Семеро из дома №81 по Большой Базарной




Публикации

Г.С. Заходер, г. Королев

Мой Ковров

 

И НАЧАЛАСЬ ВОЙНА

Жила-была девочка. У нее были обыкновенные родители и два брата, которые появились после нее, каждый, примерно через семь лет друг от друга. Были еще жестокая война и голод. И даже вши и чесотка (но первых удалось быстро ликвидировать с помощью керосина, а второе – специальной мазью). С голодом было хуже, он ликвидировался сам собой по окончании войны, правда, не сразу, но это уже детали.

Девочку, как только она появилась на свет, папа хотел называть Эллой, но она так смешно разевала рот, когда плакала, что папа рассмеялся и сказал: «Просто галчонок. Галка». Так и прижилось это имя. Потом, когда она повзрослела, то по имени, которым называли ее родители, она догадывалась, хорошо ли себя ведет. Если называли Галочка, Галчонок, значит она хорошая девочка, а если Галина – надо подумать, в чем провинилась, чтобы не огорчать папу. Почему-то она всегда больше думала о папе, и даже если глупые взрослые спрашивали, кого она больше любит, то отвечала тоже очень глупо:

- Папу, только не говорите маме.

Но они смеялись и все пересказывали маме…

Может от птичьего имени у нее страсть к птицам. Ей даже кажется, что она в прошлой жизни была птицей и даже в следующей не прочь стать ею.

Семья родителей девочки и сами родители живут в старинном городе Коврове, что на реке Клязьме. Помнит ли она все сама или это картинки, возникшие из рассказов?

В двухэтажном доме № 81, на Большой Базарной, вечерами собираются гости для игры в преферанс. В столовой, на стульях с высокими плетеными спинками, увенчанными резными шишками, сидят игроки: дедушка, бабушка – еще совсем не старые, мама девочки, тетки или дядья – это мамины сестры или братья. И непременно батюшка – любитель преферанса. Почему сидят в столовой, а не в гостиной или зале? Наверное, обеденный стол удобнее ломберного. Да и девочку, чтобы не мешала маме играть, можно уложить прямо в пеленках посредине стола - она рассматривает зеленую стеклянную люстру с медными завитками в бисерных подвесках и забывает, что следует орать.

Девочка помнит спальню дедушки и бабушки: две железные кровати по противоположным стенам комнаты, между спинками которых вписывается шкаф. Потом, в войну, бабушка будет доставать из этого шкафа конфетки - слипшиеся «подушечки», полученные по карточкам, - и выдавать по штучке внукам. В ногах бабушкиной кровати стоит мраморный умывальник, тот самый – «умывальников начальник», так что ей не надо объяснять про Умывальник, когда читают Чуковского. И еще комод в простенке окон, уставленный удивительными предметами, сохранность которых девочка проверяет каждый очередной приезд: колокольчик с мальчиком на куполе (потом колокольчик исчез, а мальчик остался); скорлупка яйца из розового перламутрового стекла, оправленная бронзовой листвой; серебряная «рука», зажимающая деловые бумаги. На подоконниках весной стоят ящики с дедушкиной рассадой.

Когда Галя немного подросла, бабушка рассказала ей много семейных историй, одну из которых по прошествии многих-многих лет она изложила в рассказе «Средь шумного бала». После счастливого завершения того маскарада, Екатерина Петровна Матвеева и Александр Георгиевич Треумов обвенчались. Купили домик о двух комнатах на Большой Базарной, берущей начало у Храма на высоком берегу Клязьмы, а заканчивающейся возле леса, за которым расположено городское кладбище. Улица от храма до кладбища.

Маленький дом разобрали, а на его месте построили большой, в четыре комнаты с кухней, баней, кладовыми, просторной передней, черной и парадной лестницами, а также лестницей, ведущей на второй этаж, коим и стал тот домик, к каждой комнатке которого, пристроили по веранде. Это были детские. Вскоре и жильцы появились.

В 1898 году родился Владимир, 1900 – Августа, 1901 – Антонина, 1903 – Николай, 1907 – Тамара (мама девочки Гали), 1912 – Юрий.

Так равномерно дети заполнили комнаты второго этажа. В одной - трое мальчиков, в другой - три девочки. Последний, Всеволод родился в 1921 году. Он-то и был любимым дядей Галины.

Дети подрастали и покидали родной дом. Родители Гали обосновались в подмосковных Подлипках (ныне Королев). С той поры внучка лишь изредка гостила у бабушки с дедушкой.

- Какая из комнат была девичьей? – спросила Галя свою маму Тамару.

- Я уже и не помню, - призналась мама. Когда надоедала своя комната, то раздавался чей-нибудь клич: «Меняемся!» и перетаскивали вещи, ведь число кроватей было одинаково.

Первой озорницей среди детей считалась Августа, по-домашнему - Гутя. В нее, как говорили в семье, черт всыпал щепоть перцу.

Именно ей, старшей девочке, родители поручали смотреть за детьми, когда вечерами уходили в гости. Однажды, обещая сюрприз, Гутя закрыла ребят в одной комнате, а сама спряталась в другой. Потом позвала детей…

В совершенной темноте на кочерге, подвешенной на крюк для колыбели, дико завывая, раскачивалось лохматое белое привидение, в пасти которого мерцал огонь лучины! Испуганные дети с воплями скатились по крутой лестнице, рискуя сломать ноги.

Главное место в кухне занимает русская печь. Приятно в мороз поваляться на ее горячих полатях, забравшись по деревянной лесенке. В подпечье – нише над основанием печи, которая называется опечьем1, - свалены кочерга, ухваты, косарь, да лучина для растопки печи и самовара, коромысло, даже пара. Рядом, на полу - пятиведерный медный самовар, - в нем грели воду для хозяйства. Возле двух окон, глядящих во двор, добротный, из толстых досок двухъярусный стол, на который дедушка выкладывал овощи для обеда, выращенные в огороде. Слева от входной двери – ларь с навесной крышкой откосом: в нем три сусека для муки и крупы. Спиной к печке висел медный рукомойник с подъемным гвоздем над грубой железной раковиной, с лоханью под ней, заполненной мыльной водой.

В передней, следующей за кухней, в которую можно попасть и через парадный вход, у двери в столовую царил полумрак, но именно там расположен люк в подполье, где хранились запасы овощей на зиму, а также свежие молочные продукты от собственной коровы. Спускаясь в подпол, непременно выставляли пост или ставили зажженную свечу, чтобы какой рассеянный невзначай не угодил в открытый люк. Однако, несмотря на подобную предосторожность, случалось, что кто-нибудь за ужином сообщал с ехидной ухмылочкой:

- А Всеволод опять сверзился в погреб!

В праздничный день на Большой Базарной открывался базар. Еще накануне, на Сенную площадь перед домом, начинали съезжаться торговцы из ближайших деревень. Мычание, блеяние, кудахтанье, визг свиней и другие волнующие звуки создавали приподнятое настроение. Приезжие любили перекусить, присаживаясь на каменные ступеньки парадного подъезда нашего дома.

Рано утром дедушка и Галя отправлялись на базар покупать сено для коровы. Дедушка подходил к возу. Смотрел, разминал сено, нюхал. Потом запускал руку в копну, доставал пучок из самой глубины, снова нюхал, мял и рассматривал. Сторговавшись, ехали в весовую. Лошадь проходила через ворота, а телега с сеном оставалась на весах. Затем мы въезжали во двор нашего дома, сено разгружали и ехали взвешивать пустую телегу, после чего происходил расчет с продавцом. В этот день детям разрешалось покувыркаться в сене, пока его не закидали на сеновал.

В один из июньских воскресных дней Галя с тетей Тошей пошла на полдни2 в пойму реки Клязьмы доить корову, которая паслась в стаде.

Возвращаясь, еще издалека увидели, что на Сенной площади собрался народ – что-то произошло… Многие взрослые плакали.

Это началась война. Гале сразу вспомнился фильм, который назывался «Если завтра война». Она недавно смотрела его в клубе. Вспомнился лязг танков, вой снарядов и голос диктора, уверенно обещавший победу.

И она заплакала вслед за тетей Тошей.

 

 

ХАРАКТЕР

 

Почти сразу же почувствовали, если не голод, то недокорм. За хлебом в ларек Галя бежала рано – надо было занять очередь и ждать привоза, иначе на всех не хватало. Вскоре ввели продуктовые талоны. А Гале не дали карточку, ведь она гостья, нахлебница. Спасали огород и корова. Уехать в Москву тоже не могла – ввели пропускной режим, а девочке без сопровождающего нечего и думать получить разрешение.

Начались воздушные тревоги. Вначале было даже интересно, словно игра, когда по звуку сирены все судорожно собирались, хватая первое, что подвертывалось под руку, надевали носки от разных пар, наизнанку одежду, путаясь в застежках, бежали к пруду и почему-то ложились на землю. Тетя Тоша неизменно облачалась в новое зимнее пальто, которое только что справила. После отбоя несуразица сборов становилась поводом повеселиться, подтрунить друг над другом. Постепенно привыкли к тревогам и уже не так истово выполняли предписание покидать дом по первому вою сирены.

Галю отдали в школу. И сразу же школьников призвали на «трудовой фронт» - ехать в совхоз для сбора черной смородины. Мама-Катя не захотела даже обсуждать поездку. Но Галя так канючила, так надоела бабушке, что та, лишь бы отвязаться, сказала, что, так и быть, отпустит, только пусть Галина сама попробует проснуться к раннему отъезду, уверенная, что внучка, которая слыла известной соней, все равно проспит. Галя победила - только как проснуться? Она собрала свои нехитрые пожитки, разложила одежду, чтобы ничего не искать и…

Выпила перед сном всю воду из графина!

От поездки остались воспоминания, как все лопали смородину, не жалея бедных, недокормленных желудков, как спали на сеновале, как быстро надоел сбор этой смородины, и сама смородина, и - очень захотелось домой, к маме.

Услышав рассказ одной знакомой женщины, как та ходила к коменданту Коврова за пропуском на выезд в Москву, Галя, ни с кем не советуясь, отправилась в приемную коменданта. Там подивились двенадцатилетней просительнице, а комендант, выслушав, что она хочет вернуться к родителям, спросил, кто из взрослых поедет с ней. Тут Галя сказала, что ее тетя уже получила пропуск, назвав имя той знакомой. Уверена, что комендант не очень поверил, однако выписал пропуск. К бабушке Галя летела как на крыльях. Мама-Катя радостно ахнула и всплеснула руками, а тетя Тоша сказала, с неодобрением в голосе: «Ну и характер!»

Тут Галя вспомнила другую историю, когда тетя весьма неодобрительно оценила очередную инициативу племянницы…

Тетя Тоша поручила Гале вымыть в кухне полы. А там их немало! Ведь кто-то должен убираться в доме, хоть и война. Но, чтобы не обижать гостью работой, велела и своему сыночку Алику (на два года младше) присоединиться. Вымыть полы можно, но просто мыть - совсем не интересно! Галя с Аликом раздобыли из сундука в кладовке какие то невообразимые платья и туфли на каблуках, нарядились и, путаясь в подолах, теряя с ног обувь, умирали от хохота, ползая по мокрому полу, воображая, что моют его. Вошла тетя Тоша. Наверное, она вернулась с работы уставшая, неся тяжелые сумки. Ожидая увидеть вымытый пол, застала двух мокрых, чумазых ребят, веселящихся, неизвестно почему. Она не сомневалась, кто зачинщик подобного безобразия, поэтому ругнула только племянницу, то есть, меня, я, вероятно, огрызнулась в ответ.

- Фурия! Вот фурия! - сказала в сердцах тетя Тоша.

Меня явно хотели обидеть, но слово, услышанное впервые, взволновало своей красотой. В его звуках было что-то развевающееся, подобно подолу длинного платья, которое я нацепила, словно именно для этого случая. Я – Фурия! Память сберегла красивое слово и ситуацию, при которой познакомилась с ним.

В конце сентября дедушка с бабушкой проводили внучку в Москву, попросив попутчиков приглядеть за девочкой. В руках, кроме вещей, у меня был большой подсолнух. И девочка и подсолнух благополучно добрались до станции Болшево, к собственному дому, построенному родителями перед самой войной. Мамы дома не оказалось. Вообще никого. Калитка нараспашку. Дом не заперт. Вот какие нравы были тогда. Завыла сирена тревоги и началась стрельба. С неба посыпались металлические штуки, такие красивые, с рваными краями, что Гале захотелось их потрогать, но выходить под летящие железки было боязно. Тогда девочка надела на голову ведро и смело вышла с сад, полностью уверенная в безопасности собственной жизни. Собирая горячие железяки, прозевала мамин приход.

Вот это сюрприз! Мало того, что нежданно-негаданно появилась дочь, словно с неба свалилась, так еще с ведром на голове и ведром в руках, в котором звякали осколки зенитных снарядов!

В начале октября 1941 года началась срочная эвакуация завода №8 им. Калинина, расположенного в Подлипках, на котором работал папа.
В эти дни закончилось мое детство.

 

 

Семеро из дома №81 по Большой Базарной

Краткие истории семерых детей Александра Георгиевича (02.06. 1875- 27.11.1942) и

Екатерины Петровны (12.11. 1879-1959) Треумовых.

Владимир Александрович Треумов (1898 – 1941или 1942)

 

В середине двадцатых годов судьба занесла Владимира в Вологду. Родители получают от него письмо, в котором он сообщает о перенесенной им тяжелой болезни и о девушке Марусе, которая выходила его, буквально, вернула с того света. Родители Владимира шлют Марусе искреннюю признательность и поклон.

В следующем письме Владимир сообщает, что он любит Марусю, Марию Сергеевну, и собирается на ней жениться. «Если бы вы видели, какая она, вы бы меня поняли».

Как не понять! Конечно, не мешало бы сначала познакомиться с будущей невесткой, но, коли судьба так распорядилась, родители шлют свое благословение.

Воображение Екатерины Петровны рисует стройную, с красивыми волосами барышню, вроде нее самой, когда она познакомилась с Александром Георгиевичем… Вспомнилось, как совсем недавно была с сыном в театре и там, опустившись перед ней на колено, Владимир помогал ей переобуваться, а незнакомые смотрели на них с интересом и недоумением - странная пара: для такого сына дама слишком молода. Возникла в памяти и другая картина счастья, как с сыном ездили на велосипедах, вызывая привычное любопытство у прохожих. Им обоим такая игра доставляла удовольствие. Словом, мать не сомневалась в хорошем вкусе своего первенца.

Наконец молодые приехали. Возможно, чрезмерное ожидание породило чрезмерное разочарование, испытанное моей бабушкой при виде Маруси. (Бабушка рассказала эту историю, когда мы вместе с ней пропалывали грядку.) Перед ней стояла бесцветная девушка, с жидкими волосами и тяжелыми ногами. Но Володя с такой нежностью и любовью смотрел на жену, ожидая и от матери подобного восхищения, что она постаралась скрыть свои чувства, и ненароком не выдать огорчения.

Первое впечатление постепенно уступило место симпатии, и все полюбили добрую, спокойную Марусю, хотя бабушка однажды не смогла совладать с эмоциями и отвернулась, увидав, как сын вытирал распаренные ноги своей жены, после того как сам их и вымыл. А уж чаепитие – чашка за чашкой, до капельки пота на кончике носа, да и блюдечко на растопыренных пальчиках Маруси вызывали нередкое огорчение у бабушки.

Владимиру с Марусей отвели зал. Так началось дробление дома. Навсегда заделали арку, соединяющую зал с гостиной. Теперь у молодой семьи самая большая комната в доме.

К началу войны в семье Владимира трое детей: - Люся (родилась 6 августа 1925 года), Ляля (1930?). Ромуальд. Люся однажды гостила у нас в Подлипках, правда, это было еще до войны, ее совершенно пленил наш водопровод на коммунальной кухне, и она сказала, что готова целый день мыть посуду в таких замечательных условиях…. Маруся, сколько я помню, работала в библиотеке клуба им. Ногина, много читала сама и меня приобщала к чтению, когда я бывала в Коврове. Я ходила к ней на работу и от души рылась на полках, выбирая себе книгу, но она строго следила, чтобы книги возвращались на место. Владимир работал на режимном заводе и не подлежал мобилизации по возрасту. В первый год войны у них родился четвертый ребенок, который вскоре умер.

А дальше произошло что-то роковое, цепь неясных для меня событий: то ли невозвращенная, то ли полученная продуктовая карточка после смерти новорожденного, но возмездие власти последовало незамедлительно.

И без того голодающая семья (как, впрочем, и все остальные в доме), осталась без кормильца: Владимира забрали в штрафной батальон, он вышел из дома с жидким рюкзачком за спиной… И больше его не видели.

Владимир Александрович Треумов погиб, как предполагают, в первой же бомбежке, не доехав до другого места своей неизбежной гибели. Ни малейшей весточки, ни от него, ни о нем, с того дня, как семья проводила мужа и отца. А бабушка с дедушкой потеряли первенца, сына в самом расцвете мужской зрелости.

Маруся поднимала детей одна. Девочки росли благополучно, правда, младшая, Ляля, страдала врожденным пороком сердца, а с Ромуальдом были какие-то проблемы

У меня эта семья почему-то ассоциируется с запахом валерьянки, исходящей из аптечного шкафчика, висящего возле их двери. И еще с тревогой: что же им есть в следующий раз, когда и в этот все до последней крошки съели.

 

Августа Александровна Челышева-Треумова (1900 – 1986)

Про Августу в семье говорили, что она «с гонором». Мне, по малолетству той поры, это слово было не совсем понятно, но отношения мои с тетей Гутей никогда не были простыми, как например, с тетей Тошей.

Теперь, по прошествии долгих лет жизни, я поняла, что Августа была человеком прямолинейным и честным, чуждым сантиментов, вероятно, справедливым, но отнюдь не злым, как иногда казалось из-за ее внешней холодности.

Бывая в Коврове, я обязательно один раз навещала старшую сестру мамы, которая жила на ИНЗе, в районе инструментального завода (впоследствии им. Дегтярева). При этом у меня всегда возникало двойственное чувство – радость встречи с двоюродными братом Левой и сестрой Ниной. Будем вместе играть. Я снова увижу их квартиру в отдельном коттедже, которая меня волнует необычной роскошью, особенно после нашей комнаты в коммуналке: несколько комнат, да еще каждая выкрашена в особый, неповторимый цвет. Мечтала снова увидеть стадо больших слонов, пасущихся в гроте старинного буфета. Но вершина ожидания – грифельная, настоящая доска с большим куском настоящего мела. Рисуй, пиши, сколько хочешь! С другой стороны – мне не хотелось видеть строгое лицо тети Гути, которая словно и не рада мне. Мне чудилось, что мой приход нарушает такой же строгий, как ее лицо, порядок в доме, ведь со мной лишние хлопоты. И мне становилось неуютно, поэтому больше одного раза в приезд я не ходила к ним.

Надо сказать, что такие отношения у Августы были не только со мной. Остальные члены семьи тоже не особенно любили бывать у нее, да и она не слишком баловала родителей своим вниманием.

Августа вышла замуж за Алексея Федоровича Челышева, который, мягкостью лица и обхождением, словно в противовес жене, уравновешивал ее неприступность. Помню, у мамы стоял на виду портрет Леши. Хорошо образованный, крупный специалист, занимал высокий пост на ковровском заводе. В 1937 году предприятие посетил Тухачевский. Устроили банкет, на котором присутствовал и Челышев. Когда арестовали Тухачевского, то загребли всех, кто был на том пресловутом банкете, в том числе и Алексея Федоровича. Квартиру – тоже.

Августа с детьми Ниной и Левушкой поселилась в мансардной комнате у своих родителей, где и жили вплоть до начала войны

Через полгода Алексей вернулся. Но это был уже совсем другой человек. Седой, замкнутый, щека дергалась. Никогда ничего не рассказывал. Для нас, детей, дядя Леша начал лепить из хлебного мякиша игрушки и что-то вырезать из дерева, видимо, научился в лагере. Запомнилась гнущаяся в суставах змея. Лешу снова приняли на работу, но с понижением в должности, - главным технологом завода. Позднее, ему даже вернули одну комнату с кухней в том же коттедже, где они жили раньше.

Изо всех детей, которые меня окружали в доме бабушки, мне больше всего нравился Лева, милый, необидчивый мальчик, старше меня лет на 5-6, и мы, с его сестрой Ниной, которая была старше меня на пару лет, как две заводные обезьяны, чуть не до слез доводили Левушку дурацкими дразнилками. Безобразно кривляясь, вопили:

Ать, ать, ать!

Ложись скорей в кровать!

Ать, ать, ать!

Прошу не забывать!

Как тяжело и стыдно вспоминать об этом. А ведь я любила этого чудесного мальчика. Что же такое бывает с детьми? Считается признаком влюбленности, если мальчик дергает предмет воздыхания за косы. Может, мое избыточное, навязчивое внимание и было выходом любви к другу?

Лева уже тогда болел, а мы этого не понимали. Он умер зимой, кажется, во вторую зиму войны. Дедушка, Александр Георгиевич, тоже болел в это время. Сильное недоедание, даже голод, усугубляли болезнь. От него скрывали тяжелое состояние безмерно любимого им внука, пытались скрыть и его смерть. Но дедушка, словно почувствовал, вышел на кухню и увидел крышку гроба…

После этого больше уже не поднимался. Шестьдесят шесть лет, а на фото – старенький.

Августа, гордая, сдержанная в проявлении родственных чувств, до самой смерти не слишком дорожила семейными отношениями. Жила с дочерью, о ней мы с мамой знали мало.

В 1990 году, когда я была с братом Вадимом и его сыном Петей в Коврове, Антонина рассказала мне, как незадолго до смерти Августы она решила навестить старшую сестру, купила что-то, пришла, но Августа отказалась принять подарок, сказав, что у нее есть все. Антонина ушла, глотая слезы, и отдала подарок первой встречной старушке.

 

Антонина Александровна Булгакова-Треумова (1901 – 1992)

 

Нет сил писать дальше. Да что же это происходит? Происходило? Страна губит своих лучших сыновей, да хоть бы на войне, а то просто так, даже ни за понюшку табаку. Безо всякой мысли, без пользы, оставляя сиротами детей, вдовами - жен. И откуда тогда будет здоровое, жизнеспособное, полезное для страны поколение, когда исхудавшие, голодные дети предоставлены самим себе, а их изнуренные матери в отчаянной борьбе за выживание отдают свои силы, кровь… Я не преувеличиваю. Вот вам следующая история счастливой любви.

Красивая, спокойная, работящая, самая полезная в доме помощница, средняя из дочерей Треумовых, Антонина засиделась в девках. Может, слишком серьезная? Да ей просто некогда заниматься собой, она целый день в делах. Утром поставить самовар, подоить корову (хотя это была прерогатива дедушки, посягать на которую можно было лишь в редких случаях), а уж напоить буренку и отправить в стадо; днем сходить на полдни: это - Тоша. А еще и работа.

Несходство со старшей сестрой Августой во всем. Та широко жила, Антонина экономно. Если у Августы не доели блюдо, она с легкостью вывалит остатки в ведро (возможно, подобная расточительность от достатка, который был в ее семье до ареста мужа). Антонина приправит и приготовит вкуснее, чем прежде. У нее все идет в дело, ни одна тряпочка не пропадет. Сейчас, когда я пишу эти строки, у меня гостит Тамара Треумова, моя тетя (вдова Всеволода, младшего из детей Треумовых). Она припомнила, как Тоша рачительно обходилась с постельным бельем, Например, накрывала наволочку подушки лоскутом, чтобы реже стирать. Как регулярно вытряхивала всю постель. А перед приходом Августы, придирчиво оглядывала свое хозяйство, спешила снять лоскут с наволочки, предвидя, что строгий взгляд сестрицы найдет повод придраться, ибо та непременно заглянет во все уголки, даже приподнимет край одеяла, проверяя свежесть белья.

Замуж Антонина вышла в 1930 году, когда ей было 28, а ее мужу, Булгакову Николаю Савельевичу - 46. (Родился в 1884 г.) Серьезный, состоявшийся человек, преуспевающий врач. Работал в Орле, подмосковных Подлипках, Коврове. Родом из Орла. Есть подозрение, что Николай Савельевич и Михаил Афанасьевич Булгаков имеют общие родовые корни. Оба из семей орловских купцов, оба окончили медицинский факультет Киевского университета, имея пристрастие к медицине под влиянием родственников-врачей.

Наш семейный доктор Николай Савельевич славился искусством врачевания. Ему прочили большое будущее. У нас сохранился рецепт-легенда доктора Булгакова - как потолстеть худышкам. Странно: сейчас все заняты проблемой «похудеть», а тогда – как поправиться. Рецепт опробовали на мне, как одной из нежизнеспособных, вечно болеющих, падающих в обморок, даже от подъема по лестнице и болеющих так часто, что когда у Тамары Александровны спрашивали о здоровье Галочки, мама лишь молчала, а глаза наполнялись слезами. Не ручаюсь за точность рецепта, ведь это всего лишь память ребенка. Надо было пить сладкий чай (сколько раз в день – не помню). Первый день кусок сахара на стакан, прибавляя по куску в день, пока не дойдет, кажется до 12 кусков, потом все в обратном порядке.

У Булгаковых в 1931 году родился сын Александр. А в 1935 – догадайтесь, что произошло?

«Не х О ди к г О далке», - так говаривал Коля, наш сосед по Комаровке, и сам Владимирский, нажимая на букву О, как и положено, ибо этот нажим на «О» неистребим у настояшего, старого ковровца. Сейчас уже не услышишь.

- Так что же произошло?

- Правильно. 28 января 1935 года Николая Савельевича Булгакова «взяли».

Версий его ареста несколько. Самая банальная – Николай был несдержан на язык и мог рассказать анекдот, не заботясь об аудитории.

Попытки Антонины найти следы мужа, не увенчались успехом. Она больше никогда не выходила замуж, ждала Николая, надеялась. Про нее говорили, что она однолюбка. Жила с сыном Александром в родительском доме на Большой Базарной, посвятив себя уходу за матерью, воспитанию сына, позднее еще и внука. Лишь в глубокой старости перебралась в семью сына.

Теперь о крови. Антонину не брали на работу, как жену врага народа. Чтобы прожить, она регулярно сдавала кровь, получая гроши и дополнительную карточку на булочку, которую продавала, чтобы купить хлеб себе и Алику. Выращивала и продавала цветы. Потом поступила на работу в сбербанк, где она получала 57 рублей, да и то приняли лишь после того, как Антонина пошла сама в НКВД, и те позвонили в банк. Там и проработала до пенсии. Ради сына, чтобы он не остался на всю жизнь «сыном врага народа», ей пришлось развестись.

В 1990 году сын, Булгаков Александр Николаевич, получил официальную справку о реабилитации отца, где сообщалось, что Николай Савельевич Булгаков расстрелян в 1938 году, в г. Мариинске, Кемеровской области. Место захоронения неизвестно.

В начале девяностых мы с братом Вадимом посетили Ковров. Я застала тетю Тошу совсем слабенькой и слепой. Она лежала в спальне родителей, на кровати мамы-Кати, своей матери. На стене, как и прежде, висел портрет моей бабушки, а дедушкин портрет исчез. Не было и знаменитого стола на толстых ножках. Он, бедняга, не влезал в поделенные наследниками комнаты, и его распилили, укоротили. Словом, укротили… Судьба пятиведерного самовара тоже печальна. Он стоит в подполье, и тетя Тоша готова мне его отдать, да я заметила в глазах ее внука, будущего наследника, что самовар ему дорог… Пусть себе стоит, хоть и в изгнании, да дома.

Я оказалась хорошей слушательницей, и, как когда-то с мамой-Катей, мы предались с тетей Тошей воспоминаниям.

Выплыла последняя, мистическая, версия ареста Николая.

Незадолго до ареста, Николая вызвали на Лубянку и предложили стать осведомителем. Он отказался. Боясь возмездия, один уехал в Орел.

У Николая в Орле старенькая мать и сестра Милица, с которой у них взаимная антипатия. Однажды, когда Николай был нетрезв, пришла Милица и сказала, что мать плоха, и он должен сейчас же к ней пойти. Боясь огорчить мать своим видом, он повременил, а когда пришел, то мать взглянула на сына и умерла, а Милица в сердцах выкрикнула: - Чтоб ты сдох, как собака.

Проклятие, наложенное родным человеком, сбылось. Еще есть подозрение о доносе на Николая мужем Милицы. Но в любом случае вариант доноса самый реальный, от кого бы он не исходил.

Больше в Орле Николай не мог находиться, и вернулся в Ковров, к семье, где его и взяли. Сначала Николая держали в Коврове, потом перевели в Иванов. Дальше его след потерялся. Обычная история. Но необычно в ней то, что кто-то якобы видел Николая спустя несколько лет после ареста. С одной стороны у тети Тоши возникла надежда, что может все-таки жив. С другой – отчаяние: как же так, пусть у Николая другая семья, но на сына мог бы взглянуть. В этой горечи и сомнениях Антонина прожила всю жизнь, когда за два года до ее кончины пришла официальная бумага о его расстреле….

Вернувшись из последней поездки в Ковров, мне захотелось что-нибудь сделать для тети Тоши. Сшила фланелевый халат, собрала белья, домашние туфли, сладости. Она смогла только потрогать эти вещи, но поносить не успела.

Булгаков Николай Савельевич

Родился в 1884 г., г.Орел.; Врач. Проживал: г.Ковров..
Арестован 28 января 1935 г.
Приговор: 5 лет лишения свободы.

Расстрелян в 1938 году, в г. Мариинске, Кемеровской области.

Место захоронения неизвестно. (Книга памяти Владимирской обл.)

 

Николай Александрович Треумов (1903 - 1987 или 1988)

Далее, придерживаясь хронологии, следует рассказать о четвертом ребенке в семье Треумовых, Николае, но о нем у меня самые скудные воспоминания. Гордое, волевое лицо, вьющаяся роскошная шевелюра.

Кстати, богатство волос получили многие наследники наших Треумовых. Я подозреваю, что оно прибыло по линии бабушки. Неясным образом всплывают разговоры, что у Екатерины Петровны, в девичестве Матвеевой, дедушка был из кантонистов-евреев. (Роман Матвеев, отставной унтер-офицер, 1826 – 17.03.1875)

Возможно, самой бабушке этот подарок достался именно от этой ветви древа. В старости мама-Катя стеснялась ходить с непокрытой головой, приговаривая: «Неловко, как-то, не молодая уже, а такая кудрявая».- Моя мама с легкостью справлялась с выбором подарка для собственной матери - крепдешиновая косынка, которую мама-Катя повязывала, подхватывая пучок свободным узлом. Мне тоже повезло: думаю, что главным козырем моей внешности оказались именно волосы. И я, подобно бабушке, люблю косынки, используя их подобным же способом.

Николай изо всех братьев, да и сестер, пожалуй, один не вышел хорошим ростом. Вот то малое, что могу сказать. У Тамары (напомню, она моя мама и младшая сестра Николая) с братом существовала взаимная приязнь. В случае материальных затруднений, они легко обращались за помощью друг к другу. Дядя Коля, например, выручил маму, когда строился наш дом в Болшеве. Это было за несколько лет до начала войны. В эти годы Николай частенько приезжал к нам в Подлипки и я удивилась, когда его уложили спать на столе, раздвинув, по этому случаю. Потом не удивлялась. В комнате был диван с откидными валиками и пружинной спинкой, в полку которой вставлены открытки – в одной из них был кот, и, если покачать открытку, вращались его чечевичные глаза. Почему пишу всякую ерунду? Да потому что так устроена память: словно за ниточку, потянула наскоро связанное полотно – вот и следующая петля спустилась. Этот диван принадлежал мне, а у мамы с папой была кровать с никелированными шариками в изголовье, которые я, а позднее и младший брат Вадим, любили отвинчивать для игры. Кровать стояла за деревянной ширмой, на раме которой, натянута шелковая ткань. Такое полотно…

К собственной радости, не могу вспомнить ничего жестокого из судьбы Николая. Однолюб, жена Нина Ивановна Болотова, уроженка Коврова, у них двое детей – Татьяна (Татка, как называли ее близкие) и Володя. Татка была моей соперницей в любви у дедушки, Александра Георгиевича. Она была младше меня и жила постоянно в Коврове, не то, что я, приезжая. Помню, значит, ревновала.

 

Юрий Александрович Треумов (1912 - 1980 или 1982)

 

Нарушая хронологию, расскажу о Юрии, пропуская Тамару. О ней – особо, ведь она моя мама.

Почему-то Юрий почти не остался в моей детской памяти.

Есть фотография, где мы – мама, Юрий и я - стоим возле черного хода в их родительский дом. На мне нараспашку зимнее пальто с меховым воротником, значит - это не лето, и значит - не последний предвоенный визит в Ковров, а раньше. Простой расчет подсказывает, что ему здесь меньше тридцати лет. Он уже женат, живет отдельно, а его короткие визиты в родной дом не оставили во мне ярких впечатлений.

Юрий возник в нашем доме, сразу по окончании войны, летом 1945 года. Появился нежданно-негаданно, удивив моих родителей. Ведь дома в Коврове его ждала жена, сын, не говоря о матери (отец в начале войны умер).

Все произошло как в плохом кино. Юрий, отвоевав, вернулся домой, где его встретил маленький сын, который, на вопрос, где мама, сказал, что у мамы другой дядя. Юрий собрал свой нехитрый скарб и приехал в Болшево к сестре Тамаре залечивать душевную рану, ибо войну он прошел он начала и до конца вполне успешно, и если были раны физические, то не такие опасные, как эта. Наш дом, с трудом поднятый к началу войны, представлял печальное зрелище. Не обжитой, едва обставленный, без необходимого постельного белья. Не было лишней посуды, самого необходимого в быту.

Юрий не вписывался в нашу скромную обстановку, являя собой божественного победителя, увенчанного наградами, человека с иной манерой общения, с лексикой, где наравне с привычными словами он щеголял такими, как «пауперизм». Я это слово больше ни от кого не слышала. Вот уж кого родители наградили красотой, так это Юрия! И рост, и осанка, - а нос! А посадка головы! Человек из другого мира.

Своей племяннице Галине, то есть мне, Юрий подарил отрез синего шерстяного крепа на юбку и отрез белого шелка на блузку. Мне сшили из этого невообразимого богатства юбку полу-солнце и блузку, которую я сама расшила крестиком сине-голубыми нитками. Я считала, что этот цвет оттеняет мои глаза, поэтому летом вкалывала в волосы васильки. Можно представить, как Галина вертелась перед зеркалом, изучая свое отображение, ведь за долгую войну не было подобной обновки. Увидав племянницу в новом наряде, Юрий надел ей трофейный кулон с красным камешком и сказал, что сегодня же мы пойдем в ресторан. Я никогда в ресторанах не была, даже думала, что школьнице не очень прилично идти в такое заведение, но соблазн был велик, и я решилась. Мы приехали в ресторан Центральный (кажется) возле Сандуновских бань. Юрий держался со мной уверенно, словно мой кавалер, да еще и влюбленный. Так, я думаю, он залечивал свои раны, Его барышня чувствовала себя гораздо хуже: ей казалось, что на них обращают слишком много внимания. Да так оно и было. Он старше меня более чем в два раза, в самом расцвете мужской красоты, а я почти девочка, высокая, худющая, недокормленная, что сразу видно по цвету лица.

Юрий выдвинул для меня стул, галантно преподнес шоколадку, взятую у подошедшей к нам девушки с подносом, наполненным невиданными яствами, протянул карту, предлагая самой выбрать блюдо. Боясь проявить неосведомленность, едва увидела «пельмени», обрадовалась, как старым знакомим, их и заказала. Закуски и напитки Юрий выбирал сам. Быть может, впервые за многие годы я поела вкусно и сытно. Одно огорчало – в соуснике осталась сметана. Пельмени уже съела, а чем доесть эти остатки не знала. Я оказалась в положении журавля в гостях у лисы – кроме вилки с ножом, не было ничего. Мои страдания прекратил официант, забрав соусник вместе с моей дорогой сметаной. Но тут заиграла музыка, и мы пошли танцевать. Танцевал Юрий блестяще, я тоже неплохо, На нас, действительно, смотрели. Я почувствовала себя Золушкой на балу у короля.

Вернулись поздно. Я, как обычно летом, спала на террасе. Свой новый туалет повесила на спинку стула, даже кулон сверху кинула. Заснула крепким сном. Утром обнаружила, что окно выставлено, и мой нарядный костюм исчез. А заодно и светлые брюки Юрия, которые, по несчастью, висели тут же. Совсем как у Золушки – бал кончился, все исчезло, лишь кулон, зацепившись за ветку, вернулся ко мне, словно бальная туфелька.

Дальнейшая жизнь Юрия являла собой типичный сценарий гибели победителя.

Привычка командовать, новый мир, увиденный за нашими границами, успех у женщин, - все это породило надежды и амбиции, которым не суждено было сбыться. На фронт он ушел, не успев закончить образование, не имея твердой специальности. Навсегда разорвал связь с



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: