АНАТОЛИЙ МАРИЕНГОФ
Марш революций
Конь революций буйно вскачь
Верст миллионы в пространствах рвы,
Каждый волос хвоста и гривы —
Знамя восстаний, бунта кумач.
Громами перекликается копыт стук,
В тучах перецеловываются губы снарядов.
Плечи в плечи Север и Юг,
Свяжем души в один моток,
Буйно пляшет на стягах заря;
Плечи в плечи Запад и Восток,
Брюхо шпорам режь ездок.
Громами перекликается копыт стук,
В тучах перецеловываются губы снарядов.
Плечи в плечи Север и Юг,
Западу подал Восток знак,
Плечи в плечи, за рядом ряд,
Ровен и грозен шеренг шаг,
Старому на шею петлей кушак.
Громами перекликается копыт стук,
В тучах перецеловываются губы снарядов.
Плечи в плечи Север и Юг,
Вражьему стану свинца плевок,
Ярче костров сердца горят,
Плечи в плечи Запад и Восток,
Бурю воет каждый гудок.
Громами перекликается копыт стук,
В тучах перецеловываются губы снарядов.
Конь революций буйно вскачь,
Верст миллионы в пространствах рвы,
Каждый волос хвоста и гривы
Знамя восстаний, бунта кумач.
МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН
Русская революция
Во имя грозного закона
Братоубийственной войны,
И воспаленны и красны
Пылают гневные знамена.
Но жизнь и русская судьба
Смешали клички, стерли грани:
Наш пролетарий — голытьба,
А наши «буржуа» — мещане.
А грозный демон — «Капитал» —
Властитель фабрик, Князь заботы,
Сущность отстоенной работы,
Преображенная в кристалл, —
Был нам неведом:
нерадивы
И нищи средь богатств земли,
Мы чрез столетья пронесли,
Сохою ковыряя нивы,
К земле нежадную любовь...
России душу омрачая,
Враждуют призраки, но кровь
Из ран ее течет живая.
Не нам ли суждено изжить
Последние судьбы Европы,
Чтобы собой предотвратить
Ее погибельные тропы.
Пусть бунт наш — бред, пусть дом наш пуст,
Пусть боль от наших ран не наша.
Но да не минет эта чаша
Чужих страданий наших уст.
И если встали между нами
Все бреды будущих времен —
Мы все же грезим русский сон
Под чуждыми нам именами.
Тончайшей изо всех зараз,
Мечтой врачует мир Россия —
Ты, погибавшая не раз
И воскресавшая стихия.
Как некогда святой Франциск
Видал: разверзся солнца диск
И пясти рук и ног Распятый
Ему лучом пронзил трикраты —
Так ты в молитвах приняла
Чужих страстей, чужого зла
Кровоточащие стигматы.
12 июня 1919
ДАВИД БУРЛЮК
Трупик ребенка пути
Буря скитается по бездорожью небес.
Р. Тагор
Грязи под спешною толпой,
Теснящимся колесам ввержен, —
Ребенка трупик голубой —
Грядущей жизни слабостержень…
Лохмотья бывшего народа,
В взгромоздясь на макадам,
Не зря, что скверная погода,
Гулять пустилась по полям.
Последователям диет,
Надевшим хлад «деми-сезон»,
С курносою Madame под ручку,
Широко-вольный белосвет
Войяжем знать не воспрещен —
Под осень, веер, тряпку, тучку.
Михаил СВЕТЛОВ
ПРИЗРАК БРОДИТ ПО ЕВРОПЕ
Призрак бродит по Европе,
Он заходит в каждый дом,
Он толкает,
Он торопит:
«Просыпайся!
Встань!
Идем!»
По Европе призрак бродит,
По заброшенным путям,
Он приходит,
Он уходит,
Он бредет по деревням.
Ветер бьется под кудлатой,
Под астральной бородой,
Пахнет ландышем и мятой,
Дышит классовой борьбой.
По Европе бродит призрак,
Что-то в бороду ворчит,
Он к романтикам капризным,
Как хозяйственник, стучит.
Мир шатается под взглядом
Воспаленных, гнойных глаз...
Он хозяйственным бригадам
Дал рифмованный приказ.
Он порою неурочной
Заглянул ко мне домой,
И спешит Дальневосточной
Отнести подарок мой.
Он идет сквозь лес дремучий
И бормочет все одно:
«Мчатся тучи, вьются тучи,
Петушок пропел давно!»
Соучастник, соглядатай —
Ночь безумеет сама,
Он при Энгельсе когда-то,
Он давно сошел с ума.
Он давно в дорогу вышел,
И звучит, как торжество,
И звучит, как разум высший,
Сумасшествие его.
1929
| ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ | ||
| Смерть пионерки Грозою освеженный, Подрагивает лист. Ах, пеночки зеленой Двухоборотный свист! Валя, Валентина, Что с тобой теперь? Белая палата, Крашеная дверь. Тоньше паутины Из-под кожи щек Тлеет скарлатины Смертный огонек. Говорить не можешь - Губы горячи. Над тобой колдуют Умные врачи. Гладят бедный ежик Стриженых волос. Валя, Валентина, Что с тобой стряслось? Воздух воспаленный, Черная трава. Почему от зноя Ноет голова? Почему теснится В подъязычье стон? Почему ресницы Обдувает сон? Двери отворяются. (Спать. Спать. Спать.) Над тобой склоняется Плачущая мать: Валенька, Валюша! Тягостно в избе. Я крестильный крестик Принесла тебе. Все хозяйство брошено, Не поправишь враз, Грязь не по-хорошему В горницах у нас. Куры не закрыты, Свиньи без корыта; И мычит корова С голоду сердито. Не противься ж, Валенька, Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест. На щеке помятой Длинная слеза... А в больничных окнах Движется гроза. Открывает Валя Смутные глаза. От морей ревучих Пасмурной страны Наплывают тучи, Ливнями полны. Над больничным садом, Вытянувшись в ряд, За густым отрядом Движется отряд. Молнии, как галстуки, По ветру летят. В дождевом сиянье Облачных слоев Словно очертанье Тысячи голов. Рухнула плотина - И выходят в бой Блузы из сатина В синьке грозовой. Трубы. Трубы. Трубы Подымают вой. Над больничным садом, Над водой озер, Движутся отряды На вечерний сбор. Заслоняют свет они (Даль черным-черна), Пионеры Кунцева, Пионеры Сетуни, Пионеры фабрики Ногина. А внизу, склоненная Изнывает мать: Детские ладони Ей не целовать. Духотой спаленных Губ не освежить - Валентине больше Не придется жить. - Я ль не собирала Для тебя добро? Шелковые платья, Мех да серебро, Я ли не копила, Ночи не спала, Все коров доила, Птицу стерегла,- Чтоб было приданое, Крепкое, недраное, Чтоб фата к лицу - Как пойдешь к венцу! Не противься ж, Валенька! Он тебя не съест, Золоченый, маленький, Твой крестильный крест. Пусть звучат постылые, Скудные слова - Не погибла молодость, Молодость жива! Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед. Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас. Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы. Возникай содружество Ворона с бойцом - Укрепляйся, мужество, Сталью и свинцом. Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла. Чтобы в этом крохотном Теле - навсегда Пела наша молодость, Как весной вода. Валя, Валентина, Видишь - на юру Базовое знамя Вьется по шнуру. Красное полотнище Вьется над бугром. "Валя, будь готова!" - Восклицает гром. В прозелень лужайки Капли как польют! Валя в синей майке Отдает салют. Тихо подымается, Призрачно-легка, Над больничной койкой Детская рука. "Я всегда готова!" - Слышится окрест. На плетеный коврик Упадает крест. И потом бессильная Валится рука В пухлые подушки, В мякоть тюфяка. А в больничных окнах Синее тепло, От большого солнца В комнате светло. И, припав к постели. Изнывает мать. За оградой пеночкам Нынче благодать. Вот и все! Но песня Не согласна ждать. Возникает песня В болтовне ребят. Подымает песню На голос отряд. И выходит песня С топотом шагов В мир, открытый настежь Бешенству ветров. Юргис Балтрушайтис Одиночество Среди людей, я средь — чужих... Мне в этом мире не до них, Как им, в борьбе и шуме дня, Нет в жизни дела до меня... В дороге дальней им, как мне, Тужить, блуждать наедине... Мне в мой простор, в мою тюрьму, Входить на свете одному... Пока в пути не встанет грань, Нам всем томительную ткань Рукою сирой в жизни ткать — Душою замкнутой алкать... Звучит по-разному у всех Один и тот же стон и смех, — На всех ткачей один станок, Но каждый сир и одинок... ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ Союзу молодежи Русские мальчики, львами Три года охранявшие народный улей, Знайте, я любовался вами, Когда вы затыкали дыры труда Или бросались туда, Где львиная голая грудь — Заслон от свистящей пули. Всюду веселы и молоды, Белокурые, засыпая на пушках, Вы искали холода и голода, Забыв про постели и о подушках. Юные львы, вы походили на моряка, Среди ядер свирепо-свинцовых, Что дыру на котле Паров, улететь готовых, Вместо чугунных втул Локтем своего тела смело заткнул. Шипит и дымится рука И на море пахнет жарким — каким? Редкое жаркое, мясо человека. Но пар телом заперт, Пары не летят, И судно послало свистящий снаряд. Вам, юношам, не раз кричавшим «Прочь» мировой сове, Смело вскочите на плечи старших поколений, То, что они сделали,— только ступени. Оттуда видней! Много далёко Увидит ваше око, Высеченное плеткой меньшего числа дней. ВАСИЛИЙ КАМЕНСКИЙ Маяковский Радиотелеграфный столб гудящий, Встолбленный на материке, Опасный — динамитный ящик, Пятипудовка — в пятерике. И он же — девушка расстроенная Пред объясненьем с женихом, И нервноколкая, и гибкостройная, Воспетая в любви стихом. Или капризный вдруг ребенок, Сын современности — сверхневрастеник, И жрущий — ржущий жеребенок, Когда в кармане много денег. И он — Поэт, и Принц, и Нищий, Колумб, Острило, и Апаш, Кто в Бунте Духа смысла ищет — Владимир Маяковский наш. |
Сергей третьяков
Живым
Товарищ!
Прошу.
Слышишь!
Обещай!
Если когда-нибудь, после смерти,
Нам, футуристам, в драке измолотым,
Ассигнуют по смете
Столько-то золотом;
Глыбы собьют, на глыбы
Нас становить чугунных,
Нам говорить — «спасибо!»
Со всхлипом на многоточиях,
И прочая и прочая
О гегемонии гегегениев...
Товарищ!
Орни глоткой рабочей:
— Говорите короче!!
И ближнею ж ночью...
Клянись:
Комсомольским билетом,
Красенью губ,
Кепкой,
Заводским гудком
И рукопожимом товарища —
Клянись
Ночью вложить динамитный патрон
Под каменный трон
Чугун — футуристов.
И с той, кто целует тебя,
Протанцуй
У столба гегегения.
Швырь о-го-го, ха-ха-ха во взрыв,
Пока летят каменья
Вдребезги и навзрыд.
Товарищ!
Юнач!
Обещай!
Если нашей строкой
Будут бить как портновским аршином:
— Учись! учись, такой-сякой!
Куда прешь?
Не сметь перечить великим теням.
Не позволим! Врешь!
Товарищ!
Клянись
Бровями сведенными в-чтооо?
Боевым кулаком.
Выстрелом сердца.
Профсоюзом,
Винтовкой
И пятиконечной звездой.
Клянись!
Нашей же книгой
По черепу бить, бить, бить
До пробива
До мездры мозгов
Начетчика.
Чтоб собственный выгиб
Был жив и остер,
Вали наши книги
В костер!
Обещаешь?