Лан швырнул загремевший пустой ковш на пол.
— Хочется поболтать об этом, да? Троллоки всегда бывают в Пограничных Землях, кузнец. Просто хорошенько вбейте себе в голову, что мы хотим привлекать к себе столько же внимания, сколько мышь в поле. Запомните это. Морейн желает доставить вас всех в Тар Валон живыми, и, если это можно сделать, я сделаю, но если вы хоть чем-то причините ей вред...
После этих слов в купальне повисла гробовая тишина, не нарушаемая никем и потом, когда все одевались.
Наконец мужчины вышли из купальни; в конце коридора стояла Морейн, рядом с нею — стройная девушка, немного выше ее ростом. По крайней мере, Ранд подумал, что это девушка, хотя ее темные волосы были коротко подстрижены и одета она была по-мужски — в мужскую рубашку и штаны. Морейн что-то сказала, и девушка окинула мужчин острым взглядом, затем кивнула и поспешила уйти.
— Ну ладно, — сказала Морейн, когда они подошли поближе. — Уверена, ванна вернула вам аппетит. Мастер Фитч приготовил для нас отдельный кабинет. — Повернувшись и указывая дорогу, она стала не очень последовательно говорить об отведенных им комнатах и столпотворении в городе, о надеждах хозяина гостиницы на то, что Том благосклонно отнесется к просьбе оказать внимание обществу в общей зале и развлечет его музыкой и историей-другой. Она ни разу не упомянула о девушке, словно бы ее не было.
В отдельном кабинете стоял полированный дубовый обеденный стол, вокруг него — дюжина стульев, на полу — толстый ковер. Когда они вошли, Эгвейн, с блестящими после купания волосами, волной лежащими на плечах, грела руки у камина, где потрескивал огонь. Она повернулась и взглянула на вошедших. Долгая тишина в купальне дала Ранду уйму времени для размышлений. Твердое напоминание Лана никому не доверять и особенно Ара, опасавшийся доверять им, заставили юношу осознать, как на самом деле они одиноки. Видимо, они не могут положиться ни на кого, кроме себя, и Ранд по-прежнему не был уверен, насколько можно доверять Морейн или Лану. Только самим себе. А Эгвейн — все та же Эгвейн. Морейн говорила, что это так или иначе с ней случилось бы — прикосновение к Истинному Источнику. Она не в состоянии бороться с неизбежным, и, значит, ее вины в этом нет. И она по-прежнему та же Эгвейн.
Ранд открыл было рот, чтобы извиниться, но Эгвейн повернулась к нему спиной раньше, чем он успел вымолвить хоть слово. Упершись взглядом в спину девушки, Ранд проглотил все, что намеревался сказать. Ладно, все в порядке. Если она хочет быть такой, я поделать ничего не в силах.
Затем в комнату суетливо вошел мастер Фитч в сопровождении четырех женщин в белых передниках, таких же длинных, как у него самого; они принесли деревянное блюдо с тремя жареными цыплятами, столовое серебро, глиняные тарелки и накрытые миски. Женщины тут же принялись накрывать на стол, пока хозяин кланялся Морейн.
— Примите мои извинения, госпожа Элис, что заставил вас ждать, но в гостинице так много народу, что просто чудо, если удается вообще обслужить кого-нибудь. Боюсь, это вовсе не та еда. Просто цыплята, немного репы и горошка, еще немного сыра. Да, это совсем не то. Примите мои искренние извинения.
— Да это целое пиршество, — улыбнулась Морейн. — Для таких тревожных дней — действительно пиршество, мастер Фитч.
Содержатель гостиницы опять поклонился. Его клочковатые волосы, торчащие во все стороны, будто он постоянно пробегал по ним руками, сделали поклон весьма комичным, но улыбка была такой довольной, что любой мог рассмеяться вместе с ним, но никак не над ним.
— Большое спасибо, госпожа Элис! Примите мою благодарность. — Выпрямившись, мастер Фитч озабоченно нахмурился и смахнул со стола воображаемую пылинку уголком своего передника. — Разумеется, это не то, что я мог бы предложить вам год назад. Совсем не то. Зима. Да-а. Это все зима. Мои погреба пустеют, а рынок все еще скуден. И кто может винить фермерский люд? Кто? Нет никаких разговоров о том, когда соберут следующий урожай. Вообще никаких разговоров. Волки умяли баранину и говядину, предназначенную для людского стола, и...
Вдруг до него, видимо, дошло, что тему для разговора с гостями, готовящимися к спокойной уютной трапезе, он выбрал не совсем удачно.
— О, мне пора бежать. А то на уме одна стариковская болтовня, такой уж я. Стариковская болтовня. Мари, Синда, дайте этим добрым людям покушать без помех. — Мастер Фитч взмахнул руками, прогоняя женщин, и, когда те выскочили из комнаты, повернулся, чтобы еще раз поклониться Морейн. — Надеюсь, вам понравится ужин, госпожа Элис. Если понадобится еще что-то, только скажите, и я мигом принесу. Только скажите. Это просто удовольствие служить вам и мастеру Андра. Просто удовольствие. — Он отвесил еще один низкий поклон и ушел, тихо прикрыв за собою дверь.
Все это время Лан стоял, опершись о стену, словно задремав. Сейчас же он устремился к двери и в два прыжка очутился возле нее. Приложив ухо к дверной филенке, он внимательно прислушался — Ранд успел медленно досчитать до тридцати, — затем рывком распахнул дверь и выглянул в коридор.
— Они ушли, — сказал Лан наконец, закрыв дверь. — Можем говорить без опаски.
— Я знаю, вы говорите — никому не доверять, — сказала Эгвейн, — но коли вы с подозрением относитесь к хозяину, то как мы можем оставаться в этой гостинице?
— Я подозреваю его не больше, чем любого другого, — ответил Лан. — Но пока мы не достигнем Тар Валона, я буду сомневаться в каждом. Там я буду относиться с подозрением только к половине окружающих.
Ранд начал было улыбаться, решив, что Страж пошутил. Но потом понял, что на лице Лана не было и намека на шутку. Да, он действительно готов подозревать людей в Тар Валоне. Да есть ли где-то безопасное место?
— Он преувеличивает, — успокоила Морейн. — Мастер Фитч — хороший человек, честный и заслуживающий доверия. Но любит поговорить и из самых лучших побуждений мог бы ненароком упустить словечко, которое скользнет не в то ухо. И я еще ни разу не останавливалась в гостинице, где бы половина служанок не подслушивала под дверями и не тратила на сплетни времени больше, чем на перестилание постелей. Ладно, давайте сядем за стол, пока наш ужин совсем не остыл.
Они расселись за столом, Морейн во главе, Лан — на другом конце стола, и некоторое время было не до разговоров: каждый наполнял свои тарелки. Этот ужин нельзя было назвать пиром, но после почти недели одних лишь лепешек и сушеного мяса такая трапеза могла показаться пиршеством.
Спустя немного времени Морейн спросила:
— Что ты разузнал в общей зале?
Ножи и вилки замерли в воздухе, и все взгляды сосредоточились на Страже.
— Хорошего мало, — ответил Лан. — Эвин был прав, по крайней мере, если судить по слухам. В Гэалдане было сражение, и Логайн вышел победителем. На устах у всех дюжина всяких рассказов, но все они сходятся на этом.
Логайн? Должно быть, это Лжедракон. Впервые Ранд услышал, как этого человека называют по имени. Причем Лан говорил таким тоном, будто знавал его.
— Айз Седай? — тихо спросила Морейн, и Лан качнул головой.
— Не знаю. Кто-то говорит, что все они погибли, а кто-то — что нет. — Он хмыкнул. — Кое-кто даже утверждает, что они переметнулись к Логайну. Ничего достоверного, а у меня не было ни малейшего желания проявлять излишний интерес.
— Да, — сказала Морейн. — Хорошего мало. — Глубоко вздохнув, она вернулась к ужину. — А что по поводу нашего положения?
— В этом отношении новости лучше. Никаких странных происшествий, никаких чужаков, которые могут оказаться Мурддраалом, и точно нет никаких троллоков. А Белоплащники заняты тем, что плетут интриги против губернатора Айдана, потому что тот не хочет с ними сотрудничать. Они нас даже и не заметят, пока мы сами не привлечем внимания к себе.
— Хорошо, — сказала Морейн. — Это совпадает с тем, что сказала прислуга в купальне. У сплетен свои достоинства. Итак, — она обратилась ко всем членам отряда, — нам еще предстоит долгий путь, но минувшая неделя не была легкой, поэтому я намерена пробыть здесь эту ночь и завтрашнюю и выехать послезавтра рано утром. — Молодежь радостно заухмылялась: как-никак, впервые в городе. Морейн улыбнулась, но все равно строго спросила: — Что на это скажет мастер Андра?
Лан бесстрастным взором обвел ухмыляющиеся лица.
— Вполне терпимо, если они все-таки запомнят, что я им сказал.
Том хмыкнул в усы.
— Эти деревенские потеряются в... городе.
Он вновь хмыкнул и покачал головой.
Так как гостиница была переполнена, новоприбывшим предоставили только три комнаты: одну — для Морейн и Эгвейн и две — для мужчин. Ранду предстояло делить комнату с Ланом и Томом, она находилась на четвертом этаже, в задней части здания, под самым скатом крыши, с единственным маленьким окошком, выходящим на конный двор. Уже пала глубокая ночь, и свет из окон гостиницы ложился на землю желтыми лужицами. Эта комната, с самого начала небольшая, после того как поставили дополнительную кровать для Тома, стала еще меньше, хоть кровати и были узкими. И к тому же, как обнаружил Ранд, растянувшись на одной из них, еще и жесткими. Явно не самая лучшая комната.
Том задержался ненадолго — только для того, чтобы достать из футляров флейту и арфу, — а потом ушел, немного попрактиковавшись в принятии величественных поз. Лан отправился вместе с ним.
Странно, заметил про себя Ранд, недовольно ворочаясь на постели. Неделю назад он бы, словно сорвавшийся с горы камень, скатился вниз по лестнице, выпади возможность поглядеть выступление менестреля, даже пронесись только слух о нем. Но он слушал Томовы предания каждый вечер целую неделю, и Том ведь будет здесь завтрашним вечером и следующим, а горячая ванна ослабила жгуты мускулов, которые, как он думал, туго переплелись едва ли не навсегда, и от горячей — впервые за неделю — еды в нем медленно растекалась вялость. Сквозь сон ему пришла в голову мысль: знал ли Лан этого Лжедракона, Логайна? Внизу раздались приглушенные возгласы — общая зала радостными криками приветствовала появление Тома, но Ранд уже уснул.
* * *
Каменный коридор был сумрачен и затенен, в нем — один только Ранд. Он не мог сказать, откуда пробивался свет, каким бы тусклым тот ни был; на голых серых стенах не было ни свечей, ни фонарей, не было вообще ничего, что объясняло бы смутное неясное освещение. В неподвижном сыром воздухе разносился отдаленный глухой звук мерно капающей воды. Чем бы это ни было, это вовсе не гостиница. Нахмурившись, Ранд потер лоб. Гостиница? Голова разламывалась от боли, и трудно было удержать в ней нить мысли. Что-то там насчет... гостиницы? Так или иначе, но эта мысль исчезла.
Ранд облизал губы — хотелось пить. Его мучила ужасная жажда, он был весь как пересохший сухарь. Решиться его заставил этот капающий звук. Выбирать не из чего, есть лишь жажда, и он направился в сторону этого мерного «кап-кап-кап».
Коридор все тянулся и тянулся вперед, его не пересекал ни единый переход, в нем ничего не менялось, ни в малейшем отношении. Его монотонность нарушали лишь простые двери, расположенные попарно друг против друга через правильные промежутки, растрескавшееся дерево было сухим, несмотря на влажный воздух. Перед юношей отступали по коридору тени, остающиеся неизменными, а капель не приближалась ни на шаг. Устав от однообразия, Ранд решил свернуть в одну из этих дверей. Она с легкостью открылась, и он шагнул через порог в мрачную палату с каменными стенами.
Одна стена рядом сводчатых арок выходила на серокаменный балкон, за которым открывалось небо, подобного которому Ранд никогда не видел. Чересполосица облаков — черных и серых, красных и оранжевых — протянулась по небосводу, словно их гнали ураганные ветры, бесконечно плетя и переплетая. Никто ни разу не видел такого неба — его просто не могло быть.
Ранд оторвал взгляд от балкона, но остальная часть комнаты оказалась не лучше. Необычные изгибы и странные углы, словно эта комната волей какого-то случая возникла в расплавившемся, а потом застывшем камне, — колонны будто выросли из серого пола. В огромном камине ревело пламя, напоминая кузнечный горн, в который мехи гонят воздух, но жара огонь не давал. Очаг был выложен необычными овальными камнями: они лишь выглядели камнями, гладкими и влажно-блестящими, несмотря на яростные языки пламени, если смотреть прямо на них, но стоило глянуть на них краешком глаза, как они превращались в лица мужчин и женщин, корчащихся в страшных муках, разевающих рты в безмолвном крике. В центре комнаты стояли стулья с высокими спинками и полированный стол, совершенно обычные, но их привычность лишь подчеркивала странность остального. На стене висело одинокое зеркало, но обыкновенным оно вовсе не было. Когда Ранд взглянул в него, то вместо своего отражения увидел размытое пятно. Но все прочее в комнате зеркало показывало верно.
У камина стоял человек. Войдя в комнату, Ранд сначала его не заметил. Не увидеть его он не мог, он готов был поклясться, что здесь никого нет, пока не взглянул на мужчину. Облаченный в темные одежды превосходного покроя, тот, казалось, предстал в расцвете зрелости, и Ранд подумал, что женщины, наверное, должны считать его привлекательным.
— Снова встречаемся мы лицом к лицу, — произнес мужчина, и в тот же миг его рот и глаза превратились в расщелины, ведущие в бесконечные пещеры пламени.
С воплем Ранд попятился прочь из комнаты, так стремительно, что споткнулся, перелетел коридор и, ударившись о противоположную дверь, распахнул ее. Ранд извернулся и вцепился в дверную ручку, чтобы не упасть на пол, — и понял, что широко раскрытыми глазами смотрит в ту каменную комнату с невероятным небом в проеме арок, ведущих на балкон, и камин...
— Так легко от меня тебе уйти не удастся, — сказал мужчина.
Ранд повернулся на ватных ногах, вывалился из комнаты, чуть не упав. На этот раз коридора не было. Ранд застыл на месте, пригнувшись и весь сжавшись, недалеко от полированного стола; он уставился на мужчину, стоящего возле камина. По крайней мере, это было лучше, чем смотреть на камни очага или на небо.
— Это сон, — сказал Ранд, выпрямившись. Он услышал, как за спиной, щелкнув, захлопнулась дверь. — Это что-то вроде кошмара.
Юноша зажмурился, попытавшись проснуться. Когда он был ребенком, Мудрая говорила: если так сделать в кошмарном сне, то он кончится. Мудрая? Что? Лишь бы мысли не разбегались. Лишь бы голова перестала так болеть, тогда удастся нормально соображать.
Ранд открыл глаза. Комната никуда не делась, все было, где и раньше: балкон, небо. Человек у камина.
— Это сон? — сказал мужчина. — Какая разница? — Опять на миг его рот и глаза стали глазками в вечное горнило. Голос человека не изменился; казалось, он вообще не заметил того, что произошло.
На этот раз Ранд вздрогнул, но от вопля удержался. Это — сон. Это должно быть сном. Но все равно он отступил, пятясь, до двери, не отрывая взгляда от человека у камина, и попробовал повернуть ручку двери. Та не шевельнулась — дверь оставалась закрытой.
— Кажется, тебя мучает жажда, — сказал мужчина возле камина. — Выпей!
На столе, сверкая золотом, стоял кубок, украшенный орнаментом из рубинов и аметистов. Раньше его там не было. Ранд дрожал, как в ознобе. Это всего-навсего сон. Во рту пересохло, словно в пустыне.
— Да, немножко, — сказал Ранд, поднимая кубок. Мужчина, пристально наблюдая за ним, чуть наклонился вперед, опершись рукой о спинку стула. От аромата приправленного пряностями вина у Ранда закружилась голова, будто он был так измучен жаждой, словно бы ничего не пил много дней подряд. Не пил?
Задержав руку с кубком на полпути ко рту, юноша замер. Между пальцами мужчины, сжавшими спинку стула, с едва слышным шипением вились струйки дыма. И глаза его просто впились в Ранда, быстро вспыхивая пламенем меж полуопущенных век.
Ранд облизал губы и, не пригубив, поставил вино обратно на стол.
— Мне не так хочется пить, как я думал.
Человек вдруг выпрямился с ничего не выражающим лицом. Его разочарование не проявилась бы с большей очевидностью, даже если бы он выругался. Ранду стало интересно, что же было в вине. Но, разумеется, интерес этот совсем дурацкий. Это же все сон. Тогда почему сон никак не прекратится?
— Что вам нужно? — спросил Ранд. — Кто вы?
Пламя полыхнуло в глазах и во рту человека — Ранду почудилось, что он слышит, как оно ревет и бушует.
— Некоторые называют меня Ба'алзамоном.
Ранд вдруг вновь оказался у двери, бешено дергая за ручку. Всякие мысли о снах исчезли. Темный! Дверная ручка не шелохнулась, но он продолжал ее поворачивать.
— Ты — тот? — внезапно произнес Ба'алзамон. — Этого тебе от меня не скрыть. Ты даже не сможешь сам спрятаться от меня, ни на самых высоких горах, ни в самых глубоких пещерах. Я знаю тебя всего, вплоть до мельчайшего волоска.
Ранд повернулся, встав лицом к мужчине — лицом к Ба'алзамону. Кадык у него дернулся. Кошмар. Он дотянулся до ручки и надавил на нее еще один, последний раз, потом выпрямился.
— Ты надеешься на славу? — сказал Ба'алзамон. — На силу? Они тебе сказали, что Око Мира будет служить тебе? Какая может быть слава или сила для марионетки? Нити, которыми тебя заставляют двигаться, плелись веками. Твой отец был выбран Белой Башней, словно жеребец, заарканенный и влекомый к назначенной доле. Твоя мать в их планах была не более чем племенной кобылой. И эти планы ведут к твоей смерти.
Руки Ранда сжались в кулаки.
— Мой отец — хороший человек, а моя мать была доброй женщиной. Не смей так говорить о них!
Языки пламени захохотали.
— Так-так, в конце концов, в тебе есть какой-никакой характер. Может, ты и есть тот. Хорошего это тебе мало сулит. Престол Амерлин будет использовать тебя, пока ты не зачахнешь, — точно так же, как они использовали Давиана, и Юриэна Каменного Лука, и Гвайра Амаласана, и Раолина Проклятье Тьмы. Точно так же, как ныне используют Логайна. Буду использовать, пока от тебя не останется ничто.
— Я не знаю... — Ранд помотал головой. Единственный миг ясности ума, рожденный гневом, миновал. Даже когда он попытался обрести его вновь, ему не удалось вспомнить, как он этого добился в первый раз. Мысли Ранда разбегались и кружились. Он вцепился в одну, словно в кружащийся в водовороте плот. Ранд с трудом выдавливал слова, голос с каждым словом становился все увереннее и громче:
— Ты... же заточен... в Шайол Гул. Ты и все Отрекшиеся заточены Создателем до скончания времен.
— До скончания времен? — передразнил Ба'алзамон. — Ты живешь, словно жук под скалой, а думаешь, что твой липкий ил — это вся вселенная. Смерть времени даст мне такую власть, о которой ты, червь, и мечтать не смеешь.
— Ты заточен...
— Дурак, никогда я не был заточен! — Огонь его лица забушевал так, что Ранд отступил назад, заслонясь ладонями. Пот на руках мигом высох от полыхнувшего жара. — Я стоял за плечами Льюса Тэрина Убийцы Родичей, когда он совершал то, что дало ему прозвище. Именно я нашептал ему убить жену и детей, и всех родственников, всех живых существ, которых он любил и которые любили его. Именно я одарил его минутой здравого рассудка, дабы он узнал, что совершил. Слышал ли ты, червь, какой вопль издает человек, когда отлетает его душа? Тогда он мог поразить меня. Он не одолел бы меня, но попытаться мог. А вместо этого он обрушил на себя свою любимую Единую Силу, так много, что земля разверзлась и вознесла Драконову Гору, отметившую его могилу.
Тысячью годами позже я послал троллоков грабить юг, и три столетия они беспощадно опустошали мир. Эти ослепленные говорили, что в итоге я буду разбит, но Второе Соглашение, Договор Десяти Государств, распалось и не было возобновлено, и кто остался, чтобы тогда противостоять мне? Я шепнул в ухо Артуру Ястребиное Крыло, и по всей стране Айз Седай умерли. Я шепнул вновь, и Верховный Король послал свои войска через Океан Арит, через Мировое Море, и тем скрепил одной печатью две судьбы. Вынес приговор своим грезам о единой стране и едином народе и определил ту судьбу, что еще грядет. Я был у его смертного одра, когда ему все советники говорили, что его жизнь могут спасти лишь Айз Седай. Я сказал, и он отправил своих советников на костер. Я сказал, и последними словами Верховного Короля стали слова о том, что Тар Валон должен быть разрушен.
Когда таким людям, как он, не устоять против меня, какие шансы у тебя, у жабы, притаившейся возле лесной лужицы? Ты будешь служить мне или же, пока не умрешь, будешь плясать на нитях, за которые станут дергать Айз Седай. А потом ты будешь моим. Мертвые принадлежат мне!
— Нет, — невнятно пробормотал Ранд, — это сон. Это сон!
— Ты считаешь, что в своих снах укроешься от меня? Смотри! — Ба'алзамон простер руку в повелительном жесте, и голова Ранда повернулась за ней, хотя он и не поворачивал ее, — он совсем не хотел ее поворачивать.
Кубок исчез со стола. Там, где он стоял, сжалась в комок огромная крыса, она щурилась на свету, осторожно принюхиваясь. Ба'алзамон согнул палец, и крыса с писком выгнула спину, передние лапы повисли в воздухе, а сама она неуклюже балансировала на задних. Палец согнулся еще больше, и крыса опрокинулась на спину, отчаянно дергая лапами, скребясь и хватаясь ими за ничто, пронзительно визжа, а спина ее все сгибалась, сгибалась, сгибалась. Раздался отчетливый сухой треск, как от сломавшегося прутика, крыса содрогнулась всем тельцем и затихла, оставшись лежать, согнутая чуть ли не вдвое.
У Ранда комок встал в горле.
— Всякое может случиться во сне, — промямлил он. Не оглядываясь, юноша с размаху опять ударил кулаком по двери. Рука отозвалась болью, но проснуться все равно не удалось.
— Тогда ступай к Айз Седай. Ступай в Белую Башню и расскажи им. Расскажи Престолу Амерлин об этом... сне. — Мужчина расхохотался; Ранд ощутил жар огненного дыхания на своем лице. — Это единственный способ отделаться от них. Тогда они не станут использовать тебя. Нет, не станут, когда узнают, что мне известно об этом. Но вот позволят ли они тебе жить, чтобы ты повсюду болтал о том, чем они занимаются? Ты такой непроходимый глупец и готов поверить в то, что позволят? Прах многих подобных тебе развеян на склонах Драконовой Горы.
— Это — сон, — тяжело дыша, выдавил Ранд. — Это — сон, и я сейчас проснусь.
— Да? Проснешься?
Уголком глаза Ранд заметил, что палец мужчины начал поворачиваться в его сторону.
— Ты сейчас проснешься?
Палец согнулся, и Ранд закричал, когда его тело начало сгибаться назад, мышцы дрожали от напряжения, и спина все прогибалась и прогибалась.
— А проснешься ли ты?
* * *
Ранд судорожно дернулся во тьме, руки сжали ткань. Одеяло. Бледный лунный свет лился через единственное окошко. Смутные очертания двух других кроватей. С одной из них раздается храп, словно рвущийся холст: Том Меррилин. В золе камина мерцают красным несколько угольков. Значит, это был сон, как тот кошмар в гостинице «Винный Ручей» в день Бэл Тайн, — все, что он слышал и что он делал, смешалось со старыми преданиями и всякими невесть откуда взявшимися вздорными россказнями. Ранд подтянул одеяло повыше, на плечи, но дрожал-то он совсем не от холода. К тому же ужасно болела голова. Может, Морейн удастся сделать что-нибудь, чтобы эти сны прекратились? Она говорила, что может помочь, если будут кошмары.
Вздохнув, Ранд лег обратно на постель. Неужели эти сны такие уж плохие, чтобы кинуться с просьбой о помощи к Айз Седай? С другой стороны, разве все, что он уже сделал, не втянуло его во что-то еще более таинственное? Он покинул Двуречье, ушел с Айз Седай. Но ведь тогда не было иного выбора. Так есть ли какой другой выбор, кроме как довериться ей? Айз Седай? Подумать о таком так же страшно, как и видеть эти сны. Ранд свернулся калачиком под одеялом, стараясь обрести душевный покой тем способом, какому его научил Тэм, но сон вернулся не скоро.
Глава 15
НЕЗНАКОМЦЫИ ДРУЗЬЯ
Солнечная полоска наползла на узкую кровать и в конце концов пробудила Ранда от глубокого, но беспокойного сна. Он сунул голову под подушку, солнца от этого меньше не стало, да и спать-то больше не хотелось. За тем, первым сном приходили и другие. Припомнить их не удавалось, но и первого Ранду хватило, так что других и даром не нужно было.
Со вздохом Ранд отпихнул подушку и сел, с хрустом потянувшись. Тупая боль, которая, как он полагал, исчезла после купания, вернулась. И голова болела по-прежнему. Последнее не удивляло. Одного того сна с лишком бы хватило, чтобы у любого была головная боль на неделю. Прочие сны уже изгладились из памяти, но не этот.
На других кроватях никого не было. Солнечные лучи круто падали через окошко в комнату — солнце поднялось над горизонтом уже высоко. В такой час дома, на ферме, Ранд бы давно приготовил себе перекусить и уже с головой окунулся в дневные заботы. Сердито ворча, Ранд вылез из постели. Надо еще на этот город посмотреть, а его разбудить не удосужились. Ладно хоть кто-то позаботился налить воды в кувшин для умывания, и она еще теплая.
Ранд быстро умылся и оделся, помедлив немного с мечом Тэма в руках. Лан и Том, разумеется, оставили в комнате свои переметные сумы и скатки одеял, но меча Стража нигде не было заметно. Лан расхаживал по Эмондову Лугу с мечом задолго до первых признаков беды. Ранду подумалось, что не худо последовать примеру более опытного человека. Твердя себе, что это не из простого тщеславия, не из-за частых мечтаний о том, чтобы пройтись по улицам настоящего города с мечом на боку, он застегнул пояс и перебросил плащ через плечо, будто мешок.
Прыгая через две ступеньки, Ранд торопливо спустился в кухню. Наверняка это именно то местечко, где можно наскоро перекусить, а в свой единственный день в Байрлоне нет смысла тратить время попусту — и так уже сколько потерял. Кровь и пепел, могли, бы меня и разбудить.
На кухне мастер Фитч препирался с толстой женщиной, чьи руки были по локоть в пшеничной муке, — явно повариха. Хотя, скорее, это она отчитывала его, грозно размахивая пальцем у него под носом. Прислуживающие девушки, судомойки и мальчишки-поварята носились по своим делам, старательно не обращая внимания на происходящее рядом.
—...мой Усатик — хороший кот, — колко говорила повариха, — и я не стану слушать других слов, понятно вам? Жаловаться на то, что он делает свою работу чересчур добросовестно, — вот как называется то, с чем вы явились ко мне, если у меня спросить.
— А у меня жалобы, — ухитрился вставить мастер Фитч. — Жалобы, сударыня. Половина гостей...
— Не хочу и слышать об этом! Просто не стану слушать. Если им вздумалось жаловаться на моего котика, то пусть они и стряпают. Мой бедный старый котик, который просто честно делает свою работу, и я, мы пойдем туда, где нас будут ценить, раз уж не ценят тут. — Женщина развязала фартук и начала снимать его через голову.
— Нет! — взвизгнул мастер Фитч и кинулся останавливать ее. Они закружились, словно в танце: повариха, пытающаяся снять передник, и содержатель гостиницы, старающийся надеть его обратно на нее.
— Нет, Сара, — пыхтел мастер Фитч. — Не нужно этого. Не нужно, я говорю! Что я стану без тебя делать? Усатик — славный кот. Превосходный кот. Он самый лучший кот в Байрлоне. Если кто-то еще станет жаловаться, то я скажу ему, что он должен быть благодарен коту, раз тот делает свою работу. Да-да, благодарен. Не надо уходить. Сара? Сара!
Повариха остановила их кружение и высвободила передник из рук хозяина гостиницы.
— Тогда ладно. Хорошо. — Сжимая передник в руках, она все еще не завязывала его. — Но если вы надеетесь, что у меня что-то будет готово к полудню, лучше вам убраться отсюда и дать мне заняться делом. Гостиница, может, и ваша, но уж кухня — моя. Если только вы сами не хотите заняться стряпней? — Она сделала движение, словно вручая передник мастеру Фитчу.
Тот, широко разведя руки, попятился. Он открыл было рот, затем остановился и в первый раз оглянулся вокруг. Кухонная прислуга усердно не замечала повариху и хозяина, а Ранд принялся усиленно шарить по карманам, хотя, не считая той монеты, что ему дала Морейн, в них почти ничего не было: несколько медяков и разная мелочь. Карманный нож и точило. Две запасные тетивы и моток бечевки, которая, как он считал, может пригодиться.
— Я уверен, Сара, — сказал мастер Фитч, тщательно подбирая слова, — что все будет приготовлено с твоим обычным совершенством.
С этими словами он в последний раз обвел кухонную прислугу подозрительным взглядом и удалился затем с таким достоинством, какое сумел напустить на себя.
Сара подождала, пока тот не ушел, и быстро затянула завязки передника, потом посмотрела на Ранда.
— Думаю, тебе хочется чего-нибудь поесть, а? Что ж, давай, заходи, — она усмехнулась. — Да не кусаюсь я, не кусаюсь, неважно, что ты видел то, чего не следовало. Циэль, дай-ка пареньку хлеба, сыра и молока. Это все, что сейчас есть. Садись-ка, парень. Твои друзья все ушли, кроме одного, который, как я понимаю, неважно себя чувствует, и, сдается мне, ты тоже не прочь пойти прогуляться.
Одна из служанок, пока Ранд устраивался у стола на табурете, принесла поднос. Юноша занялся едой, и повариха вновь принялась месить тесто для хлеба, но разговора не оставила.
— Не бери в голову то, что ты сейчас тут видел. Мастер Фитч — вполне достойный мужчина, хотя и лучший из вас — не самый сговорчивый. Этот народ жалуется, словно делать ему больше нечего, вот он и раздражен, а из-за чего весь сыр-бор? Им что, хочется вместо дохлой крысы найти пять живых? Хотя на Усатика не похоже — оставлять за собой свою работенку неприбранной. Да еще и больше дюжины? Усатик бы столько крыс в гостиницу ни за что бы не впустил, да никогда! К тому же тут опрятно, все время убирают, чего этим-то тварям сюда рваться? Да еще все с переломанными хребтами. — Она покачала головой, удивляясь всем этим странным делам.