— Я прошу вас отсрочить путешествие до тех пор, пока в стране не восстановится мир.
— Нет, брат Гуэльмо, — возразил Маффео Поло. — Если мы начнем колебаться в самом начале пути, то нам никогда не добраться до цели. А где брат Николо да Виченца? Он тоже придерживается нашего мнения?
Краска залила лицо монаха.
— Отец Николо заболел, он лежит в больнице, — ответил он смущенно.
— Заболел так внезапно? — переспросил Николо.
Монах устало покачал головой. Что толку сваливать вину на другого? Правда, брат Николо уговорил его не ехать дальше, но ведь, по совести говоря, он сам слабо сопротивлялся этому решению. Опасности и приключения были ему не больше по душе, чем брату Николо, который даже заболел от страха.
— Что ж, тогда продолжайте путешествие одни, господа. Да поможет вам бог, — сказал наконец брат Гуэльмо. — А мы вернемся в Италию. Я стар и в дороге был бы вам только помехой.
Маффео Поло помог монаху подняться на палубу. Ему было искренне жаль старика.
— Мы не сердимся на вас, брат Гуэльмо, — сказал Маффео. — Тоска по неведомым странам гонит нас вперед. Мы, купцы, не знаем покоя. Ради удачной сделки мы готовы поехать хоть на край света. Будьте здоровы. Желаем вам счастливого возвращения.
* * *
Венецианцы провели еще месяц в Аясе. Они навели справки о том, как разворачиваются военные действия, и получили утешительные сведения. Тем временем торговля медленно оживала. В порт прибывали корабли. Ремесленники возвращались в город. В мастерских закипела работа. Повсюду восстанавливали разрушенные дома.
Дождливым осенним днем венецианцы покинули Аяс. Они пустились в путь вместе с другими купцами, которые также направлялись через Мосул и Багдад в Ормуз у Персидского залива. В других армянских городах к ним присоединялись еще купцы, так что вскоре образовался большой караван.
|
|
Сначала Марко понравилась эта кочевая жизнь с ее постоянной сменой впечатлений. Страна, по которой они шли, казалась ему огромной. Как она во всем была не похожа на Венецию! Караванный путь проходил то по диким, каменистым ущельям, то по бескрайним, плодородным равнинам. С гор дул холодный ветер, вздымая огромные облака пыли. А в долинах воздух был недвижим, и земля, остывшая за ночь, дымилась под жаркими лучами утреннего солнца. Часто путникам в течение многих дней не попадалось ни одного селения, а потом их взорам вдруг открывался большой город, притаившийся в котловане.
Горные вершины покрылись снегом. В долинах не переставая лил дождь. Реки вышли из берегов, и каравану приходилось пускаться в обход и проделывать много лишних миль. Однако, несмотря на все это, они неуклонно продвигались вперед.
Но где те волнующие приключения, о которых мечтал Марко?
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
В каморке караван-сарая, где венецианцы расположились на ночлег, горела масляная лампа. Дверь была распахнута. Марко растянулся на топчане, но не мог сомкнуть глаз. Рядом с ним спал Матео. Ночь была иссиня-черной, а звезды горели как-то особенно ярко. Посреди прямоугольного мощеного дворика журчала струйка фонтана.
Порой Марко казалось, что он находится в пути уже многие годы. Пестрая, загадочная жизнь тех городов, через которые они проезжали, так сильно захватывала его, что детские воспоминания все больше тускнели.
|
|
Венеция со своими каналами и островами представлялась ему хорошо знакомой, красивой картинкой, которую он видел когда-то давно. Марко откинул одеяло из овчины и встал. Большой красный жук пробежал по каменному полу и исчез в темном углу.
У фонтана сидело двое мужчин. Темная ночь почему-то вдруг посветлела, словно звезды спустились поближе к земле. Издалека доносился пронзительный вой и визг шакала, но по-том снова стало тихо.
Убедившись, что Матео крепко спит, Марко вышел во двор. В соседней комнате спали Николо и Маффео Поло — по всей видимости, тоже крепко. Марко подошел к фонтану и охладил лоб.
При его приближении мужчины замолкли. Один из них — рослый, крепко скроенный человек, одетый в тяжелый парчовый халат, — встал и обошел вокруг фонтана. Он не сводил взгляда своих темных глаз с Марко, словно хотел увидеть его насквозь.
— Ах, это вы, мессер Поло, — сказал он. — А я уже подумал, что сюда прокрался соглядатай, охочий до чужих разговоров. Посидите с нами.
Марко узнал в этом высоком черноволосом персе купца Хаджи-Мухаммеда. Он владел итальянским не хуже любого неаполитанца и с удовольствием на нем говорил.
— Простите, я не хотел бы вам помешать, — сказал Марко.
— Да что вы! Присаживайтесь к нам, прошу вас. В такую ночь, как эта, раскрываются сердца. Так говорят у нас в Кермане, когда небо усеяно звездами.
Марко принял его приглашение. По персидскому обычаю он приложил правую руку к груди и поклонился незнакомцу.
— Хасан-бек из Самарканда, — представил незнакомца Хаджи-Мухаммед. — Он тоже следует в Ормуз.
Незнакомец, коренастый перс среднего роста, поклонился в ответ и пробормотал приветствие.
|
|
На расстеленной перед ними скатерти стоял глиняный кувшин с холодным козьим молоком и две кружки. Хаджи-Мухаммед налил кружку молока, подал ее Марко и спросил по-итальянски:
— Как вам понравился Мосул?
Марко попросил его говорить по-персидски, потому что заметил, что Хасан-бек не знает итальянского. За время путешествия Марко успел выучить немало персидских слов и мог уже довольно свободно объясняться по-персидски.
— Мосул был прежде красивым городом, — добавил Хаджи-Мухаммед.
Они прибыли в Мосул вчера. У Марко создалось впечатление, что этот город ничем не отличался от других восточных торговых городов, в которых он уже побывал. Узкие проулки с глинобитными хижинами и маленькими домишками, белые мечети, увенчанные голубыми куполами с позолотой, изящные остроконечные минареты, широкие улицы, обнесенные с обеих сторон каменными стенами без окон, за которыми скрывались дома и сады богачей. На базарах продавали тончайшую парчу, вытканную из шелковых и золотых ниток. В теснившихся друг к другу каменных строениях под сводчатыми крышами размещались лавки. Сапожники сидели прямо на улице перед мастерской — они шили пестрые изящные туфельки и украшали их жемчугом или золотым шитьем. Медники чеканили горшки и котлы, золотых и серебряных дел мастера наносили тончайшие узоры на браслеты и кубки, ювелиры предлагали драгоценные камни, а резчики по дереву выпиливали из желтого, как слоновая кость, самшита изящные шкатулки.
Опьяняющая шумная жизнь, другая, чем в Венеции, более легкая, более яркая и все же чем-то с ней схожая. Недоставало только кораблей — больших парусников и весельных галер, моря, лагун, Дворца Дожей и тяжелого великолепия собора Сан Марко.
Хозяевами жизни были нарядно одетые купцы, торговавшие лошадьми, драгоценными камнями, шелком, золотыми и серебряными изделиями, пряностями, мехами и рабами, — они вершили всем. В Мосуле как в Венеции.
— Вы задумались, — сказал Хаджи-Мухаммед.
— Мосул красивый город, — ответил Марко. — Вы правы.
Тогда незнакомец наклонился к ним и горячо возразил:
— В нашей стране больше нет ничего красивого, татарские кони все растоптали!
И Хасан-бек снова откинулся назад, словно эти слова, прозвучавшие как вопль, отняли у него последние силы.
В глинобитной хижине за караван-сараем заплакал ребенок. Его успокоил женский голос, и снова воцарилась глубокая ночная тишина.
— Во время нашествия татар Хасан-бек потерял дом, деньги, семью, — тихо сказал Хаджи-Мухаммед. — Некогда Иран был могущественным государством. Повсюду воспевали храбрость иранских героев. Но потом мы утратили свою мощь. Видно, аллах разгневался на нас. Полчища татарских всадников пронеслись по нашей беззащитной земле, разрушили города, сожгли деревни, вытоптали посевы либо превратили их в пастбища для своих коней. Наша страна стонет под чужеземным игом, и войнам нет конца.
Хаджи-Мухаммед сказал все это по-итальянски. Хасан-бек уставился в серебристую струю фонтана и, казалось, не обращал никакого внимания на их разговор.
— Расскажите мне что-нибудь о вашей стране, — попросил Марко.
— Уже поздно, а завтра на рассвете, как только закричит первый осел, мы должны пуститься в путь. Вы устанете…
— Я мог бы вас слушать всю ночь, — возразил Марко.
Персидский купец, польщенный вниманием венецианца, начал свой рассказ:
— Хорошо, я расскажи вам историю про багдадского халифа. Тогда я был не старше, чем вы теперь, а Багдад был столицей могущественного государства. Халиф, глава всех правоверных, жил там в роскошном дворце. Багдад был центром не только торговли, но и арабской науки и искусства. Я повидал на своем веку немало городов, но лишь немногие могли с ним сравниться. Халиф собрал такие богатства, какие не снились ни одному властелину. Но он не сделал ничего, чтобы предупредить грозную опасность войны.
Хаджи-Мухаммед понизил голос, и Марко пришлось напрячь слух, чтобы уловить его слова.
— В те времена, когда монгольские князья утверждали свое владычество, жили четыре брата. Старшего звали Мункэ, он царствовал в столице и величал себя государем всех государей. После того как братья покорили Катай и другие соседние страны, они пожелали расширить свои завоевания. Они решили основать гигантскую империю и подчинить себе весь мир, разделив его на четыре части. С этой целью один из них пошел на восток, другой на юг, а два младших брата отправились завоевывать оставшиеся земли.
Хулагу[13]собрал огромную рать и двинулся на юг. Я не трус, мессер Поло, но поверьте, когда я впервые увидел татар, меня просто парализовал страх. С тех пор прошло тринадцать лет. Татары покорили все страны, которые лежали на их пути, и подошли к Багдаду. У них было не меньше ста тысяч всадников, не считая пешего войска. Хулагу решил действовать хитростью. Разделив войско, он укрыл большую часть воинов в лесу, а сам во главе маленькой рати подошел к воротам города.
Тогда халиф, видя такое малочисленное войско, поспешно вышел со своей стражей за городские стены, чтобы поскорее перебить эту жалкую кучку врагов. Теперь я вспоминаю об этом только с горькой усмешкой. Как можно было попасть в эту дурацкую ловушку? Хулагу стал нарочно отступать к лесу, завлек туда неприятеля, окружил его и полностью уничтожил, а самого халифа взял в плен. Так пал Багдад.
Когда Хулагу вошел в город, он, к своему великому изумлению, обнаружил там высокую башню, полную золота. Он велел привести халифа и сказал ему: «Я вижу здесь башню, полную золота. Почему же ты не употребил свои богатства на то, чтобы собрать сильное войско? Ты же знал, что я иду на тебя. Я накажу тебя за жадность!» И он приказал запереть халифа в этой башне и не давать ему ни есть, ни пить. Так и погиб халиф среди своих несметных богатств.
Хаджи-Мухаммед замолчал. Ничто, кроме плеска фонтана и сопения коней, доносившегося из конюшни, не нарушало ночной тишины. Воздух стал прохладней. Близилась полночь.
Хасан-бек вдруг словно очнулся, выпрямился и проговорил:
— Пора идти спать… Да хранит вас аллах.
Он встал и поклонился.
— Благодарю вас за ваш рассказ, Хаджи-Мухаммед, — сказал Марко.
— Ночью, когда светят звезды, раскрываются сердца, я уж вам это говорил. Доброй ночи, мессер Поло.
Марко отправился в свою комнатку, притворил дверь и улегся на топчан. Он устал и, размышляя о ночном разговоре, вскоре уснул.
Когда он проснулся, во дворе караван-сарая уже царило большое оживление. Пронзительно резко кричал осел, лаяли собаки, тихо блеяли козы, и среди всего этого шума то и дело раздавались возгласы слуг и конюхов. Матео был давно на ногах и командовал распределением вьюков.
Утро было туманное и сырое. Первые солнечные лучи, с трудом пробивавшиеся сквозь дымку, озарили суетливую толчею последних сборов. Три верблюда стояли в углу: гордые и ко всему безучастные, они свысока смотрели на людей и животных.
Николо Поло вошел в комнату сына.
— Доброе утро, Марко. Мне надо с тобой поговорить.
Марко удивленно взглянул на отца.
— Не следует относиться с излишним доверием к малознакомым людям, — начал Николо Поло. — Я видел, что ты сегодня ночью разговаривал с чужими. Мне это не нравится.
— Отец, Хаджи-Мухаммед такой же купец, как и мы. Почему мне нельзя с ним разговаривать? — спросил Марко, и в его голосе прозвучали упрямые нотки.
— А кто был второй?
— Его зовут Хасан-бек. Вчера я его увидел впервые.
— Так, так, ты говоришь, его зовут Хасан-бек, — повторил Николо Поло. — Вдруг появляется какой-то незнакомец, и мой сын сидит с ним ночью у фонтана!..
Марко покраснел. Ему захотелось резко возразить, но он сдержался. С недавнего времени у него почему-то разладились отношения с отцом. Марко никак не мог найти этому объяснение. Отец стал скуп на слова, рассеянно отвечал на вопросы.
— Выходит, мне ни с кем нельзя разговаривать, кроме вас, дяди Маффео и капитана Матео? — спросил Марко.
Николо Поло поглядел на дверь и помедлил с ответом.
— Ты просто не хочешь меня понять, — сказал он наконец.
— Отец, мне ведь хочется узнать страну и здешних людей… — Марко произнес эти слова с мольбой в голосе. — Мы говорили ночью о Багдаде, о том, как татары завоевали эти земли…
— И ты им сказал, что мы направляемся к великому хану с миссией от папы?
— Нет. Об этом я и словом не обмолвился.
— Смотри никогда никому об этом не рассказывай, — строго сказал Николо, а затем продолжил уже более мягко — В этой стране стало неспокойно, а нам предстоит долгое, опасное путешествие. В горах здесь немало разбойников, они подсылают людей в караваны. Вот почему не следует болтать по ночам у фонтана с чужими. — Николо Поло поднялся. — Когда мы с Маффео ездили вдвоем, все было куда проще, — сказал он. — А теперь, когда ты с нами…
— Вам нечего за меня беспокоиться, отец! — воскликнул Марко. — Неужели вы думаете, что я не сумею за себя постоять?
— Конечно, — смеясь, согласился Николо Поло. — Ты сумеешь за себя постоять. Я хочу только сказать, что осторожность не помешает. Лучше всего молчать, когда люди ругают татар. Мы купцы и посланники папы. Если нам улыбнется счастье и мы будем вести себя умно, мы вернемся в Венецию богачами. Всегда помни, что мы прежде всего купцы.
Солнце зашло за тучи. Заморосил дождик.
Ранней весной здесь обычно стоит такая погода: теплые ночи, густой туман на рассвете, а потом на весь день заладит дождь.
Пока Марко, Николо и Маффео Поло ели пшеничные лепешки и горячий фасолевый суп, капитан Матео следил за тем, как навьючивают животных. Во дворе стояла жаровня, которую топили хворостом и сухим верблюжьим пометом. Дождь прибивал к земле серо-голубые струйки дыма. Погонщики, громко ругаясь и торопливо жуя лепешки, задавали мулам корм и прилаживали вьюки.
Караван сопровождал отряд из пятнадцати всадников, которые должны были защищать купцов в случае нападения. Восточные правители придавали большое значение торговле с далекими странами, лежащими у Великого моря или в краю Заходящего Солнца. Поэтому они приказали, чтобы караваны шли под охраной вооруженных отрядов, состоящих из надежных людей. Каждому из джигитов платили в зависимости от продолжительности пути по два или три гроша с мула.
Рядом с худыми, невзрачными слугами и конюхами Матео казался героем, вышедшим из персидских сказаний. Он носил кожаный костюм, который придавал его четким движениям и размашистой походке еще большую внушительность. Хотя Матео знал по-персидски всего несколько слов, он прекрасно со всеми объяснялся. Каждый старался вникнуть в указания, которые он давал не столько словами, сколько жестами и мимикой. На суше такая жизнь была Матео больше всего по душе.
Однако чем стремительней приближался час выхода каравана, тем больше у Матео портилось настроение: он ненавидел Джульетту, сильную выносливую лошадь, которую после длительных поисков удалось наконец найти для него. По всеобщему мнению, это смирное животное было для капитана, не умевшего ездить верхом, наиболее подходящим средством передвижения. Джульетта словно не чувствовала на себе грузного всадника, и не было еще человека, который мог бы похвастаться, что вывел кобылу из себя.
Наконец караван тронулся в путь. Первым со двора выехал караван-баши. За ним следовал статный мул шоколадного цвета — вожак каравана. Мелодично звучали серебряные колокольчики на его уздечке. На этого мула были навьючены папские подарки великому хану.
Марко отпустил поводья своего быстрого, как огонь, жеребца, чтобы помочь Матео сесть в седло. Джульетта стояла неподвижно, словно изваяние. Погонщики и конюхи сочувственно следили за тем, как Матео, охая, взгромоздился на Джульетту. Какой-то джигит засмеялся, но Матео так свирепо взглянул на него, что джигит смутился и с серьезным видом стал поглаживать свою бороду.
Марко тихонько ударил кобылу ладонью, и она двинулась в путь. Казалось, этой медленной рысью Джульетта обежит всю землю, ни разу не остановившись.
— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросил Марко капитана Матео, когда, поравнявшись с ним, поскакал рядом.
Вместо ответа капитан Матео только взглянул на Марко.
Земля от дождя размокла, и сотни копыт мулов, лошадей и верблюдов совершенно разбили широкую дорогу. В выбоинах стояла желтая, глинистая вода.
Капитан Матео и Марко ехали за вожаком. За ними следовали Николо и Маффео Поло, которые, как опытные наездники, выбрали себе хороших коней. Персидские лошади славились во всем мире. Они стоили не меньше двухсот турецких фунтов и особенно ценились в Индии. Однако в этой жаркой стране они долго не жили. Влажный, знойный климат вскоре подрывал их силы.
Персия славилась также самыми крупными и красивыми на свете ослами, которые не боялись тяжелых вьюков и были крайне неприхотливы в еде. Когда путь каравана лежал через пустыни или по высохшим песчаным руслам рек, где не было воды и редко попадались колодцы, персидские ослы были незаменимы. Поэтому они стоили часто дороже лошадей.
Караван состоял в основном из тяжело груженных ослов, которые шли, даже не глядя себе под ноги. Когда один из них спотыкался, идущие следом животные останавливались и терпеливо ждали, пока погонщики поправят вьюк.
По плохой дороге легче всего шли верблюды. Тяжело навьюченные керманскими коврами, тафтой из Мосула, бархатом и шелками, они шагали по топкой грязи как ни в чем не бывало.
Караван замыкали джигиты, которые, несмотря на трудности пути, не упускали случая показать себя лихими наездниками.
Марко откупорил кожаную флягу и глотнул воды. Капитан Матео, видно, тоже хотел пить, но он сидел, вцепившись обеими руками в луку седла, и не решался ни на минуту отпустить ее, хотя Джульетта с обычным хладнокровием преодолевала все препятствия.
Погода заметно улучшилась. Кое-где между туч уже проглядывало голубое небо. На востоке виднелись горы, покрытые темными лесами.
— Тебе не кажется, что у меня дело пошло на лад? — спросил капитан Матео, выпрямляясь в седле.
— У вас очень хорошо получается, капитан, — горячо заверил его Марко.
— Знаешь, о чем я сейчас мечтаю?
— Да. Вы мечтаете стоять у руля на мостике какого-нибудькорабля.
— Вот именно. Вокруг, куда ни глянь, море, ветер раздувает паруса, волны разбиваются о борт, а ты поворачиваешь штурвал и чувствуешь, как эта чудесная громадина из дерева и железа послушна твоей воле, как она меняет курс и скользит по волнам… Ты это понимаешь, Марко? А что такое лошадиная спина? Разве можно ее сравнить с палубой? Куда там! Самый жалкий челнок мне милее этой кобылы. Из-за нее у меня все кости болят.
— Но на корабле нельзя ехать по пустыне, — возразил Марко.
— Увы, ты прав. Пожалуй, мне все-таки придется подружиться с Джульеттой.
Капитан Матео вновь погрузился в молчание. Около полудня им повстречался караван с важным персидским сановником. Двадцать телохранителей на гарцующих белых конях мчались впереди.
Баши в знак уважения уступил дорогу встречным, и вслед за ним весь караван сошел на обочину. Только Джульетта не свернула с пути, а беззаботно трусила дальше. Марко, не слезая с лошади, тщетно пытался оттеснить Джульетту к краю дороги.
Два телохранителя, придержав коней, принялись ругаться и щелкать бичами. Но и их Джульетта не удостоила своим вниманием.
За телохранителями следовали десять груженых верблюдов — Джульетта не подарила им даже взгляда. Затем шла четверка великолепных белых мулов в драгоценной сбруе. На отделанных серебром седлах были установлены два плетеных паланкина, в которых сидели разряженные жены сановника.
Телохранители, надрывая глотки, скакали вокруг строптивой кобылы. Вдруг Джульетта споткнулась и упала. Матео свалился наземь и растянулся во весь рост на глинистой, размытой дождем дороге как раз перед вторым паланкином. Раздался звонкий смех, и чья-то узенькая ручка поспешно опустила занавеску.
Смех этот, увы, не улучшил настроения капитана. К Матео подскочил один из телохранителей. Он обругал поверженного всадника так, что сомневаться в его искушенности в этой области не приходилось. К счастью, из всей этой ругани Матео не понял ни единого слова.
Но тут телохранитель взмахнул бичом, намереваясь опустить его на человека, все еще стоявшего на коленях в грязи. Телохранитель привык ударами бича убирать все препятствия с пути своего господина.
В мгновение ока капитан Матео вскочил на ноги и так крепко схватил своего противника за локоть, что тот с исказившимся от боли лицом выронил бич из рук. Не дав обидчику опомниться, Матео стащил его с коня, поднял высоко над головой и с силой швырнул в грязь. Свои стремительные действия Матео сопровождал отборной руганью, которая доказывала, что в сквернословии итальянцы ничем не уступают персам.
Тут произошло нечто весьма необычное. В то время как люди обоих караванов, выкрикивая угрозы, двинулись друг на друга, Джульетта пробила себе дорогу сквозь возбужденную толпу и подошла к Матео, который стоял в такой грозной позе и с таким вызывающим видом, что никто не решался к нему приблизиться.
Быть может, Джульетта почувствовала, что виновата в том, что случилось, быть может, неуклюжесть ее хозяина вызвала к нему симпатию, но, так или иначе, она вдруг положила свою крупную голову с кроткими печальными глазами на плечо Матео и принялась лизать его испачканную глиной руку. И эта неожиданная ласка разом укротила разбушевавшиеся страсти. Бешенство, овладевшее было Матео, вдруг улетучилось, да и телохранители спокойно поскакали вслед за паланкином.
Всадник, которого Матео сбросил в грязь, поднял из лужи свой бич, вскочил в седло и во всю прыть поскакал вдогонку за своими товарищами.
После этого происшествия Матео стал пользоваться еще большим уважением в караване. А между ним и Джульеттой завязалась настоящая дружба.
Когда караван расположился на ночлег, Марко заметил, как капитан Матео ночью пробрался в конюшню, чтобы задать Джульетте лишнюю порцию корма. Сторож спал и ничего не видел, но какой-то мул протяжно закричал, должно быть, оттого, что Матео отнял у него часть овса.
Караван продолжал свой путь, и постепенно купцы ближе узнали друг друга. Во время обеденного привала и по вечерам в караван-сарае они рассказывали друг другу о своих делах или о приключениях, пережитых в чужих странах. Хасан-бек тоже садился вместе со всеми, но обычно он только слушал, лишь изредка вставляя слово в общий разговор.
Через неделю путники увидели дома и башни Багдада. Близился вечер. Огненный шар неподвижно повис в небе, его лучи поиграли на остроконечной вышке минарета, залили теплым светом пеструю черепицу крыш, засверкали в кипучей глинистой воде Тигра. Потом, на мгновение задержавшись на куполе величественного монастыря, солнце незаметно зашло за тонкий, как игла, шпиль. Небо занялось красным заревом, а когда оно погасло, земля затянулась серой дымкой.
— Ну вот, Джульетта, мы и добрались до Багдада, — сказал капитан Матео.
Марко засмеялся.
ГОЛУБАЯ БИРЮЗА
В Багдаде их поразили сады и развалины. Великолепный дворец халифа с башней, в которой когда-то хранилось золото и серебро, тоже был разрушен. Даже городская стена не везде уцелела, а вода во рву зацвела. Только мечети стояли нетронутые — в своей стройной белой красе они возвышались среди руин. Время от времени с минаретов раздавались протяжные кличи:
— Ла ила иль аллах…
Заслышав эти звуки, мусульмане падали на колени и погружались в молитву.
На холме стояла церковь с золотым крестом. Когда солнце пробивалось сквозь листву деревьев, все озарялось нежным зеленым светом. Даже желтая земля приобретала зеленоватый оттенок. Первые весенние дни выдались очень жаркими.
Тигр протекал посреди города, и вдоль его берегов были разбиты сады и парки, в которых росли фиговые и миндальные деревья. Река так и кишела лодками, баржами и неповоротливыми парусниками. Путь от Багдада до Индийского моря занимал семнадцать дней.
Город уже успел привыкнуть к завоевателям. А сами завоеватели почувствовали себя куда уютнее в богатых домах Багдада, чем в седле или в шатре. Они уже не были настоящими кочевниками, грозными воинами — такими, какими были их деды при Чингисхане. Но они были еще достаточно могущественны, чтобы сохранить всю полноту власти в покоренных странах.
К тому времени Багдад уже снова стал центром торговли на Ближнем Востоке.
Из Хорезма и Кермана сюда привозили бирюзу необычайной красоты. Николо и Маффео Поло решили купить побольше этой ослепительно голубой бирюзы, пользовавшейся большим спросом у восточных народов, так как ей приписывалась магическая сила. С тем, кто носит на груди «Абу Джаки» — бирюзу из Нишапура, — не случается несчастий, ибо этот благородный самоцвет помогает сохранить остроту зрения, обеспечивает победу над врагом, вызывает расположение князя и отводит дурные сны. К тому же этот чудесный голубой камень настолько красив, что стал украшением кладовых, в которых властители хранят свои сокровища. Мудрецы, прежде чем отдаться созерцанию новорожденного месяца, обычно подолгу глядели на «Абу Джаки».
Так повествовала одна старая рукопись из Нишапура.
Венецианцы шли по шумным улочкам крытого базара. Марко острее отца и дяди чувствовал очарование этой чужой, но уже ставшей ему чем-то близкой жизни. Почти на каждом шагу юноше хотелось остановиться. Вскоре они вышли на более спокойную улицу. Индийские менялы сидели у дверей своих лавок и грелись на солнце. Перед ними лежало множество гирек.
В мастерской, отгороженной от улицы кованой решеткой, пять женщин усердно склонились над деревянными пяльцами. Их ловкие, проворные руки так и мелькали, вышивая по шелку золотых и серебряных зверей. Тут же два темнокожих раба протыкали шилом дырочки в жемчужинах. За их работой внимательно следил надсмотрщик. Почти весь жемчуг, который привозили из Индии в Европу, попадал в Багдад, где его обрабатывали, прокалывали, нанизывали или вставляли в драгоценную оправу.
Венецианцы надели свои самые нарядные одежды, чтобы местные купцы, которые во время торгов будут тщательно рассматривать своих покупателей, не сомневались в их платежеспособности. Венецианцы шли теперь по улице, где жили золотых дел мастера и торговцы драгоценными камнями. Из мастерских доносилось тихое постукивание молоточков. Старик ювелир кивком подозвал купцов и осведомился, что они желают приобрести. Узнав, что венецианцы ищут бирюзу, старик оживился и жестом пригласил к себе в лавку. Рассыпаясь в похвалах своему товару, он ввел покупателей в тесную каморку. Николо и Маффео Поло заметили на себе его оценивающий взгляд. Маленький расторопный человечек прямо впился в них своими хитрыми глазками, видимо взвешивая, стоит ли ему попытаться их обмануть.
В одном из мешочков у него лежали камни, которые он продержал несколько дней в глиняном кувшине с водой. Они потемнели и приобрели ту ослепительную голубизну, какой отличается самая лучшая бирюза. Но через несколько недель эти камни снова посветлеют, потеряют блеск, и тогда они будут стоить не дороже гальки на берегу ручья.
В каморке царила приятная прохлада. Сквозь окно, заделанное решеткой, падала на стол широкая полоса света. Ювелир вынул из стенного шкафа мешочек и высыпал на стол его содержимое. Марко должен был взять себя в руки, чтобы подавить едва не вырвавшийся возглас восхищения. Великолепные драгоценные камни сверкали на солнце.
Ювелир клялся тысячами клятв, что это лучшая бирюза, какую когда-либо привозили из Нишапура.
— Вы только поглядите, господа! Разве эта бирюза не прекраснее звезд? Рассмотрите-ка получше вот этот камень. Какая чистота цвета! С ним может сравниться лишь утренняя роса! Клянусь бородой самого пророка, я уже двадцать пять лет торгую драгоценными камнями, но ничего подобного еще не видел. — Понизив голос, он продолжал с мольбой — Прошу вас, не выдавайте меня, никому не проговоритесь о том, что я вам сейчас открою. — И он перешел на таинственный шепот — Вам повезло, благородные господа. Со времен царя Соломона не было таких камней. Бирюза, которая лежит сейчас перед вами, в свое время украшала сокровищницу самого халифа. Мне продал ее татарский князь. — Старик взял на ладонь несколько камней, поднес их к свету и изобразил на лице безграничное восхищение. — Эта бирюза сияет ярче солнца. Только глаза самого господа бога могут гореть таким голубым пламенем.
С каменными лицами выслушали братья эти восхваления, подкрепленные многочисленными поклонами. Маффео взял ее стола самый крупный камень, взвесил его на ладони, погрел у жаровни и понюхал. Затем он сказал Марко: