Чеховская «Чайка» уже давно не выходила на большом экране, а о какой-то масштабной экранизации пьесы вообще говорить не приходится. В фильме Сидни Люмета 1968 года с Ванессой Редгрейв в роли начинающей актрисы Нины упущен весь комедийный план произведения. В 1972 году вышла довольно посредственная российская экранизация пьесы (с великолепной музыкой Альфреда Шнитке). А в 1975 году была снята телевизионная версия театральной постановки Джона Десмонда с Блайт Даннер и Фрэнком Ланджеллой в главных ролях, но она выглядит слишком затянутой. Теперь режиссер Майкл Майер представляет вниманию зрителей новую версию пьесы: фильм, премьера которого состоялась на этой неделе на нью-йоркском кинофестивале Трайбека, выходит в прокат 11 мая. В нем участвуют Аннетт Бенинг, Кори Столл, Сирша Ронан, Билли Хоул и Элизабет Мосс. Разумеется, это не полная чеховская пьеса, поставить которую можно только на сцене. Однако речь идет о знаковой экранизации, где в невиданной ранее форме выводится комическое начало пьесы.
Первое, что нужно знать о «Чайке» — фильм вовсе не о морской чайке. Скорее — о символе: русское слово «чайка» может служить для обозначения птиц, обитающих как на море, так и на пресных водоемах. Здесь возникает путаница: действие «Чайки» происходит отнюдь не на морском побережье, а у озера, красотой которого очарованы четыре главных персонажа: знаменитая актриса на закате своей карьеры Ирина Аркадина (в исполнении Бенинг); ее любовник, знаменитый писатель Борис Тригорин (Столл); юная красавица Нина (Ронан); и Константин, измученный молодой драматург (Хоул). Несколько на периферии — влюбленная в Константина Маша (Мосс).
Оригинальная пьеса написана в четырех действиях. Она начинается в усадьбе Сорина, брата Ирины. Константин, сын Ирины, готовит к постановке свою первую по-символистски вычурную пьесу, действие которой разворачивается в далеком мистическом будущем. Константин влюблен в Нину, которая предстает в его пьесе как «душа мира». Однако Ирина Аркадина, которая неизбежно оказывается в центре внимания, потешается над его работой. Между тем Маша влюблена в Константина. Другой персонаж в свою очередь любит Машу. Константин любит Нину, а сама Нина увлечена Тригориным. Как отмечает один из героев, всему виной озеро.
|
|
Во втором акте конфликт набирает силу. Подавленный пренебрежительным отношением своей матери Константин в праздности застреливает чайку и кладет ее к ногам Нины. Девушка возмущается его манерой переводить все в символы. Между тем Тригорина впечатляет этот жест, и он отмечает его в своей книжечке как сюжет для будущего рассказа. В третьем акте мы узнаем, что Константин пытался покончить жизнь самоубийством, но выжил. Нина делает Тригорину признание, также прибегая к символике — она указывает на одну из строк его книги: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». Ирина умоляет Тригорина не оставлять ее, и они спешно возвращаются в Москву. Нина заявляет о своем твердом желании сделаться актрисой.
В четвертом акте мы снова находим героев в доме на берегу озера, только уже два года спустя. Маша поддается на уговоры своего поклонника, выходит замуж и обзаводится детьми. Из сплетен мы узнаем, что Нина действительно уехала в Москву и завоевала сердце Тригорина, но их ребенок умер; ее карьера пошла под откос; и писатель вернулся к Ирине. Пока герои собираются к обеду, мы видим Константина, который остается один в своем кабинете. Кто-то стучит в дверь: это Нина. Истязая саму себя, она рассказывает о том, как превратилась в ту несчастную мертвую чайку, но потом берет себя в руки, чтобы объявить: «Я — актриса», и скрывается в ночи. В то время как гости дома устраиваются за ламберным столом, действие приближается к страшной развязке.
|
|
Майер известен в первую очередь как театральный режиссер. В 2006 году он выиграл премию «Тони» за свое «Весеннее пробуждение», к тому же Майер является автором сценария и режиссером мюзикла «Американский идиот». Его первый опыт в кино — «Дом на краю света» (2004) — несколько запутанный, но тонкий фильм о гомосексуалистах, о жизни в Нью-Йорке и ВИЧ/ СПИДе. На пресс-конференции по случаю показа картины в Нью-Йорке, на которой довелось побывать и мне, Майер признался, что является человеком театра. Для последнего фильма ему пришлось переосмыслить авансцену — эту метафорическую границу, проходящую на переднем плане сцены — с помощью камеры приведя ее в движение.
Те, кто берется экранизировать «Чайку», неизбежно сталкиваются с множеством трудностей. Пьеса представляет собой сплошные разговоры. Герои беседуют сами с собой, когда кажется, что они разговаривают с кем-то другим. Каждый из них вовлечен в безумный водоворот желаний и разочарований. Любовь и искусство — главные темы пьесы, однако в классическом чеховском театре о них никогда не заявляется напрямую. Чехову приписывают «изобретение» подтекста. Хотя это и преувеличение, нельзя не согласиться с тем, что его персонажи говорят одно, чувствуют другое, а делают что-то третье.
|
|
Переосмысливая авансцену с помощью блуждающего объектива камеры, Майер соединяет два главных движения. Активно используя крупные планы, он глубоко проникает в диалоги персонажей, при этом действие фильма разворачивается на берегу озера — в обстановке граничащей с неприличием красоты. Ни одно из этих режиссерских решений не доступно для театральной постановки. Когда в фильме впервые появляется лицо Ронан, зритель видит светящуюся сферу, которая буквально заполняет собою экран. Создается впечатление, что она в своем белом платье излучает солнечный свет. Когда Нина играет в пьесе Константина, воздух наполняется звуками гобоя, а в темном лесу и на лицах героев мерцают отблески огня.
Потом, когда на чернильно-синем, словно бархатном небе вспыхивают фейерверки, кажется, будто все происходит не в фильме, а на яву. Для картины были выбраны идеальные ландшафты (на самом деле съемки проходили к северу от Нью-Йорка), которые предстают во всем многообразии своего звучания: мы слышим птичье пение и шум воды. Увитые цветами каменные ступени рисуют картину раннего деревенского утра. Вначале фильма мы видим Константина простодушным и ранимым юношей. В одной из сцен он гримасничает перед зеркалом, как вдруг до него доносится крик матери: «Помогите!» Он бросается к ней, и в одно мгновение на его лице изображается неподдельная тревога. Это великолепный в своей простоте кадр. Константин свеж и чист, все его эмоции на поверхности.
В фильме мы наблюдаем и преображение Ронан, которая из наивной девушки по сути превращается в пресыщенную, раненую чайку. Однако самые яркие актерские работы принадлежат Бенинг и Мосс. Аркадина в исполнении Бенинг жестока, но у нее есть сердце. Хвалясь своей красотой направо и налево, героиня несет в себе комическую сущность фильма. Мосс тоже раскрывает трагикомичность характера Маши, она произносит знаменитую реплику: «Это траур по моей жизни», делая в середине ее намеренно длинную паузу, которая создает комический эффект. Между тем безответная любовь в ее исполнении выше всяких похвал. Мосс отличается своеобразной меланхоличной красотой, и на протяжении всего фильма ей удается балансировать на грани слез.
Сценарист Стивен Карам (автор пьес «Сыны Пророка», «Люди») принимает ряд довольно смелых решений. Самое поразительное, что он открывает фильм сценой из четвертого акта, ставя ее перед традиционным началом пьесы, когда Маша беседует в парке с Медведенко. После просмотра фильма я спросил Майера, чем обусловлен этот выбор, и он ответил мне, что когда-то давно Карам посмотрел постановку пьесы, куда было внесено аналогичное изменение, и до сих пор не мог отделаться от полученного впечатления. Смысл в том, чтобы дать зрителям возможность заглянуть в глубину образов персонажей прежде, чем вернуться к первому действию с его обильной экспозицией. В целом это работает неплохо, хотя четвертое действие в фильме несколько сбивает в толку: повторение настолько очевидно, что кажется, будто кинотехник поменял катушки киноленты.
Начатая Нико Мьюли и законченная Антоном Санко — оба работали помощниками Филипа Гласса — музыка к фильму выступает связующим звеном между крупными планами и довлеющей над всем природой. Язычковые музыкальные инструменты и звучащее время от времени фортепиано, на котором играет Константин, привносят естественную текучесть, кажется, что эти звуки исходят прямо из человеческого сердца. Музыка, как внутренний камертон, превращает сбивчивые реплики чеховской пьесы в постоянный акт чувствования, ведь в основе произведения лежит именно чувство. Переносить Чехова на большой экран — задача не из легких, поскольку его пьесы предназначены в первую очередь для классической сцены, на которой говорят актеры. Приближая к лицам камеру и превращая декорации в ландшафты, которых театр никогда не сможет себе позволить, Майер смело преодолевает трудности. Первую масштабную экранизацию «Чайки» можно назвать долгожданным и счастливым событием.
The First Great Film Adaptation of Chekhov’s The Seagull