27 августа 1945
1. Дом в Назарете мог бы стать наиболее подходящим местом для духовного возвышения. Там царят мир, тишина, порядок. Кажется, что святость источают камни, деревья в огороде, что она изливается из безмятежной тростниковой кровли, образующей небесный купол над домом. Но в действительности она выдыхается Той, Которая живет в нем и ходит по нему быстро и бесшумно Своей неизменно юношеской походкой и легким шагом, такими же, какими они были, когда Она вступила в этот дом невестой, и с той же умиротворяющей и ласкающей улыбкой.
Солнце в этот ранний утренний час, светит с правой стороны дома, ближайшей к нижнему волнообразному склону холма, и освещает только верхушки деревьев, прежде всего оливковых деревьев, посаженных возле террасы, чтобы удерживать землю своими корнями: это выжившие оливковые деревья оливковой рощи Иоакима[1],
огромные изогнутые деревья с перекрученными толстыми ветвями, возносящимися к
небу, как если бы они взывали о его благословении и молились также об этом исполненном мира месте. Некогда роща состояла из многих деревьев, которые, подобно молящимся паломникам, образовывали длинную процессию, простирающуюся до полей, где оливковая роща и поля переходили в пастбище, теперь же осталось только несколько деревьев от покалеченной собственности Иоакима. Вслед за ними пользуются солнечным светом высокий сильный миндаль и яблони, образуя своими ветвями солнцезащитные навесы над садом, затем наслаждается солнечными лучами гранатовое дерево, и последней – смоковница возле дома, когда солнце уже ласкает хорошо ухоженные цветы и овощи в прямоугольных клумбах и вдоль изгороди, посаженные под перголами, отягощенными виноградными гроздьями.
Жужжащие пчелы, подобные летающим золотым каплям, садятся на все, что может даровать им сладкий душистый сок. Они атакуют небольшую жимолость, вступившую в пору цветения, и живую изгородь с гроздьями колоколобразных цветов, названия которых я не знаю, но это, должно быть, ночные цветы, так как они уже почти закрылись и их аромат очень силен. Пчелы спешат собрать с них нектар прежде, чем они сложат свои лепестки, чтобы уснуть в венчике.
Мария быстро идет от голубятни к маленькому источнику, и от него в дом, делая Свою работу, и при этом Она еще умудряется восхищаться Своими цветами и голубями, воркующими на дорожках или летающими вокруг дома и огорода.
2. Иуда Искариот возвращается, нагруженный растениями и черенками для прививки. «Здравствуй, Мать. Мне дали все, что я хотел. Я бежал назад так, чтобы они не повредились. Но я надеюсь, что они приживутся так же, как и жимолость. В следующем году Твой сад будет похож на корзину с цветами. И так Ты будешь вспоминать бедного Иуду и его пребывание здесь», - говорит он, осторожно вынимая из сумки какие-то растения, корни которых окутаны землей и влажными листьями, и какие-то черенки из другой сумки.
«Спасибо тебе, Иуда. Действительно большое спасибо. Ты не представляешь, как Я счастлива, что эта жимолость посажена возле небольшого грота. Когда Я была маленькой девочкой, вон там, за теми полями, которые в те дни принадлежали нам,
находился прекраснейший грот. Плющ и жимолость украшали его своими ветвями и цветами, образуя своеобразный занавес и приют для маленьких лилий, растущих внутри грота, который изнутри полностью покрывала изысканная зеленая вышивка Девичьих Волос[2]. Потому что тогда была весна... В Храме Я часто думала об этом гроте и скажу тебе, что когда Я молилась перед Священной Завесой, как дева, живущая в Храме, Я не воспринимала Бога сильнее, чем там. Нет, Я должна сказать, что Я мечтала там о сладком разговоре Моей души с Моим Господом... Мой Иосиф устроил для Меня этот грот, с этим прекрасным ручейком, не столько ради его практической пользы, но чтобы он дарил Мне радость, подобную той, какую Я испытывала в том гроте… Иосиф был добрым, и внимательным к мельчайшим деталям… Он посадил жимолость и плющ, который еще жив, а жимолость погибла в годы нашего изгнания... Он пересадил ее позже. Но он умер три года назад. Ты посадил ее еще раз. Она пустила корни, видишь? Ты очень умный садовник. »
«Да. В детстве я очень любил растения и моя мать научила меня заботиться о них... Когда я с Тобой, Мать, я чувствую, что вновь становлюсь мальчиком и во мне оживает мой прежний навык. Я делаю это ради Твоего удовольствия. Ты так добра ко мне!...» - отвечает Иуда, умело определяя наиболее подходящие места для посадки растений. Рядом с изгородью с ночными цветами он кладет клубок корней, не знаю, ландышей или других цветов. «Им будет хорошо здесь» - говорит он, утрамбовывая небольшой мотыгой землю над закопанными корнями. «Слишком сильный солнечный свет неблагоприятен для них. Слуга Елиазара не хотел отдавать их мне. Но я так настаивал, что он в конце концов дал. »
«Иосифу тоже не хотели отдавать те кусты индийских жасминов. Но он выполнил для них бесплатно какую-то работу, чтобы получить их для Меня. Они
расцветали все больше и больше. »
«Теперь они Твои, Мать. Сейчас я их полью, и с ними все будет в порядке. » Он
поливает их, а затем моет руки в источнике.
3. Мария смотрит на него: он так сильно отличается от Ее Иисуса, и так отличается также от Иуды в его некоторые бурные часы. Она пытливо всматривается в него, подходит к нему и, положив руку на его руку, ласково спрашивает: «ты чувствуешь себя лучше, Иуда? В своей душе, Я имею в виду».
«О! Мать! Намного лучше! Я в мире. И Ты можешь видеть это. Я нахожу
удовольствие и спасение в скромных вещах и в том, что нахожусь рядом с Тобой. Я никогда не должен покидать этого мира, этого спокойствия, этого места... Как далек мир от этого дома!...» Иуда смотрит на сад, растения, маленький домик... Он заключает: «но если я останусь здесь, я никогда не буду апостолом. Но я хочу быть им...»
«Однако, поверь Мне, было бы лучше для тебя быть праведной душой, а не неправедным апостолом. Если ты чувствуешь, что контакт с миром приводит тебя в расстройство, если ты сознаешь, что слава и почести апостола вредны для тебя, откажись от них, Иуда. Для тебя лучше быть простым верующим в Моего Иисуса, но святым верующим, чем грешным апостолом. »
Иуда задумчиво опускает голову. Мария оставляет его в раздумьях и входит в дом, чтобы заняться Своей домашней работой.
Некоторое время Иуда пребывает в молчании, затем начинает ходить взад и вперед под перголой. Его руки сложены, голова опущена. Он погружен в свои мысли, затем он начинает говорить и жестикулировать сам с собой. Его монолог непонятен. Его жесты характерны для человека с мучительно конфликтующими идеями. Он, кажется, то призывает, то отвергает, то жалеет о чем-то, то проклинает что-то, пытливое выражение его лица становится то испуганным, то выражает мучение, пока его лицо не принимает выражения, свойственного его худшим минутам… и он резко останавливается посреди тропинки, остается в этом положении еще какое-то время с истинно дьявольским выражением лица… Закрыв лицо руками он бежит вверх по пригорку оливковых деревьев, прочь от глаз Марии, он плачет, пряча лицо в своих ладонях, пока не успокаивается и не остается сидящим, прислонившимся к стволу оливкового дерева, как бы в смущении…
4... Сейчас уже не утро, а последние минуты великолепного заката. Назарет распахивает двери своих домов, которые были закрыты весь день, предохраняя их обитателей от горячего летнего тепла восточного дня. Женщины, мужчины, дети в ожидании ужина вышли в огороды или на по-прежнему горячие, но не освещенные солнцем дороги, в поисках прохладного воздуха у источника, играя или разговаривая… Они приветствуют друг друга громкими голосами, болтают, смеются, кричат...
Иуда тоже вышел из дому и направляется к источнику с медными кувшинами. Его заметили, жители Назарета, давшие ему прозвище «ученик Храма», которое звучит для него как музыка, указывают на него. Он проходит мимо приветствующих его людей доброжелательно, но также с некоторой сдержанностью, которая хотя еще не является гордым высокомерием, но очень близка к нему.
«Ты очень добр к Марии », - говорит ему длиннобородый горожанин.
«Она заслуживает этого и даже большего. Она поистине великая женщина Израиля. Вам повезло, что в вашем городе живет такая горожанка. »
Похвала женщине из Назарета радует людей, которые повторяют друг другу сказанное Иудой.
Апостол тем временем дошел до источника, где ожидает своей очереди. Он так добр, что несет кувшины пожилой женщины, которая непрерывно благословляет его, он наполняет фляги двум женщинам, движения которых стесняют грудные младенцы, которых они носят на руках. Укрываясь своими покрывалами они шепчут: «пусть Бог
вознаградит тебя».
«Любовь к ближнему является первой обязанностью друга Иисуса », - кланяясь отвечает Искариот. Затем он наполняет свои кувшины и идет домой.
5. Глава синагоги Назарета вместе с другими людьми останавливают его по пути домой и приглашают его говорить в следующую Субботу. «Ты был здесь с нами больше двух недель и ты не дал нам какого-либо урока, кроме твоего любезного отношения ко всем нам», - жалуется глава синагоги, окруженный другими старейшинами деревни.
«Но если речи вашего величайшего Сына не нравятся вам, как может вас
удовлетворить проповедь одного из Его учеников, который к тому же иудей?» - отвечает Иуда.
«Твое подозрение несправедливо и это огорчает нас. Наше приглашение искренне. Ты являешься Его учеником и иудеем. Это верно. Но ты из Храма. Итак, ты можешь говорить. Потому что в Храме дается учение. Сын Иосифа только плотник...»
«Но Он – Мессия! »
«Он говорит это... Но верно ли это? Или это бред? »
«Но, люди Назарета, что вы скажете о Его святости! Его святость… » - Иуда
возмущен неверием назарян.
«Она велика. Это верно. Но помимо этого быть еще и Мессией!... И потом...
Почему Он говорит так сурово? »
«Сурово? Нет. Он мне не кажется суровым. Ну, он слишком искренний и слишком нетерпим, это верно. Он не оставляет нетронутыми никаких недостатков, Он не колеблясь осуждает злоупотребления... и людям это не нравится. Он всегда касается больных мест, ради исправления их. И это причиняет боль. Но Он делает это из-за Своей святости. Конечно! Это единственная причина. Я Ему говорил несколько раз: “Иисус, Ты вредишь Своей репутации”. Но Он не слушает меня!...»
«Ты очень любишь Его, и такой ученый человек как ты мог бы направлять Его. »
«О! Не ученый... Но да, практичный. Вы знаете, я ведь из Храма!? Я знаком с обычаями. У меня есть друзья. Сын Анны[3] мне как брат. Если вы хотите что-то получить от Синедриона, только скажите... но позвольте мне сейчас отнести воду
Марии, Она ждет меня к ужину. »
«Вернись позже. На моей террасе прохладно. Ты будешь среди друзей и мы
сможем поговорить...»
6. «Да, до свидания » - и Иуда идет домой, где он приносит извинения Марии за опоздание, так как он встретил главу синагоги и старейшин деревни. И он заключает: «они хотели бы, чтобы я говорил в Субботу... Учитель не поручал мне говорить. Что Ты скажешь, Мама? Руководи мною. »
«Говорить с главой синагоги... или в синагоге? »
«И то и другое. Я не хотел бы говорить с любым из них, потому что они против
Иисуса и еще потому, что мне кажется кощунством говорить там, где Он по праву является единственным Учителем. Но они так настаивали! Они хотят, чтобы я после ужина... я почти обещал им придти. И если Ты думаешь, что, поговорив с ними я может быть смогу смягчить их дух противления Учителю, который так неприятен, то я пойду и поговорю с ними, хотя это так обременительно для меня. Я буду говорить так хорошо, как только смогу, очень просто, стараясь быть очень терпеливым в виду их упрямства. Потому что я понял, что это более чем трудно. Эх! Я не повторю вновь той ошибки, какую совершил в Ездрилоне! Учитель был так опечален! Он ничего не сказал, но я понял. Я не повторю этого вновь. Но я хотел бы оставить Назарет, убедив людей в том, что Иисус – это Мессия и Ему следует верить и любить Его. » Иуда говорит, сидя за столом, на месте Иисуса и ест то, что Мария приготовила для него. И мне больно видеть, как Иуда сидит на этом месте перед Марией, Которая служит ему как Мать.
Сейчас Она отвечает: «было бы хорошо, если бы Назарет понял истину и
принял ее. Я не буду тебя удерживать, ты можешь идти. Никто не может сказать лучше, чем ты, заслуживает ли Иисус любви. Подумай о том, как сильно Он тебя любит, и что Он всегда проявляет Свою любовь прощая и удовлетворяя тебя, когда это возможно... Пусть эта мысль вдохновит тебя на святые слова и дела».
Ужин скоро закончился. Иуда пошел полить цветы в саду, прежде чем станет слишком темно, а затем он выходит, оставив Марию на террасе, где Она собирается собрать и сложить одежды, которые Она повесила сушиться. 7. А Иуда, поприветствовав Алфея Сары и Марию Клеопову, которые говорят, стоя у двери Марии, направляется прямо к дому начальника синагоги.
Там находятся также два брата Господа вместе с другими шестью старейшинами. После помпезных приветствий все они с серьезным видом садятся на сиденья, украшенные подушками и освежаются, выпив анисовой или мятной воды, которая, должно быть, очень холодная, потому что металлический кувшин запотел снаружи из-за разницы в температуре между ледяной холодной водой и все еще горячим воздухом, несмотря на то, что ветерок, дующий с холмов к северу от Назарета
колышет верхушки деревьев.
«Я рад, что ты согласился прийти. Ты молод. Тебе хорошо бы немного расслабиться », - говорит глава синагоги, который полон внимания к Иуде.
«Я боялся побеспокоить вас, если бы я пришел раньше. Я знаю, что вы достаточно пренебрежительны по отношению к Иисусу и его последователям...»
«Пренебрежительны? Нет. Скептичны... и мы пострадали от Его... давайте признаем это... Его слишком сырой истины. Мы были под впечатлением, что ты брезгуешь нами, и вот почему мы не приглашали тебя. »
«Я брезгую вами? Напротив! Я вас очень хорошо понимаю... Конечно! Но Я
уверен, что в конце мир будет установлен между вами и Им. Это устроит как вас, так и Его. Он устроит Его, потому что Он нужен всем, и он устроит вас, потому что Он не мстит тем, кто считается врагами Мессии. »
«И ты думаешь, что Он действительно является Мессией? » - спрашивает Иосиф Алфеев. «В Нем нет никаких следов царственного облика, предсказанного пророками. Возможно, это потому что мы помним Его как плотника... Но... Где же в Нем царь освободитель? »
«Давид тоже казался всего лишь маленьким пастушком. Но вы знаете, что не было более великого царя, чем Давид. Даже Соломон при всей своей славе не был так
велик. Ведь, в конце концов, Соломон только продолжил работу Давида, но никогда не был так вдохновлен свыше, как он. Тогда как Давид! Просто посмотрите на облик Давида! Он гигантский! Его царственность почти достигает Неба. Не сомневайтесь в царственности Христа, основывая ваши суждения на Его генеалогии. Давид был царем и пастухом. Вернее: пастухом, а затем царем. Иисус является царем и плотником. Или
еще лучше: плотником, а позже царем. »
8 «Ты говоришь как раввин. Сразу видно, что ты воспитывался в Храме», - говорит глава синагоги. «Не можешь ли ты сообщить в Синедрион, что я, глава синагоги, нуждаюсь в помощи Храма по личным обстоятельствам?»
«Конечно! Конечно! Через Елиазара! Только представь себе! Затем Иосиф старец, ты знаешь его? Богатый человек из Аримафеи. Затем Садок, книжник... затем... все, что тебе нужно сделать, это сказать мне! »
«Что ж, будь моим Гостем завтра. Мы поговорим об этом. »
«Твоим гостем? Нет. Я не могу оставить Марию, эту святую и печальную женщину. Я пришел сюда специально, чтобы поддержать Ее, составив Ей компанию…»
«Что случилось с нашей родственницей? Мы знаем, что она здорова и, несмотря на бедность, счастлива», - говорит Симон Алфеев.
«Да. И мы никогда не покидаем Ее. Моя мать всегда с Ней. И моя жена и я тоже. Хотя... хотя я не могу простить Ей, что Она так слабохарактерна со Своим Сыном. А также горя моего отца, потому что из-за Иисуса только два его сына были у его смертного ложа. А затем... но семейные проблемы не должны провозглашаться публично», - говорит Иосиф Алфеев со вздохом.
«Ты прав. О них следует шептать тихим голосом и доверять их дружественному сердцу. То же самое относится и ко многим неприятностям. У меня тоже они есть, как у ученика... но лучше не говорить о них! »
«Напротив, давай поговорим о них. В чем дело? Неприятности у Иисуса? Мы не одобряем Его поведения. Но мы Его родственники. И мы готовы встать на Его сторону против Его врагов. Продолжай! » - говорит Иосиф.
«Неприятности? Нет! Я просто говорю... Скорби ученика многообразны! Не
только из-за поведения своего Учителя с друзьями и врагами, вредящему Ему Самому, но и потому, что тяжело видеть, что Его не любят. Я желаю, чтобы все вы любили Его…»
«Но что мы можем сделать? Ты сам сказал это! Его поведение такое... Его не любили, потому что прежде Он оставил Свою Мать», - говорит глава синагоги оправдываясь. «Это верно, что вы все на это скажете? »
Они все торжественно согласны и говорят благосклонно о молчаливом, кротком, замкнутом Иисусе прошлых лет.
«Кто бы мог вообразить, что Он станет Тем, Кем Он является сейчас? Он был
полностью посвящен дому и родственникам. А что же сейчас вместо этого?», - замечает пожилой назарянин.
Иуда восклицает со вздохом: «бедная Женщина! »
«Ну, что ты знаешь? Расскажи, не молчи! » - кричит Иосиф.
«Ничего больше того, что знаете вы. Вы думаете, что Ей приятно оставаться
в одиночестве? »
«Если бы Иосиф жил так, как жил твой отец, этого бы не случилось», - нравоучительно утверждает другой пожилой назарянин.
«Не верь в это, человек. Случилось бы то же самое. Когда кто-то принимает идею в свою голову!...» говорит Иуда.
Слуга приносит несколько светильников и ставит их на стол, потому что ночь безлунная, хотя небо усеяно сверкающими звездами. Приносят больше напитков, и глава синагоги сразу же предлагает их Иуде.
«Спасибо. Я не могу оставаться дольше. Я должен вернуться к Марии», - говорит он и встает.
Двое сыновей Алфея тоже встают и говорят: «Мы пойдем с тобой. Нам по пути…» И они расстаются с главой синагоги и шестью старейшинами, церемонно попрощавшись с ними.
9. На улицах сейчас пустынно и тихо. С террас на крышах домов слышны разговоры тихих печальных голосов. Дети уже спят в своих маленьких кроватках
и потому не слышны их пронзительные голоса, напоминающие пение радостных птиц. С террас богатых домов исходит слабое свечение масляных ламп и слышны тихие голоса людей.
Сыновья Алфея и Иуда некоторое время шли молча, затем Иосиф остановился и, взяв руку Иуды, сказал: «Послушай. Я понимаю, что ты что-то знаешь, о чем не хочешь упоминать в присутствии посторонних. Но теперь ты должен сказать мне. Я старший в семье и я имею право и обязанность знать все. »
«И я пришел сюда, чтобы рассказать вам, и таким образом защитить Учителя,
Марию, ваших братьев и вашу репутацию. Рассказывать и слушать об этом довольно больно. Я должен сообщить вам нечто мучительное и тягостное. Потому что это выглядит подобно проискам доносчика. Но, пожалуйста, поймите меня правильно. На самом деле это не так. Мною движет любовь и благоразумие. Я знаю о многом, о чем известно и вам. Мне рассказали об этом мои друзья из Храма. И я знаю, что это опасно для Иисуса и для доброго имени семьи. Я попытался объяснить это Учителю, но не добился успеха. Напротив, чем больше я советую Ему, тем хуже Он себя ведет, что приводит к тому, что люди Его критикуют и ненавидят все больше и больше. Причина в том, что Он настолько свят, что не может понять, чему подобен этот мир. Короче говоря, печально видеть святое дело погибшее из-за безрассудства своего основателя. »
«Но о чем ты говоришь? Расскажи нам все. И мы примем меры. Верно, Симон?»
«Конечно. Но мне кажется невозможным, что Он безрассуден и действует во вред Своей миссии...»
«Но если этот добрый молодой человек, который любит Иисуса, говорит это!? Посмотри, на кого ты похож. Ты всегда такой: неуверенный, нерешительный. Ты всегда оставляешь меня одного в решающий момент. Вся семья против меня. У вас нет жалости к нашей репутации и к нашему бедному Брату, Который губит Сам Себя! »
«Нет! Он не губит Себя! Но Он вредит Себе, вот что Он делает. »
«Говори! » настаивает Иосиф, тогда как Симон растерянно молчит. «Я бы
сказал... но я хочу быть уверенным, что вы ничего не скажете об этом Иисусу… Поклянитесь в этом. »
«Мы клянемся Святой Завесой. Говори. »
«И вы не должны передавать вашей матери, и особенно вашим братьям того, что я собираюсь рассказать вам. »
«Ты можешь быть уверен в нашем молчании. »
«И вы ничего не скажете Марии? Ради того, чтобы не огорчать Ее. Это ваша обязанность – обеспечивать мир этой бедной Матери, молчаливо, как это делаю я. »
«Мы не будем никому ничего рассказывать. Мы клянемся в этом. »
10. «Хорошо, слушайте... Иисус не ограничивается общением с язычниками,
мытарями и проститутками, оскорбляя фарисеев и прочих важных людей. Но Он делает вещи, которые совершенно абсурдны... просто представьте себе, что когда мы были в Филистии, Он заставил нас ходить повсюду, водя с собой черного козла. Теперь у Него есть филистимлянин среди Его учеников. А перед этим мальчик, которого Он подобрал. Вы можете себе представить, какие это вызвало комментарии? А несколько дней назад Он взял гречанку, рабыню, бежавшую от своего хозяина, римлянина. Его речи противоречат нашей хорошо известной мудрости. Короче говоря, Он, кажется, сумасшедший. И Он дискредитирует Себя. В Филистии Он вторгся в церемонии волшебников, конкурируя лицом к лицу с ними. Он победил их, но... книжники и фарисеи ненавидят Его. Но что произойдет, если они случайно услышат о таких вещах? Вы должны вмешаться и остановить...»
«Это серьезно, очень серьезно. Но как мы могли бы узнать? Мы здесь... и даже
сейчас, как мы сможем узнать? »
«И все-таки ваша обязанность состоит в том, чтобы вмешаться и остановить Его. Его Мать – это Мать, Она слишком хорошая. Вы не должны покидать Его в таком положении. Ради Его собственного блага и ради блага всего мира. Также Его постоянные изгнания бесов... ходят слухи, что Ему помогает Вельзевул. Вы можете себе представить принесет ли это Ему какое-нибудь благо. В любом случае, каким царем Он когда-нибудь станет, если толпа смеется над Ним или возмущается? »
«Но... Он и в самом деле делает такие вещи?» - недоверчиво спрашивает Симон.
«Спросите у Него сами. Он скажет вам, что Он делает. Потому что Он даже гордится этим. »
«Ты должен дать нам знать...»
«Я, конечно, сообщу! Когда я увижу что-то новое, я пошлю вам весточку. Но... пожалуйста, никому ни слова! »
«Мы клянемся в этом. Когда ты уезжаешь? »
«После субботы. Нет больше причин для моего дальнейшего пребывания здесь. Я исполнил свой долг. »
«И мы благодарим тебя за это. Эх! Я говорил, что Он изменился. А ты, брат...
Ты мне не верил... теперь ты можешь убедиться, был ли я прав. » - говорит Иосиф Алфеев.
«Я с трудом могу поверить в это. Иуда и Иаков, в конце концов, не глупцы. Почему они не рассказали нам об этом? Если такое действительно происходит, почему они ничего не предприняли?», - говорит Симон Алфеев.
«Человек, не оскорбляй меня, отказываясь верить моим словам! » - обиженно отвечает ему Иуда.
«Нет!... но... Достаточно об этом. Прости меня, если я скажу: я поверю, когда увижу все сам. »
«Хорошо. Ты скоро увидишь и тогда ты скажешь мне: “ты был прав”. Хорошо. Вот и ваш дом. Я покидаю вас. Бог с вами. »
«Бог с тобой, Иуда. И... слушай. Не говори никому об этом. Ради нашей репутации...»
«Я буду нем, как могила. До свидания. »
11. И он уходит быстро шагая. Невозмутимо входит в дом и идет наверх, на террасу, где Мария, положив руки на колени, созерцает небо, усеянное звездами. В свете маленькой лампы, которую Иуда зажег, чтобы подняться по ступенькам, видны слезы, блестящие на щеках Марии.
«Почему ты плачешь, Мать? » - спрашивает Иуда с тревогой.
«Потому что Я думаю, что в мире больше западней, чем звезд на небе.
Западней для моего Иисуса...» Иуда смотрит на нее внимательно и кажется расстроенным. Но Она сердечно заключает: «но Меня утешает любовь Его учеников... любовь Моего Иисуса... люби Его... ты хочешь остаться здесь, Иуда? Я иду вниз в свою комнату. Мария Клеопова уже лег спать, приготовив закваску на завтра. »
«Да. Я останусь здесь. Здесь чудесно. »
«Мир тебе, Иуда. »
«Мир Тебе, Мария».
[1] Иоаким – отец Девы Марии.
[2] Девичьи Волосы или Адиантум Радди – многолетний травянистый папоротник. Не выносит нахождения под прямыми солнечными лучами – примечание переводчика.
[3] Анна – первосвященник.