Глава десятая, в которой мы разбираем «нулевой этап» будущей войны, сравнивая силы сторон и масштабы внешней помощи.
Армии сторон
До перехода к большой войне представляется важным рассмотреть вопрос о военном потенциале обоих Корейских государств, ибо желание объединить страну силой оружия не всегда предполагает наличие такой возможности.
Армия Республики Корея сначала предназначалась для наведения порядка и подавления восстаний внутри страны, а не для ведения военных внешних действий. Ли Сын Ман полагал, что в случае внешней агрессии его режим защитят Штаты. Ходж также боялся создавать серьезную южнокорейскую армию, опасаясь, «что русские этого не поймут»[1].
Более того, на том этапе в корейскую армию шли в основном члены левых политических организаций или люди, связанные с Временным правительством, для которых полиция была оплотом прояпонских элементов. Из-за этого армейские части были экипированы хуже, чем полиция. Если для снаряжения отрядов обороны АВА использовала одежду, обувь, оружие бывшей японской армии или изношенную форму американских военных, тогда как гражданская полиция была полностью вооружена «излишками американского оружия». Более того, данное отрядам оружие совершенно не отвечало современным на тот момент стандартам вооружения армии[2].
Когда в сентябре 1947 г. американцы собирались передать корейский вопрос на рассмотрение ООН, Советский Союз внес предложение о выводе с территории полуострова всех иностранных войск. По мнению западных исследователей, за этой идеей стоял план поглощения Юга Севером, чья армия к тому времени была гораздо лучше подготовлена и вооружена. В связи с этим даже ряд правых националистов на Юге, которые выступали за вывод войск, пересмотрели свою позицию и заявили, что вывод американских войск должен быть сопряжен с разоружением северокорейской армии[3].
На волне событий осени 1948 г. Ли Сын Ман ввел чрезвычайное положение и провел серьезную чистку в рядах южнокорейской армии, убрав оттуда не только тех, кто принимал участие в волнениях или отказывался от участия в карательных операциях, но и тех, кто просто был замечен в нелояльном отношении к режиму. Есть мнение, что эти чистки выбили из рядов армии РК тех офицеров, которые обладали популярностью или боевым опытом, что повлияло на ее боеспособность в начале Корейской войны.
Ли Сын Ман, в распоряжении которого не было «своих» вооруженных формирований, стремился удалить от управления войсками своих политических противников, в очередной раз сделав ставку на тех, кто служил у японцев. Американцы потворствовали ему в этом, начав программу обучения военных кадров. Когда в начале декабря 1945 г. они отобрали 60 офицеров для обучения английскому языку и повышения квалификации, только 20 из них служили в армии Временного Правительства. Остальные были офицерами Квантунской Армии или иных частей. В середине декабря 1945 г. была создана Военная Академия, в которой занятия велись на английском языке. Большую часть ее курсантов также составляли те, кто успел отслужить в японской армии, в том числе такие деятели, как Пак Чжон Хи и Ким Чжэ Кю[4].
Все шесть южнокорейских командиров дивизий служили в армии при японцах, и боевую биографию имел не только Ким Сок Вон[5]. Нельзя не отметить генерала Пэк Сон Ёпа. Выходец из Северной Кореи, сын помещика, был молодым офицером Квантунской армии и принимал участие в сражении с Советской армией. После окончания войны месяц добирался домой, однако при коммунистах ему не понравилось, и 28 декабря 1945 г. он перешел через границу на Юг. Спустя 2 месяца он пошел на военную службу и к 1950 г. стал командиром дивизии и руководителем военной разведки. Гастингс отмечает, что такую быструю карьеру можно было сделать, только демонстрируя полную лояльность Ли Сын Ману[6].
Когда же то, что американские войска уйдут, стало понятно всем, Ли Сын Ман начал активно упирать на то, что Южная Корея слишком слаба, и как только американцы ее покинут, РК немедленно поглотят коммунисты. К этому времени представлявшие для него угрозу и имеющие связи в армии политические деятели уже были устранены, и Ли начал ударными темпами наращивать военную мощь под присмотром группы из 500 военных советников во главе с генералом Робертсом [7]..
Американцы планировали создать в Южной Корее армию в 65 тыс. чел. и разработали программу вооружения РК с расчетом на эту цифру. Но Ли Сын Ман потребовал расширения численности армии до 100 тыс. Просьба была выполнена, но так как дополнительных средств выделено не было, армия оказалась более многочисленной, но хуже экипированной и подготовленной[8].. Так, к моменту начала войны на корейский не был переведен с английского даже армейский Устав[9].
15 июля 1949 г. был принят закон о всеобщей воинской повинности, согласно которому ни один призывник, независимо от его служебного или имущественного положения, не освобождался от службы в вооружённых силах. И если в 1947 г. суммарная численность всех видов южнокорейских сил безопасности составляла 80 тыс. чел (против 100 тыс. на Севере)[10], то к весне 1949 г. благодаря солидным американским субсидиям в РК было мобилизовано 114 тыс. солдат и офицеров. Кроме кадровой армии создавался полувоенный Корпус национальной обороны, в который зачислялись все демобилизованные из рядов армии, охранных и силовых структур[11].
Кстати: когда историки сравнивают численность вооруженных сил Севера и Юга, эти обученные резервисты числом до 200 тыс. чел., а также многочисленные полувоенные формирования «вспомогательных войск» из числа Молодежных корпусов примерно той же численности, почему-то в расчет не идут.
Кроме того, в армии РК существовали отдельно сухопутные войска, отдельно – территориальная армия, которая занималась борьбой с партизанами, и отдельно – полиция, которая, в том числе, несла функцию пограничной охраны. Поэтому если приплюсовать к 110 тыс. чел. сухопутный войск 60 тыс. полицейских/пограничников и 50 тыс. территориальных/внутренних войск, численное превосходство армии Севера уже не выглядит подавляющим. Иное дело, что значительное количество карательных частей было способно вести войну только с мирным населением и на начало войны не находилось в прифронтовой полосе[12].
Уходя из Кореи, американцы оставили там оружие на сумму, почти равную годовому бюджету республики того времени. В июне 1949 г. США на основе временного административного соглашения передали южнокорейской стороне 50 тыс. карабинов с боеприпасами, 2 тыс. реактивных орудий, 40 тыс. автомашин, лёгких орудий и миномётов, 70 тыс. снарядов на общую сумму 5,6 млн долларов.
В марте 1950 г. Конгресс США ассигновал на экономическую и военную помощь РК 100 млн. долл[13], а всего, со времени объявления независимости РК и до начала войны американцы оказали РК военную помощь на 141 млн. долларов. Однако А. Миллет упоминает, что значительная часть этих денег была растрачена коррупционерами.
Ряд авторов считают южнокорейскую армию неплохо вооруженной и подготовленной[14], но это не так. Генерал Робертс – руководитель группы американских военных советников, намеренно преувеличивал боевые возможности армии РК с тем, чтобы она не казалась конгрессменам слабой армией, которую надо финансировать за счет американских налогоплательщиков: «в случае вторжения южнокорейская армия отлично выполнит свою работу»[15].
У такого поведения могли быть разные причины, и Блэр называет некоторые из них. Во-первых, Робертс, которому оставался «последний год до пенсии», очень хотел войти в историю как «отец южнокорейской армии». Во-вторых, представляя себе общие тенденции политики военного ведомства и возможные проблемы с финансированием, он таким образом пытался привлечь внимание к «своей теме», создавая впечатление, что южнокорейская армия вот-вот готова победить Север, но для этого ей не хватает тяжелого вооружения.
Эта пропаганда Робертса имела даже больший успех, чем тот, на который он рассчитывал. Несмотря на то, что тяжелое вооружение всерьез выбить не удалось, он смог убедить свое начальство в том, что южнокорейская армия действительно обладает отменными боевыми качествами. В первые дни войны это представление сыграло очень важную роль. И хотя разработанная Робертсом программа тренировок действительно превращала южнокорейскую армию в достаточно боеспособную силу, к моменту начала войны она была выполнена в лучшем случае наполовину.
Кроме того, программа советников была не без ошибок. Так, у южнокорейской армии не было средств противотанковой защиты, Робертс полагал, что особенности корейского ландшафта не позволяют использовать в стране танковые войска[16] и, судя по всему, не знал, что северокорейские генералы были воспитаны в традициях советской танковой школы.
На Севере же после ухода советских войск в декабре 1948 г. осталась хорошо работающая система с крепкой и сильной армией при авторитарном режиме сталинского образца. Эта Корейская народная армия была формально создана 28 января 1948 г. (по иным данным, 2 февраля 1948 г), еще до официального образования КНДР, и укомплектована преимущественно советскими корейцами и партизанами. При этом представители Корпуса Корейских Добровольцев не заняли в ней какие-либо значительные посты[17].
15 марта 1949 г. на встрече Сталина и Ким Ир Сена было принято решение об оказании КНДР как денежной, так и технической помощи. Северная Корея получала самолеты ИЛ и ЯК, танки Т34 и значительное количество более легкого оружия. Одновременно с этим, начиная с конца 1945 г., около 10 тыс. северокорейских солдат проходили военно-техническое обучение в Чите и Хабаровске. Здесь, вероятно, сказывался опыт Ким Ир Сена, который, в отличие от военачальников Южной Кореи, не только имел опыт партизанской войны, но и получил советское высшее военное образование и потому гораздо лучше своих противников представлял себе возможности современной армии. Кроме того, КНДР обладала большим промышленным потенциалом, так как на Севере находилось 70 % промышленных объектов, построенных японцами[18]
Более того, с 1947 г. Ким Ир Сен уже помогал ресурсами и живой силой своим китайским коллегам, так как в том году положение дел на фронтах, особенно в Манчжурии, было не очень благоприятно для Мао. По данным Камингса, число корейцев, воевавших под китайскими знаменами, исчислялось дивизиями и насчитывало около 30 тыс. чел. или 15-20 % от общего числа вооруженных сил коммунистов[19]. Когда Мао Цзэдун победил, сотрудничество продолжилось. До начала Корейской войны в КНДР появилось еще большое число китайских корейцев(по Камингсу, от 75 до 100 тыс. чел) [20], которые имели военный опыт, и, «эмигрировав на родину», немедленно влились в ряды армии северян.
5 и 6 дивизии КНДР практически полностью состояли из китайских корейцев, и по мнению Миллетта, полностью укомплектованные дивизии просто сменили флаг. В апреле 1950 г. КНР перебросила в Корею еще такое количество ветеранов, которого было достаточно для формирования 7 дивизии[21]. М. Гастингс при этом отмечает, что Мао при этом убивал двух зайцев, и возможность демобилизовать войска[22] была для него, возможно, более важна, чем укрепление Северной Кореи.
Появление этих новых частей радикально изменило баланс сил Севера и Юга в пользу Севера[23], и именно эти части сыграли основную роль в первом этапе войны [24]. Кроме того, это изменило и расстановку политических сил – в 1949-1950 гг. именно представители этой группировки заняли большинство командных постов в северокорейской армии (по американским данным, до 80 %)[25]. Точнее, армейские командные кадры формировались в основном из янъаньцев и в меньшей степени из партизан, а советские корейцы чаще были политработниками или военными специалистами[26].
Ким Ге Дон справедливо отмечает: «Вплоть до конца 1949 г. северокорейская армия была «армией оборонительного типа».Только тогда, когда южнокорейская армия начала расти и Ли (Сын Ман) громогласно объявил свои замыслы похода на Север, Пхеньян начал получать большое количество оружия от Советского Союза»[27]. Автор бы добавил и «когда Москва дала добро», но как бы то ни было, до определенного времени Север превосходил Юг делеко не так разительно, как перед войной.
Южнокорейский дипломат и публицист Генри Чанг (Чон Хан Гён), вспоминая весну 1949 г., писал: «Все американские военные, с которыми я беседовал, были единодушны во мнении, что нет опасности вторжения (на Юг) из Северной Кореи. Судя по баррикадам и укреплениям, которые строили коммунисты к северу от 38-й параллели, красные больше опасались вторжения из Южной Кореи, чем Южная Корея – северокорейского вторжения» [28].
Сравнительная характеристика сил сторон с технической стороны хорошо видна из таблицы, приведенной Хан Ён У:
| Род войск | Армия РК | Армия КНДР |
| Сухопутные | Пушки – 92 шт. Противотанковые орудия - 140 шт. Минометы - 960 шт. Бронемашины – 24 шт. | Пушки и самоходные орудия – 728 шт. Противотанковые орудия - 530 шт. Минометы - 2318 шт. Бронемашины – 54 шт. Танки – 242 шт. |
| Военно-морские | Боевые корабли и катерные тральщики – 28 шт. Транспортные и иные суда – 43 шт. | Торпедные катера – 30 шт. Транспортные и иные суда – 43 шт. |
| Военно-воздушные | Связные и учебные самолеты – 32 шт. | Истребители, бомбардировщики и прочие типы самолетов – 211 шт. |
К началу боевых действий в районе 38-ой параллели соотношение между РК и КНДР составляло: по численности сухопутных сил — 1:2, по количеству артиллерийских стволов — 1:2, пулемётов — 1:7, автоматов — 1:13, танков — 1:6, самолётов — 1:6 и тд. [29]
А вот данные по общей численности армий разнятся. В материале для ООН, подготовленном делегацией РК еще во время войны, говорилось, что в начале боевых действий КНА насчитывалось около 160 тыс., армия РК – 93,5 тыс. чел.. Более позднее издание называет другие цифры: 198,3 и 105,7 тыс. чел.. Совсем иная картина представлена в литературе,
Южнокорейский ученый Ким Ге Дон, например, ссылаясь на данные Группы американских военных советников, утверждает, что к 15 июня 1950 г. численность КНА была 117,3 тыс., армии РК – 175 тыс. чел.,
Б. Каммингс, опираясь на сведения разведки США, сообщает, что в июне 1950 г. в КНА было 95 тыс., а в рами РК еще в августе 1949 г. – 100 тыс. чел. Вооруженные силы РК в целом к началу войны он оценивает в 190 тыс. чел. По мнению советских военных специалистов, вооруженные силы КНДР, включая войска МВД, насчитывали тогда 188 тыс., вооруженные силы РК с учетом охранных войск – 181 тыс. чел[30].
Двукратное численное преимущество, о котором любят упоминать, на мой взгляд скорее было связано с тем, что если Северная Корея имела возможность держать в районе 38 параллели бόльшую часть своих сил, РК держало на границе только меньше половины своей армии, ибо сложная внутриполитическая обстановка требовала ее присутствия в иных регионах. Таким образом, непосредственно на границе северокорейская армия действительно превосходила южнокорейскую по численности[31].
Отметим и лучшее качество северокорейского офицерского корпуса, особенно в сравнении с Югом. Значительное количество северокорейских офицеров, особенно – выходцев из Китая, имело опыт участия в крупномасштабной войне между Гоминьданом и компартией. То же самое касается лиц, получивших военное образование в СССР. Армия РК не имела такой школы, т. к. ее костяк составляли или те, кто воевал в составе Армии независимости или армии Шанхайского временного правительства. А это были люди с опытом ведения партизанской и диверсионной, но не крупномасштабной, войны. Либо те, кто учился у японцев и в основном воевал в малой антипартизанской войне. Добавим к этому желание Ли Сын Мана обезопасить себя от военного заговора, что дополнительно ослабляло армейскую верхушку. Поэтому нам известно крайне мало успешных южнокорейских генералов, хорошо проявивших себя в ходе Корейской войны.
Лучше было качество военных советников. Начать надо с Т.Ф. Штыкова, который, став послом, сохранил звание генерал-полковника[32]. Сменивший его генерал-лейтенант В.Н. Разуваев также одновременно был и послом и главным военным советником.
Помимо военных советников после вывода советских войск из Северной Кореи в стране также оставалось почти пять тысяч военных специалистов, к которым, однако, относились и связисты, и врачи советских больниц, и обслуживание военных советских объектов на корейской территории[33].
Этот момент довольно часто фигурирует в дискуссиях, так как с одной стороны не все понимают разницу между военным советником и военным специалистом, говоря о пятитысячном контингенте советских войск, а с другой стороны присутствует недопонимание разницы между военным специалистом и военным инструктором.
К концу 1948 года число советских военных советников было сокращено с 470 до 209 (один генерал, 173 офицера, 35 сержантов)[34], но в апреле - начале мая 1950 г. практически всех советских военных советников в КНДР заменили на боевых генералов и офицеров.
О военных доктринах и причинах американской непомощи.
И сторонники Севера, и сторонники Юга, в основном, обращают внимание на то, насколько армия РК уступала северокорейской в численности и насыщенности тяжелым вооружением. Однако при этом выпадает из внимания то, что армии двух стран изначально создавались под разные военные доктрины.
Советская, которой соответствовала северокорейская армия, предполагала, что армия должна самостоятельно защищать страну от внешней угрозы, и была ориентирована на противостояние не только РК, но, возможно, и Японии. Напротив, для южнокорейской армии на этапе ее формирования главным врагом был внутренний – левые партизаны, для борьбы с которыми было вполне достаточно армии меньшей численности и оснащенности, поскольку противник все равно ей уступал.
Что же до внешней угрозы, то Ли Сын Ман был уверен в том, что США не бросят РК на произвол судьбы, и потому главное для южнокорейской армии в этом случае – продержаться необходимое время, пока не придут американцы. Когда Южную Корею «вынесли за скобки», Ли начал требовать компенсации и поставок оружия с тем, чтобы аврально усилить ее, но не успел.
А ДО этого времени, как мы уже упоминали, «США не позволяли ему драться», отказываясь поставлять Ли Сын Ману наступательное вооружение.
Этот момент часто фигурирует в дискуссиях: дескать, оба корейских государства рвались на войну, но вот СССР Северу помогал, а США Юг удерживали. Да, это так, но по комплексу причин и отнюдь не из благородного пацифизма.
В основном, таким образом Ли Сын Мана пытались удержать от авантюр. Нельзя сказать, что американское руководство не помогало Южной Корее. Напротив, режим во многом держался на американской помощи. Однако как мы уже писали в предыдущей главе, б0льшая часть американского истеблишмента старалась сдерживать реваншистские амбиции Ли Сын Мана, имея к нему весьма критичное отношение.
В зависимости от политических пристрастий историка этот момент обычно трактуется по-разному. Одна точка зрения предполагает, что Соединенные Штаты вообще были против попыток Южной Кореи вести агрессивную и экспансионистскую политику: да, они были готовы защищать идеалы демократии, но именно защищать в случае, если они подвергнутся атаке.
Вторая говорит о том, что Южную Корею сдерживали потому, что конфликт «на этом участке фронта» Соединенным Штатам не был выгоден: они принимали во внимание позиции Москвы и Пекина и размах революционного движения на Юге (не забудем, что американские инструкторы принимали участие в антипартизанской кампании) и потому осознавали, что если Ли Сын Ман решит самостоятельно расширить масштаб конфликта, для него это добром не кончится, а защищать его все равно придется, несмотря на то, что это стратегически невыгодно. Поэтому лучше подержать его на голодном пайке, не снабжая его оружием, способным создать у него такую иллюзию силы, чтобы она могла привести к активным действиям. Потому что, получив способные к нормальной войне вооруженные силы, Ли Сын Ман нападет на Север первым и втянет Америку в совершенно невыгодный ей конфликт «не в то время и не в том месте».
Эта позиция кажется автору наиболее правдоподобной, хотя есть еще одна. Согласно ей американцы были бы не против экспансии Юга на Север, но «не сейчас»: пусть Ли Сын Ман сначала создаст нормальную армию, которую можно будет снабдить современной американской техникой, будучи уверенным в том, что в случае конфликта она не окажется у северокорейцев, а следовательно – и у русских (заметим, во многом получилось именно так). Пусть он сначала сумеет подавить левое движение и построить нормально функционирующее государство с тем, что когда экспансия начнется, американская поддержка была бы минимальной. Вот когда это случится, можно и начать готовить южнокорейскую армию к серьезной войне. А пока рано.
Нельзя не учитывать и экономический и геополитический факторы. Сократившиеся расходы на оборону стали недостаточны для выполнения обязательств США за границей[35]. Американское оружие было нужнее в Европе, где началось формирование блока НАТО. Кроме того, осени 1949 г. США были глубоко втянуты в гражданскую войну в Китае, поглощавшую значительную часть их военных и экономических ресурсов. Опасались также, что, имея в достатке боевые средства, Ли Сын Ман может без ведома США пуститься в военную авантюру и, как это произошло в Китае, американское оружие и техника окажутся в руках северокорейских коммунистов[36].
К тому же генерал Макартур полагал, что силы и средства, которые должны были пойти на усиление южнокорейской армии, отнимались от средств, предназначенных на его группировку в Японии, хотя в случае войны между СССР и США Япония однозначно должна была играть для Америки роль региональной военно-морской базы и перевалочного пункта и была бы куда важнее. Правда, по Миллету, республиканцы были более настроены помогать Ли Сын Ману, чем Макартуру, и между ними и военным руководством шла довольно тонкая игра[37].
Большинство документов, которые могли бы пролить свет на эту проблему, находятся в американских архивах и труднодоступны, и пока все точки зрения являются гипотезами. Потому вернемся к фактам. Большая часть генералитета США, включая Брэдли и Макартура, выступали против активного снабжения РК американской военной техникой[38]. США отказывали РК в поставках для формирующейся армии тяжелого наступательного вооружения (крупнокалиберная артиллерия, танки, самолеты и пр.). А в июле 1950 г., через три недели после начала Корейской войны, генерал Робертс пояснял в печати США: «Южнокорейцам не было дано сколько-нибудь танков, тяжелой артиллерии и боевых самолетов, потому что США опасались, что южнокорейцы нападут на коммунистическую Северную Корею»[39].
Даже когда южнокорейские представители просили боеприпасы, ответ одного из чиновников Госдепартамента был: «А не кажется ли вам, что вы тратите слишком много пуль?»[40], хотя к середине июня 1950 г. запаса боеприпасов южнокорейской армии хватало только на 15 дней оборонительной войны[41]. Северокорейцы используют в своей пропаганде письмо Ли Сын Мана Трумэну, в котором тот жалуется на то, что боеприпасов в его армии всего на 2 дня, и «мы не можем нападать на территорию к северу от 38 параллели». Трумэн в ответ советует уделять больше внимания не военным проблемам, а экономике.
«Нулевой этап» Корейской войны / Вооруженные конфликты до официального начала военных действий
Как пишеь Ю.В.Ванин, «нет сомнения в том, что обе стороны были готовы к вторжению, хотя северокорейцы взяли инициативу на себя»[42]. И начиная рассказ о войне, я не случайно сказал, что в конце июня 1950 г. она началась «формально», ибо крупные и мелкие провокации на границе происходили постоянно.
Засылка на территорию соседа разведывательно-диверсионных групп началась с обеих сторон еще в 1948 г., и, в принципе, каждое из двух корейских государств насчитывало достаточно совершенных против него вражеских провокаций, в ответ на которые оно теоретически имело право начать «большую» войну. Поэтому высокая напряженность на границе заставляет ряд исследователей даже утверждать, что война началась не 25 июня 1950 г., а гораздо раньше[43].
Так, по мнению А. Миллетта, Корейская война началась в 1948 г. (то есть, со времени первых приграничных столкновений) и закончилась в 1954 г, после неудачной попытки решить корейский вопрос на международной конференции в Женеве[44].
С его точки зрения Корейскую войну можно разделить на следующие этапы.
· Партизанская война на территории РК, которая началась в марте 1948 г.; этот этап гражданской войны в Корее мы разбирали в главе 6, отмечая, что по масштабу, охвату и кровопролитности эти военные действия вполне могут быть названы именно так.
· Столкновения на границе, которые начались в 1949 г.; опять-таки, термин «столкновения» недостаточно отражает характер конфликтов, проходивших с участием сил до батальона при поддержке танков, артиллерии и авиации. По мнению Б. Каммингса, интенсивность приграничных конфликтов до официального начала Корейской войны была сравнима с «окопным» периодом войны 1952-1953 гг. [45]
· Горячая фаза конфликта, переросшего наконец в крупномасштабную классическую войну. Это очень важное замечание, потому что Корейская война началась не внезапно, а стала следствием процессов, которые начались за несколько лет до нее[46].
Б. Камингс достаточно подробно останавливается на вооруженных столкновениях, предшествующих началу крупномасштабной войны, обращая внимание на личности тех, кто командовал южнокорейскими войсками. Начиная с конца 1940-х годов Ли Сын Ман стал выдвигать на командные посты в армии «молодых полковников», имевших опыт службы в Квантунской армии или тесно связанных с «молодежными корпусами»[47]. Ким Сок Вон, которого в своих мемуарах Ким Ир Сен назвал «злостным врагом»[48], был одним из них.
Начиная с января 48 года, Ходж извещал командование о столкновениях на 38-ой параллели. При этом, по его мнению, основным инициатором инцидентов был Юг: «Ввиду любви корейцев к сражениям, хотя у нас и нет прямых доказательств, было бы разумно предположить, что северокорейские нападения являются ответной реакцией на южнокорейские нападения. Я возобновлю свои усилия, чтобы убедиться в том, что инциденты не провоцируются южнокорейцами» [49].
С января по сентябрь 1949 г. только на сухопутной границе между Севером и Югом было организовано 432 инцидента, не считая провокаций на море и в воздухе. А всего, по различным данным, в течение 1949-1950 гг. на 38-й параллели состоялось от 1274 до 1836 вооруженных столкновений(по северокорейским данным, 2617[50] за все время).
С конца мая в столкновениях стали принимать участие подразделения регулярной армии численностью до батальона[51]. А в конце 1949 – начале 1950 гг., как отмечают В. П. Ткаченко и В. И. Денисов, интенсивность вооруженных конфликтов на 38 параллели была так велика, что они больше напоминали ведение позиционной войны с применением как стрелкового оружия, так и артиллерии[52].
Данные о том, кто был виноватым в каждом случае, отсутствуют, но Камингс цитирует высказывание руководителя группы американских военных советников о том, что Юг инициировал больше столкновений, чем Север[53]. Об этом же пишет У. Стьюк: «Район Ончжина уже давно стал местом приграничных перестрелок между военными сопредельных стран, и часто именно южнокорейская сторона провоцировала начало боевых действий» [54]. Даже М. Гастингс, которого нельзя назвать симпатизирующим левым, отмечает что «На 38 параллели были частые столкновения, вина за которые, похоже, разделяется примерно поровну»[55].
4 мая 1949 г. началось четырехдневное столкновение в Кэсоне, которое, по официальным южнокорейским данным, унесло жизни 400 северокорейских и 22 южнокорейских солдат (правда, 2 южнокорейских роты дезертировали на Север). В этом столкновении, которое, по Камингсу, безусловно, начал Юг, участвовало несколько тысяч человек под командованием пресловутого Ким Сок Вона, о карьере которого при японцах мы уже упоминали[56]. Южнокорейские войска углубились на северокорейскую территорию на 5 км[57].
В конце июня 1949 г. произошла серия столкновений в районе полуострова Ончжин[58] (там, где впоследствии «официально» началась война 1950-1953 гг.), и вновь конфликт был начат южанами, причем незадолго до того Ким Сок Вон открыто заявлял представителям комиссии ООН по Корее о том, что «у нас есть программа по возвращению потерянных территорий на Севере». Однако наиболее серьезное столкновение произошло в начале августа 1949 г., когда уже северяне нанесли массированный контрудар и выбили южан с занятой теми ранее стратегической высоты севернее 38 параллели.
«Самодеятельность» Ким Сок Вона не раз вызывала волнение и неприязнь американских военных советников, которые пытались настаивать на том, чтобы Ли Сын Ман снял этого своего фаворита с должности ответственного за командование войсками, расположенными вдоль демаркационной линии. Однако снят Ким Сок Вон был только в октябре 1950 г., когда война уже началась, а провокации на границе прекратились только после того, как американские военные советники предупредили Ким Сок Вона о том, что не будут смотреть сквозь пальцы на его попытки развязать войну с Севером.
Только в течение 1949 г. на территорию Северной Кореи было совершено 1836 вооруженных вторжений, а всего,.Даже если считать их просто пограничными инцидентами с неясным инициатором (понятно, что северокорейские учебники всё приписывали Югу), высокий уровень напряженности на границе очевиден[59].
Естественно, не все историки считают столь частые провокации самодеятельностью. Некоторые полагают, что в течение 1949 г. Ли Сын Ман намеренно санкционировал серию пограничных провокаций для того, чтобы доказать необходимость американского присутствия в Корее и втянуть США в конфликт помимо их воли. Во-первых, он рассчитывал на то, что, увидев такую нестабильность на границе и опасность захвата Южной Кореи коммунистами, США не смогут не помочь.
Во-вторых, угроза с Севера была поводом для получения дополнительной экономической и военной помощи. Напомним, что на выборах 30 мая 1950 г. партия Ли Сын Мана получила в Национальной Ассамблее только 48 мест из 120-ти., вследствие чего началась новая волна преследований инакомыслящих ради укрепления режима. Потому многие высшие военные чины американской армии понимали, что правительство РК намеренно организует инциденты для того, чтобы заручиться их помощью[60], и использует военные акции на границе и идею силового объединения с Севером для подавления внутренней оппозиции и переключения интереса граждан на внешнюю политику.
Позволю себе процитировать У.Стьюка. «В мае 1949 года вдоль всей границы с Северной Кореей происходили инциденты, спровоцированные Корейской республикой. Попытки южнокорейской стороны усилить напряжённость на границе в какой-то мере были вызваны желанием предотвратить окончательный вывод американских войск, либо получить от Вашингтона дополнительные гарантии безопасности. Эти инциденты продолжались до конца года, часто переходя в полномасштабные боевые действия между вооружёнными силами Северной и Южной Кореи. В конце концов вашингтонские чиновники стали задаваться вопросом: а не являются ли просьбы Ли об увеличении поставок оружия просто уловкой? И не готовит ли он поход на Север, собираясь выполнить своё предназначение — стать отцом объединённой Кореи?»[61]
Об этом же в немного иных выражениях говорит Брюс Камингс: «У оставшегося одному с корейскими проблемами Ли (Сын Мана) предпочтительной стратегией было спровоцировать войну или, по крайней мере, большой бой вдоль 38-й параллели и таким образом заставить американцев держать свои войска в Корее… Он инструктировал своих командиров провоцировать инциденты вдоль параллели»[62].
А вот американского следа в провокациях, скорее всего, нет. Хотя северокорейская пропаганда вкладывает в уста генерала Робертса слова вроде: «По правде говоря, многократные нападения на территорию к северу от 38-й параллели совершались по моему приказу и в будущем предусматривается много новых нападений. Однако в большинстве случаев самовольно переходили в атаку без какого-либо успеха, с расходом большого количества боеприпасов. К тому же они несли огромные потери.... Впредь выступления армии национальной обороны на север от 38-й параллели должны совершаться только по распоряжению американской военной миссии» [63], речь, похоже идет об искаженном тексте его заявления от сентября 1949г., где он пытался приструнить ястребов.
Провокации на границе сочетались с засылкой диверсантов, количество которых хорошо видно по судебной статистике КНДР. 1948 г. - 1248 дел и 2734 подозреваемых. 1949 г. – 665 дел и 2771 подозреваемых, в том числе: террор – 622, шпионаж – 356, диверсия – 212, вредительство – 11, подготовка восстания – 221, распространение листовок и агитация против существующего строя – 1133, измена и предательство – 66, прочие преступления – 160[64].
По сведениям посольства СССР в КНДР, только в 1949 г. северокорейские органы безопасности раскрыли 1279 политических преступлений и арестовали 1283 человека за совершение террористических актов, 1012 – за шпионаж и 846 – за подготовку вооруженных восстаний[65].
И последняя деталь. Когда война началась и оказалась неудачной для армии РК, генерал Д. Макартур объяснил это, в частности, тем, что она «не развила какой-либо позиции в глубине. Всё, что между 38-й параллелью и Сеулом, было районом ее базирования». Почти все её боеприпасы размещались к северу от Сеула. Поэтому в первые несколько дней боёв армия РК потеряла 70% военного снаряжения».
О боеготовности на границе и игнорировании возможного нападения.
Верить тому, что война началась с внезапного, неожиданного и не спровоцированного наступления северян, значит - совершить ошибку. Еще в сентябре 1949 г. комиссия ООН по Корее направила Генеральной Ассамблее ООН доклад, в котором отмечалось, что военные столкновения в стране могут перерасти в серьезный конфликт.
По мнению А. Ланькова, перед началом войны концентрация войск КНДР на границе приняла такие масштабы, что не заметить их было невозможно. Да и военная разведка, северокорейским направлением которой тогда руководил тот самый Ким Чжон Пхиль, который впоследствии стал одним из соратников Пак Чжон Хи, неоднократно предупреждала свое руководство о том, что крупномасштабное вторжение произойдет в ближайшие дни. Но начальник южнокорейского Генштаба генерал Чхэ Бён Док отдал приказ не предпринимать никаких мер до уточнения ситуации[66].
За 2 дня до начала военных действий в Сеул вернулись наблюдатели ООН. У. Стьюк утверждает, что они уже тогда пришли к выводу о том, что КНДР намерена осуществить серьезное вторжение[67]. Считается также, что еще в сентябре 1949 г. американцы знали о перемещении в Корею демобилизованных бойцов Народно-освободительной армии Китая корейской национальности.
Более того, в предвоенное время было сделано несколько очень интересных заявлений. 10 мая 1950 года министр обороны РК Син Сон Мо на пресс-конференции для иностранных журналистов утверждал, что северокорейские войска всеми силами направляются к 38-й параллели и что надвигается опасность их вторжения на Юг. [68] Днем позже, 11 мая 1950 г. на пресс-конференции для иностранных журналистов Ли Сын Ман предвещал: «Май и июнь – это месяцы кризиса, и я чувствую, что что-то может случиться»[69].
Еще одно симптоматичное заявление Син Сон Мо: «…Наша армия уже все предусмотрела и заранее готовилась к укреплению как в количественном, так и в качественном отношениях. Она также готовилась к обороне 38-й параллели. Поэтому народ должен успокоиться. Никто не должен быть обманут слухами, распространяемыми коммунистической бандой, что будет совершен поход на Юг со стороны Севера или же будут беспорядки в Южной Корее. Если будет такой поход, то наша армия примет решительные меры против этого и се<