СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава 1. Искусство реализма в период Великой Французской Революции
Глава 2. Творчество Жака Луи Давида до начала Великой Французской Революции
Глава 3. Творчество мастера в период революции. Термидорианский переворот
Заключение
Список литературы
ВВЕДЕНИЕ
Когда над горизонтом искусства холодным светилом поднялся Давид, в живописи произошел Великий перелом. Шарль Бодлер, 1825
Французское искусство XIX века представляет собой эпоху реализма, неразрывно связанную на протяжении практически всего столетия с событиями Великой Революции. Основоположником данного направления, осуществлявшего свою художественную деятельность еще в конце XVIII века, и оттуда же берущего свои истоки, принято считать Жака Луи Давида.
О данном мастере написано достаточное количество литературы, но, объективно говоря, исследователи его творчества расходятся во мнении, насколько действительно уникален его вклад в мировое искусство. Одни исследователи считают, что творчество Давида великолепно, его работы пластичны и прекрасны по цвету и композиции, по праву занимая свое место в одном ряду с Великими мастерами. Другие же, в свою очередь, приходят к мнению, что искусство Давида является лишь сугубо политическим и социальным, и, в общем-то, на деле художник практически не создал ничего выдающегося, третьи же занимают нейтральную позицию, отмечая, что его творчеству присуще и первое и второе.
Таким образом, ниже мы попытаемся разобраться, кто из авторов какой из точек зрения придерживается.
Книга известного итальянского историка искусства Л. Вентури «Художники нового времени»[1] охватывает творчество крупнейших мастеров западноевропейской живописи первой половины и середины XIX века, характеризуя их творчество и оценивая их художественную деятельность, в том числе и творчество Давида.
Автор не описывает развернутую биографию художника, а дает лишь общую характеристику, попутно говоря и об основных направлениях искусства XIX века. Особое внимание автор уделяет современной мастеру историографии и художественной критике. Таким образом, в работе охарактеризованы не только творческий облик самого мастера, но и та среда, в которой он творил.
Особое достоинство работы Л. Вентури заключается в том, что помимо раскрытия историко-художественного процесса, эволюции искусства мастера, он ставит вопрос и о художественной ценности тех или других произведений. Кроме того, в своей работе автор дает прекрасный анализ картин, обязательно принимая во внимание лежащие в их основе философские и этические идеи. Вместе с тем, много внимания уделяет он и характеру живописного выражения этих представлений, самому выполнению картины.
Однако необходимо отметить, что через всю работу Л. Вентури проходит в качестве руководящей мысли убеждение автора, что конкретноисторические явления и идеи той или иной эпохи не играли сколько-нибудь определяющей роли в развитии художественного творчества великих мастеров, в чем мы, конечно, не можем с ним согласиться.
Говоря же непосредственно о творчестве Давида, автор отмечает, что «личный вклад Давида в развитие художественного вкуса заключается в строгости решения, уверенности, точности графической техники, в отрицании независимости искусства, в сознательном превращении искусства в политическое и социальное орудие». Таким образом, по его мнению, «он подготовляет путь для Курбе, но не оказывает никакого влияния на двух самых крупных художников первой половины века - Коро и Домье». Кроме того, автор убежден в том, что «Гойя - достойный жалости придворный, Констебл - деревенский житель консервативных взглядов, Давид - цареубийца. Однако именно Давид не участвует в той подлинной революции в искусстве, в том завоевании свободы в живописи, которыми гордится XIX век и которое Гойя и Констебл имели мужество начать. Поэтому Давид представляется столь же революционным в политике, сколь реакционным в живописи. Это означает, что самая жизнь интересовала его больше, чем искусство. Вот почему ему не удавалось или удавалось только в редких случаях создавать подлинные произведения искусства»[2]. Таким образом, мы видим, что автор достаточно критично относится к творчеству мастера.
Иной точки зрения придерживается В. Князева в своей монографии «Жак Луи Давид»[3]. Раскрывая биографические подробности жизни и творчества художника, автор с восхищеньем отзывается о Давиде не только как о прекрасном художнике в политическом аспекте, но в большей степени как о мастере, оставившем нам также и образы малой «человеческой комедии» в портретах своих близких, в портретах разбогатевших чиновников, импозантных военных, дипломатов, политических изгнанников, многие из которых не окончены. Они, по ее мнению, «обнажают перед нами секреты давидовского мастерства. В своей непосредственности, по крайней мере, кажущейся, они еще лучше, чем произведения законченные, запечатлели свое время»[4].
Тем не менее, автор, конечно же, отдает дань и общественным произведениям, но говорит о том, что, не смотря на то, что Давид более, чем кто-либо из современных ему художников, был связан с политической жизнью своей эпохи, и с революцией связаны его творческие триумфы и неудачи, одновременно он осуществлял революцию и в области художественного стиля. И уже около 1780 года уверенно возглавил «большой стиль», объединив политику и искусство: «Свидетель своей эпохи, Давид запечатлел ее в своих произведениях, привнеся в ее отображение упорядоченность, определенный стиль. И наоборот, несколько искусственно строгий неоклассический стиль у Давида смягчается и обновленным возрождается в силу требований реалистического отображения жизни. В этом непрерывном взаимодействии натуры и стиля и выявляется гений Давида».
И если говорить об отношении автора к искусству Давида в целом, необходимым будет привести следующие слова: «Речи и письма Давида говорят о том, каким он был страстным борцом за новое искусство. Его обширное литературное наследство свидетельствует о высоких требованиях, которые он предъявлял к искусству. Искренней, горячей верой в большое общенародное значение искусства проникнуты его работы»[5].
Подобной позиции придерживается и А.Н. Замятина в одноименной работе «Давид»[6]. Автор так же достаточно подробно отображает творческий и политический путь художника, однако, огромным плюсом данной работы, на наш взгляд является огромное количество ссылок на первоисточник – речи и письма самого Давида. Именно поэтому данному труду в нашей работе отведено очень значительное место.
Сама же автор, говоря о революционном искусстве Давида, очень тепло отмечает, что уже то, почему Давид пошел навстречу этим требованиям революции, говорит о политической его прозорливости и глубоком понимании социальных задач своего искусства. По ее мнению, Давид сумел определить не только направление работы, но и выбор того вида искусства, который для данного исторического момента приобретал значение ведущего[7]. Иначе говоря, не смотря на постоянные метания мастера в поисках идеала – изначально в античности, в событиях революции, а впоследствии и в Наполеоне, автор твердо убеждена, что именно благодаря постоянному влиянию своих кумиров мастерство Давида достигло небывалых вершин.
Но наиболее полным трудом, отразившем все самые наимельчайшие подробности жизни и творчества мастера явилась монография А. Шнаппера «Давид свидетель своей эпохи»[8]. Именно в ней нами были найдены не только все самые выдающиеся события, определившие тенденции развития творчества Давида в ту или иную сторону, но и ряд, казалось бы, незначительных, но так или иначе сыгравших свою роль деталей в искусстве мастера. Данный труд так же основан на первоисточниках и свидетельствах современников, в нем представлено глубочайшее изучение тематики, а так же дан прекрасный анализ множества произведений.
Очень интересной в плане философского понимания произведений Давида оказалась книга Ж.Ф. Гийу «Великие полотна»[9]. Автор характеризует творчество мастера как «три части созданной Давидом грандиозной серии произведений, повествующей о герое, который жертвует собой ради счастья своего народа: цикл мифа, цикл революции и цикл мира, скрепленного клятвой, ставшей основой нового порядка»[10]. Кроме того, в работе дан очень глубокий анализ произведений, причем отличительной особенностью его является акцент не на стилистические особенности, а попытка проникнуть в суть темы каждого из циклов, характеризуя в них роль и сущность героя.
Еще двумя работами, которые следует назвать, являются «Давид. Смерть Марата»[11] и «Ж.Л. Давид»[12]. Обе повествуют о творческой и личной жизни художника, с той лишь разницей, что в первой работе акцент сделан на самые известные произведения, а вторая работа изобилует множеством мелких биографических подробностей, которые возможно было встретить только у А. Шнаппера. Обе работы основаны на уже вышеперечисленных трудах, однако в них включено множество великолепных иллюстраций.
Если же говорить непосредственно об исторической эпохе, то большую роль в понимании тех событий оказали книги Михайловой И.Н. и Петращ Е.Г. «Искусство и литература Франции с древних времен до XX века»[13], Н.А. Дмитриевой «Краткая история искусства»[14] и «Всеобщая история искусства» под редакцией Ю.Д. Колпинского[15].
Во всех работах дана прекрасная характеристика событий периода революции, однако Н.А. Дмитриева, помимо всего прочего, еще и характеризует непосредственно само искусство данной эпохи.
Говоря о революционном классицизме, она упоминает теорию Руссо о близости к природе. Понятие «верности природе» в искусстве вообще, по ее мнению - многозначное и растяжимое понятие, его никогда не следует понимать слишком буквально. В природе заложено многое, и люди в зависимости от своих идеалов и вкусов склонны абсолютизировать и особо выделять то одни, то другие ее черты, которые в данный момент привлекают и кажутся самыми важными. Так и создается искусство - чудесный сплав объективно-природного и субъективно-человеческого. Ведь люди сами являются частью природы и, даже не желая ей подражать, все-таки это делают. А с другой стороны, даже желая следовать ей в точности, они неизбежно преображают ее на свой лад. Именно поэтому произведения художников эпохи французской революции ей кажутся «искусственными». Она говорит о том, что «мало естественного в их аллегориях, напыщенных жестах, в статуарности фигур, в вымученном рационализме»[16].
Таким образом, существует достаточное количество литературы по выбранной нами теме. Тем не менее, попытаться свести воедино все точки зрения, на наш взгляд, является достаточно актуальной проблемой, именно поэтому целью нашей работы явилась попытка отобразить творческий путь художника глазами многих искусствоведов и критиков искусства. Для наиболее полного раскрытия темы нами были поставлены следующие задачи:
1. раскрыть основные тенденции в искусстве периода Великой французской Революции;
2. проследить творческий путь художника вплоть до начала революционных событий;
3. выявить основные направления в творчестве Давида во время событий революции, а так же после термидорианского переворота.
В данной работе нами были использованы методы анализа научной литературы и биографический метод. Объектом в данном случае является искусство периода французской буржуазной революции, а предметом – творчество Давида.
ГЛАВА 1. ИСКУССТВО РЕАЛИЗМА В ПЕРИОД ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Франция стала первой большой страной на Европейском континенте, где революция привела к разгрому феодального строя. Буржуазные отношения здесь утвердились в наиболее чистом виде. Вместе с тем во Франции, прошедшей через четыре революции, рабочее движение ранее, чем в других странах, приобрело характер боевых выступлений. Напряженная борьба народных масс против феодальной аристократии, затем против правящей буржуазии, активное участие в борьбе пролетариата наложили на ход истории особый героический отпечаток, который нашел свое отражение в искусстве Франции XIX века. Острые политические конфликты, свидетелями, а иногда и участниками которых были художники, поставили прогрессивное искусство в тесную связь с общественной жизнью.
Революционные идеи становятся основными в развитии культуры этого времени, обусловливая революционную направленность искусства, и в первую очередь революционного классицизма. Художники для выявления гражданских идеалов обращаются к античности, «чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии»[17].
Иными словами, художественное выражение французской революции не было свободным выражением. Значительно большую роль здесь играло горячее стремление к общественному благу, стремление, которое привело к возобладанию политических и гражданских ценностей над художественными. Все художники, более или менее ценимые Наполеоном, приносили жертвы богу практицизма: им отказывали «в праве и даже в возможности находить удовлетворение в абстрактной сфере красоты» и возложили на них «обязанность делать вещи, которые могли бы получить полезное применение в соответствии с положительными интересами и практическими установлениями нации. Искусство ставит своей целью приносить пользу, но не узкому кругу привилегированных лиц, а всей нации и скорее массам, чем образованным людям». Как и в Греции, «искусство в настоящее время должно стать разумным установлением, немым, но всегда красноречивым законом, возвышающим мысль и очищающим душу. Что может быть прекраснее такого служения?»[18].
Поэтому закономерно то большое внимание, которое в период Революции уделяется искусству, неизменно подчеркивая его агитационную роль - оно рассматривается теперь не как «простое украшение на государственном здании, но как составная часть его фундамента». Отсюда основным долгом как правительства, муниципалитетов, так и частных лиц признана совместная работа над пробуждением и развитием эстетического чувства: большое внимание теперь уделяется преподаванию рисования в школах, организации музеев.
Таким образом, в период Великой французской Революции существовали две концепции искусства: «чистой и равнодушной неоклассической красоты» (концепция Винкельмана) и «искусства выразительного, полезного, общественного», требуемого политической жизнью революции и империи, чьи идеалы были абсолютно противоположны.
Тем не менее, как это не парадоксально, к примеру, Жак Луи Давид и его школа не различали этих идеалов, утверждая правоту то того, то другого, и в зависимости от темы пользовались техникой то классицистической, то экспрессивной. Э. Делакруа писал по этому поводу в своем дневнике: «Давид представляет собой своеобразное сочетание реализма с идеализмом. До сих пор он царит еще в известном смысле, и, не смотря на заметные изменения вкусов в современной школе, совершенно очевидно, что все исходит от него».[19]. Но как правильно отмечает А.Н. Замятина, связь и взаимодействие элементов реализма и идеализации в творчестве Давида представляют собой явление исторически обусловленное тенденциями буржуазно-демократического движения этой эпохи[20].
И это была не только черта личной биографии Давида, но и всего направления классицизм, столь ярко им представленного. В заемные идеалы и нормы классицизма парадоксальным образом вмещались противоположные социальные идеи: и бунт против тирании, и поклонение тиранам, и ярое республиканство, и монархизм.
Искусство буржуазного классицизма повторило в миниатюре эволюцию почитаемого им Древнего Рима – от республики к империи, сохраняя стилевые формы и декоративную систему, сложившиеся при республике. В противоположность рококо классицизм, напитавшись идеями Руссо, провозглашал простоту и близость к природе. Сейчас лозунг «возвращения к природе», «естественности» кажется странным в устах классицистов, потому что их произведения несколько надуманны. Тем не менее, идеологи классицизма были уверены, что, подражая античности, искусство тем самым подражает и природе. Они чтили «простоту и ясность», не замечая, что их ясность была такой же условной формой, как вычурность рококо. В некоторых же отношениях, классицизм отступил от «природы» даже по сравнению с рококо хотя бы в том, что отверг живописное видение, а вместе с ним и богатую культуру цвета в живописи, заменив ее раскраской.
Если же упомянуть о том, что классицистические тенденции были перенесены и на вещи и принадлежности, то можно упомянуть слова Вигеля, который записывал в своих мемуарах: «Одно было в этом несколько смешно: все те вещи, кои у древних были для обыкновенного, домашнего употребления, у французов и у нас служили одним украшением; например, вазы не сохраняли у нас никаких жидкостей, треножники не курились, и лампы в древнем вкусе, со своими длинными носиками, никогда не зажигались»[21]. Вигель безошибочно уловил элемент неорганичности в классицизме нового времени. Это уже не был органический большой стиль, подобно стилям былых времени.
И все же, по сути, все эти направления представляли особой, определенные ступени развития реализма XIX века, то есть реализма эпохи капитализма, чьей характерной особенностью, как уже упоминалось, являлось все нарастающее стремление к конкретно-историческому отображению действительности. К каким бы темам ни обращались художники, они стремились выявить национальные черты: и в прогрессивном романтизме, и даже в таком наиболее отвлеченном направлении, как революционный классицизм, обращение к античности связывалось с современной историей.
Впоследствии все эти тенденции еще более обостряются и сказываются как в тематике, которая ближе подходит к окружающей действительности, внося в нее критическую оценку, так и в художественном воплощении. Преодолеваются черты условности, свойственные, классицизму и романтизму, и реальный мир окончательно утверждается в конкретных формах самой жизни.
Найденные новые живописные приемы несли смысловую, эмоциональную нагрузку, позволяя художнику создать яркий, впечатляющий образ. Достижения французской живописи в этой области оказали большое воздействие на европейскую живопись.
Однако наряду с революционным классицизмом, отдавшим дань единению с природой, находят свое распространение и такие формы искусства, в которых более непосредственно могли воплотиться мысли и чаяния народа, не теряя при этом органической связи непосредственно с классицизмом. Среди таких явлений необходимо назвать массовые праздники, крупнейшим мастером и организатором которых так же являлся Жак Луи Давид. О том, что он очень любил свой труд, говорит тот факт, что на правительственное обращение к нему, как организатору празднеств, следовал ответ Давида: «Я благодарю Верховное существо, что оно дало мне некоторый талант для прославления героев Республики. Посвящая свой талант такому назначению, я особенно чувствую ему цену»[22].
Народный темперамент проявился в национальных плясках разных провинций, которые порой предшествовали официальным церемониям. В проведении праздников было много стихийного, шедшего непосредственно от народа, но официальные программы церемоний стремились внести в празднества строго регламентируемую торжественную стройность. К примеру, в проекте праздника Федерации можно прочитать буквально лозунг классицизма: «…трогательная сцена их объединения будет освещена первыми лучами солнца». Среди развалин Бастилии будет «воздвигнут фонтан Возрождения в виде олицетворения Природы» и далее: «место действия будет просто, убранство его будет заимствовано у природы»[23].
На празднества отпускались громадные средства, а сценарии давали новую концепцию публичного праздника. Композиция определялась не центральной фигурой демонстрируемого героя и пассивными зрителями, но активным и равноправным участием всех. В организации масс преследовалась цель, прежде всего, подчеркнуть всеобщее равенство, оттенив в то же время индивидуальные черты членов этого общества равных.
Таким образом, пафос борьбы, стремление воплотить революционный дух народа, присущие прогрессивному искусству, развивавшемуся при жесточайшем сопротивлении со стороны официальных кругов, в значительной мере определили своеобразие французского искусства и его национальный вклад в историю мирового искусства.