Бремя землянина. Мы опередили всех на пути цивилизации – и помогаем другим. Но ведь никто не заставляет нас из—под палки лететь к далеким мирам и делиться тем, что у нас есть. Назовем это внутренней потребностью.
Он собирался работать до полудня; позднее к нему явится один из маркинских верховных жрецов и скорее всего беседа затянется почти дотемна.
Но около одиннадцати Диволла прервал грохот неожиданно возвратившихся вездеходов и громкие голоса: кричали наперебой земляне и маркинцы. Похоже, кипел яростный спор, но были спорщики еще далеко, и Диволл не настолько хорошо знал маркинский язык, чтобы разобрать, из—за чего шум. Не без досады он выключил печатающий аппарат, встал, подошел к окну и выглянул во двор.
Вернулись два вездехода – группа ботаников, а ведь и двух часов не прошло, как они уехали. Трех землян обступили четыре маркинца. Двое сжимают в руках копья с зазубренными наконечниками. Третья – женщина, четвертый – старик. Все горячо что—то доказывают.
Диволл нахмурился; люди в джипах бледны, лица и встревоженные и подавленные, совершенно ясно – что—то стряслось. Тот кроваво—красный закат не зря предвещал недоброе, подумал Диволл, выскочил из кабинета и сбежал по лестнице.
Широким шагом он направился к спорящим, и семь пар глаз обратились на него: блестящие глаза маркинцев цвета расплавленного золота и смущенные, неуверенные взгляды землян.
– Что здесь происходит? – властно спросил Диволл.
Туземцы заговорили все сразу, сбивчиво, торопливо, застрекотали, как белки. Никогда еще Диволл не видел жителей Маркина в таком волнении.
– Тише! – загремел он.
И когда все смолкло, спросил совсем спокойно, не повышая голоса:
– Лейтенант Леонардс, можете вы объяснить толком, из—за чего такой переполох?
Казалось, юноша перепуган насмерть – челюсти стиснуты, губы побелели.
– Д—да, сэр, – заикаясь вымолвил он. – Прошу прощенья, сэр. Так получилось, я убил маркинца.
У себя в кабинете, в относительном уединении, Диволл снова оглядел своих: Леонардса, который как сел, так и застыл, не сводя глаз с начищенных до блеска башмаков, Мейера и Родригеса – его спутников по злосчастной ботанической разведке. Маркинцы остались во дворе, их он успокоит после.
– Ну, так, – сказал Диволл. – Леонардс, сейчас вы повторите все в точности, как рассказали мне, и я сделаю запись. Начнете говорить, когда я подам знак.
Он включил печатающий аппарат.
– Показания младшего лейтенанта Пола Леонардса, ботаника, данные в присутствии командира 4 апреля 2705 года, – произнес он и ткнул пальцем в сторону Леонардса.
Казалось, лицо юноши вылеплено из воска; бледный лоб в крупных каплях пота и на нем вздулись вены, светлые волосы спутаны и взъерошены. Он сжал губы в мучительной гримасе, стиснул руки так, что ногтями одной впился в кисть другой и наконец заговорил:
– Так вот, мы выехали из лагеря сегодня около девяти утра, курсом на юго—запад, объезжать дальние районы. Задача была собрать ботанические образцы. Я… я был старшим, в группу входили еще сержанты Мейер и Родригес.
Он чуть помолчал.
– Мы… в первые полчаса мы мало что успели, поблизости еще раньше все обследовали. А примерно в девять сорок пять Мейер заметил неподалеку, слева от большой дороги, участок, густо поросший деревьями, и показал мне. Я предложил остановиться и разведать, что это за лес. На вездеходах въехать было невозможно, мы пошли пешком. Родригеса я оставил присмотреть за нашей машиной и снаряжением.
Мы прошли через сплошную полосу лиственных цветковых деревьев, этот вид уже исследован раньше, потом попали в замкнутую естественную рощу и сразу заметили несколько видов, которые нам прежде не встречались. Один нам показался особенно интересным – растение высотой фута в четыре, всего один плотный сочный стебель, а верхушка – громадный, сложный зеленый с золотом цветок. Мы в подробностях засняли его на пленку, взяли образчики запаха, оттиски пыльцы и срезали несколько листьев.
Диволл вдруг перебил его:
– Но самый цветок вы не срезали? Говорит Диволл.
– Нет, конечно. Другого такого поблизости не было, а мы не уничтожаем единственные экземпляры ради коллекции. Но несколько листьев со стебля я взял. И в эту самую минуту из—за густых кустов вроде папоротника на меня бросился туземец.
У него было такое здешнее копье, зазубренное. Мейер первый его увидал и крикнул, и я отскочил, а тот на меня с копьем. Я размахнулся, удалось оттолкнуть копье, меня не задело. Маркинец отступил на несколько шагов и что—то кричал, но я еще плохо понимаю их язык. Потом он вскинул копье и нацелил на меня. У меня был при себе обычный лучевой пистолет. Я выхватил его и по—маркински велел туземцу опустить копье, и сказал, что мы не хотели сделать ничего плохого. А он не слушал и опять бросился на меня. Пришлось защищаться, я выстрелил, я только пытался уничтожить копье, в крайнем случае ранить того в руку, а он повернулся, хотел размахнуться сильнее, он тут же умер. – Леонардс пожал плечами. – Вот и все, сэр. Мы сразу вернулись.
– Гм. Говорит Диволл. Сержант Мейер, подтверждаете вы, что суть дела рассказана верно?
Мейер – темноволосый, худощавый, улыбчивый, но сейчас на его худом лице ни следа улыбки.
– Говорит Мейер. Я так скажу, по сути лейтенант Леонардс все рассказал верно. Только, по—моему, туземец был не так уж свиреп, хоть и грозился копьем. Я—то подумал, оба раза он, когда нападал, просто хотел взять на испуг, я немного удивился, когда лейтенант Леонардс его застрелил. Это все, сэр.
Полковник нахмурился.
– Говорит Диволл. Записывались показания касательно того, что сегодня лейтенантом Леонардсом убит маркинец.
Он выключит аппарат, поднялся и, наклонясь над столом, сурово посмотрел в лица трех молодых ботаников.
– Сержант Родригес, поскольку вы не были очевидцем, вы не несете никакой ответственности за случившееся и показаний от вас не требуется. Явитесь к майору Дадли и получите новое задание на остаток недели.
– Спасибо, сэр! – Родригес отдал честь, расплылся в благодарной улыбке и исчез.
– Что до вас двоих, придется вам оставаться на базе впредь до окончательного решения по этому делу. Вряд ли надо вам объяснять, насколько серьезно это может обернуться независимо от того, совершено ли убийство при самозащите или нет. Очень многие народы не знают понятия самозащиты. – Он провел языком по внезапно пересохшим губам. – Я не предвижу чересчур больших осложнений. Но мы на чужой планете, жители ее нам чужды, и трудно сказать, как они себя поведут.
Он бросил беглый взгляд на Леонардса.
– Лейтенант, ради вашей же безопасности я вынужден просить вас впредь до нового распоряжения никуда не отлучаться.
– Слушаю, сэр. Надо считать, что я под арестом?
– Пока нет, – сказал Диволл. – Мейер, до конца дня присоединяйтесь к ремонтникам. Возможно, прежде чем с этим делом будет покончено, нам опять понадобятся ваши показания. Оба свободны.
Когда они вышли, Диволл бессильно откинулся в кресле и уставился на кончики собственных пальцев. Руки его дрожали, словно зажили своей отдельной жизнью.
Джон Диволл, доктор философии, антрополог, получивший ученую степень в Колумбии в 82—м и звание офицера Космической службы в 87—м, впервые вы попали в скверную историю.
Как—то ты с этим справишься, Джек? – спросил он себя. – Сумеешь ли доказать, что серебряный орел на плече – знак твоего достоинства принадлежит тебе по праву?
Его бросило в пот. Одолела безмерная усталость. На минуту он закрыл глаза, вновь открыл и приказал по внутренней связи:
– Пришлите ко мне маркинцев.
Вошли пятеро, церемонно поклонились и с плохо скрываемым беспокойством стали в ряд у дальней стены, будто новобранцы, снаряженные для расстрела. С ними явился Стебер, лингвист, спешно вызванный из города, чтобы служить Диволлу переводчиком. Познания полковника в маркинском языке, достаточные для повседневного обихода, были все же поверхностны; Стебер пусть будет под рукой, если какие—либо тонкости потребуют уточнения.
По строению тела маркинцы – гуманоиды, происходят от обезьян и потому, казалось бы, физиологически должны быть сродни людям Земли. Но это не так. Кожа у них грубая, жесткая, шероховато—зернистая, как песок, обычно темная, буро—коричневая, а бывает и густо—фиолетовая. Челюсти в ходе эволюции приобрели подвижность, свойственную рептилиям, подбородка почти нет, но рот раскрывается так широко, что они заглатывают пищу огромными кусками, землянин от такого бы задохся; глаза как расплавленное золото, расставлены очень широко, и у них превосходное боковое зрение; нос плоский, пуговкой, в иных случаях этот крохотный бугорок над ноздрями почти неразличим.
Перед Диволлом стояли двое помоложе, очевидно, воины; оружие они оставили за дверью, но челюсти их угрожающе выпятились, а один, с более темной кожей, от ярости челюсть чуть не вывихнул. Женщина, как все женщины на планете, облаченная в потрепанный меховой балахон, казалась усталой, бесформенной. И еще двое – жрецы, один старик, другой уж вовсе древний старец. К нему—то Диволл и обратился с первыми своими словами:
– Я очень сожалею, что наша сегодняшняя встреча окрашена скорбью. Ранее я надеялся на приятную беседу. Но не всегда возможно предвидеть, что ждет впереди.
– Смерть ждала того, кто убит, – голос старшего жреца прозвучал сухо, пронзительно, Диволл знал, что это знак гнева и презрения.
Женщина вдруг дико взвыла, с полдюжины слов слились в одно рыдание, Диволл не понял да и не успел ничего разобрать.
– Что она сказала? – спросил он Стебера.
Тот прижал ладонь к ладони, чуть подумал.
– Она жена убитого, – перевел он. – Она… требует отмщения.
Молодые воины, по—видимому, были друзья убитого. Диволл пытливо всматривался в чужие, враждебные лица всех пятерых.
– То, что произошло, весьма прискорбно, – сказал он на языке маркинцев. – Но я верю, что это не повредит добрым отношениям, какие до сих пор существовали между землянами и жителями Маркина. Это недоразумение…
– Пролитую кровь надо искупить, – сказал жрец поменьше ростом и в не столь внушительном одеянии, как старец. Наверно, местный священнослужитель, подумал Диволл, и, наверно, он рад и счастлив, что тут с ним старейшина, который его поддержит.
И полковник смахнул пот со лба.
– Молодой человек, виновный в случившемся, безусловно, понесет наказание. Вы, конечно, понимаете, что убийство при самозащите нельзя считать предумышленным и злонамеренным, но я признаю, что молодой человек поступил неразумно, и он за это ответит.
Диволл и сам чувствовал, что слова его не слишком убедительны, и на маркинцев они явно не произвели впечатления.
С губ верховного жреца слетели два резких, отрывистых слога. Диволл не понял и вопросительно посмотрел на Стебера.
– Он сказал, Леонардс вторгся в священное место. Он сказал, они возмущены не убийством, а святотатством.
Несмотря на жару, Диволла охватил озноб. Не убийством? Тогда все очень осложнится, – мрачно подумал он.
Жрецу он сказал:
– Разве это меняет суть дела? Мы все равно покараем виновника, его поступок непростителен.
– Вы можете покарать его за убийство, если хотите, – верховный жрец говорил очень медленно, чтобы Диволл разобрал каждое слово.
У вдовы вырвались горькие рыдания, совсем так же плакала бы земная женщина; молодые воины смотрели угрюмо и злобно.
– Убийство нас не касается, – продолжал верховный жрец. – Убийца отнял жизнь. Жизнь принадлежит Им, и Они забирают ее обратно, когда сочтут нужным и теми средствами, какими Они пожелают. Но он еще и вторгся в священное место и осквернил священный цветок. Вот его тяжкие преступления. И вдобавок он пролил в священном месте кровь Стража. Выдайте нам его, и суд жрецов будет судить его за двойное святотатство. Быть может, потом вы станете судить его по вашим законам, если он преступил какой—то из них.
Не сразу Диволл сумел отвести взгляд, прикованный к неумолимому жесткому лицу верховного жреца; потом обернулся и заметил, как побледнел Стебер – воплощенное изумление и отчаяние.
Лишь через несколько секунд слова жреца проникли в его сознание, и еще секунды прошли, прежде чем потрясенный Диволл понял, чем это чревато. Они хотят судить землянина, – ошеломленно подумал он. – Судить по своим законам. В своем судилище. И определить кару по своему усмотрению.
Все это разом перестало быть просто случаем местного значения, который можно уладить, занести в вахтенный журнал и забыть. Дело уже не в том, чтобы как—то возместить нечаянное убийство инопланетянина.
Теперь, тупо думал Диволл, это вопрос всегалактической важности. И принимать все решения придется ему, Диволлу.
В тот вечер после ужина он зашел к Леонардсу. На базе все уже знали о случившемся, но о требовании маркинцев выдать им Леонардса для суда по здешним законам Диволл приказал Стеберу молчать.
Когда полковник вошел, юноша поднял глаза, собрался с духом и не слишком бодро вытянулся.
– Вольно, лейтенант. – Диволл присел на край койки и, прищурясь, посмотрел снизу вверх на Леонардса. – Ты влип в скверную историю, сынок.
– Сэр, я…
– Знаю. Ты не замышлял рвать листья священного растения и не мог не выстрелить в туземца, когда он на тебя напал. Будь все так просто, я отчитал бы тебя за опрометчивость, на том бы и кончилось. Но…
– Но что, сэр?
Диволл нахмурился и, сделав над собой усилие, посмотрел на юношу в упор.
– Но здешний народ хочет сам тебя судить. Их не так уж возмутило убийство, но ты совершил двойное святотатство. Верховный жрец требует, чтобы ты предстал перед судом маркинских священнослужителей.
– Ну, этого—то вы, конечно, не допустите, полковник?
Леонардс явно не сомневался, что такое просто немыслимо.
– Я не так уж в этом уверен. Пол, – негромко возразил Диволл, нарочно называя Леонарда просто по имени.
– Что вы говорите, сэр?!
– Совершенно ясно, что проступок твой очень серьезен. Верховный жрец созывает для суда над тобой целый маркинский синод. Он сказал, что за тобой придут завтра в полдень.
– Но вы же не отдадите им меня, сэр! В конце концов я только исполнял свои обязанности; я понятия не имел, что нарушаю какие—то там законы. Да с какой стати им меня судить!
– Попробуй—ка им это доказать, – отрезал Диволл. – Они – жители другой планеты. Земные правила и порядки им непонятны. Они и слышать не желают о наших законах. По их законам ты совершил святотатство, а за святотатство полагается кара. Народ Маркина неуклонно соблюдает свои законы. Технология у них не развита, но в этическом отношении это высоко развитое общество. В смысле этическом они ничуть не ниже нас.
В лице Леонардса не осталось ни кровинки.
– Вы отдадите меня им?
Диволл пожал плечами.
– Пока я этого не сказал. Но попробуй стать на мое место. Я возглавляю научную и военную экспедицию. Наша задача – жить среди маркинцев, изучить их нравы и обычаи и, насколько позволяет отпущенный нам недолгий срок, как можно большему их научить. Понимаешь, нам нужно хотя бы попытаться вести себя так, как будто мы уважаем их права – права отдельной личности и всего вида.
Так вот, сейчас суть именно в этом. Кто мы – друзья, которые живут среди них и им помогают, или владыки, чья тяжелая рука их придавила?
– Мне кажется, это все слишком упрощенно, сэр, – неуверенно заметил Леонардс.
– Может быть. Но суть ясна. Если мы сейчас им откажем, между Землей и жителями этой планеты разверзнется пропасть: выйдет, что мы только разглагольствуем о братстве, а по существу считаем себя господами. Весть разнесется и по другим планетам. Мы прикидываемся друзьями, но своим поведением в знаменитом деле Леонардса разоблачили свое истинное лицо. Мы – надменные завоеватели, империалисты, смотрим на всех свысока, и… видишь, что получается?
– Значит, вы отдадите меня им на суд, – тихо сказал Леонардс.
Диволл покачал головой.
– Не знаю. Я еще не решил. Конечно, это означало бы создать опасный прецедент. Но если не отдать… уж не знаю, что тогда будет. – Он пожал плечами. – Я доложу обо всем на Землю. Тут решать не мне.
Но нет, решать надо самому, думал Диволл, пока, выйдя от Леонардса, на деревянных, негнущихся ногах шагал к домику, где размещался Отдел связи. Он – здесь, на месте, и только он может оценить все переплетение обстоятельств, определяющих исход этого дела. Земля почти наверняка на него и взвалит всю ответственность.
Одно хорошо: Леонардс по крайней мере не воззвал к его родственным чувствам. Диволл ощутил и гордость, и некоторое облегчение. Пока со всей этой историей не покончено, он обязан попросту забыть, что кашу заварил его племянник.
Связист хлопотал над пультом в глубине домика. Диволл выждал минуту и негромко откашлялся.
– Мистер Рори?
Рори обернулся.
– Слушаю, полковник?
– Немедленно соедините меня с Землей. С директором Департамента Внеземных Дел Торнтоном. Как только установите связь, кликните меня.
Двадцать минут понадобилось посланному через подпространство импульсу, чтобы одолеть измеряемое световыми годами расстояние до приемника на Земле, еще десять минут ушло, пока там он был переключен на Рио—де—Жанейро. Когда Диволл вернулся в Отдел связи, его уже ждало, переливаясь зеленоватым светом, поле настроенного стереопередатчика. Он шагнул внутрь и очутился в трех шагах перед столом главы Внеземных Дел.
Изображение Торнтона было четким, но края стола словно расплывались. Плотные неодушевленные предметы при передаче всегда получались неважно.
Диволл кратко обрисовал положение. Торнтон терпеливо, не шелохнувшись, дослушал до конца; пальцы рук переплетены и крепко сжаты, худощавое лицо застыло – не человек, а статуя.
– Неприятная история, – сказал он, когда Диволл умолк.
– Вот именно.
– Так вы говорите, маркинец вернется завтра? Боюсь, полковник Диволл, на то, чтобы созвать совещание и всесторонне исследовать этот вопрос, времени у нас маловато.
– Пожалуй, я мог бы уговорить его несколько дней подождать.
Тонкие губы Торнтона сжались в бескровную полоску. Он ответил не сразу:
– Нет. Действуйте, как сочтете нужным, полковник. Если психология этого племени такова, что отказ предоставить им для суда вашего лейтенанта повлечет нежелательные осложнения, вам, безусловно, придется его им выдать. Если этого возможно избежать, разумеется, постарайтесь избежать. В любом случае виновник должен быть наказан. – Директор невесело улыбнулся.
– Вы – один из лучших наших людей, полковник. Я уверен, что в конечном счете вы найдете самый правильный выход из создавшегося положения.
– Благодарю вас, сэр, – нетвердым голосом произнес Диволл.
Он кивнул и отступил за пределы поля. Изображение Торнтона пошло рябью; Диволл уловил сказанное на прощанье: «Когда все уладите, доложите мне», и поле связи погасло.
Он постоял один в жалком домишке, поморгал, привыкая к внезапной темноте, нахлынувшей на него после яркого света стереополя, потом ощупью стал пробираться в тесноте среди всяческого оборудования к дверям.
Все получилось, как он и предвидел. Торнтон неплохой человек, но он штатский и над ним стоят правительственные чиновники. Ему совсем не по вкусу принимать решения величайшей важности, да еще когда можно заставить некоего полковника на расстоянии сотен световых лет сделать это вместо него.
На другое утро в девять пятнадцать Диволл созвал совещание командного состава. Работы на базе почти прекратились; группе лингвистов ведено было никуда не отлучаться, у всех выходов по приказу Диволла поставили часовых.
Внезапный взрыв жестокости возможен даже среди самых миролюбивых инопланетян; нельзя предсказать, когда сдерживающие центры откажут и расовая несовместимость разрешится взрывом ненависти.
Собравшиеся молча выслушали запись показаний Леонардса, пояснений Мейера и недолгой встречи Диволла с пятью маркинцами. Диволл нажал клавишу выключателя и обвел быстрым взглядом сидящих за столом: его штаб составляли два майора, капитан и четверка лейтенантов, из которых один находился под домашним арестом.
– Вот такая картина. Около полудня верховный жрец явится ко мне за ответом. Я решил сначала обсудить это с вами.
Слова попросил майор Дадли.
Плотный, приземистый, с темными сверкающими глазами, Дадли в прошлом не раз ожесточенно оспаривал стиль отношений Диволла с инопланетянами. Несмотря на это, Диволл четыре раза кряду выбирал его в спутники для дальних полетов: разногласия бывают полезны, полагал он, притом Дадли еще и великолепный организатор.
– Да, майор?
– Я считаю, сэр, тут не может быть двух мнений. Не отдавать же Леонардса им на суд! Это… не по—человечески и… и не по—земному!
Диволл сдвинул брови.
– Пожалуйста, уточните, майор.
– Очень просто. Не кто—нибудь, а мы вышли в космос, стало быть, мы наиболее передовая и развитая раса во всей галактике. Я считаю, это ясней ясного.
– Отнюдь, – заметил Диволл. – Но продолжайте.
Дадли зло скривился.
– Что ни говорите, сэр (обращение прозвучало почти как вызов), а все инопланетяне, с которыми мы до сих пор сталкивались, никогда не сомневались в нашем превосходстве. Я считаю, это бесспорно, и этому есть одно единственное объяснение: мы и в самом деле высшая раса. А выдать Леонардса им на суд – значит ослабить наши позиции. Показать себя слабыми, бесхарактерными. Мы…
– Так вы полагаете, – перебил Диволл, – что мы владыки всей галактики и в чем—то уступить нашим рабам – значит потерять над ними власть? Так вы полагаете, майор? – Он гневно, в упор смотрел на Дадли.
Тот невозмутимо встретил грозный взгляд полковника.
– По сути – так. Черт возьми, сэр, я пытаюсь втолковать вам это еще со времен экспедиции на Хигет. Не для того же мы вышли к звездам, чтобы собирать коллекции мотыльков да белок! Мы…
– К порядку! – сухо перебил Диволл. – Наша экспедиция не только военная, но и научная, майор, и, покуда командую я, она останется прежде всего научной. – Он почувствовал, что вот—вот потеряет самообладание. Отвел глаза от Дадли. – Майор Грей, что скажете вы?
Грей, пилот их корабля, в месяцы между полетами руководил строительством базы и составлял карты местности. Он был невысокий, жилистый, торчали острые скулы; никто не видывал на его докрасна загорелом лице улыбки.
– По—моему, нам надо быть поосторожнее, сэр, – сказал он. – Если выдать им Леонардса, это нанесет непоправимый ущерб престижу Земли.
– Ущерб?! – взорвался Дадли. – Да нам после такого удара не оправиться. Да мы обесчестим себя на всю галактику, мы больше не сможем высоко держать голову, если…
– Майор Дадли, я уже один раз призвал вас к порядку, – спокойно сказал Диволл. – Покиньте совещание, майор. Позже мы поговорим о понижении вас в чине. – И не взглянув больше на Дадли, опять обратился к Грею: – Не думаете ли вы, майор, что такой поступок, напротив, возвысил бы нас в глазах жителей тех миров, где к Земле относятся с опаской?
– Это очень и очень трудно предсказать заранее, сэр.
– Что ж, хорошо. – Диволл поднялся. – Согласно уставу, я доложил о положении дел властям на Земле и вынес вопрос на обсуждение моих офицеров. Благодарю за внимание, джентльмены.
– А разве насчет наших дальнейших действий не будет никакого голосования, сэр? – неуверенно заговорил капитан Маршал.
Диволл холодно усмехнулся.
– В качестве командующего базой ответственность за решение по данному вопросу я полностью беру на себя. Так будет проще для всех нас, если отвечать придется перед военным судом.
Да, это единственный путь, думал он, сидя у себя в кабинете в напряженном ожидании верховного жреца. Видно, ради престижа Земли его офицеры настроены против каких—либо шагов к примирению. Едва ли справедливо было бы взвалить на них часть ответственности за решение, которое они всем своим существом отвергают.
Скверно получилось с Дадли, размышлял далее полковник. Но подобное неподчинение недопустимо; придется в следующем полете обойтись без него. Если сам я еще когда—нибудь полечу, мысленно прибавил Диволл.
Мягко засветилась лампочка внутренней связи.
– Да?
– Пришла делегация туземцев, сэр, – послышался голос дежурного.
– Не посылайте их ко мне, пока я не скажу.
Диволл подошел к окну и посмотрел во двор. В первую минуту показалось, будто там полно маркинцев. Потом он понял – их всего с десяток, но они облачились в самые парадные одеяния, ярко—красные и ядовито—зеленые, в руках копья и мечи – последние скорее не оружие, а украшение для торжественных случаев. Издали за ними беспокойно наблюдают человек шесть солдат экспедиции, явно готовые, чуть что, мигом выхватить пистолеты.
В последний раз Диволл взвесил «за» и «против».
Если выдать маркинцам Леонардса, на сегодня гнев их утихнет – но, быть может, на будущее это нанесет урон престижу Земли. Диволл давно считал, что по природе своей он человек слабый и лишь особое чутье помогает ему превосходно маскировать свою слабость… но будет ли его уступка инопланетянам означать в глазах Вселенной, что слаба Земля?
С другой стороны, предположим, он откажется отдать Леонардса на их суд.
Тогда, в сущности, он придавит их рукой владыки и вся Вселенная узнает, что люди Земли отвечают за свои действия только перед собой и ничуть не считаются с народами тех миров, куда прилетели.
Так ли, эдак ли по всей галактике пойдет о землянах дурная слава. Либо они выставят себя слишком покладистыми, просто тряпками, либо тиранами. Вспомнилось прочитанное когда—то определение: мелодрама – это столкновение правоты и неправоты, трагедия – столкновение правоты с правотой. Здесь, сейчас правы обе стороны. И какое решение ни примешь, осложнений не избежать.
И еще одно: Пол Леонардс. Вдруг они казнят мальчика? Родственные соображения сейчас кажутся до нелепости мелкими, а все же отдать родного племянника инопланетянам, быть может, на казнь…
Диволл перевел дух, расправил плечи, придал взгляду жесткость. Мельком посмотрел в зеркало над книжной полкой и удостоверился: вид самый что ни на есть командирский, ни намека на душевный разлад.
Он нажал клавишу внутренней связи.
– Впустите верховного жреца. Остальные пускай подождут во дворе.
Верховный жрец был неправдоподобно крохотный и сморщенный – не человек, а гном, преклонный возраст изрыл, иссек его лицо невообразимым, загадочным лабиринтом морщин. На безволосом черепе – зеленый тюрбан, Диволл знал: это знак глубокого траура.
Старец низко поклонился, почтительно отвел за спину под острым углом иссохшие тощенькие ручки. Потом выпрямился, резко вскинул голову и маленькими круглыми глазками впился в глаза Диволлу.
– Судьи уже избраны, мы готовы начать. Где виновный?
Диволл мимолетно пожалел, что не прибегнул для этой последней беседы к услугам переводчика. Но иначе нельзя, тут надо справляться одному, без чьей—либо помощи.
– Обвиняемый у себя в комнате, – медленно произнес он. – Сначала я хотел бы кое о чем тебя спросить, старик.
– Спрашивай.
– Если я отдам этого молодого человека вам на суд, может ли случиться, что его ждет смертная казнь?
– Все может быть.
Диволл помрачнел.
– Нельзя ли сказать точнее?
– Как можем мы знать приговор, прежде чем состоялся суд?
– Ладно, оставим это, – Диволл понял, что определенного ответа не получит. – Где вы будете его судить?
– Недалеко отсюда.
– Можно ли мне присутствовать на суде?
– Нет.
Диволл успел уже достаточно изучить маркинскую грамматику, и сейчас он понял – форма отрицания, которую употребил жрец, дословно звучала так: «Я—сказал— нет —и—это—значит—нет». Он провел языком по пересохшим губам.
– Что, если я откажусь передать лейтенанта Леонардса вашему суду? Как бы отнесся к этому ваш народ?
Наступило долгое молчание. Потом старый жрец спросил:
– Ты так поступишь?
– Я говорю предположительно (буквально ответ Диволла звучал так: «Мои—слова—в—облаках»).
– Это будет очень плохо. Мы долгие месяцы не сможем очистить священный сад. И притом…
Он прибавил еще несколько незнакомых землянину слов. Долгую минуту Диволл безуспешно пытался разгадать смысл услышанного. Наконец, спросил:
– Что это значит? Выскажи другими словами.
– Это название обряда. Вместо человека Земли судить будут меня – и я умру, – просто сказал жрец. – И тогда тот, кто станет верховным жрецом после меня, велит вам уйти из нашего мира.
В кабинете стало очень тихо; Диволл слышал только хриплое дыхание старого жреца, да нестройно стрекотали за окном, в густой траве, несчетные насекомые – подобие земных кузнечиков.
Искать примирения? – спрашивал он себя. – Или действовать рукою владыки?
И вдруг стало совершенно ясно, как надо поступить, непостижимо, как мог он столько времени колебаться.
– Я выслушал твои пожелания, старик, и чту их, – произнес он формулу отречения от притязаний, которой научил его Стебер. – Этот молодой человек – ваш. Но могу я обратиться к тебе с просьбой?
– Проси.
– Он не знал, что нарушает ваши законы. У него не было недоброго умысла; он глубоко сожалеет о содеянном. Теперь он в ваших руках, но я прошу, будьте милосердны. Он не мог знать, что совершает преступление.
– Это решит суд, – холодно сказал старый жрец. – Если тут есть место милосердию, его помилуют. Я ничего не обещаю.