Столыпинская аграрная реформа (мифы и реальность)

И.Д. Ковальченко

С овременная эпоха характеризуется бурным ростом интереса к историческому прошлому нашей страны, особенно в XX в., в новейший период ее истории. Широкий интерес к познанию прошлого, стремление как можно больше и быстрее узнать о его «белых пятнах» и «всю правду» истории оказывают воздействие на историко-познавательный процесс. Этот процесс характеризуется в настоящее время, во-первых, особым смыслом в тех событиях, в которых заключены истоки современных недостатков и искажений в развитии советского общества. Во-вторых, все большее внимание уделяется выявлению в прошлом альтернативных возможностей развития, реализация которых привела бы к иному ходу и результату этого развития. Наконец, в-третьих, в условиях, когда выдвигаются новые цели, современники, как писал В. О. Ключевский, «ищут и исторического оправдания этим интересам и практических указаний на средства к достижению этой цели»[1].

В указанной связи одним из явлений в истории нашей страны, которое вызвало в последнее время много споров, оказалась столыпинская аграрная реформа. Советские историки уделяют значительное внимание ее изучению [2]. История этого изучения заслуживает специального историографического анализа. Поэтому отметим здесь лишь некоторые моменты, обусловившие выбор круга вопросов, рассматриваемых в настоящей статье.

При освещении советскими историками столыпинской аграрной реформы акцентировалось внимание на раскрытии ее консервативности и ограниченности, антикрестьянской направленности и помещичьей самодержавной сущности. Отмечалось, что реформа ускорила развитие капитализма в помещичьем и крестьянском хозяйстве, но не привела к завершению буржуазных аграрных преобразований. Соответствующие выводы основываются на анализе значительного конкретно-исторического материала. Однако целый ряд аспектов в истории реформы не получил надлежащего и обоснованного освещения.

Во-первых, чаще всего столыпинская реформа рассматривается как таковая, без учета того, что в России буржуазное аграрное развитие шло двумя путями — буржуазно-помещичьим и буржуазно-крестьянским, и реформа, направленная на утверждение первого из этих путей, была вслед за революцией 1905—1907 гг. кульминационным моментом в борьбе за утверждение того или иного из них.

Во-вторых, при показе ускоряющего воздействия реформы на развитие сельскохозяйственного производства и социальные процессы в деревне, не раскрывается тот конкретный вклад, который вносила в это развитие реформа, ибо прогресс в аграрной сфере имел место и помимо нее.

В-третьих, нельзя признать достаточно полно раскрытыми все причины провала реформы, в частности те объективные факторы в истории аграрного развития, которые вообще исключали возможность торжества «столыпинского варианта», а те основные причины, которые анализируются, сводятся к тому, что реформаторам мешали и им не хватило мирного времени! В итоге остаются нераскрытыми те глубинные противоречия в аграрном развитии, которые обусловливали необходимость Октябрьской социалистической революции.

Представляется, что в силу указанных пробелов в научном изучении реформы и в результате поверхностного подхода к ее освещению неспециалистами в массовой печати, и получила в настоящее время широкое распространение трактовка «столыпинского пути» чуть ли ни как образца аграрного развития, который, якобы, должен быть учтен и даже воспроизведен в современной перестройке аграрных отношений в советской деревне. Имеет место не только игнорирование исторического подхода и достоверных фактов, но и конъюнктурная фальсификация важного исторического события, что нашло отражение в выступлении нынешнего премьер-министра российского правительства И. С. Силаева на Внеочередном съезде народных депутатов РСФСР [3].

Цель настоящей статьи, во-первых, сводится к выявлению соотношения двух путей буржуазной аграрной эволюции, к показу места и роли в сельскохозяйственном производстве и аграрных отношениях помещичьего и крестьянского хозяйства как основы этих путей. Во-вторых, предпринимается попытка рассмотреть конкретные изменения, которые произошли в период столыпинской аграрной реформы в экономике и социальных отношениях в деревне и которые показывают и позитивные сдвиги в аграрном секторе, и причины краха реформы. Здесь рассматривается как реальный ход аграрного развития, так и прогнозируются некоторые его аспекты при допустимых альтернативных вариантах. В-третьих, в обобщенном виде раскрываются те противоречия аграрного развития, которые неизбежно вели к Октябрьской революции.

Проделанный анализ ограничивается территорией Европейской России, так как, с одной стороны, характер ее аграрного строя оказывал определяющее воздействие на всю страну, а с другой — имеющиеся источники наиболее полно отразили ход процесса именно в этом регионе.

Конкретно-фактической основой для решения указанных задач послужили прежде всего данные сельскохозяйственной статистики, собранные Центральным статистическим комитетом и содержащиеся в различных публикациях и архивных фондах [4].

Обработка и анализ использованных данных потребовали применения наряду с традиционными и математико-статистических методов. В плане методическом наибольший интерес здесь представляет попытка применения методов имитационно-прогностического моделирования.

Столыпинская аграрная реформа была, как известно, второй после реформы 1861 г. «чисткой» земель для развития аграрного капитализма по консервативному, буржуазно-помещичьему («прусскому») пути. В этой связи необходимо напомнить о сути двух путей буржуазной аграрной эволюции и особенностях их проявления в России, ибо без учета этого обстоятельства невозможно раскрыть истинный характер и историческое значение столыпинской реформы.

Вопрос о двух путях буржуазной аграрной эволюции был поставлен и широко освещен В.И. Лениным на основе конкретного и фундаментального изучения хода аграрного развития России и других стран. Суть двух путей состояла в следующем. «Буржуазное развитие,— писал В.И. Ленин,— может идти, имея во главе крупные помещичьи хозяйства, постепенно становящиеся все более буржуазными... Оно может идти также имея во главе мелкие крестьянские хозяйства, которые революционным путем удаляют из общественного организма „нарост» крепостнических латифундий и свободно развиваются затем без них по пути капиталистического фермерства. Эти два пути объективно-возможного буржуазного развития мы назвали бы путем прусского и путем американского типа» [5].

Естественно, что победить мог лишь один из этих путей. И хотя оба они представляли собой типы прогрессирующего аграрного развития, условия этого прогресса, особенно в период утверждения аграрного капитализма, были существенно различными для широких крестьянских масс. Развитие по «прусскому» пути характеризовалось максимальным сохранением «помещичьих хозяйств, помещичьих доходов, помещичьих (кабальных) приемов эксплуатации». «Американский» путь обеспечивал «в наибольших, возможных вообще при данном уровне культуры, размерах благосостояние крестьянства, уничтожение всех крепостнических и кабальных приемов эксплуатации, расширение свободного крестьянского землевладения» [6].

Победа того или иного из двух путей определялась в плане экономическом соотношением в сельскохозяйственном производстве помещичьего и крестьянского хозяйства и их производственно-техническим уровнем, а в плане социально-политическом — расстановкой и активностью классовых и общественно-политических сил, отстаивающих тот или иной путь. При наличии объективных исторических предпосылок развитие по «прусскому» пути могло быть обеспечено реформами, проводимыми государством, выражающим интересы помещиков, а по «американскому» пути — в результате победы буржуазно-демократической революции, устраняющей все полукрепостнические пережитки и прежде всего их основу — дворянско-помещичье землевладение. Поэтому первый из этих путей был реформистским, а второй — революционным.

Борьба двух путей буржуазно-аграрной эволюции могла иметь место повсюду, где соседствовали помещичье и крестьянское хозяйства. Практически к началу XX в. почти везде в Европе и Северной Америке победил один из двух путей. Важнейший исторической особенностью России было то, что острейшая борьба двух путей буржуазной аграрной эволюции, развернувшаяся со времени отмены крепостного права, вплоть до 1917 г. так и не привела к победе того или иного из них. Это было обусловлено рядом обстоятельств.

Прежде всего следует указать на то, что в Европейской России и к моменту отмены крепостного права, и в течение всей эпохи капитализма господствующее положение в сельскохозяйственном производстве занимало крестьянское хозяйство. Так, в основной отрасли этого производства, т. е. в земледелии, в 50-х гг. XIX в. на долю помещиков приходилось 21,9% всех посевов, а в 1916 г.—11,3% [7]. Таким образом, роль помещичьего хозяйства в земледельческом производстве была не только незначительной, но и существенно сократилась в эпоху капитализма [8]. Важные изменения произошли и на рынке в отношении крестьянского и помещичьего хлеба. Если, как показывают подсчеты, в середине XIX в. помещики производили немногим более половины товарного хлеба, то в конце эпохи капитализма — лишь пятую часть [9].

Аналогичным было положение и в сфере скотоводства. Так, на долю частновладельческого (помещичьего по своим размерам) хозяйства приходилось лошадей в 1900 г. 15,3%, а в 1916 г.— 6,2%, а всего скота соответственно— 17,9% и 5,7% [10].

Естественно, соотношение крестьянского и помещичьего хозяйства в различных регионах было неодинаковым, как и разными были темпы падения доли помещичьего хозяйства в различные периоды.

Помещичье хозяйство было наиболее широко распространено в западных районах страны (Эстония, Латвия, Литва, западные губернии Белоруссии и Украины). В начале XX в. большая часть товарного хлеба производилась здесь помещиками [11].

Господствующее положение крестьянского хозяйства в сельскохозяйственном производстве к моменту крестьянской реформы 1861 г. было обусловлено особенностями аграрного развития России в эпоху феодализма. Важнейшая из них состояла в широком распространении системы государственного феодализма. Даже во многих районах Европейской России (прежде всего на северных, восточных и южных ее окраинах) государственные крестьяне составляли подавляющую часть сельского населения, не знавшего помещичьего хозяйства и помещичьего гнета.Поэтому с учетом того, что более 70% помещичьих крестьян находилось на барщине, крестьянское хозяйство все время оставалось ведущей формой организации сельскохозяйственного производства.

Другим существенным фактором, обусловливавшим ведущую роль крестьянского хозяйства и особенно специфику ведения помещичьего хозяйства, была крестьянская община с системой уравнительных земельных переделов и круговой порукой. В районах распространения такой общины (великорусские, восточно-белорусские и украинские левобережные губернии) при всей ограниченности возможностей к уравнительности тем не менее в силу того, что каждый крестьянин имел право на надел и получал его, сдерживалось образование слоя крестьян, не имевших земли и своего хозяйства [12].

Особенно важным следствием указанного положения было то, что в период крепостничества подавляющая часть помещиков, ведущих свое хозяйство и эксплуатировавших крестьян на барщине, не имела собственной производственно-технической базы (рабочий скот и сельскохозяйственные орудия) или она была крайне неразвитой. Помещики имели возможность пользоваться не только даровым трудом крепостных крестьян, но и их рабочим скотом, инвентарем и т. д. Тем самым не был накоплен опыт ведения хозяйства на основе собственной производственно-технической базы и эксплуатации лишенного средств производства крестьянства.

Поэтому помещичье хозяйство было не в состоянии быстро перестроиться на буржуазный лад после отмены в 1861 г крепостного права. Сама эта неготовность, а также нежелание лишиться дарового крепостного труда обусловили, с одной стороны, сохранение после реформы не только привилегированного дворянского землевладения, но и целого ряда других факторов, связывавших крестьянское хозяйство с помещичьим (отрезки земли у крестьян, высокие выкупные платежи, право замены угодий и переселения крестьянских усадеб, помещичья власть над деревней вплоть до сохранения телесных наказаний и т. п.), а с другой стороны, потребовали переходного периода, необходимого для создания в помещичьем хозяйстве условий для буржуазной организации этого хозяйства. В результате на два десятилетия с лишним растянулся процесс перехода крестьян на выкуп, без чего крестьянское хозяйство не могло утвердиться как самостоятельная и свободная форма сельскохозяйственного производства, и возникла отработочная система помещичьего хозяйства, во многом сохранявшая его крепостнические черты (крестьянин отрабатывал у помещика со своим рабочим скотом и инвентарем аренду земли и различные ссуды). В итоге крестьянское хозяйство оказалось под мощным гнетом феодально-крепостнических пережитков, ограничивавших потенциальные возможности его развития.

Обычно основное выражение этого гнета исследователи вслед за В. И. Лениным усматривают в отработках. Безусловно, отработки — сильнейшее проявление помещичьего гнета, наиболее очевидное по своей экономической неадекватности (компенсация трудовых затрат крестьян была здесь примерно вдвое ниже, чем при свободной продаже рабочей силы) и рутинности организации помещичьего хозяйства. Однако при незначительном его объеме и снижении гнет отработок не был столь тягостным для крестьян, как это представляется на первый взгляд. В самом деле, если бы в начале XX в. весь объем производства в помещичьем хозяйстве базировался бы на отработках первого рода, то и тогда, при том что на долю помещиков приходилось не более десятой части сельскохозяйственного производства, отработки не были бы для крестьян невыносимыми. Кроме того, следует иметь в виду, что такая форма обработочной системы, как издольщина (при предоставлении помещиками не только земли, но и посевных материалов), была для крестьян, располагавших определенными избыточными сравнительно с имеющимся наделом трудовыми ресурсами и средствами производства, но не обладавшими денежными средствами для аренды земли, экономически выгодна. Она позволяла несколько расширить свое хозяйство без риска потерять денежный капитал в случае неурожая. Крестьянин терял здесь лишь свой труд [13].

Вместе с тем отработки, несмотря на их сокращение, сохранились вплоть до 1917 г. Так, по данным сельскохозяйственной переписи 1916 г., учет соотношения площадей посевов и количества рабочего скота в помещичьем хозяйстве показывает, что помещики могли обработать своим рабочим скотом в Европейской России в целом только примерно две трети своих посевов [14]. Это свидетельствует о медленном развитии капитализма в помещичьем хозяйстве и широком распространении рутинных, полуфеодальных форм его организации в течение всей эпохи капитализма.

Однако значительно более мощным прессом, ограничивавшим развитие крестьянского хозяйства, были те платежи, которые несло крестьянство за выкуп надельных, покупку и аренду помещичьих земель. Известно, что к 1906 г. крестьяне выплатили 2,5 млрд. руб. выкупных платежей. С начала 60-х гг. ХIХ в. до 1910 г. они затратили 8 млрд. руб. на покупку частновладельческих земель. Кроме того, крестьяне арендовали у помещиков как минимум 20 млн. дес. земли. На это уходило ежегодно в конце XIX — начале XX в. примерно 150 млн. руб., а в период столыпинской аграрной реформы — не менее 250 млн. руб. Следовательно, крестьяне уплатили помещикам несколько миллиардов рублей за аренду земли. В целом за период капитализма эта плата безусловно превысила 10 млрд. руб. Это был мощнейший пресс, ограничивавший развитие крестьянского хозяйства. Громадные ресурсы были изъяты из производственной сферы, ибо помещики, которым досталась подавляющая часть этих средств, тратили их чаще всего непроизводительно.

Здесь, правда, заслуживает специального изучения вопрос о том, в какой мере извлеченные у крестьян ресурсы в конечном счете оказались использованными для индустриального развития.

Однако помещики паразитировали не только на развитии крестьянского хозяйства. Они получали также огромные ссуды под залог земли в акционерных земельных банках и Дворянском государственном земельном банке. К началу 1915 г. этими банками было выдано 3545,1 млн. руб. ссуд [15].

Наконец, привилегированное помещичье землевладение создавало общую неблагоприятную экономическую конъюнктуру как для развития сельскохозяйственного производства, так и прогрессана основе буржуазных отношений народного хозяйства в целом. Тормозящая роль помещичьего землевладения и хозяйства приобрела наибольшую остроту в начале XX в. В это время развитие промышленного капитализма достигло высокого, монополистического уровня. На новый уровень вышло и развитие аграрного капитализма. В начале века происходило интенсивное формирование единого аграрного капиталистического рынка. Вслед за складыванием во второй половине ХIХ в. единого товарного рынка на основную сельскохозяйственную продукцию в начале XX в. в основном сложился единый рынок на средства производства и рабочую силу. Однако для завершения формирования единого капиталистического аграрного рынка необходим был единый рынок на основное средство сельскохозяйственного производства — землю. Но в силу ограниченности этого рынка (из свободного товарного оборота были исключены надельные земли, составлявшие в Европейской России, по земельной переписи 1905 г., 138,8 млн. дес. против 101,7 млн. дес. частновладельческих земель [16]) и господства на нем привилегированного помещичьего землевладения в начале XX в. формирование его находилось лишь в самой начальной стадии [17]. От этого страдало прежде всего крестьянство, ибо отсутствие единого земельного рынка приводило к тому, что в России арендные цены не соотносились с реальной стоимостью земли. Помимо учета этой стоимости аренда включала в себя еще и экономически необоснованный налог землевладельца на арендатора, опирающийся на земельную монополию, привилегии помещичьего землевладения и нужду крестьян в земле. Этим и обусловливались огромные затраты крестьян на аренду земли.

С другой стороны, неразвитость земельного рынка, задерживая складывание единой средней нормы прибыли в сельском хозяйстве, исключала формирование единой средней нормы прибыли и в народном хозяйстве страны в целом. Тем самым ограничивался свободный перелив капиталов из одной сферы в другую, что является непременным условием производственного прогресса на основе законов рынка (законы стоимости, средней нормы прибыли, свободы хозяйственной деятельности и конкуренции).

К сожалению, указанные аспекты тормозящего воздействия помещичьего землевладения и хозяйства на аграрный прогресс и крестьянское хозяйство, а также на народное хозяйство страны в целом еще не привлекли должного внимания исследователей [18].

Итак, мощное давление на крестьянское хозяйство со стороны помещика было одним из главных факторов аграрного процесса. Но это давление не сломило внутренних потенций прогрессирующего развития крестьянского хозяйства, важнейшим показателем чего может служить фактор весьма значительного расширения в пореформенной России земледельческого производства вообще и сбора зерновых культур и картофеля в особенности. Если в 70-х гг. ХIХ в. среднегодовые валовые сборы зерновых составляли 243,4 млн, чтв. (четвертей), а картофеля — 40,8 млн. чтв., а в переводе на зерно (3 чтв. картофеля = 1 чтв. зерна) — 257 млн. чтв., то в 1909—1913 гг. они равнялись 395,5 млн. чтв. зерна и 168,2 млн. чтв. картофеля, или 451,6 млн. чтв. зерна [19], т. е. прирост валового сбора составлял 75,7%. Он шел значительно быстрее, чем увеличение населения. Поэтому чистые сборы хлебов и картофеля выросли в это время с 2,68 до 3,53 чтв. на душу населения, т. е. на 31,7%. Это весьма значительный даже по современным условиям прогресс, и он был всецело достигнут крестьянским хозяйством. Разумеется, это никоим образом не означало, что произошло и пропорциональное этому прогрессу улучшение положения крестьян. Основные его плоды достались господствующим классам, и прежде всего помещикам. Ясно, что если бы крестьянское хозяйство было свободно от давления, то указанный прогресс был бы намного большим, а его плодами воспользовалось бы и крестьянство.Однако в существовавших условиях крестьянский тип аграрного капитализма не мог восторжествовать. Для этого было необходимо прежде всего устранить помещичье землевладение. Что касается помещичьего хозяйства, то, несмотря на огромные ресурсы, которые оно извлекло из крестьянского хозяйства и мощную экономическую и социально-политическую поддержку самодержавного государства, оно не только не смогло увеличить свой вклад в развитие сельскохозяйственного производства, но и при сократившихся размерах не достигло в целом производственно-технического превосходства над хозяйством крестьянским.

В таблице 1 на основе данных земельной и сельскохозяйственной переписи показана обеспеченность помещичьего и крестьянского хозяйств орудиями и скотом в 1917 г. (в среднем по 34 губерниям Европейской России). Лучше крестьян помещики были обеспечены лишь усовершенствованными орудиями (сеялки, жатки, валики, молотильные машины). Наличие у помещиков некоторого количества машин, приводимых в движение паровыми установками и двигателями внутреннего сгорания, не оказывало существенного воздействия на производственно-техническую базу их хозяйства [20].

Таблица 1 Уровень помещичьего и крестьянского хозяйства Европейской России в 1917 г. (на 100 дес посева)

И только по применению наемного труда помещичье хозяйство значительно превосходило крестьянское. Основой первого был труд наемных рабочих, а второго — семейный труд. Общее положение было таково, что и в указанном аспекте помещичье хозяйство не могло определить исход борьбы двух путей буржуазной аграрной эволюции.

Таким образом, в пореформенную эпоху и помещичье, и крестьянское хозяйства развивались по пути капитализма, и к началу XX в. буржуазные отношения в обоих типах хозяйств играли ведущую роль. Однако уровень аграрного капитализма был низким и его развитие сочеталось с многочисленными полукрепостническими пережитками [21].

Важной особенностью буржуазного развития деревни было наличие многочисленного слоя беднейшего крестьянства и увеличение его при сокращении зажиточной прослойки в конце ХIХ — начале XX в. По данным военно-конских переписей, в 1888—1891 гг. безлошадные и однолошадные дворы в губерниях Европейской России составляли 55,8% всех дворов, а дворы с четырьмя и более лошадьми — 10,7%. В 1912 г. это соотношение соответственно равнялось 63,8% и 6,4%. Тем самым, с одной стороны, в деревне наличествовала широкая социальная основа для союза рабочего класса с беднейшим крестьянством, с другой — неустойчивое положение зажиточного крестьянства, приводившее в условиях растущего давления на деревню к его прямо-таки стремительному сокращению, что ограничивало возможности для превращения зажиточных крестьян в буржуазных фермеров. Все это порождало общее недовольство существующим положением.

Альтернативный характер становления в стране аграрного капитализма вызывал острейшую борьбу, охватывающую все классы и социальные слои и общественно-политические силы, а аграрно-крестьянский вопрос был основным вопросом общественной жизни в течение всей эпохи капитализма. И хотя объективно-исторические предпосылки для торжества «крестьянского» капитализма имели под собой несравненно более широкую основу, чем капитализма «помещичьего», исход борьбы двух путей определялся соотношением социальных сил. К началу XX в. неизбежность, если можно так выразиться, прямой «схватки» этих сил, стала очевидной. В революции 1905—1907 гг. решался вопрос о создании условий, необходимых для победы «крестьянского» типа капитализма в буржуазном аграрном развитии. Но революция потерпела поражение, и такие условия не были созданы [22]. Естественно, помещики и самодержавное государство должны были предпринять усилия для укрепления своего господства и обеспечения главенства помещиков в аграрном строе страны и, в конечном счете, торжества консервативного типа буржуазной аграрной эволюции. Столыпинская аграрная реформа и должна была решить эту задачу.

Официально столыпинская аграрная реформа была провозглашена именным высочайшим указом Сенату 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающегося крестьянского землевладения и землепользования», который был принят как закон 10 июня 1910 г. Основные идеи, положенные в основу реформы, а именно необходимость ликвидации общин и вовлечение надельных земель в свободный режимный оборот, высказывались задолго до П.А. Столыпина. Их, в частности, активно развивал еще до революции 1905—1907 гг. С.Ю. Витте.

Прежде чем рассматривать суть и ход реализации реформы, напомним об общей оценке реформы, данной современниками. Наиболее концентрированно и развернуто она прозвучала при обсуждении аграрного вопроса в III Государственной думе.

Сам Столыпин, выражая позицию правительства в своем выступлении в Думе (в ноябре 1907 г.), отстаивая реформу, говорил: «Не беспорядочная раздача земель, не успокоение бунта подачками — бунт погашается силой, а признание неприкосновенности частной собственности и, как последствие, отсюда вытекающее, создание мелкой личной собственности, реальное право выхода из общины и разрешение вопросов улучшенного землепользования — вот задачи, осуществление которых правительство считало и считает вопросами бытия русской державы» [23]. В другой речи он подчеркивал, что, проводя реформу, правительство «ставило ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных» [24].

Лидер крайне правых Н. Е. Марков-второй приветствовал «появление нового класса крестьян - мелких собственников или крестьян — помещиков... ибо они дадут больше пищи народу, а следовательно, от их появления народу будет лучше». Те, кто требует отчуждения частной земли, «стоят за голод и нищету народа» [25]. Помещик-октябрист А. Д. Голицын оценивал общину как стоячее болото, которое дает «послушный материал для всякого рода массовых выступлений». Путь к прогрессу деревни, по его мнению, - свободная от гнета общины личность, просвещение, культура и ограждаемый законом упорный частный труд» [26]. Кадет А. Е. Березовский указывал, что «теперь истинный план и расчеты правительства не скрываются и им самим; оно откровенно говорит, что эта мера (аграрная реформа.— И. К.) необходима для того, чтобы приступить к насаждению крепкого крестьянского хозяйства» [27]. Фракция трудовиков в III Думе полагала, что указ от 9 ноября 1906 г. «преследует политическую цель расслоения деревни на зажиточное меньшинство, которое должно явиться прочной опорой правительства и земледельческого класса, и экономически зависимую и политически совершенно бесправную массу». «Он выгоден главным образом помещикам и фабрикантам, так как значительно увеличивает предложение труда и понижает и без того крайне низкую заработную плату» [28].

Социально-экономическую и общественно-политическую направленность реформы можно резюмировать словами немецкого свидетеля профессора Аугагена: «В широкие крестьянские массы, - писал он, — вгоняется клин путем создания слоя крепких крестьян-собственников. Уважая свою собственность, они создадут в среде самого крестьянства прочную почву для охраны крупного землевладения»[30]. /59/

Таким образом, основная цель реформы состояла в расширении путем раскола относительного единства и общности интересов крестьянского мира условий для торжества аграрного капитализма в его консервативно-помещичьем, «прусском» вариантеи укрепления социальной опоры самодержавного строя.

Главным путем достижения указанной цели были ликвидация крестьянской общины с присущей ей системой землевладения и землепользования и создание широкого слоя личных крестьян-собственников, ведущих предпринимательское рыночное хозяйство и расширяющих его прежде всего за счет покупки бывших общинных надельных, а не только частновладельческих (прежде всего дворянских) земель, как было до реформы. Указанную суть реформы следует иметь в виду нашим современникам, усматривающим в ней чуть ли не образец для решения современных аграрных проблем.

Посмотрим, в какой мере правительству удалось практически реализовать намеченные реформой меры.

Прежде всего об общине. По данным земельной переписи 1905 г., в 50 губерниях Европейской России [31] насчитывалось 12,3 млн. дворов, владевших 138,8 млн. дес. надельной земли. На общинном праве владели землей 9,2 млн. дворов (76,7% всех дворов), которым принадлежало 100,7 млн. дес. (80,4% надельной земли). Вместе с казачеством на общинном праве находилось 77,2% дворов и 83,4% надельных земель.

По сведениям губернаторов, которые далеко не были заинтересованы в преуменьшении успехов в проведении реформы и располагали наиболее обширными данными о положении дел в губерниях, к 1 января 1916 % выделились из общины и укрепили землю в личную собственность 2,5 млн. дворохозяев (27% всех общинных дворов), имевших 15,9 млн. дес. (14% всех общинных земель) [32]. Наиболее активным выход из общины был в 1908— 1910 гг. (вышло более половины всех выделившихся дворов), а с 1911 г. выход из общины резко сократился.

Очевидно, что курс на ликвидацию общины потерпел провал, что подрывало возможность достижения основной цели реформы. И дело здесь не только в том, что выделилось из общины лишь немногим более пятой части дворов. Важно и то, что, во-первых, из общего числа выразивших желание выйти из общины лишь немногим более четверти дворов (26,6%) получили от сельского общества согласие на выход. Большая же часть выделившихся (72,3%) получила разрешение на выход от местных властей, т. е. утверждение личного землевладения совершалось под административным нажимом на деревню [33]. Во-вторых, из общины вышли отнюдь не только наиболее состоятельные крестьяне, стремившиеся вести предпринимательское хозяйство. Это прежде всего видно из того, что на 27% дворов, вышедших из общины, приходилось всего 14% общинных надельных земель.

Конкретные цели выхода из общины рассматриваются в обследованиях и опросах, проводившихся различными организациями и обществами. Так, в ответах корреспондентов Вольного экономического общества выделяются три причины выхода из общины: 1) боязнь потерять при переделе имевшиеся излишки земель: 2) стремление продать землю; 3) желание вести самостоятельное хозяйство [34]. По сведениям, собранным Московским обществом сельского хозяйства, в 1909 г. укрепили землю в собственность для ее продажи 52,5% опрошенных, из опасения потерять излишки земли при переделе - 27,3% и для улучшения хозяйства лишь 18,7% [35]. Аналогичное положение было и в других районах [36].

Таким образом, из общины уходили прежде всего представители полярных слоев деревни — полностью или в значительной мере пролетаризированные ее слои, стремившеся продать надел, и наиболее состоятельные крестьянеп, ведущие предпринимательское хозяйство. Этим было обусловлено то, что самая высокая доля дворов, вышедших из общины, была в районах с наибольшим развитием капитализма в крестьянском хозяйстве. Это губернии — Таврическая (63,6%), Екатеринославская (54,1%), Самарская (49,4%), Киевская (48,6%), Курская (43,8%). Наименьшее число дворов вышло из общины в Пермской (4%), Вятской (4,9%), Астраханской (5,3%), Вологодской (6,5%) губерниях, т. е. на окраинах Европейской России, где помещичье землевладение и хозяйство играли незначительную роль, а обеспеченность крестьян надельной землей была самой высокой сравнительно с другими районами. Обращает на себя внимание и тот факт, что доля вышедших из общины в нечерноземной полосе (13,8%) была вдвое ниже, чем в черноземной (27,7%). Исключением была Московская губерния (31,2%) [37].

Столь существенные различия в выходе из общины свидетельствуют о том, что этот процесс был тесно связан со спецификой социально-экономического развития различных регионов. Поэтому необходим специальный анализ зависимости выхода из общины от соотношения помещичьего и крестьянского землевладения и хозяйства, развития капитализма в городе и деревне и других факторов. Нуждаются в более глубоком изучении и причины того, почему община выдержала мощный натиск на нее. Поэтому следует не только раскрыть негативное воздействие общины на аграрное развитие, что прежде всего и делается в историографии, но и конкретно показать общину «как демократическую организацию местного управления, как товарищеский или соседский союз» [38], в котором остро нуждалось крестьянство, в том числе и зажиточное.

Выход из общины не только превращал наделы в личные владения крестьян, но и предусматривал право сведения их воедино в виде отрубов или хуторов, что значительно расширяло свободу хозяйственной деятельности, без которой не мог сложиться слой крестьян-предпринимателей, на насаждение которого и была направлена реформа.

В 1907—1915 гг. на надельных землях крестьян было создано 1265 тыс. хуторов и отрубов (10,3% от общего числа всех крестьянских хозяйств), под которыми было занято 12 232 тыс. дес. земли (8,8% всех крестьянских земель). Всего же с учетом хуторов и отрубов, созданных на землях Крестьянского банка и казны, участковым землевладением было охвачено 15,4 млн. дес. земли [39], что составляет 11% от общей площади надельных земель. Очевидно, при таком низком удельном весе индивидуальное участковое хозяйство не могло оказать существенного воздействия на общее развитие сельскохозяйственного производства страны. Важным является и то обстоятельство, что почти половина участкового землевладения (7 млн. дес. из 15,4 млн. дес.) было сконцентрировано всего в семи южных и юго-восточных губерниях (Таврическая, Херсонская, Екатеринославская, Харьковская, Саратовская, Самарская, Ставропольская губернии) [40], на которые приходилось менее 10% всех надельных земель. По отношению к ним участковое землевладение составляло здесь примерно треть. Именно здесь, в районах Степного юга и юго-востока Европейской России, личное участковое землевладение и землепользование могло в наибольшей мере воздействовать на ход буржуазной аграрной эволюции.

Расширить и укрепить слой личных собственников-крестьян правительство рассчитывало, во-первых, путем скупки ими надельной земли, поступившей в свободный товарооборот, и, во-вторых, путем содействия покупке крестьянами частновладельческих земель через Крестьянский поземельный банк. Итоги здесь были такими.

Всего в 1908—1915 гг. надельную землю полностью или частично продали 1,1 млн. дворов (9% всех крестьянских дворов). Ими было продано 4 млн. дес. земли (2,8% всех надельных земель). При этом 87% проданных земель находилось в общинном, а 13% — в подворном владении [41]. Очевидно, что указанный размах продажи надельных земель лишь в малой степени влиял на развитие земельного рынка, замедленность формирования которого, как указывалось, тормозила развитие капитализма в стране. Продавали землю в основном беднейшие слои деревни [42]. Это была, если можно так выразиться, продажа «из нужды». Поэтому, как правило, продавался весь надел. Продавали надельную землю и зажиточные крестьяне, но это было связано с более рациональной организацией хозяйства (например, переселение на купленные частновладельческие земли). Покупали надельные земли прежде всего крестьяне самостоятельно.

Значитель