступательному движению реализма в новейшее время: он помог писателям разных стран освоить средствами реалистического изображения новую тематическую область, лишь в очень недоста