Но Пётр был велик даже в своей немилости. Он никого не лишил ни званий, ни голов. Понимая, что ребята просто засиделись на месте, он направил их, куда подальше, заниматься любимым делом: Змаевича – в Воронеж, строить галеры для будущей турецкой войны, а Крушалу и Владиславича – в Китай. С секретной миссией, разумеется.
Новое задание Петра состоял о в том, что наши герои должны были прибыть в Китай, всё там хорошенько разведать и подписать с китайскими властями договор об установлении границ, ещё неведомых – но уже спорных, а также наладить взаимную торговлю и проложить торговый путь из Санкт‑Петербурга в Пекин. Савва Владиславич, за презентабельный вид, был назначен послом, а Иван Крушала – секретарем посольства.
Восьмого января 1725 года посольство двинулось в путь, а двадцать первого октября, следующего, 1726 года прибыло в Пекин.
Несмотря на то, что российское посольство было с большим почётом принято императором Поднебесной, переговоры с представителями Циньской империи начались очень тяжело. С октября 1726 по апрель 1727 года состоялось свыше тридцати конференций с китайскими уполномоченными и две аудиенции императора Инь Чжэна, не давшие ровным счётом ничего. Главным камнем преткновения был вопрос о границах. Циньская империя выдвигала претензии на заселенные российскими подданными территории, которые в действительности никогда в прошлом владениями Китая не являлись, а Россия отстаивала принцип: «каждое государство владеет тем, что у него есть» – настаивая на фиксации сложившегося положение вещей. Переговоры медленно, но верно, заходили в тупик. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, всё переменилось. Китай согласился на все условия России и двадцатого августа 1727 года на реке Буре был подписан «Буринский трактат о разграничении». А двадцать первого октября на его основании уполномоченные стороны составили новый договор, проект которого был направлен в Пекин на утверждение. Обмен текстами состоялся четырнадцатого июня 17 28 года на реке Кяхте, в связи с чем, он известен в истории как «Кяхтинский договор».
Этот договор, заложивший правовую основу взаимоотношений России и Китая, и действовавший вплоть до середины XIX века, зафиксировал границу между двумя странами по реке Аргунь. Дал российским купцам возможность вести свои дела с Китаем. Установил принципы беспошлинной трансграничной торговли и юридически оформил существование в Пекине Русской духовной миссии.
Как это могло произойти? Почему почти провалившаяся миссия завершилась полным, невероятным успехом? Просто, пока посол Савва Владиславич препирался с китайскими чиновниками, секретарь посольства занимался совсем другими вещами. Дело в том, что в начале XVIII века в Китае существовала весьма влиятельная миссия иезуитов. В Пекине и в прибрежных городах насчитывалось триста католических храмов. И хотя, в 1722 году иезуиты были изгнаны из Китая, их связи или точнее, агентура при императорском дворе, всё ещё пользовалась серьезным влиянием. Вот эту‑то агентуру и решил подключить иезуит Крушала к решению возникшей проблемы. Какими методами убеждения он действовал – неизвестно, но результат превзошёл все ожидания. Конечно, это всего лить версия, и как полагается в таком, столь деликатном деле, как шпионаж, о делах Крушалы в Китае сохранились лишь намеки, да туманные напоминания. Но если с этой версией согласиться, тем более, что других всё равно нет, придётся признать, что наш аббат обладал таким влиянием в ордене, такими полномочиями, что агенты иезуитов беспрекословно помогли ему во всём. Даже в открытии в Пекине первой православной миссии.
Помимо всего прочего, Кяхтинский договор, также создавал Великий чайный путь, начинавшийся в городе Ухань, и дальше шедший по маршруту: Тяньмынь – Пекин – Урга (ныне Улан‑Батор) – Иркутск – Красноярск – Новосибирск – Тобольск – Соликамск – Нижний Новгород – Ярославль – Владимир – Москва – Санкт‑Петербург Смысл этой затеи заключался в том, что Россия фактически получала монополию на торговлю китайским чаем в Европе.
В двадцатые годы XVIII столетия Китай становился всё более и более закрытой страной. Циньский двор проводил политику самоизоляции, сворачивания торговых связей с другими странами, в первую очередь с Англией и Голландией. Понятно, что всё это сказалась на торговле чаем. До середины XIX века, когда англичане начали развивать чайное производство в индийских, и цейлонских колониях, чай закупался исключительно в Китае. Теперь, после подписания Кяхтинского договора, европейцам приходилось бы покупать чай в Санкт‑Петербурге. Пожалуй, это было даже поважнее границ. Никогда, ни до, ни после, Россия не совершала столь выгодной торговой сделки.
Подписав договор, посольство отправилось домой, и к концу 1728 года уже прибыло в Санкт‑Петербург. Интересно, что путь в одну сторону у него занял двадцать два месяца, а в другую – только четыре.
Вернувшись в столицу, Крушала узнал печальную весть о том, что ещё три года назад, ровно через месяц после того как они отправились в путь, восьмого февраля 1725 года умер Император Всероссийский Пётр Алексеевич.
Лишившись его железной воли, русский двор на шестнадцать лет погрузился в интриги, заговоры и безудержное веселье, перемежавшееся казнями и пытками неудачливых сановников. Семнадцатого мая 1727 года, не дожив, до сорока четырех лет, скончалась и его супруга – Императрица Екатерина I. В тот же день на трон был возведён одиннадцатилетний Пётр II, а «птенцы гнезда Петрова» схватились в смертельной схватке за власть. Таковыми по возвращении застал Крушала двор и его «злобу дня».
Докладывать об успехах было некому. Разве что «восковой персоне» – созданной скульптором Растрелли из воска и дерева, фигуре покойного императора.
Давшийся такой ценой договор был отправлен в архив, а торговый маршрут из Петербурга в Пекин, похоже, никого не волновал. Не видя возможности хоть кого‑нибудь заинтересовать докладом о своей поездке, Иван Крушала, с изящной издёвкой, представил свой отчет в воде сонета:
Мой путь из Ингрии в Москву был льдом покрыт.
Владимир, Муром с Нижним и Окою,
Оставит с Волгою бездонной за спиною,
Где черемис‑поганин в сердце яд таит.
Брегами Вятки и Перми в долину
Суровой Камы – рек солёных сбор,
Лесами темными среди Рифейских гор,
Снегами вечными, сквозь ужас и кручину.
Я, ног не замочив, Обь и Тобол прошёл.
Я видел Енисей, Сибири целину,
Барабинской пустыни ширину.
Красу Имайских гор. Тунгуску. Путь мой вёл
Вокруг Монголии
В Даурский бедный край,
Правей Кореи, я вступил в Китай.
Стена Великая
Где высится от века, –
Предел татарскому коварному набегу.
Несмотря на поэтическую форму, сонет отличается точной топографией и детально сообщает маршрут движения посольства. В путь из Санкт‑Петербурга, расположенного в Ингрии (сейчас Ленинградская область) они отправились в рождественскую стужу. В те времена, не доверяя переменчивому российскому лету, путешествовать, предпочитали зимой, по твёрдому санному пути. Прибыв в Москву, посольство по владимирскому тракту, через Владимир и Муром, направилось в Нижний Новгород, где переправилось через Волгу. Там Крушала познакомился с черемисами или марийцами – финно‑угорским народом, в то время отчаянно сопротивлявшемуся обращению в христианство. Репутация у черемисов была сомнительная. Ещё известный немецкий путешественник XVII века Адам Олеарий описывал их как вероломный, разбойничий и чародействующий народ. Поэтому, в выражении «в сердце яд таит» нет ничего опоэтизированного, так оно и было.
Далее, путь Крушалы лежал через Вятку и Пермь в Соликамск. А оттуда на северный Урал. В сонете говорится о Рифейских горах. Еще Аристотель считал, что на севере Скифии есть мощный горный кряж – Рифейские горы, откуда текут крупнейшие реки, предполагая, что это Кавказ. Крушала же так называет Урал. Перейдя горы где‑то в районе Берёзово, экспедиция начинает спуск на юг, сплавом по Оби и Тоболу, а далее поворачивает на восток. Перейдя Барабинскую пустошь (западная часть Новосибирской области) и добравшись до Енисея где‑то возле станицы Кривощёковской (ныне Новосибирск), они направляются в Красноярск, потом пройдя через Имайские горы (Западные Саяны) – в Иркутск. Потом, с юга обогнув Байкал, двигаются вокруг Монголии к Амуру и его притоку Тунгуске, и наконец, приходят в Даурский край (западное Приамурье), и где‑то, возле ещё не построенного Уссурийска, вступают в Китай. Действительно, справа от Кореи и как раз напротив Великой китайской стены.
Внимательно прочитав сонет и проследив по нему путь Крушалы, невольно обращаешь внимание, что за исключением самого восточного отрезка от Иркутска до Уссурийска, он полностью совпадает с Великим чайным путем. Впрочем, поход «вокруг Монголии» тоже был оправдан – там шла большая война. Империя Цинь завершала покорение Джунгарского ханства и дорога была небезопасна. Кстати, домой посольство возвращалось уже через Монголию. В связи с этим совпадением становиться понятным, что же делало русское посольство в пути двадцать два месяца. Оно исследовало речные и сухопутные маршруты, выбирая наиболее удобный путь для будущих купеческих караванов.
Итак, каковы же результаты посольства Ивана Крушалы в Китай? То, что он подарил Российской Империи территорию равную четырем Франциям – это точно. Возможно, что именно он привёз оттуда чёрный чай, теперь именуемый в Европе – русским. Ну, ещё было бы хорошо (специально для Голливуда), чтобы Крушала привёз в Россию пельмени и матрёшки, но об этом история умалчивает. И конечно, он написал прекрасный сонет.
Картинка: Иван Крушала стоит на Великой китайской стене с матрёшкой, пельменями и китайским фонариком в руках. Под ним проходит миллионное китайское войско в красочных нарядах. Всюду реют разноцветные флаги. Камера летит над строго прямоугольными колоннами солдат, увеличивая и увеличивая скорость. Всё нереально, постерно красиво, совсем как в современном китайском кино.
Сцена восьмая
Далёкий путь домой
Справедливости ради, надо отметить, что, несмотря на отсутствия интереса к результатам посольства, Пётр II его участников всё же наградил. За старания, наверное. Он, вообще, любил награждать, даже не очень зная за что. Впрочем, отбирать награды он тоже любил. И хотя трудно сказать что‑либо определённое о характере тринадцатилетнего мальчика‑государя, но можно всё‑же догадаться, что был он вспыльчив, решителен и жесток.
Награды действительно были царские. Савва Владиславич был удостоен графского титула и ордена Александра Невского.
Иван Крушала, так же был награжден этим орденом и произведён в действительные тайные советники – второй по значению чин в Табеле о рангах Российской империи.
Но большой радости ему это не доставило. Тучи над ним явно сгущались. В 1729 году был схвачен и сгинул в Соловецком монастыре восьмидесятилетний славнейший «отец русской дипломатии», граф Пётр Андреевич Толстой. За год до этого по доносу был предан суду и разжалован адмирал Матвей Христофорович Змаевич. Тайная канцелярия, как говориться, работала «на совесть». Другие же дела в Империи делались как‑то странно. Саксонский посол так доносил о сложившейся ситуации:
«Всё в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета нездоровы и на Совет не собираются. Жалоб бездна; каждый делает то, что ему придёт на ум. Непостижимо, как такой обширный механизм может действовать без всякой помощи и усилий со стороны. Всякий стремится только свалить с себя тяжесть, никто не хочет принять на себя ни малейшей ответственности, все жмутся в сторонке. Огромный корабль, пущен наудачу; никто не думает о будущем; экипаж ждёт, кажется, первого урагана, чтобы поделить между собой добычу после кораблекрушения».
Тридцатого января 1730 года умер от оспы Пётр II, на престол взошла Анна Иоанновна. Стало совсем плохо. Петровский дух, ещё как‑то до этого державшийся, искоренялся под корень. Одним словом, не дожидаясь пока за ним придёт сотрудник тайной канцелярии, Иван Крушала навсегда оставил русскую службу и отправился домой – в Пераст, где его ждала скромная должность аббата монастыря Святого Георгия. С собой из России он привёз две вещи, принадлежащие его другу Матия Змаевичу. Его крест и Андреевский флаг подаренный адмиралу Петром Великим.
Уходила петровская эпоха, уходили друзья и товарищи Крушалы. Бесследно исчез, как и полагается людям его профессии, Савва Владиславич. Был убит в Шлиссельбургской крепости впавший в немилость князь Дмитрий Голицын. В Астраханской станице Таврово умер Матия Змаевич – русский Адмирал и кавалер ордена Александра Невского, ни при жизни, ни после неё, так и не вернувшейся в свой Пераст. Прах адмирала нашёл себе приют в католическом соборе Святого Людовика в Москве.
Бывший Действительный тайный советник прожил на своём островке ещё пять лет. Что он делал в эти годы? Писал песни, которые до сих пор поют жители Пераста. Думал, вспоминал о своей бурной жизни, так отличающейся от его тихого бытия последних лет. Но как настоящий профессионал, никаких мемуаров не оставил.
Скончался Иван Крушала двадцать восьмого декабря 1735 года, – «от тоски», как было указано в церковной книге. Захоронили его в монастырской церкви. Было ему шестьдесят лет.
Вещи, как известно, долговечнее людей. Мы знаем, что Петровский Андреевский флаг храниться в городском музее Пераста, а крест Змаевича в дарохранительнице собора, а вот где покоиться Иван Крушала, мы не знаем. Надгробные плиты на церковном полу истерлись от времени и прочесть их невозможно. Благодаря этому наш аббат стал легендой, ещё одной сказкой петровского времени.
Вот такая сказка о чёрном мальчике: поэте, дипломате, шпионе, переводчике, Действительном тайном советнике великой державы и аббате крошечного монастыря. О человеке, верой и правдой служившем России и Петру Великому.
Картинка: Зимний дворец. Аббат Крушала, соблюдая все правила дворцового этикета, читает свой сонет. Камера медленно кружиться вокруг трона, и мы видим, что на нём сидит Восковая персона Петра Великого. Через окно видна замерзшая Нева. Кадр выдержан в чёрно‑коричневых тонах. Съемка в стиле Тима Бартона.
Сцена девятая
Эпилог
Ну, вот и всё. Конец фильма и титры. Осталось лишь узнать производителя кинопленки и можно спокойно покинуть зрительный зал.
– Как это покинуть? Куда? А где мораль, где хеппи‑энд? Сейчас все голливудские фильмы имеют хеппи‑энд! И кстати, почему у вас пролог не связан с основной историей? Нет, так не годится. Раз уж взялись, то будьте любезны делать всё как надо.
– Ну, хорошо, хотите «как надо» – пожалуйста.
Вы помните сцену, когда наш герой идёт по восточному базару покупать подарок будущей Екатерине I. Помните. А теперь представьте, что этот рынок – невольничий и идёт он покупать маленького живого морчича – абиссинского мальчугана, которого потом окрестят Абрамом Петровичем и дадут фамилию Ганнибал. Пройдут годы, и внук этого мальчика – Александр Сергеевич Пушкин даст ему прозвище «Арап Петра Великого». Наверное, не догадываясь, что самим своим рождением в России он обязан другому поэту и тоже бывшему «морчичу» – скромному аббату Ивану Крушале, которого мы назовём:
«ВТОРОЙ АРАП ПЕТРА ВЕЛИКОГО»
Хеппи‑энд: Синее‑синее море. Синее‑синее небо. В Боко‑Которский залив входит атомный крейсер «Пётр Великий».
От его борта отваливает адмиральский катер, на котором новый – старый Президент России, в день Гангутской виктории, возвращает на родину прах великого адмирала. Звенят колокола, реют стяги. Все в белом. Красиво? О да!
Ну вот, теперь это, кажется, вся история об этом невероятном человеке и его удивительном времени. Времени героев и злодеев, прекрасных дам и дворцовых интриг. А так ли всё это было или как‑то иначе, сказать сложно – уж больно всё это было давно. Да, и кто же требует исторической правды от голливудского блокбастера?