Письмо к ученому соседу
1. Давно искал я случая познакомиться с Вами, жаждал, потому что наука в некотором роде мать наша родная, все одно как и цивилизация и потому что сердечно уважаю тех людей, знаменитое имя и звание которых, увенчанное ореолом популярной славы, лаврами, кимвалами, орденами, лентами и аттестатами гремит как гром и молния по всем частям вселенного мира сего видимого и невидимого т.е. подлунного [Чехов 2006: 248].
2. Если бы наши прародители происходили от обезьян, то их не похоронили бы на христианском кладбище; мой прапрадед например Амвросий, живший во время оно в царстве Польском, был погребен не как обезьяна, а рядом с абатом католическим Иоакимом Шостаком, записки коего об умеренном климате и неумеренном употреблении горячих напитков хранятся еще доселе у брата моего Ивана (Маиора) [Чехов 2006: 248].
3. Всякое открытие терзает меня как гвоздик в спине [Чехов 2006: 249].
4. Матушка природа есть книга, которую надо читать и видеть [Чехов 2006: 249].
5. Я много произвел открытий своим собственным умом, таких открытий, каких еще ни один реформатор не изобретал [Чехов 2006: 250].
За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь
6. В голове у него кипела непривычная работа, лицо горело и было краснее вареного рака; кулаки судорожно сжимались, а в груди происходила такая возня и стукотня, какой майор и под Карсом не видал и не слыхал [Чехов 2006: 127].
7. Вчера, проходя мимо беседки, он слышал, как молодая жена его, майорша Каролина Карловна, более чем милостиво беседовала со своим приезжим кузеном, называла своего супруга, майора Щелколобова, бараном и с женским легкомыслием доказывала, что она своего мужа не любила, не любит и любить не будет за его, Щелколобова, тупоумие, мужицкие манеры и наклонность к умопомешательству и хроническому пьянству [Чехов 2006: 127].
8. Плавал он лучше, чем писал и разбирал писанное, а потому через какие-нибудь три минуты был уже возле погибавших [Чехов 2006: 128].
Папаша
9. Тонкая, как голландская сельдь, мамаша вошла в кабинет к толстому и круглому, как жук, папаше и кашлянула [Чехов 2006: 215].
10. Мамаша спорхнула с колен папаши, и ей показалось, что она лебединым шагом направилась к креслу [Чехов 2006: 215].
11. Папаша повернулся к столу, нагнулся к какой-то бумажке и искоса, как собака на тарелку, посмотрел на портьеру [Чехов 2006: 216].
12. Представь, Софья Николаевна нашла, что сын наш похож на Париса! [Чехов 2006: 216].
13. Как ни прогрессируйте там, а... все-таки, знаете... ммда... старые обычаи лучше всего, полезнее... [Чехов 2006: 217].
14. Папаша уверял ее, что «сын наш» перейдет и что ученых людей не так уломаешь деньгами, как приятным обхождением и вежливеньким наступлением на горло. [Чехов 2006: 217].
Волк
15. Но вдруг Нилову показалось, что на том берегу, повыше кустов ивняка, что-то похожее на тень прокатилось черным шаром [Чехов 2006: 56].
16. Я в него камнем, а он заклацал зубами, засветил очами, как свечками, и подался к осиновому узлеску [Чехов 2006: 56].
17. И Нилов стал доказывать, что нет ничего легче, как убить волка прикладом, и рассказал один случай, когда он одним ударом обыкновенной трости уложил на месте напавшую на него большую бешеную собаку [Чехов 2006: 57].
18. Нет болезни мучительнее и ужаснее, как водобоязнь [Чехов 2006: 57].
19. Когда мне впервые довелось увидеть бешеного человека, я дней пять потом ходил, как шальной, и возненавидел тогда всех в мире собачников и собак [Чехов 2006: 58].
20. Ужаснее же всего, что эта болезнь неизлечима [Чехов 2006: 58].
21. Поймите, ведь у вас гораздо больше шансов не заболеть, чем заболеть [Чехов 2006: 59].
22. Спускаясь вниз по ступеням, он засмеялся басом и потряс перила крыльца с такой силой, что одна балясина выскочила и всё крыльцо затрепетало под ногами Овчинникова [Чехов 2006: 59].
Ванька
23. За ним, опустив головы, шагают старая Каштанка и кобелек Вьюн, прозванный так за свой черный цвет и тело, длинное, как у ласки [Чехов 2006: 89].
24. Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков, одинаково умильно смотрит как на своих, так и на чужих, но кредитом не пользуется [Чехов 2006: 89].
25. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть за ногу, забраться в ледник или украсть у мужика курицу [Чехов 2006: 90].
26. Все небо усыпано весело мигающими звёздами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом …[Чехов 2006: 90].
27. Я буду тебе табак тереть, – продолжал он, – богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу [Чехов 2006: 91].
28. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану за упокой души молить, всё равно как за мамку Пелагею [Чехов 2006: 92].
29. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался [Чехов 2006: 92].
30. Млечный путь бледнел и мало-помалу таял, как снег, теряя свои очертания («Cчастье»). [Чехов 2006: 23].
31. Солнце еще не взошло, но уже были видны все курганы и далекая, похожая на облако Саур-Могила с остроконечной верхушкой очертания («Cчастье»). [Чехов 2006: 23].
32. И они засыпают крепко, спят сладко, а на телеграфных проволоках сидят вороны и сороки, кричат, как ребенок, и стараются разбудить их («Спать хочется»). [Чехов 2006: 69].
Толстый и тонкий:
33. И губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни [Чехов 2006: 102].
34. Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щеголь! [Чехов 2006: 102].
35. Милостивое внимание вашего превосходительства... вроде как бы живительной влаги [Чехов 2006: 102].
36. Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец: «хи-хи-хи» [Чехов 2006: 103].
Хамелеон
37. Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих [Чехов 2006: 78].
38. Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно из земли выросши, собирается толпа [Чехов 2006: 78].
39. Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! [Чехов 2006: 79].
На пути
40. И нос, и щеки, и брови, все черты, каждая в отдельности, были грубы и тяжелы, как мебель и печка в «проезжающей», но в общем они давали нечто гармоническое и даже красивое [Чехов 2006: 306].
41. Лицо ее было бледно, волосы белокуры, плечи узки, всё тело худо и жидко, но нос выдавался такой же толстой и некрасивой шишкой, как и у мужчины [Чехов 2006: 306].
42. Ветер играл со звоном, как со снеговыми хлопьями; гоняясь за колокольными звуками, он кружил их на громадном пространстве, так что одни удары прерывались или растягивались в длинный, волнистый звук, другие вовсе исчезали в общем гуле [Чехов 2006: 307].
43. — Голубчик мой, я знаю, что у тебя болит плечо, но что же я могу сделать, дружочек? — сказал мужчина тоном, каким подвыпившие мужья извиняются перед своими строгими супругами [Чехов 2006: 307].
44. Я верил, ел этот суп по десяти раз в день, ел как акула, до отвращения и обморока [Чехов 2006: 307].
45. Ежели я в Америку убегал, то не один, а совращал с собой еще кого-нибудь, такого же дурака, как я, и рад был, когда мерз за заставой и когда меня пороли; ежели в разбойники уходил, то возвращался непременно с разбитой рожей [Чехов 2006: 308].
46. Как шальной, ходил я по дому, по конюшням, проповедовал свои истины, приходил в ужас от невежества, пылал ненавистью ко всем, кто в белом цвете видел только белое... [Чехов 2006: 308].
47. Я вам скажу, нет ничего увлекательнее и грандиознее, ничто так не ошеломляет и не захватывает человеческого духа, как начало какой-нибудь науки [Чехов 2006: 309].
48. И я отдался наукам беззаветно, страстно, как любимой женщине [Чехов 2006: 310].
49. Штука в том, что у каждой науки есть начало, но вовсе нет конца, всё равно, как у периодической дроби [Чехов 2006: 311].
50. Если со временем к этим цифрам прибавится справа по десяти нолей, зоология и химия так же будут далеки от своего конца, как и теперь, а вся современная научная работа заключается именно в приращении цифр [Чехов 2006: 311].
51. Ведь я, сударыня, веровал не как немецкий доктор философии, не цирлих-манирлих, не в пустыне я жил, а каждая моя вера гнула меня в дугу, рвала на части мое тело [Чехов 2006: 312].
52. Судите вы сами. Был я богат, как братья, но теперь я нищий [Чехов 2006: 312].
53. Мне теперь 42 года, старость на носу, а я бесприютен, как собака, которая отстала ночью от обоза [Чехов 2006: 315].
54. Моя мать вот уже 15 лет носит по мне траур, а мои гордые братья, которым приходилось из-за меня болеть душой, краснеть, гнуть свои спины, сорить деньгами, под конец возненавидели меня, как отраву [Чехов 2006: 315].
55. Другие же из всех сил стараются поднять женщину до себя, т. е. заставить ее зазубрить 35 000 видов, говорить и писать те же глупости, какие они сами говорят и пишут... [Чехов 2006: 316].
56. Из страшного сумбура, накопившегося в моей голове за всё время моего общения с женщинами, в моей памяти, как в фильтре, уцелели не идеи, не умные слова, не философия, а эта необыкновенная покорность судьбе, это необычайное милосердие, всепрощение... [Чехов 2006: 316].
57. Лихарев сжал кулаки, уставился в одну точку и с каким-то страстным напряжением, точно обсасывая каждое слово, процедил сквозь сжатые зубы [Чехов 2006: 316].
58. На этом свете хороших людей гораздо больше, чем злых [Чехов 2006: 317].
59. Вот подите же, так мы с вами откровенно и по душам поговорили, как будто сто лет знакомы [Чехов 2006: 317].
60. Вас я имею честь видеть только первый раз, а покаялся вам, как никогда не каялся [Чехов 2006: 318].
61. Страдает, ропщет, а липнет ко мне, как муха к меду [Чехов 2006: 318].
62. Не дожидаясь позволения, он встряхнул мокрый салоп и растянул его по скамье, мехом вверх, подобрал разбросанные платки и шали, положил у изголовья свернутое в трубку пальто, и всё это молча, с выражением подобострастного благоговения на лице, как будто возился не с женскими тряпками, а с осколками освященных сосудов [Чехов 2006: 319].
63. Его окружала толпа мальчишек, неподвижных, как статуи, и облепленных снегом [Чехов 2006: 320].
64. После ночных разговоров он уж казался ей не высоким, не широкоплечим, а маленьким, подобно тому, как нам кажется маленьким самый большой пароход, про который говорят, что он проплыл океан [Чехов 2006: 320].
65. Но ведь там голая степь, безлюдье, скука такая, что вы дня не проживете! [Чехов 2006: 321].
66. Вы поймите, что это... это хуже ссылки, это могила для живого человека! [Чехов 2006: 321].
67. Когда сани тронулись и стали объезжать большой сугроб, она оглянулась на Лихарева с таким выражением, как будто что-то хотела сказать ему [Чехов 2006: 321].
68. Долго стоял он, как вкопанный, и глядел на след, оставленный полозьями [Чехов 2006: 322].
69. Скоро след от полозьев исчез, и сам он, покрытый снегом, стал походить на белый утес, но глаза его всё еще искали чего-то в облаках снега [Чехов 2006: 322].
Ведьма
70. А ветер гулял, как пьяный…[Чехов 2006: 288].
71. Жестяная лампочка, стоявшая на другом табурете, словно робея и не веря в свои силы, лила жиденький, мелькающий свет на её широкие плечи, красивые, аппетитные рельефы тела, на толстую косу, которая касалась земли [Чехов 2006: 288].
72. Сквозь однообразный вой метели расслышал он едва уловимый слухом, тонкий, звенящий стон, похожий на зуденье комара, когда он хочет сесть на щеку и сердится, что ему мешают [Чехов 2006: 288].
73. Нет, баба, хитрей вашего бабьего рода на этом свете и твари нет! [Чехов 2006: 289].
74. Настоящего ума в вас — ни боже мой, меньше, чем у скворца, зато хитрости бесовской — у-у-у! — спаси, царица небесная! [Чехов 2006: 289].
75. За нею мелькнула другая, такая же белая… [Чехов 2006: 289].
76. Произнеся это слово в форме хриплого, прерывистого вздоха, ямщик вышел и, немного погодя, внёс другой тюк, поменьше, затем ещё раз вышел и на этот раз внёс почтальонную саблю на широком ремне, похожую фасоном на тот длинный плоский меч, с каким рисуется на лубочных картинках Юдифь у ложа Олоферна [Чехов 2006: 290].
77. Взгляд её был неподвижный, как у удивлённого, испуганного человека [Чехов 2006: 290].
78. Ну, есть ли какая тварь хитрее бабьего роду? [Чехов 2006: 290].
79. Грудь у него была широкая, могучая, руки красивые, тонкие, а мускулистые, стройные ноги были гораздо красивее и мужественнее, чем две «кулдышки» Савелия [Чехов 2006: 290].
80. А дьячиха заглядывала ему в глаза и словно собиралась залезть ему в душу [Чехов 2006: 291].
81. Почтальон быстро опустил руки и остановился словно в раздумье [Чехов 2006: 292].
82. Почтальон постоял немного, резко мотнул головой, как окончательно проснувшийся, и пошёл за ямщиком [Чехов 2006: 292].
83. Лицо её исказилось ненавистью, дыхание задрожало, глаза заблестели дикой, свирепой злобой, и, шагая как в клетке, она походила на тигрицу, которую пугают раскалённым железом [Чехов 2006: 293].
84. Эта постель представляла собой бесформенный, некрасивый ком, почти такой же, какой торчал на голове Савелия всегда, когда тому приходила охота маслить свои волосы [Чехов 2006: 293].
85. Дьячиха подбежала к постели, протянула руки, как бы желая раскидать, растоптать и изорвать в пыль всё это, но потом, словно испугавшись прикосновения к грязи, она отскочила назад и опять зашагала… [Чехов 2006: 293].
86. Оттого, что он по глупости, сам того не замечая, опоэтизировал её, она стала как будто белее, глаже, неприступнее… [Чехов 2006: 294].
87. — Отстань! — крикнула она и так стукнула его локтем в переносицу, что из глаз его посыпались искры [Чехов 2006: 294].
Анна на шее
88. Это был чиновник среднего роста, довольно полный, пухлый, очень сытый, с длинными бакенами и без усов, и его бритый, круглый, резко очерченный подбородок походил на пятку [Чехов 2006: 63].
89. Самое характерное в его лице было отсутствие усов, это свежевыбритое, голое место, которое постепенно переходило в жирные, дрожащие, как желе, щеки [Чехов 2006: 63].
90. А по ночам слезы и неотвязчивая, беспокойная мысль, что скоро-скоро отца уволят из гимназии за слабость и что он не перенесет этого и тоже умрет, как мать [Чехов 2006: 64].
91. Был тут и Артынов, владелец всего этого дачного места, богач, высокий, полный брюнет, похожий лицом на армянина, с глазами навыкате и в странном костюме [Чехов 2006: 64].
92. На нем была рубаха, расстегнутая на груди, и высокие сапоги со шпорами, и с плеч спускался черный плащ, тащившийся по земле, как шлейф [Чехов 2006: 65].
93. И, держа нож в кулаке, как меч, он говорил: — Каждый человек должен иметь свои обязанности! [Чехов 2006: 65].
94. Сходились во время карт жены чиновников, некрасивые, безвкусно наряженные, грубые, как кухарки, и в квартире начинались сплетни, такие же некрасивые и безвкусные, как сами чиновницы [Чехов 2006: 66].
95. Выходила она за него только из-за денег, а между тем денег у нее теперь было меньше, чем до замужества [Чехов 2006: 66].
96. Когда-то в детстве самой внушительной и страшной силой, надвигающейся как туча или локомотив, готовый задавить, ей всегда представлялся директор гимназии; другой такою же силой, о которой в семье всегда говорили и которую почему-то боялись, был его сиятельство; и был еще десяток сил помельче, и между ними учителя гимназии с бритыми усами, строгие, неумолимые, и теперь вот, наконец, Модест Алексеич, человек с правилами, который даже лицом походил на директора [Чехов 2006: 68].
97. И в воображении Ани все эти силы сливались в одно и в виде одного страшного громадного белого медведя надвигались на слабых и виноватых, таких, как ее отец, и она боялась сказать что-нибудь против, и натянуто улыбалась, и выражала притворное удовольствие, когда ее грубо ласкали и оскверняли объятиями, наводившими на нее ужас [Чехов 2006: 68].
98. Ее покойная мать сама одевалась всегда по последней моде и всегда возилась с Аней и одевала ее изящно, как куклу, и научила ее говорить по-французски и превосходно танцевать мазурку (до замужества она пять лет прослужила в гувернантках) [Чехов 2006: 69].
99. Аня так же, как мать, могла из старого платья сделать новое, мыть в бензине перчатки, брать напрокат bijoux1 и так же, как мать, умела щурить глаза, картавить, принимать красивые позы, приходить, когда нужно, в восторг, глядеть печально и загадочно [Чехов 2006: 69].
100. Громадный офицер в эполетах — она познакомилась с ним на Старо-Киевской улице, когда была гимназисткой, а теперь не помнила его фамилии — точно из-под земли вырос и пригласил на вальс, и она отлетела от мужа, и ей уж казалось, будто она плыла на парусной лодке, в сильную бурю, а муж остался далеко на берегу... [Чехов 2006: 70].
101. Мазурку она танцевала с тем же громадным офицером; он важно и тяжело, словно туша в мундире, ходил, поводил плечами и грудью, притоптывал ногами еле-еле — ему страшно не хотелось танцевать, а она порхала около, дразня его своей красотой, своей открытой шеей; глаза ее горели задором, движения были страстные, а он становился всё равнодушнее и протягивал к ней руки милостиво, как король [Чехов 2006: 71].
102. Но мало-помалу и громадного офицера прорвало; он оживился, заволновался и, уже поддавшись очарованию, вошел в азарт и двигался легко, молодо, а она только поводила плечами и глядела лукаво, точно она уже была королева, а он раб, и в это время ей казалось, что на них смотрит вся зала, что все эти люди млеют и завидуют им [Чехов 2006: 72].
103. Вы должны помочь нам... М-да... Нужно назначить вам премию за красоту... как в Америке... [Чехов 2006: 73].
104. Он привел ее в избушку, к пожилой даме, у которой нижняя часть лица была несоразмерно велика, так что казалось, будто она во рту держала большой камень [Чехов 2006: 74].
105. Подошел Артынов, богач, с выпуклыми глазами, страдающий одышкой, но уже не в том странном костюме, в каком видела его Аня летом, а во фраке, как все [Чехов 2006: 74].
106. Денег нужно было очень много, но она уже не боялась Модеста Алексеича и тратила его деньги, как свои; и она не просила, не требовала, а только посылала ему счета или записки: «выдать подателю сего 200 р.» или: «немедленно уплатить 100 р.» [Чехов 2006: 74].
Беседа пьяного с трезвым чертом
107. Это молодой человек приятной наружности, с черной, как сапоги, рожей и с красными выразительными глазами [Чехов 2006: 200].
Два письма
108. Скажите ей, что я уже не тот робкий, бедный студент... Я уже присяжный поверенный, имею практику, деньги... [Чехов 2006: 369].
Сильные ощущения
109. Любовь была самая настоящая, такая, как в романах описывают, бешеная, страстная, и прочее [Чехов 2006: 374].
110. Счастливые люди это самые надоедливые, самые скучные люди [Чехов 2006: 374].
111. Теперь этот адвокат известен на всю Россию, тогда же он только что входил в силу и не был еще богат и знаменит настолько, чтобы при встрече со старым приятелем иметь право не узнавать, не снимать шляпы [Чехов 2006: 375].
112. По его мнению, очевидный факт оттого, что его освещают добросовестные, сведущие люди, становится еще очевиднее — это раз; во-вторых, талант — это стихийная сила, это ураган, способный обращать в пыль даже камни, а не то что такой пустяк, как убеждения мещан и купцов второй гильдии [Чехов 2006: 376].
113. Человеческой немощи бороться с талантом так же трудно, как глядеть не мигая на солнце или остановить ветер [Чехов 2006: 376].
Соседи
114. «Она скорее согласится умереть, чем сделать несчастной матери уступку, попросить у нее прощения», — подумал Петр Михайлыч, идя к матери с письмом [Чехов 2006: 38].
115. — Нет! — сказала она, делая руками так, как будто письмо обожгло ей пальцы [Чехов 2006: 38].
116. Петр Михайлыч понимал, что ему самому следовало бы распечатать письмо и прочесть его вслух, но им вдруг овладела злоба, какой он раньше никогда не испытывал [Чехов 2006: 39].
117. В свое время он кончил курс в университете, но теперь смотрел на это так, как будто отбыл повинность, неизбежную для юношей в возрасте от 18 до 25 лет; по крайней мере, мысли, которые теперь каждый день бродили в его голове, не имели ничего общего с университетом и с теми науками, которые он проходил [Чехов 2006: 39].
118. В поле было жарко и тихо, как перед дождем [Чехов 2006: 40].
119. «Но как же? Что же сделать?» — спрашивал он себя и умоляюще поглядывал на небо и на деревья. Как бы прося у них помощи [Чехов 2006: 40].
120. Эти несчастные, безответные люди — самые несносные, самые тяжелые люди [Чехов 2006: 41].
121. Тут по обе стороны дороги стояли старые березы. Они были так же печальны и несчастны на вид, как их хозяин Власич, так же были тощи и высоко вытянулись, как он [Чехов 2006: 42].
122. Во-вторых, это дело интимное, щекотливое... было неловко вмешивать третье лицо, хотя бы даже такое близкое, как ты [Чехов 2006: 43].
123. Конечно, я этого не скажу Зине, это ее огорчит, но ты должен знать: мать страдает до такой степени, что описать трудно [Чехов 2006: 43].
124. Когда я ездил к тебе, то всякий раз у меня бывало такое чувство, как будто я шел на богомолье, и я в самом деле молился на Зину [Чехов 2006: 45].
125. Она для меня выше, чем жена! [Чехов 2006: 45].
126. С тех пор, как она живет у меня, я вхожу в свой дом как в храм. [Чехов 2006: 45].
127. Есть, брат, муха, которая кладет личинку на спину паука таким образом, что тот никак не может сбросить ее; личинка прирастает к пауку и пьет из его сердца кровь. Точно так же вот приросла ко мне и пьет из моего сердца кровь эта женщина [Чехов 2006: 46].
128. Она ненавидит и презирает меня за то, что я сделал глупость, то есть женился на такой женщине, как она [Чехов 2006: 46].
129. По ее мнению, только жалкий идиот мог поступить так, как я [Чехов 2006: 46].
130. Когда приходит время платить проценты или высылать жене деньги, он просит у всех взаймы с таким выражением, как будто у него дома пожар, и в это время, очертя голову, продает он весь свой зимний запас хвороста за пять рублей, скирду соломы за три рубля и потом велит топить свои печи садовою решеткой или старыми парниковыми рамами [Чехов 2006: 47].
131. У него нет ни талантов, ни дарований и нет даже обыкновенной способности жить, как люди живут [Чехов 2006: 48].
132. Но скучнее всего, что даже свои хорошие, честные идеи он умудряется выражать так, что они кажутся у него банальными и отсталыми [Чехов 2006: 48].
133. Оно было для него тою личинкой, о которой он только что говорил: крепко приросло к нему и пило из его сердца кровь [Чехов 2006: 48].
134. И в настоящем, как прежде, всё он топорщится, ищет подвига и суется в чужие дела; по-прежнему, при всяком удобном случае, длинные письма и копии, утомительные, шаблонные разговоры об общине или о поднятии кустарной промышленности, или об учреждении сыроварен, — разговоры, похожие один на другой, точно он приготовляет их не в живом мозгу, а машинным способом [Чехов 2006: 49].
135. А между тем сестра Зина молода, — ей только 22 года, — хороша собой, изящна, весела; она хохотушка, болтунья, спорщица, страстная музыкантша; она знает толк в нарядах, в книгах и в хорошей обстановке, и у себя дома не потерпела бы такой комнатки, как эта, где пахнет сапогами и дешевою водкой [Чехов 2006: 50].
136. Он — Дон-Кихот, упрямый фанатик, маньяк, — думал Петр Михайлыч, — а она такая же рыхлая, слабохарактерная и покладистая, как я... [Чехов 2006: 50].
137. Власич подсел совсем близко, чтобы потолковать под шумок дождя, в темноте, и уже откашлялся, готовый рассказать что-нибудь длинное, вроде истории своей женитьбы; но Петру Михайлычу невыносимо было слушать; его томила мысль, что сейчас он увидит сестру [Чехов 2006: 51].
138. Ты так же свободно мыслишь, как я, и, слава богу, разногласия у нас на этот счет не может быть [Чехов 2006: 50].
139. Часы в большом красном футляре, похожем на киот, показывали половину третьего [Чехов 2006: 51].
140. Да, но здесь огромные комнаты, дом старый и весь звенит от грома, как шкап с посудой [Чехов 2006: 51].
141. Как-то проходил здесь по дороге один из благодушнейших сынов бродячей Руси, что-то вроде гоголевского бурсака Хомы Брута [Чехов 2006: 52].
142. Она глядела покойно и обыкновенно, как будто вместе с братом приехала к Власичу в гости [Чехов 2006: 52].
143. Должно быть, такая же перемена произошла и в ней [Чехов 2006: 52].
144. В ней было что-то общее со старинной мебелью, такое же оцепенелое и скучное [Чехов 2006: 53].
145. Она стояла близко к брату, лицом к лицу, и он изумился, что она так красива и что раньше он точно не замечал этого; и то, что его сестра, похожая лицом на мать, изнеженная, изящная, жила у Власича и с Власичем, около оцепенелой горничной, около стола на шести ногах, в доме, где засекли живого человека, что она сейчас не поедет с ним домой, а останется тут ночевать, — это показалось ему невероятным абсурдом [Чехов 2006: 54].
146. «Оливьер поступил бесчеловечно, но ведь так или иначе он решил вопрос, а я вот ничего не решил, а только напутал, — подумал он, вглядываясь в темную фигуру, похожую на привидение. — Он говорил и делал то, что думал, а я говорю и делаю не то, что думаю; да и не знаю наверное, что собственно я думаю...» [Чехов 2006: 55].
147. Петр Михайлыч ехал по берегу пруда и печально глядел на воду и, вспоминая свою жизнь, убеждался, что до сих пор говорил он и делал не то, что думал, и люди платили ему тем же, и оттого вся жизнь представлялась ему теперь такою же темной, как эта вода, в которой отражалось ночное небо и перепутались водоросли [Чехов 2006: 56].
Студент
148. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку [Чехов 2006: 364].
149. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше [Чехов 2006: 364].
150. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее всё время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой [Чехов 2006: 365].
151. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь [Чехов 2006: 366].
152. Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль [Чехов 2006: 366].
153. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха [Чехов 2006: 367].