Введение
Ибо и тело не один член, но много. Если скажет нога: “Я не рука и поэтому не принадлежу к телу”, — нет, не поэтому не принадлежит она к телу. И если скажет ухо: “Я не глаз и поэтому не принадлежу к телу”, — нет, не поэтому не принадлежит оно к телу. Если все тело — глаз, где слух? Если все — слух, где обоняние? Но Бог дал место членам, каждому из них, в теле, как он восхотел. Ибо, если бы все были один член, где тело? Но вот много членов, но одно тело. Не может глаз сказать руке: “Ты мне не нужна”, или опять же, голова ногам: “Вы мне не нужны”... И страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. (Новая английская Библия, 1 Коринфянам 12:14 — 26)
Это путешествие в каком-то смысле является эпилогом к первой части книги, но оно также предлагает философию, в рамках которой мы не рассматриваем клиентов как худших и испорченных, слабых или менее адекватных и не думаем о консультанте как о высшем, сильном или совершенном и неиспорченном. Я знаю, если кто-нибудь предположил бы подобное, мы бы это горячо отрицали, и тем не менее некоторые рассматривают консультирование скорее как упражнение, развивающее Эго, а не смиряющий процесс, каковым, как я часто думаю, оно является.
Я говорю это, потому что, хотя у меня есть свои проблемы и трудности, я часто размышляю, о том, каким бы я был, если бы у меня были проблемы и трудности некоторых людей, с которыми я работаю? Был бы я по-прежнему способен улыбаться и шутить, находил бы по-прежнему в себе мужество и силу пробиваться через боль, например сексуального или физического злоупотребления? Сумею ли я никогда не стать настолько благодушным и самодовольным, чтобы упустить, что это означает для этого клиента.
|
|
Многим людям приходится преодолевать большое сопротивление, чтобы стать “клиентами”. Кен сказал: “Я много месяцев знал, что мне следует это сделать, но какая-то моя сторона хотела, чтобы я справился сам”. Кен выразил страх, что, придя на консультирование, он был бы обесчещен, и что он обесчестил бы сам себя, признав, что является не настолько совершенным. Он сделал значительный шаг вперед, когда смог сообщить своим родителям, что консультируется. Во многих отношениях Кен относился к себе как к “инвалиду”.
В целях данного “путешествия” я буду говорить об “инвалидности” в самом широком смысле. То, что я говорю, применимо ко многим людям, у которых имеется “видимая” инвалидность. Однако для клиента, чья инвалидность — например стресс, тревога, боль и депрессия — “невидима”, ее результаты — позор — абсолютно реальны.
Наблюдается разительная перемена роли от “здорового” к “инвалиду”, и к проблемам, которые часто приносит с собой инвалидность, когда человек и значимые в его жизни люди стремятся осмыслить то, что произошло. Им приходится устанавливать новые идентичности для самих себя. Отчасти эти новые идентичности включают в себя остальное общество. С каждым человеком, который становится инвалидом, общество вынуждено устанавливать для себя новую идентичность.
Многие люди с инвалидностями находят борьбу слишком трудной и бросают ее. Если общество, а, значит, и сами инвалиды, должно функционировать эффективно, необходимо, чтобы было намного больше понимания и принятия каждого отдельного человека — того, без кого мы, все остальные, не можем функционировать, достигая своего полного потенциала.
|
|
“Телесная” концепция
Аналогия общества с человеческим телом уместна, когда думаешь обо “всех частях, работающих вместе”. Человеческое тело сложно по своему составу, строению и функции. Но совершенное функционирование тела зависит от всех частей, работающих вместе в равновесии и гармонии. Любое нарушение или дисгармония в одной части тела, действует на все тело; тело почувствует себя “не в духе” и будет плохо функционировать. Рассматривая тело, мы думаем о разных его системах. Каждая отдельная система функционально совершенна, однако не способна существовать независимо от любой другой. Если бы каждая система тела была личностью сама по себе, не заявила бы каждая из них о своем превосходстве? Не боролась бы каждая за первенство и не стремилась бы занять доминирующее положение по отношению к другим? Ни одна система не может изолироваться от остальных, принимая позу “верховенства”. Также не может одна система или несколько систем “напасть” на другую и изолировать ее. Ни одна система не может, поскольку она чувствует себя “более важной” или “более нужной”, требовать большего внимания, чем любая другая. Когда каждая система независима, ни одна из них не меньше и не больше, не важнее, чем любая другая. Потому что, будь иначе, это навязало бы телу невыносимый стресс, и в результате возник бы хаос. Именно так происходит при болезни.
Болезнь не порождается одной частью тела, “решившей”, что она примет на себя доминирование. Болезнь также не порождается одной системой, изолированной другими частями. Однако в определенном смысле в это время пораженная часть требует большего внимая от каждой другой части; другие части отвечают в полном согласии. Их собственные нужды начинают служить нуждам пораженной части. Посмотрите на реакцию руки, когда повреждена нога; естественная реакция — держать или тереть пораженную часть и таким образом облегчать боль. Когда болезнь поражает тело, защитные белые кровяные клетки бросаются истреблять злоумышленников. Все части работают вместе.
|
|
Аналогия, взятая из библейской цитаты и открывающая это путешествие, была использована Святым Павлом, чтобы продемонстрировать взаимозависимость всех членов христианской Церкви, где каждый выполняет разные функции. Эти функции обычно мыслились как дар или таланты, если их не использовать, что приведет к тому, что остальное христианское сообщество будет функционировать несовершенно. Павел убеждал своих читателей работать вместе на благо целого, так же, как элементы тела,.
Образ тела и общество
Взгляд общества на самого себя похож на взгляд, который мы имеем на собственное тело. Это образ тела, который, в свою очередь, является частью понимания себя. Я полагаю, что общество имеет “коллективный образ тела”. Внутренняя картина самого себя настолько же сложна, как и изображение самих себя, которое есть у нас. Значительный момент состоит в том, что образ тела постоянно меняется — по крайней мере для большинства людей, которые реалистично принимают перемены. Разительная перемена в образе тела происходит из-за хронической болезни и инвалидности.
Образ самого себя, который принимает общество, соответствует идеализированному образу самих себя, которого придерживаются люди. Противоречие между идеалом, который имеет общество, и реальным образом огромно. Это происходит потому, что есть много индивидуумов и групп людей, которые “портят” образ. Люди с хронической болезнью и инвалидностью образуют такую группу. Индивидуумы, которые сохраняют “здоровый” и реалистичный образ тела, это те, кто приспособился к изменениям. Общества, которые отвергают инвалидов, отчаянно стремясь сохранить неизменный образ тела, не “здоровы”, но “больны”. Патологическим примером подобного “разъединения” стала попытка нацистской Германии истребить евреев. “Самые здоровые” общества — это те, которые приспосабливают людей, являющихся “другими” (а инвалидность действительно делает людей другими).
Большинство людей считало бы патологическим того, кто отрезает себе нос из-за того, что ему не нравится его форма. Во многом таким же образом к родителям, которые “отрекаются” от своего сына, потому что он не соответствует их идеалам, другие люди относятся с подозрением. Однако в более широком масштабе общество поступает так же по отношению к инвалидам. Оно отрезает их и отрекается от них, потому что они не соответствуют их идеалу; они портят образ.
Человек, который отрезает себе нос, уродует сам себя, да, но он также причиняет непоправимый вред образу своего тела. Стремясь улучшить свой вид, он обезобразил себя, создав тем самым большой шрам на образе своего тела. Его идеальная “самость” отодвинута далеко прочь. Родители, которые отрекаются от своего сына, пробили дыру в образе тела своей семьи, дыру, которую никакой другой человек не может заполнить и которая, если ее не заполнит сын, никогда не уменьшится.
Когда общество отрезает инвалидов и отрекается от них, оно уродует себя и создает дыры, которые нельзя заполнить. Результат — испорченный образ тела. Своими действиями общество добилось того, чего надеялось избежать: они получили испорченную идентичность, испорченную концепцию себя. Общество, которое действует так по отношению к инвалидам, нецелостно и никогда не будет целостным, пока не включит в себя тех, кого отрезало и изолировало — тех, к кому оно не относилось, как к “нормальным”. Индивидуумы, если они должны остаться эмоционально здоровыми, вынуждены принимать себя такими, какие они есть, без прикрас Общество должно поступать так же.
Примеры концепции
Человек, который в результате удара получил в наследство ослабленную руку, может сделать одно из двух. Либо полностью игнорировать руку — “Она больше не моя” — и это приведет к эмоциональной искалеченности. Либо может нежно ухаживать за ней. Первый подход — это “отчуждение”, второй — “примирение”. Отчуждение означает неполноту, примирение — целостность. Человеку нужно определить, что может делать его рука и чего не может. Он может сожалеть о том, что она больше неспособна функционировать самостоятельно, что ей приходится помогать здоровой рукой, но он приспосабливается к ограничениям. Он — и остальное его тело — приспосабливаются к ограниченной функции руки. Но они, все члены тела, примиряются с тем, что является в результате “новым телом”. Так же и обществу дается две возможности обращаться с инвалидами — отчуждение и примирение.
Общество, на свой риск, говорит: “Вы нам не нужны. Уходите, мы не можем выносить вашего вида. Смотрите! Мы предоставили вам это прекрасное место, где вы можете быть счастливы с людьми, которые похожи на вас. Здесь вас могут приютить, защитить, накормить, напоить и ухаживать за вами. Мы заботливое общество”. Но на самом деле это отчуждение, а не примирение. Не рука ли это, говорящая ноге: “Ты мне ни к чему?” Это уже не части, работающие вместе на благо целого.
Ослабленная рука могла бы сказать: “Я слабая, нездоровая и бесполезная. Я хочу, чтобы обо мне заботились. Это мое право”. Другие члены тела могли бы тогда справедливо сказать: “Мы поможем тебе, но мы не в состоянии делать за тебя все. Есть определенные вещи, которые можешь делать ты и только ты. Если ты не будешь их делать, они либо не будут сделаны вообще, либо будут сделаны плохо, потому мы не задуманы так, как ты. Без тебя мы неполны”.
Некоторые люди настолько погружаются в свою инвалидность и жалость к самим себе, что ожидают — как своего права — что другие люди будут функционировать за них. Но таких меньшинство. Намного больше тех, кто отчаянно хочет быть не отделенным от общества, но примиренным с ним, возвращенным к активному партнерству. Они хотят функционировать снова как рука, нога, глаз или язык. Примирение означает принятие того обстоятельства, что функция может быть не такой сильной, как прежде, но даже сниженная функция имеет свое определенное место.
Обществу легче выносить отчуждение, чем примирение. Первый подход управляется законодательством и деньгами; второй — тяжелая работа, многого требующая эмоционально. В процессе примирения большинство чувств в обществе включаются в четкий рельеф на фоне хронической болезни и инвалидности. Ведь когда человек с инвалидностью стремится обратно к степени независимости, речь идет именно об отношении общества к инвалидности. Если мы должны быть примиренными с людьми, имеющими инвалидность, нам следует, как телу, установить новую идентичность, в которой примиренный человек имеет определенное место и способен функционировать как интегрированный “член”, несмотря на ограничения.
Предшествующее обсуждение не подразумевает, что обществу следует делать все, отдавая: примирение — это процесс, где дают и берут. Мы все имеем права, привилегии, нужды и желания. Но рука об руку с ними идут ответственность, обязательства и обязанности. Никто из нас, в том числе и инвалиды, не может ожидать, что будет пользоваться правами, привилегиями, нуждами и желаниями, не принимая ответственности, обязательств и обязанностей.
Не делать этого — уподобляться руке, которая говорит ноге: “Я важнее тебя”. Чем больше людей-инвалидов по-настоящему приспособлено к обществу — их принимают, им помогают функционировать как ценным, желанным и нужным членам — тем меньше им будет нужно, чтобы к ним относились как к “особенным”, тем меньше они будут ожидать (а иногда и требовать) того, что может отрицаться другими членами общества, которые не являются инвалидами.
За прошедшие тридцать лет было сделано многое, чтобы стали известны чувства людей, находящихся в невыгодном положении, не только из-за болезни и инвалидности, но из-за плохого жилья, бедности и голода.
Возможно, не было в мировой истории другого времени, когда воздействие страданий целых сообществ вызывало отклик в виде помощи. Воздействие, которое страдающие миллионы оказали на многих людей, сделалось возможным из-за быстрого распространения информации по радио и через газеты, самое поразительное — по телевидению.
Во многом всякое нездоровье принесено в гостиные людей, хотят они знать о нем или нет. Это может приводить к благотворным результатам: люди откликаются, желая знать больше, тем самым увеличивая собственное понимание нужд других людей. Однако иногда люди реагируют во многом так же, когда сопротивляются зрелищу голодающих, умирающих людей в Африке или умирающих раненых в Боснии или Северной Ирландии: они выключают свой эмоциональный приемник, хотя телевизор по-прежнему продолжает работать. Некоторых людей настолько подавляет вид страдания, которым они не могут управлять, что их единственная защита состоит в том, чтобы “выключить”.
Гласность, целью которой является повышение понимания, может быть конструктивной, но она также может быть настолько ошеломляющей по манере, в которой подается, что становится непродуктивной. Людей, которые отвечают на страдание других тем, что отворачиваются, невозможно уберечь от случайных встреч с инвалидами, во всяком случае не больше, чем инвалидов можно, или следует, оберегать от возможного контакта с людьми, опасающихся их инвалидности.
Но если обеспечение людей с хроническим заболеванием и инвалидностью должно быть улучшено, необходимо лучше информировать большее число людей, готовых сделать что-нибудь, чтобы изменить систему.
Случай Дэйва
Дэйву было 55 лет, когда его должность старшего преподавателя сестринского дела сочли подлежащей сокращению. Дэйв не был женат и работал в службе здравоохранения тридцать лет. “Я жил для моей работы, теперь я чувствую себя потерянным”. Далее приводится короткая выдержка из наших сеансов.
Вильям: Вам кажется, будто ваш мир перестал вращаться.
Дэйв: Да, это именно так и ощущается. Я чувствую себя отрезанным.
Вильям: Что-то воспринимается как разорванное. Если бы вам пришлось выразить это картиной, как бы она выглядела? Дейв был увлеченным опытным садоводом.
Дэйв: Дерево, срубленное под корень.
Вильям: И вы беспомощно лежите там, на земле, оторванный от своих корней?
Дэйв: Это — так ощущается, но это не то, что я вижу. Нет, это больше похоже на ветку, которая висит. Она повреждена.
Вильям: То есть часть вас самого разрушена и оставлена. Что-то вроде руки?
Дэйв: Да, как моя правая рука.
Вильям: И она висит там, бесполезная, может быть, ее качает ветер. Хорошего мало. Вы садовод, Дэйв, что бы вы сделали?
Дэйв: Я мог бы взять пилу и сделать чистый срез.
Вильям: Безболезненный, изящный и аккуратный. А что потом?
Дэйв: Я покрасил бы его предохранительным средством, чтобы помешать болезни проникнуть внутрь. Сделал как бы хирургическую операцию.
Вильям: А затем — что с веткой?
Дэйв: Ну, она была бы отброшена, сожжена или что-нибудь в этом роде.
Вильям: Дэйв, теперь взгляните на это дерево, скажем, яблоню. Как она выглядит теперь?
Дэйв (его губа дрожит): Мне она не нравится. Она испорчена, неустойчива.
Вильям: Итак? Что еще вы могли бы сделать?
Дэйв: Я мог бы перевязать ветку, надеюсь, она выздоровеет.
Вильям: Почему вам хотелось бы это сделать?
Дэйв: Чтобы она могла снова плодоносить.
Вильям: Если это дерево — вы, а ваша работа — ветка, что тогда?
Дэйв: Отлично! Вы говорите, у меня есть выбор. Отрезать эти тридцать лет или залечить рану и быть плодотворным! Да, у меня есть опыт, подготовка и навыки. Я не готов для мусорной кучи.
Вильям: Дэйв, прежде чем мы закончим, представьте, что с настоящего момента прошел один год. Как выглядит дерево?
Дэйв: Это одно из моих деревьев Кокса, а та ветка покрыта цветами. Я могу видеть шрам, но ветка выздоровела.
Обсуждение
Сходство между веткой дерева и конечностью человека очевидно, и без сомнения, Дэйв чувствовал себя отрезанным, изолированным, отделенным от жизненно важной части самого себя. Он чувствовал, что его разрушили. Работа с образом клиента важна, но бессознательно он сам установил связь между плодотворностью дерева и отсутствием собственной плодотворности. Отрезать поврежденную ветку могло бы быть решением, но он выбрал путь лечения. Это соответствует принципу примирения второго путешествия. В начале работы с образами Дэйв представляет разрыв между тем, что он чувствует, и тем, что воображает. Это важно прояснить и проверить: то, что я интерпретировал, не противопоставлялось его образу. Цветущая яблоня указывает на перспективу.
Резюме
Приведем цитату из речи Альфреда Морриса во время второго чтения его законопроекта “О хронических больных и инвалидах” в Палате Общин, (1970). Это благотворное предупреждение всем нам.
“Если бы мы могли завещать потомкам один драгоценный дар, я выбрал бы общество, в котором есть подлинное сочувствие к каждому больному и инвалиду, где понимание не показное, а искреннее, где, если нельзя добавить годы к жизни хронических больных, по крайней мере можно добавить жизни к их годам; где подвижность инвалидов ограничена только рамками технического прогресса и открытий, где страдающие физическим недостатком имеют фундаментальное право участвовать в производстве и обществе в меру своих возможностей, где социально предотвратимая болезнь неизвестна и где ни один человек не имеет причины чувствовать себя неловко из-за своей инвалидности”.
Когда общество становится лучше информированным, когда большинство людей принимает болезнь и инвалидность как часть “здорового” и “целостного” общества, тогда и только тогда будет действовать примирение, а не отчуждение. Тогда и только тогда надежды реформаторов, подобных Альфреду Моррису, которые до сих пор были немногим большим, чем образы, летающие по ветру, примут твердую форму и станут реальностью. Эта реальность — общество, где качество добавлено к годам, а инвалиды — его истинные члены — работают вместе, как одно тело.
Часть вторая