Станция 9. Сочельник
Однажды, желая одержать победу в очередном споре, Чтец предложил Тексту посетить на правах туриста некоторые соседние миры, чтобы Текст поверил в их существование…
Анатолий Алабердов
“А вдруг я золотая рыбка?”
Вторым моим читателем и критиком стала Лесли. Вернув мне рукопись, она вздохнула: «Ты начинаешь писать о каком-нибудь человеке, а потом тебе как будто это надоедает. Я вообще не понимаю, зачем ты некоторых упомянул? Что, например, делает в твоей игре Джеймс Бонд? Он промелькнул - и исчез..."
- Я сам думал об этом много раз. Понимаешь, Лесли, я хочу написать правдиво, о том, что сам видел и слышал. Нарисовать образ знакомого тебе человека очень трудно, даже невозможно! Я ведь только думаю, что хорошо его знаю, а на самом деле - чужая душа - потемки! И потому - какой из меня портретист? Лучше я опишу событие, свидетелем которого был. Событие - это факт, это кусочек жизни, а читатель пусть уже сам делает выводы. Мое дело - эскиз. О Джеймсе Бонде я ничегошеньки не знаю. Он промелькнул - и исчез. Но без него не было бы номера, не было бы моих переживаний. - Я замолчал, но Лесли меня слушала. - Я как будто виноват в том, что не могу перечислить всех достижений людей, о которых пишу. Например, я упоминаю Фауста и Паганини. Сейчас они признанные авторы, у них куча побед в конкурсах, о них много статей, в том числе в российских журналах. Но я ведь не был знаком с ними- признанными, умеющими оттачивать каждую метафору до блеска меча-кладенца. Я видел их - экспериментирующих со словом, вроде "лопоухий лопух лопушится"... Я разговаривал с Фаустом, когда он издал «Подглазок», свой авторский сборник со своими же фотографиями. Я спрашивал о ерунде и узнавал ерунду, мол, ему нельзя есть торт с орехами из-за аллергии... Как же мне объяснить читателю, что я пишу все-таки не о людях, моим главным героем является город, его дух...
|
|
- Ты завидуешь этим... Паганини и Фаусту. И поэтому чувствуешь вину. Но я им, кстати, тоже завидую. О них хоть кто-то написал. А о нас, психологах, никто не пишет. У психологов каждые новогодние праздники проходит на море фестиваль Сочинский сочельник. Приезжай к нам, напиши о нас.
Мы с Лесли заспорили - о зависти, о фестивале, об атмосфере и духе города... Но следующей же зимой мы с Инкой, Ричардом и Лесли ехали на фестиваль. Вагон поезда заселился психологами и психотерапевтами, настроение у всех было приподнятое. Я был счастлив, что с нами едет Ричард, и он тоже не психолог, и мы будем болтать на одном языке. Он развлекал меня рассказами о котельных. О том, как в художественном училище все время останавливался котел. А все из-за того, что уборщица регулярно сливала воду из батареи, чтобы помыть пол. О том, как в котельную залетел голубь, клюнул какой-то провод, и весь дом остался без горячей воды. Голубь же отделался легким испугом. О том, как на двери крышных котельных вешались плакаты с черепами и надписями "Не входить!", а мальчик лет пяти, увидев череп у Ричарда в руках, заключил: "Ух ты! Вы, наверно, ищете клад!"
В вагоне кто-то пел и играл на гитаре "Солнце взойдет". Моя Инка спала. Она, видно, догадывалась, что на фестивале спать не придется.
Первые полдня делать было нечего. Организаторы лепили стрелочки с надписями "Актовый зал", "Малый зал", вешали расписание на двух языках, мостили к стенке два ватмана - рождественские заборы. Один из них - с официальной информацией, другой - своеобразная коллективная стенгазета. Было +15, мы пошли к морю. На пляже фотографировались какие-то иностранцы. Это оказались норвежские психологи. К ним подошел переводчик и повел их в гостиницу. Свободной набережная оставалась недолго: минуты через 3 подоспели психологи-моржи и ринулись в воду. Среди моржей был и директор фестиваля, Отважный капитан. Он был весьма общительным, еще в вагоне познакомился с нами. Его заинтересовало, что я журналист и хочу понять, какова она - атмосфера фестиваля. Капитан звал нас купаться, но мы с Ричардом остались на берегу. Дамы наши бродили по морю, закатив джинсы по колено.
|
|
Вечером состоялось знакомство - официальное и неофициальное, всех поделили на команды - кто из какого города. Каждая команда представляла свою малую родину. О Крестограде я не узнал, конечно, ничего нового, зато запомнил всех участников в лицо.
Юная девушка из организаторов уже торговала психологическими книжками. Мне бросился в глаза буклет. С обложки на меня смотрела дама в светлых брюках под зонтиком. За ее спиной шумела трава и стоял белый домик.
- Сколько стоит Мэри Поппинс? - спросил я продавщицу.
- Она бесценна и потому вручается бесплатно.
Итак, звали женщину под зонтиком Северная Герда. Теперь ее портрет смотрит с главной страницы сайта крестоградских психологов. В честь нее переводчик фестиваля назвал свою дочурку. На фестивале учреждена конкурсная номинация имени Северной Герды... Я позавидовал в глубине души, что об этой женщине так много говорят, а обо мне, юном журналисте, никто и не знает... И я читаю в буклете: "С ней было легко обсуждать самые непростые вопросы... но было бы неверно написать про нее, что она была удивительным и прекрасным человеком. Нет, она была удивительной и прекрасной женщиной..."; "…В ее присутствии никто не чувствовал себя обделенным или отвергнутым, наверное потому, что она очень хорошо понимала людей и знала, что нужно каждому из них и как им всем можно помочь..."*
|
|
Видимо, Северная Герда была для крестоградских психологов и примером, и источником вдохновения. Люди, которые с ней встречались, непременно загорались какой-нибудь новой мечтой. Как в песне Макаревича, ее костер взвился до небес, и, судя по тому, сколько она успела сделать, горел долго. В Норвегии она одна из первых заговорила о том, что душевно больным и их родственникам нужны не только теплое отношение, но и понятная информация о заболевании и о том, как с этим жить. До Северной Герды пациентам и их родственникам сообщались разве что имя врача да название препарата. Диагноз же звучал как иностранное слово, причем неприличное. С появлением Герды для людей начали читать лекции, стали издаваться брошюры о депрессии, шизофрении...
Северная Герда увлекалась музыкой, танцами, писала стихи.
Между границей и безграничностью,
Между властью и бессилием
Между принуждением и свободой
Проходит жизнь" * -
вот перевод ее строк. Кстати, названия фестивалей-сочельников из года в год тоже составляются из противоречий: "Мужское и женское", "Возможности и ограничения", "Правое и левое", "Свое и чужое"...
Мои мысли прервала Инка. Она заскочила в комнату и сообщила:
- Завтра мужской футбол. Между крестоградской командой и сборной некрестоградской. Я тебя записала в ту, противоположную.
Я, недоумевая, смотрел на Инку.
- А меня ты спросила?
- Зато я тебя предупредила. Мне очень-очень хочется на тебя посмотреть. Чтобы я могла тебя назвать своим любимым футболистом. Тут один мужчина написал в Интернете, что его любимый психолог - его жена. А я напишу, что мой любимый футболист - мой муж!
Я стал судорожно вспоминать правила футбола и есть ли у меня спортивный костюм. Потом я посмотрел на свою болельщицу:
- Послезавтра - водное поло. Женское. Соревнуется крестоградская команда и еще одна сборная солянка. Я тоже хочу кое-за-кого поболеть...
- Вторая команда по водному поло уже набрана, понимаешь? Правда-правда!
Я не знаю, каким футболистом я был со стороны. Помню только мяч, свистки и крики сочинцев, детские голоса. В противоположной команде - Капитан, Живаго, Миклухо-Маклай, Акела. Про матерого Акелу я слышал в поезде, что о нем была статья в золотой книге успешных людей России. Каждому знакомому он любит подбирать меткое трехстишие, или хокку, потому что японские хокку очень точно порой передают характер человека. Еще мне сказали, что он не берет билеты на междугородние автобусы, потому что в них крутят индийские кино. А он их терпеть не может. А самолеты он тоже не любит, но лучше уж самолеты, чем индийские кино... Но вот Акелла забил гол, уже второй. Наша команда все никак не могла сработать по-настоящему.
Какой-то ребенок повис у меня на шее, все с чем-то поздравляли. Не понимаю, с чем: мы продули. Инка нисколько не разочаровалась, потащила меня в номер. В номере было тихо, темно. Мы задвинули шторы...
На другой день проводились мастер-классы, дискуссии, тренинги и какие-то супервизии. На последние меня не пустили, но я и не особо-то рвался: язык психологов непривычен, пестрит терминами. Мне показалось, что лучше всего в этой терминологии разбирался переводчик. Одна мастерская меня удивила, и я даже как будто понял про себя что-то важное. Мастерскую проводил москвич-сказкотерапевт. Он предложил всем сесть в круг, и потом по очереди каждый вставал и выходил в центр. Те, кто сидел в кругу, смотрели на стоящего и придумывали: на кого он похож. Это мог быть герой фильма, сказки, историческая личность... И если роль подходила, люди хлопали в ладоши и присваивали центровому эту роль. Я не могу описывать то, что происходило во время сказкотерапии. У психологов такой порядок: сплетничать о других после мастер-класса нельзя, можно делиться лишь своими переживаниями.
И в этой сказкотерапии я был граф Монте-Кристо. Почему-то мне себя стало дико жаль. Ну да дело не в этом. Меня осенило, как поступить с героями "Игры по станциям". Я пришел в номер, закрыл глаза и мысленно попросил моих героев выходить в центр воображаемого круга. Вот вышел писатель-критик, которого уважали и боялись, и который очень много знал: от литературы и истории до алхимии и черной магии. Воланд? Нет. Мистер Снейк? Я четыре раза громко хлопнул в ладоши и открыл глаза. В дверях наполовину стояла Инка. Видимо, она уже минут две наблюдала за мной и, понимая, что сцена интимная, пыталась выйти. Любопытство мешало ей.
- Хватит сходить с ума. Пора обедать, - произнесла она.
В столовой дети устроили ярмарку. Их детская ведущая смастерила с ними всякие безделушки, и они ходили и предлагали всем купить у них что-нибудь. Ричард купил какую-то висюльку: пусть дите порадуется. После обеда дико хотелось спать: ночью до этого мы почти не смыкали глаз, а сидели и болтали с психологами. До полуночи Шахерезада, жена Акелы, объясняла мне их социальную просветительскую программу "Что случилось с Аней Носовой?". Они в Крестограде старались организовать обучающие семинары для учителей о том, как понимать подростков и как им оказывать психологическую поддержку. Я узнал, что психологи не имеют права разглашать ничего из того, что рассказывает им на консультации подросток. Ни учителям, ни родителям. Еще - что психиатры и психотерапевты совсем по-разному лечат людей, часто спорят из-за методов лечения, и они даже не пришли к общему мнению в отношении половины психических заболеваний. Короче, это совсем разные профессии. И я узнал, что психологи выходят замуж за психологов (или женятся) и гармонично уживаются… Вторую половину ночи мы с Инкой провели в комнате Василия Теркина и Миклухо- Маклая. Вася Теркин преподавал в ростовском университете. Он был знаменит чувством юмора и тренингами уверенного поведения. Миклухо-Маклай с серьгой в ухе, кажется, был программистом, а, кроме того, имел разряд по альпинизму и водил группы в горы, даже на Эльбрус. Он нам устроил виртуальную экскурсию по Кавказскому хребту. Потом до утра Инка пыталась мне что-то втолковать про Огдена и Биона с какой-то загадочной Таблицей и математическими формулами, непонятно как связанными с психотерапией. И вот после этой бессонной ночи я наплевал на послеобеденные мастерские и крепко спал, когда постучалась Лесли:
- Вы идете на большую группу?
Инка приоткрыла глаз, осведомилась: "Это обязательно?" -и, получив отрицательный ответ, плюхнулась на другой бок. Я заставил себя встать, потому что слышал, что некоторые едут на "Сочинский сочельник" только из-за большой группы. На нее приглашаются все участники к 8 часам вечера. В 8 дверь закрывается, а собравшиеся сидят в кругу и ведущий просит говорить все, что приходит в голову.
Первое время стояла тишина. Я почему-то думал, что что-то должен сказать, но не мог придумать, что. И, наверное, многие думали то же самое. В голову лезли совсем дурацкие мысли, и я злился, что они лезут именно сейчас. Это как у Гришковца, если ты, Читатель, смотрел "+1":
«Меня никто не знает… Меня никто не знает таким, каким я сам хотел бы, чтобы меня знали. Понимаете?! Это не значит, что все относительно меня ошибаются, нет! Просто никто не знает того, что я сам хотел бы, чтобы про меня знали. Почему? Да очень просто! Я этого сказать не могу. Не могу не потому, что это секрет, а потому, что у меня нет таких слов. Я не знаю, как такое говорить, с чего начать, о чём, какими словами и кому. Кому нужно знать меня таким, каким я сам хочу, чтобы меня знали? Кому? И что я хочу, чтобы обо мне знали?..
Может быть, я хочу, чтобы обо мне знали всё?.. Ну нет! Думаю, что я совсем этого не хочу. Даже уверен, что я не хотел бы, чтобы люди знали то, о чём я реально думаю в той или иной ситуации.
У меня есть один знакомый, он очень тонкий, умный, образованный человек, очень азартный рассказчик и спорщик. Так вот я не хотел бы, чтобы он знал, о чём я реально думаю, когда он произносит какой-нибудь свой эмоциональный и действительно глубокий монолог. Дело в том, что, когда он говорит без перерыва хотя бы полминуты, у него в левом углу рта образуется белая такая пена. А если он говорит больше минуты, то у него на губах возникает этакая слюна, которая от движения губ тянется и рвётся.
И что бы он ни говорил, какую бы чудесную и важную мысль ни высказывал, какие бы глубокие и своевременные цитаты ни цитировал, я, когда он говорит, могу видеть и думать только об этой пене и слюне. Я бы не хотел, чтобы он это знал.
А когда мы общаемся с женщинами… Ведёшь какой-нибудь учтивый и весьма витиеватый, совершенно пристойный разговор… А в голове вдруг такое проскочит. Или глаза вдруг так скользнут, в такие места… В общем, не хотелось бы мне, чтобы то, что у меня там мелькает и думается, стало известно собеседнице… Хотя боюсь, что женщины что-то чувствуют и догадываются. И сильно опасаюсь, что даже видят… Нет, не хочу так думать! Хочется верить, что получается быть таким непроницаемым, таким… Ну понимаете?! Именно что непроницаемым…»**
Прости меня, Читатель, за столь длинную цитату, - она того стоит. Так вот. Напротив меня сидел психолог, который вместе с коллегой работал "буйком" в бассейне во время вчерашнего женского водного поло. Я смотрел на него и вспоминал "Мастера и Маргариту": «Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутою ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши «боров». Подпись — Бегемот». Мне было смешно и неловко, и я с облегчением вздохнул, когда тишина нарушилась.
Кто-то пришел на Большую группу, чтобы покрасоваться и показать себя. Такие первыми и нарушали молчание. О чем мы говорили, я опять-таки рассказать не могу из-за принятых психологами правил. Но во второй вечер я явился на эту группу уже другой: все лица были знакомы, и я вспомнил, что я - журналист и часто выступаю перед большой аудиторией. И, кажется, удачно вписался в общий диалог. В третий вечер, когда была последняя группа, я вдруг понял, что ничего не хочу произносить. Не из-за стеснения, а из-за того, что мне интересно, что будут говорить другие. Мне хотелось помолчать, а потом вдруг стало грустно от грядущего расставания.
В последний вечер был капустник и бал-маскарад. Участники подводили итоги конкурса: кто лучше всех провел мастерскую, кто больше всех знает, кто самый "психически здоровый", кто - "сочинская сволочь", кто самый молодой, кто самый богатый, кто вообще - "душа сочельника". Свой приз вручили и дети ("детская отметина"). А на маскараде был конкурс костюмов, и победила Статуя Свободы - очаровательная девушка с факелом из белого картона, атласном серебристом платье и короной на голове...
Обратно ехали в автобусе, было снова +15, организаторы делились впечатлениями, а мы с Инкой смотрели на форуме фестиваля фотографии предыдущих лет...
Не знаю, Лесли, оправдал ли твои ожидания, или все так же поверхностно прошелся по образам? Видимо, я слишком плохо знаю себя и свое бессознательное - что уж говорить о других? Копилку для походов в ресторан я, по крайней мере, уже приобрел.
КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ
Все просто и сложно
И сложено вместе,
И скрыто надежно
В положенном месте.
Успешно забыто,
Дождями размыто,
И выжжено солнцем,
И градом разбито.
И найдено как-то
Неосторожно,
Разложено снова
На просто и сложно.
Анна Стеблянская
Сегодня я видел во сне море, да такое, которому позавидовал бы сам Айвазовский. Зеленое, с оттенками синего, голубого, сиреневого и лилового. С шипящей пеной и солнечными бликами, осеннее - не очень холодное, но и не теплое, не свирепое, но и далекое от штиля. Я был на берегу вместе со своими родителями и сестрой. Мне было радостно и спокойно. Этот сон неспроста. Сегодня я завершаю "Игру по станциям". Сделать это нелегко: я ведь не спрашивал у героев разрешения воссоздавать кусочки их жизни и награждать их странными именами. Если бы я спросил мнение героев, они вернули бы мне 30 новых вариантов моего же произведения... "Игру" ожидала бы судьба незнайкиной картинной галереи. Я верю в доброту моих персонажей, но на 100℅ могу быть уверен, что на меня не подадут в суд только скелеты южных слонов. Имена всем героям я подбирал очень трепетно и все же субъективно. Мои определения отражают, скорее, мой собственный внутренний мир, с реальными же людьми они связаны очень поверхностно. Некоторых людей просто бессмысленно зашифровывать - одна только строчка из стихотворения, один только штрих биографии - и тайна отгадана. Где не получалось запутать следы по-заячьи, я по-лисьи заметал снег хвостом. Изменял внешность, возраст, додумывал эпизоды.
С моей стороны было бы нечестно не дать возможности высказаться самим героям. Я пригласил всех на обсуждение «Игры…» на Интернет-форуме. Некоторые посты мне показались интересными. Вот они:
Shaherezada: Прочла с огромнейшим удовольствием. Помню, на одном из капустников фестиваля победил муж одной участницы. Он тоже не был психологом и сочинил «Письмо другу». В том письме он рассказывал другу, как провел время на нашем «Сочинском сочельнике». Как-нибудь обязательно тебе пришлю.
Aphina: Получилось так, будто я собирала у себя в гостях творческих людей. На самом деле у меня не было такого намерения. Просто сын стал подрастать и возвращаться с прогулок достаточно поздно. Я забеспокоилась о том, в какое окружение он попадет. Лель попросил разрешения приглашать друзей к нам домой. Многие его знакомые были выдумщиками, устраивали творческие вечера. Худощавый короткостриженый тинэйджер в клетчатой рубашке и рваных джинсах предложил проводить семинары. И когда на очередной такой семинар кудрявая блондинка привела в гости двух пареньков с пивом (пиво, по правилам, изъяли), и те услышали: «Достаем ручки и тетрадки, пишем: Андрей Белый», - те просто ошалели…
Lel_ь: А тинэйджером была девушка, которую часто принимали за парня. Они с Грином вдвоем много интересных вещей придумали.
Aphina: А потом, когда эти тинэйджеры выросли, я поняла, что у каждого из них скоро начнется своя жизнь: работа, потом – семья. Отношения станут другими. И для того, чтобы им собираться вместе, нужен будет повод. Иногда идешь по улице, встречаешь знакомого человека. Ты его обожаешь, а что ему сказать, кроме общих фраз, - не знаешь. Нужен повод для разговора. А таким поводом может стать кино, потому что в глубине души мы все – киноманы. А «творческих» людей я собирать вместе и знакомить не думала. Просто они САМИ оказались такими.
Ganna: Текст читала с интересом. Но мне показалось неудачным смешение двух жанров: публицистического и художественного. Я бы сократила число героев, а оставшихся прорисовала бы ярче, перешла бы на литературный язык.
Matrena: Жалко сокращать. Все герои очень интересные. Образ лирического героя хочется раскрыть более полно. Какие-нибудь рабочие ситуации добавить. И концовку усилить: вывода не хватает. Для чего все было написано? Произведение сложное, многоплановое.
Ganna: Может, каких-нибудь отрицательных или хотя бы спорных героев добавишь? Текст стал бы объемнее…
Polyanna: Не надо! Ты же писал все от души… Все пусть будут светлые!
Lesly: Решай сам. Можно, конечно, в каждую главу вселить «станционную сволочь» (смайл).
Autor: …Или сделать отдельную станцию «Сволочная» (ответный смайл). Я ведь сначала собирался всех расшифровать, и о «сволочах» не писал. Да и «сволочи» - они как-то плохи по-одинаковому: Собакевичи, Ляпкины-Тяпкины, Держиморды, Плюшкины… Со времен Гоголя не изменились. Вот, например, Столбовая дворянка. Выиграла с помощью золотой рыбки грант на организацию летнего лагеря для трудных подростков. Когда выиграла – испугалась, что трудные подростки разнесут ее терем. Заставила учителей упрашивать родителей их учеников раздобыть справки из соцопеки о том, что их доченьки и сыночки – «трудные». Лагерная смена открылась. Столбовая дворянка на часть денег начала ремонтировать актовый зал. Все общелагерные мероприятия пришлось проводить в рекреации, причем по два раза (в один заход все дети не помещались). Отряд «непослушных детей с улицы», которыми все-таки пришлось докомплектовать лагерь, выселили в гардероб, где детвора находилась весь день. В конце смены учителям заплатили за работу намного меньше той суммы, за которую они расписывались… Но об этом не стоит писать: таких Столбовых дворянок – пруд пруди. А вот Соловей-разбойник – сволочь отпетая, но оригинальная. Его уволили из крышной котельной, где работал Ричард. За пьянство. Перед своим уходом Соловей открутил от автоматики какую-то гравицапу и включил вмонтированную в потолок видеокамеру. Сам же устроился с чашкой кофе у монитора. Добрых два часа он хохотал, наблюдая за новым КиПовцем, вызванным в котельную для устранения сбоя в работе котла. Но новый оказался малым неглупым. Заметив, что камера поворачивается и следит за ним, он ее выключил и доложил начальству о недостающей гравицапе. С Соловья взыскали по полной.
Я стараюсь думать о хорошем. С высоты, на которую поднимается крестоградское колесо обозрения, машины и перекрестки, бутики и салоны, дома и рекламные щиты кажутся игрушечными. И все проблемы становятся не такими уж и важными, превращаются в маленькую точку где-то там, внизу. И видно, как блестит гладь озера и качаются верхушки каштанов, тополей, буков и грабов. И я знаю, что внизу, между этими деревьями, в центре Крестограда, есть аллея дорогих моему сердцу людей…
Постскриптум. Если бы я хотел описать культуру нашего города 90 - 2000 годов, я обязан был бы начать с очерков о В. Госданкере, Г. Беликове, В. Гниловском, В. Мавзолевском, В. Скакуне, Г. Пухальской, А. Екимцеве, Н. Санжарове, П. Гречишкине, Ю. Каспарове, И. Белой, написать о Ставрлпольской филармонии, ансамбле казачьей песни и танцев "Ставрополье", хореографическом коллективе "Радуга", художнике Паршине и его галерее, рассказать про студенческие весны и КВН, про неформалов и толкиенистов, про группу "Солнечный блюз", про "Фотофакт", про периоические издания "45 параллель", "Про", "Сияние"... Я должен был бы также показать, какую большую роль играла церковь и вера в отношении всех сфер культуры и интеллигентской элиты. И еще следовало бы добавить о библиотеках, особенно детских. Из учреждений, где выдают книги, библиотеки превращались в культурно-досуговые центры. В них проводились мероприятия, столь же интересные, как и уроки конкурсантов «Учителя года». На базе библиотек организовывались кружки, группы встреч, психологические службы, медиацентры. Библиотекари принимали участие в конкурсах социальных проектов. Это происходило из-за конкуренции за внимание читателей, из-за развития Интернет-технологий и снижения уровня чтения, из-за переосмысления ценностей людьми… Но это, скорее, кандидатская диссертация.
Теперь, после столь нудного послесловия, пора прощаться. Ты, мой Читатель, наверно, давно хочешь попить чай или кофе. А пока чайник греется, я успею процитировать любимого мною Д. Пеннака: «Человек строит дома потому, что живет, а пишет книги потому, что смертен и знает это. Он живет в коллективе потому, что он – общественное животное, но читает потому, что одинок и знает это… Основания читать у нас такие же странные, как и основания жить. И никто не уполномочен требовать у нас отчета в таком личном деле…»
*Цитата из буклета «Герд-Рагна Блох Торсен. Северное сияние на юге России»
** Цитируется по https://modernlib.ru/books/evgeniy_grishkovec/1/read_1/