Г. Литвинова. Из книги «Дети-герои».
Самое сильное оружие
Черная влажная земля, освободившись от снега, словно дышала. Глубоко, жадно. И от нее поднимался, едва-едва колеблясь, легкий парок.
Ноги, будто налитые свинцом, тяжелые, еле двигаются. Позади долгий ночной переход. Наконец, привал. В лощине, на талой холодной земле, расположилась группа людей.
Тишина… Ох, какая стоит вокруг тишина… И ничто, кроме оружия на коленях, на груди, в руках людей, не напоминает сейчас о войне. Партизан никогда не расстается с оружием. Ест, спит — оно всегда при нем.
В центре кружка ладный, крепкий паренек. Это — Миша Глазок. К нему прикованы сейчас все взгляды.
Мальчик не заполнял анкет, не писал заявлений. Просто подошел к комсоргу Марии Коваленко и сказал: «Хочу быть ком-сомольцем».
И вот идет заседание комсомольского бюро.
— Год рождения?
— 1928-й…
Кто-то интересуется образованием, социальным происхождением. Его обрывают: «Спрашивай по существу!..»
— Хорошо ли стреляешь?
— Стрелять умею,— скромно отвечает Михаил.
Ненависть к врагу сделала его глаза зоркими, а руку твердой. Не в учебные мишени, в фашистов надо попадать в бою. А мальчик был уже не в одной горячей стычке партизан с врагом.
— Хорошо стреляет,— уточнил кто-то из присутствующих.
— Кем хочешь быть?
Если бы год назад этот вопрос задали ему, ученику седьмого класса Клюсовской школы, он, наверное, немного растерялся бы и не сразу ответил. Ему хотелось стать художником, передавать на полотне красоту родной земли. Или подняться над ней высоко-высоко и, держа в руках штурвал самолета, увидеть бескрайние поля, леса, крохотные квадратики зданий и синюю змейку реки. А часто в мечтах видел себя в форме пограничника у полосатого столба с надписью «СССР». И трудно было отдать предпочтение чему-нибудь одному, остановиться на чем-то окончательно.
Теперь колебаний не было. В каждом деле есть специальности самые сложные, самые трудные, а потому и самые почетные. Среди партизанских — это разведчики и подрывники. Михаил видел, каким авторитетом пользуются эти смельчаки, слышал рассказы об их бесстрашии. Когда в отряде появлялся двадцатилетний Володя Павлов, высокий, подвижный, веселый, мальчик не сводил с него восхищенных глаз. Он знал, что не одного-двух фашистов, а многих захватчиков и гору фашистской техники сразу, только за одну удачную операцию, может уничтожить подрывник.
Вот почему сейчас на вопрос, кем он хочет быть, Михаил ответил твердо и уверенно:
— Подрывником.
Четырнадцатилетний мальчик понимал, что его долг — быть там, где труднее, опаснее. Проголосовали.
— Теперь держись, чтобы никто тебя и не заподозрил в трусости…
Это было и поздравлением, и напутствием одновременно.
Вскоре в партизанский «университет» подрывников был за-числен мальчик, который еще не вырос из пионерского возраста.
Не за партой проходил науку вчерашний школьник. Учился читать рельеф местности, в темноте ночи успешно решать уравнения со многими неизвестными, чертить смертоносные для врага узоры под железнодорожной колеей.
Вместо школьного ранца, юный подрывник нес на себе по восемь — десять килограммов тола,— иногда 10—12 километров от партизанской базы до места запланированной диверсии.
Вспомните, как трудно иногда бывает спокойно и сосредото-ченно высидеть за партой 45 минут урока. Непоседливый и подвижный, как все в четырнадцать-пятнадцать мальчишеских лет, Миша терпеливо и безмолвно, порой под обстрелом, часами выжидал под носом у гитлеровцев благоприятного момента для минирования. Рукам, которые могли бы на уроках физики собирать интересные электрические схемы, пришлось подключать детонаторы к шашкам взрывчатки.
На железнодорожных участках Ковель—Сарны, Брест— Минск сдавал «экзамен на зрелость» подросток Михаил Глазок, а не в стенах школы.
Уже на равных с Володей Павловым и другими признан-ными мастерами подрывного дела выходил Миша на боевые за-дания. Номером первым. Это значит, он делал самую опасную работу. Он отвечал за качество минирования. На его личный счет заносили результаты диверсии.
Вот как описал свой первый самостоятельный выход на ми-нирование М. Глазок: «…Я и мой второй номер Михаил Шкут притаились в ста метрах от насыпи в ожидании установленного времени для начала работы. Чувствую, что волнуюсь, но не хочу этого показать Михаилу: волнение — враг подрывника. Вижу, что Шкут тоже нервничает. Прижавшись к земле, он лежит рядом со мной и сдержанно посапывает, когда я скашиваю глаза в его сторону. Время истекло. Я подал Михаилу сигнал, и мы бесшумно поползли к насыпи… Пробежав по шпалам несколько метров, присели и взялись за работу.
Михаил расстелил плащ-палатку между рельсов, лег на нее и начал рыть под шпалой яму. Я, стоя коленями на шпалах, чтобы не оставлять следов на земле, внимательно готовил механизм мины.
Подготовительные работы приближались к концу, когда со стороны будки вспыхнул пламегаситель немецкого пулемета-универсала, и над нашими головами просвистели трассирующие пули. В небо взвилась ракета. От ослепительного света все вокруг заколебалось, яркие блики забегали по земле. Когда ракета погасла, я поднял голову: впереди непроглядная тьма с одиноким огоньком в будке. После вспышки ракеты он казался совсем бледным и далеким. Пулеметная стрельба повторилась в том же направлении, только дальше. Было ясно, что кто-то из подрывников обнаружен охраной. Нельзя терять ни минуты, надо закончить установку мины.
Стрельба слева не прекращалась — там завязался бой. Пользуясь суматохой, мы быстро работали. Наступил самый ответственный момент — установка детонатора. Я поставил МЗД на десятикилограммовый заряд тола, отвел детонатор в сторону и подсоединил к концам электрической цепи. Если механизм смонтирован неправильно, в эту минуту детонатор должен взорваться. Но все обошлось благополучно. Детонатор установлен в заряд.
Шкут начал засыпать яму. Все готово. Я достал из кармана маленькую метелочку, связанную из травы, отцепил от пояса флягу с водой и, дождавшись, когда Шкут положит на место верхний слой земли, принялся маскировать мину. Установка мины закончена. Миша взвалил на плечи плащ-палатку, в которую была завернута оставшаяся земля. Чтобы запутать следы, прошли по шпалам метров 70—80 вдоль линии, потом бесшумно скатились с насыпи и только там, в лесу, высыпали остатки земли».
На этой мине подорвался вражеский эшелон, пошел под откос с фашистами и техникой. Он был записан на личный счет юного подрывника Михаила Глазка.
А потом еще восемь эшелонов и, кроме того, участие в многочисленных диверсиях в качестве второго номера.
За мужество и героизм, проявленные юным партизаном, он был награжден орденом Ленина.
И все-таки был случай, когда возраст едва не подвел Михаила, хотя он и успел немного подрасти.
«Дети до 16-ти лет не допускаются…» Нет, не в кино…
Фронт подходил к государственной границе. Партизанское соединение, в рядах которого был М. Глазок, расформировали. Но Михаил не вернулся домой, хотя и мог это сделать. Он пошел в группу парашютистов-десантников, которую готовились забросить во вражеский тыл за пределами нашей Родины.
И надо же случиться такому! Перед самой отправкой медики пришли к заключению, что несовершеннолетнему нельзя прыгать с парашютом. Тем более — в тыл врага…
Но в военное время, кроме заключения врачей было и другое— более сильное—зов своего сердца, которое не могло биться спокойно, пока шел бой с фашизмом, выводы собственного разума, который подсказал, что делать.
Среди смельчаков-десантников, заброшенных в глубокий тыл врага, был и шестнадцатилетний Миша Глазок. Там, в Словакии, он стал командиром отдельного взвода, в котором бойцами были разведчики, по возрасту годившиеся ему в отцы. Снова туда, где труднее всего, где опасней всего…
*
В Клюсовской школе на Черниговщине есть музей. Там сре-ди других экспонатов — небольшая книжка «Лесные солдаты». Ее написал инженер одного из харьковских предприятий Михаил Максимович Глазок, бывший ученик школы. Это автобио-графический рассказ о том, как мужали мальчишки в грозовые военные годы.
«В Киеве мы сдали на склад свои автоматы и пистолеты, с которыми прошли тысячи километров по тылам врага. Но самое сильное, самое верное и безотказное оружие осталось с нами на всю жизнь. Это оружие на склад не сдается. Имя ему — любовь, любовь к родной Советской земле»,— такими словами закан-чиваются записки партизана.