Казалось, они скачут по раскаленному небу. Красное пламя заката охватило их со всех сторон. Марко посадил Ашиму перед собой в седло. Они возглавили маленький отряд. Где-то вблизи сопела лошадь Яна. А за ними на рысях шли четверо телохранителей Сю Сяна. Вечер был безветренный, кругом было тихо, тише, чем днем. Далеко разносился цокот конских копыт. Ашима вздрогнула.
— Тебе все еще страшно, Ашима? — озабоченно спросил Марко.
— Не знаю.
Мимо них проносились деревья, росшие вдоль дороги. Колосившаяся пшеница была залита золотистым светом. Во всем уже ощущалась близость большого города, широко раскинувшегося на равнине под вечерним небом: все чаше на пути попадались дома и хижины, надгробные памятники, жертвенники добрым и злым духам, которые приносят земле плодородие и отводят засуху и град.
Они проскакали мимо длинного обоза. Возницы шли рядом с ослами и устало щелкали кнутами. Их лица были испачканы угольной пылью: они доставляли в столицу черные камни, пользовавшиеся там большим спросом. Тяжелый трудовой день обозников близился к концу. Большие двухколесные арбы подпрыгивали по неровной разъезженной дороге. Навстречу всадникам шагали два монаха с бритыми головами, одетые в поношенные рясы. Все больше людей встречалось им, а вскоре они оказались в пригороде и уже с трудом прокладывали себе дорогу в толпе. Прохожие провожали отряд верховых удивленными взглядами, потому что не часто можно было увидеть, чтобы богато одетый всадник вез перед собой в седле женщину.
Беспокойство овладело Марко. Сумерки настолько сгустились, что теней не было видно. Из-за бурных событий последних часов он чуть было не забыл о трудном обязательстве, которое добровольно взял на себя. Но развязка неумолимо приближалась. Марко обещал Сю Сяну, что придет к нему, как только стемнеет. Сейчас ударит колокол, чтобы напомнить замешкавшимся, что скоро закроют городские ворота. Уже можно было заметить, как торопятся люди, потоком устремившиеся к городу.
— Я больше не боюсь, Марко, — сказала вдруг Ашима со счастливой улыбкой.
«Маленькая Ашима», — с нежностью думал Марко, и в ту же минуту в его душе поднялась ненависть к Ахмеду, холодная ненависть, убившая в нем все другие чувства и так переполнившая его, что он едва не задохнулся. Он видел какое-то таинственное предначертание в том, что носильщик Ян пришел к нему сообщить, где находится Ашима. Тщетно пытался он понять, что побудило Яна сорвать план Ахмеда. Он твердо решил по-царски одарить носильщика. Тут он вспомнил о тех трех письмах, которые написал после ухода Сю Сяна, и подумал, что надо отблагодарить Яна за все, как только они доберутся до дома. А что будет дальше с Ашимой?
Небо стало совсем серым.
— Ты все молчишь… — с тихим упреком сказала Ашима.
Ян вдруг поравнялся с Марко и спросил:
— Господин, вы видите вон тот паланкин?
Марко увидел закрытый паланкин, который охраняло восемь всадников.
— Что с тобой, Ян? — удивился Марко. — Почему ты так взволнован?
— Я пропал, — прошептал Ян. — Они найдут меня, где бы я ни спрятался.
— Ничего не понимаю. Объясни, в чем дело, — нетерпеливо приказал Марко.
— Это паланкин министра Ахмеда. Он, должно быть, отправился в загородный дом у реки.
Марко Поло натянул поводок. Лошадь откинула голову и остановилась, гарцуя на месте.
— Ты не ошибаешься? — спросил Марко.
Паланкин уже скрылся из виду. Надо было, не теряя ни минуты, предупредить тех двух стражников, которых они оставили в доме. Послать ли ему Яна? Пожалуй, лучше будет отправить туда одного из телохранителей Сю Сяна.
Марко кивком подозвал к себе телохранителя, молча поглядел на него и наконец сказал:
— Скачи назад. Ты должен обогнать паланкин, который охраняют восемь всадников, но так, чтобы они тебя не заметили. Скажи своим товарищам, оставшимся в доме, чтобы они поскорее оттуда убирались. Пусть скачут не по дороге, а вдоль реки.
— Внимание и послушание, — проговорил телохранитель и выпрямился в седле.
— В паланкине сидит министр Ахмед, — добавил Марко после некоторого колебания.
— Я все понял, господин, — ответил телохранитель, повернул коня и умчался галопом.
Ударил колокол. Марко видел, как всадник исчез в сумерках.
— Вы меня должны были послать, господин, — сказал Ян, который уже успел справиться с охватившим его страхом.
— Ты поедешь со мной, Ян. Ты мне еще понадобишься.
Они поскакали дальше, к белым городским воротам, над которыми возвышалась башня. Ашима зябко повела плечами и ухватилась за гриву гнедого. «Ты все молчишь…» Почему она ему это сказала?
Стражники у городских ворот пропустили всадников. Людской поток растекался по поперечным улицам и переулкам, возницы в постоялых дворах распрягали лошадей, мулов и ослов. Мелкие торговцы складывали товары и убирали навесы. Ремесленники закрывали мастерские. Ханбалык готовился к ночи. Над горами взошел бледный месяц.
Марко Поло старался вообразить, что испытает Ахмед, когда узнает о провале своего предприятия. «Ашиму необходимо спрятать в безопасное место, — подумал Марко. — Вполне возможно, что властный Ахмед теперь открыто выступит против меня». Марко пришпорил лошадь. Они скакали галопом по широкой улице. Прохожие попадались уже редко. Скоро колокол ударит во второй раз. На перекрестке телохранители расстались с Марко Поло, Ашимой и Яном.
— Мы приехали? — спросила Ашима, которой казалось, что вечность прошла с тех пор, как она села в желтый паланкин.
Когда слуга открыл им ворота и они въехали в тихий двор, Марко вдруг охватило чувство покоя, словно все опасности были уже позади. Ю выбежала из комнаты и обняла свою госпожу. Она смеялась и плакала одновременно.
Колокол пробил во второй раз. Улицы города опустели. Марко прикинул, что Ахмед, должно быть, уже прибыл в дом у реки. Марко попросил Ашиму и Яна пройти к нему. Слуга зажег свечи и принес чай. Ян остался у двери. Ашима села напротив Марко. Озабоченность Марко встревожила ее.
— Садись, Ян. У нас мало времени, — сказал Марко.
Ян сел. Марко долго, не отрывая глаз, смотрел на носильщика. Его простое крестьянское лицо ему понравилось. Он вынул из потайного ящика письменного стола деньги и положил их перед Яном.
— Возьми эти деньги, Ян.
Носильщик с недоумением уставился на деньги. Он покачал головой и сказал:
— Нет, господин.
На эти деньги он мог бы купить отцу клочок земли, построить дом, и у него еще осталась бы сумма, вполне достаточная, чтобы вести безбедную жизнь.
Марко Поло придвинул Яну деньги.
— Возьми их, — настойчиво повторил он и объяснил Ашиме — Ему мы обязаны твоим спасением, Ашима. Ахмед велел тебя похитить. Мы повстречались с министром на обратном пути у городских ворот. Теперь он уже знает о случившемся.
— Ахмед? — переспросила Ашима. — Что ему от меня нужно?
И тут вдруг она поняла, какая опасность угрожает Марко. Он освободил ее и тем самым обратил на себя гнев этого страшного человека. Ахмед без всяких колебаний отомстит Марко.
— Тебе нельзя здесь оставаться, Марко! — взволнованно сказала Ашима. — Ни минуты. Он убьет тебя, как только вернется в город.
Девушка встала, подбежала к Марко и схватила его за плечи.
— Ты что, не слышишь, Марко? Почему ты еще сидишь?
Марко вдруг обрел покой, он даже улыбнулся.
— Не меня, а тебя надо спрятать в надежном месте, — сказал он. — Только до завтрашнего вечера. Завтра вечером я снова буду с тобой. — И он спросил Яна — Ты можешь до завтра укрыть где-нибудь эту госпожу?
У Яна было много друзей. Прежде всего ему на ум пришла семья кондитера Ли. Жена Ли жила шагах в трехстах отсюда и плохонькой хижине. Мог ли он привести госпожу в такое нищее жилье?
— Что такое, Ян? — спросил Марко, видя его нерешительность.
— Поблизости отсюда, господин, живут надежные люди… Но их хижина…
— Не оставляй ее ни на минуту, — тихо сказал Марко. — Если я не вернусь завтра к вечеру, беги с ней из Ханбалыка. Возьми деньги и вот этот мешочек с драгоценными камнями.
Ашима слышала весь разговор, каждое слово: Марко хотел, чтобы она бросила его и ушла с Яном.
— Я никуда не пойду, Марко. Я останусь с тобой.
Носильщик вышел из комнаты. Марко Поло видел, как он закрыл за собой дверь. Они остались одни, озаренные теплым светом свечи. Тихий ветер играл листьями и прохладными струйками врывался в комнату сквозь щели закрытого окна. Во дворе заржала лошадь. Слуга опустил в колодец ведро. Они слышали, как капли ударяли о воду. Ян ходил взад и вперед по садовой дорожке, он ждал.
— Сю Сян посетил меня сегодня, — сказал Марко Ашиме, — Тогда я еще не знал, какое зло причинил тебе Ахмед. Но я сказал ему, что помогу убить Ахмеда. Теперь у меня не осталось сомнений в том, что поступаю правильно. Ахмед — убийца. Он губит страну.
— Почему ты хочешь отослать меня? — спросила Ашима.
Марко Поло положил ей руку на плечо и притянул к себе.
— Послушай, Ашима, что сказал, уходя, Матео. Я все время думал о его словах, но не решался заговорить с тобой… «Быть может, она поедет с нами в Венецию? Поговори с ней об этом при случае». Вот что сказал Матео.
Ашима видела устремленные на нее темные вопрошающие глаза Марко.
— Матео всегда тосковал по Венеции, — сказала она. — Если ты хочешь, я поеду с вами в Венецию, но только где Матео?
— Поход в Чипингу потерпел неудачу. Большинство кораблей погибло.
Ян постучал в дверь.
— Простите, господин, но если министр Ахмед выслал вперед гонца, то они могут нагрянуть каждую минуту! — воскликнул он.
— Иди, Ашима, — сказал Марко. — Иди с Яном. Завтра вечером мы снова будем вместе. Я это знаю.
— Если бы Матео был здесь… — прошептала Ашима.
* * *
Над императорским парком простиралось усыпанное звездами небо. Как он был красив в эту тихую весеннюю ночь! Блестящий месяц, окруженный, словно венком, темно-синими облаками, лил бледный свет на озера, каналы и газоны, где среди густой, ощетинившейся травы нежно склонили головки цветы. Серые стволы вековых деревьев теряли вдали четкие очертания. Глубина парка угадывалась по глухому, тоскливому кукованию кукушки.
Под сводом моста поблескивала река. По ней плыла лодка. Фонарь, висевший на длинной палке, отражался в темной воде.
Гребец стоял на корме и отталкивался веслом. Придворные господа и дамы, слуги и служанки наслаждались волшебной красотой этой ночи. Капризная Джамбуи-хатун сопровождала на этот раз императора в Шанду — город ста восьми храмов. Можно было не опасаться, что ее телохранители, рыща по парку, помешают ночным прогулкам.
Марко Поло в сопровождении телохранителя Сю Сяна шел к Зеленому павильону. Стражники у ворот пропустили его без задержки, потому что у него была золотая пайцза с печатью великого хана, разрешающая посещать императорский парк в любое время дня и ночи. Как и всегда перед важным событием, Марко с нетерпением ждал, чтобы свершилось то, что зреет. Он не замечал прелести этой тихой звездной ночи. Этой ночью Ахмед должен погибнуть, и Марко был готов, если того потребует Сю Сян, зарубить его своим мечом.
— Вот здесь, господин, — сказал телохранитель, когда они поднялись по извилистой тропинке на вершину холма и увидели узкую полоску света в окнах Зеленого павильона.
У входа в павильон полукругом росли могучие деревья. Перед тем как переступить его порог, Марко бросил последний взгляд вокруг себя, словно хотел попрощаться с деревьями и цветами, равнодушными к человеческой судьбе. Марко прошел через несколько залов и оказался в маленькой келье.
Он был четвертым. Глядя на освещенные двумя свечами замкнутые лица собравшихся, он невольно вспомнил слова одного древнего катайского поэта: «Встречаясь с человеком, никогда не говори всего, что думаешь. Не отдавай свое сердце целиком в чужие руки».
Марко молча поклонился.
За столом сидели военачальник Ванчжу, командующий десятью тысячами солдат, охраняющих Южные ворота города, Чжанъи, бывший главнокомандующий императорского войска, завоевавшего южную провинцию, а теперь разжалованный по наговору Ахмеда, и Сю Сян.
Все трое поднялись со своих мест и ответили на поклон Марко.
— Садитесь, господин Марко Поло. Я благодарю вас за то, что вы пришли, — сказал Сю Сян.
«Не отдавай свое сердце целиком в чужие руки», — вновь повторил про себя Марко. Хотя он и пришел к ним с открытой душой, но видел перед собой замкнутые лица.
— Что случилось, господа? — спросил он. — Почему вы молчите?
— Мы вас долго ждали, — сказал Ванчжу, и в его словах прозвучало недоверие.
Марко Поло почувствовал, что к нему относятся настороженно. Он подавил в себе желание резко ответить Ванчжу и сказал, обращаясь к Сю Сяну:
— Вы же знаете, почему я не пришел раньше. Разве ваши телохранители не рассказали вам, что произошло?
— Знаю, господин Марко Поло. Ванчжу не хотел вас обидеть, — умиротворяющим тоном сказал Сю Сян и, обращаясь к Ванчжу, продолжил прерванный разговор — Вы неправы. Поступить так, как вы предлагаете, было бы просто неумно. Время еще не настало. Нельзя сейчас зажигать сигнальные костры на горах. Поймите это, Ванчжу. Смерть вашего друга ослепилавас. Ахмед — убийца, помните это.
— Повсюду, в городах и селениях, люди ждут нашего сигнала, — возразил Ванчжу.
— Но повсюду стоят войска, готовые учинить кровавую расправу в случае восстания, — ответил Сю Сян.
— Лучше умереть свободным, чем обесчестить своих предков позорным рабством.
Сю Сян вскочил с места. Он изменился до неузнаваемости. Привычное выражение мудрой отрешенности внезапно исчезло, лицо его дышало гневом и страстью.
— Замолчите, Ванчжу, — сказал он горячо. — Вы не понимаете, что говорите. Вы должны послушаться голоса разума. Мыубьем Ахмеда и призовем к ответу его ставленников по всей стране. Большего мы сейчас сделать не в силах.
— А рабство останется… — пробормотал Ванчжу.
Марко Поло следил за страстным спором старого ученого с военачальником с двойственным чувством. Он не хотел быть втянутым в заговор, направленный против владычества Хубилай-хана. Поэтому он был рад, что верх одержал Сю Сян. Ванчжу, взлелеявший бунтарские планы, вынужден ему подчиниться.
Во время этого спора Чжанъи молчал.
— Может быть, Ахмед не придет, и мы понапрасну ждем его, — сказал он наконец.
Сю Сян спрятал руки в широкие рукава своей одежды. Он уже овладел собой, и Ванчжу также успокоился.
— Нелегко взобраться на холм и поймать тигра, — сказал Сю Сян. — Давайте пойдем во дворец наследного принца и зажжем там свечи.
* * *
Министр Ахмед беспокойно ходил по комнате. Слуга зажег все свечи. По двору бродили телохранители, слышно было, как позвякивало оружие. Секретарь тихо постучал. Ахмед, продолжая расхаживать, бросил на него долгий взгляд.
— Милостивый господин…
— Замолчи… — прервал его Ахмед.
Секретарь нерешительно остановился у двери. Ахмед не обращал на него никакого внимания. Мысли беспорядочно кружились в голове. Его душил бешеный гнев, к которому примешивалось и глухое чувство страха, возникавшее всякий раз, когда он вспоминал искаженное лицо убитого Саида и его окровавленное тело. Опросив слуг, он узнал, что девушку освободил Марко Поло с шестью вооруженными всадниками. Он сразу же вернулся в Ханбалык и отдал приказ взять венецианца. На губах у него играла злая усмешка. Марко Поло поплатится жизнью за то, что осмелился стать на пути у него, первого наместника императора. Ему стало немного не по себе, когда он подумал о том, что придется оправдываться перед Хубилай-ханом за свой поступок, но тут же успокоился, понадеявшись и на этот раз на поддержку Джамбуи-хатун. Мертвые не говорят, а Марко Поло не суждено увидеть восход солнца — в этом Ахмед себе поклялся. Венецианец будет не первым, кого убивают в темнице по его приказу.
Яркий свет мешал ему.
— Что ты здесь стоишь? — крикнул он секретарю. — Погаси семь свечей.
Секретарь поторопился старательно выполнить приказание. Ровно семь, не больше, ибо его господин верил в магическую силу священного числа. Словно тень, бесшумно скользил секретарь от канделябра к канделябру и, смочив пальцы слюной, гасил пламя.
Министр Ахмед раздраженно следил за ним.
— Ну, что случилось? — спросил он. — Они уже вернулись?
— Прискакал гонец, милостивый господин, — сказал секретарь. — Его высочество наследный принц Чимким ожидает вас в своем дворце. Его высочество желает вас немедленно видеть.
Ахмед остановился от удивления.
— Наследный принц Чимким? — переспросил он. — Когда же он вернулся в Ханбалык? Почему меня об этом не уведомили?
— Его высочество вернулся час назад, так сказал гонец.
«Он желает со мной говорить, — думал Ахмед. — Наверно, по неотложному делу».
Ахмеду льстило, что принц Чимким желает его видеть первым и зовет прямо среди ночи.
— Скажи слуге, чтобы он принес мне парадные одежды. Да поторопись! Вели подать паланкин, меня будут сопровождать семь телохранителей.
Когда паланкин задержали у ворот Даду, к Ахмеду вышел монгольский хан Коготай, командующий двенадцатитысячной дворцовой охраной.
— Куда вы направляетесь, министр Ахмед? — спросил он.
— Его высочество наследный принц Чимким желает меня видеть.
Коготай-хан отступил на шаг.
— Наследный принц Чимким? — переспросил он с крайним удивлением. — Его же нет в Даду.
— Он вернулся час назад, — возразил Ахмед.
— Неужели он мог вернуться столь тайно, что я об этом не узнал? Я ведь посылаю ему охрану.
— Идите дальше, — приказал Ахмед носильщикам и добавил — Теперь вы знаете, Коготай-хан, что его величество принц прибыл. Как я вам уже сказал, наследный принц Чимким желает меня видеть по срочному делу. Спокойной ночи.
Коготай-хан мрачно поглядел вслед паланкину. Высокомерный дурак!.. Он не понимал, почему Хубилай-хан назначает на самые высокие посты чужеземцев.
Стражники-монголы слышали беседу сановников, но и виду не подали. Широко расставив ноги, крепко сжимая в руках копья, они словно застыли слева и справа от ворот.
— Вы видели наследного принца Чимкима и его свиту? — спросил их Коготай-хан.
— Нет, господин.
В глубокой задумчивости поднимался Коготай-хан по лестнице. Он то и деле останавливался и глядел поверх высоких деревьев на звездное небо, кое-где затянутое облаками. Неужели Чимким прибыл через Северные ворота, а дворцовая охрана забыла предупредить его? Коготай-хан вошел в дежурное помещение и движением руки разрешил сесть вскочившим при его появлении стражникам. Над скамьями тускло горели две масляные лампы, воздух был тяжелый, пахло потом и кожей. Копья в особой стойке были наготове у двери.
— Вели оседлать мою лошадь и принеси мне лук и стрелы, — после некоторого раздумья приказал Коготай-хан одному из солдат.
Тайное возвращение Чимкима не давало ему покоя. Он решил поскакать во дворец и собственными глазами убедиться, правду ли сказал Ахмед.
Тем временем паланкин пронесли через вторые ворота, и Ахмед оказался в императорском парке. Сквозь деревья он увидел освещенные окна дворца и самодовольно улыбнулся. Разговор с комендантом улучшил его настроение. Он колебался, стоит ли сообщать наследному принцу Чимкиму, что он приказал схватить Марко Поло, и в конце концов решил выждать.
Между императорским дворцом и дворцом наследного принца Чимкима протекала тихая, темная река, одетая в мрамор. Здания были соединены белокаменным мостом. Когда паланкин приблизился, какая-то темная фигура вбежала в приемную. Так Марко Поло, стоявший с обнаженным мечом, узнал о появлении министра.
Марко Поло спрятался за колонну. В приемной царил полумрак. У дверей, которые вели в дворцовые покои, выстроились несколько телохранителей из свиты Сю Сяна. Ванчжу сидел на троне в небрежной, привычной для наследного принца позе. Лицо его было в тени. Чжанъи с обнаженным мечом стоял за колонной у трона. Сю Сян держался несколько в стороне.
Ахмед вышел из паланкина и приказал своим телохранителям ждать его у входа. Через открытую дверь он проследовал в приемную, прикидывая в уме, как он с преувеличенным подобострастием изложит наследному принцу события, происшедшие в Ханбалыке за время его отсутствия. Ахмед не глядел вокруг себя. Его шаги гулко раздавались в тишине. Темно-красные полированные колонны отбрасывали резкие тени. Маленький человечек шел по высоким огромным залам словно привидение. Когда Ахмед из полутьмы попал в полосу света, его богато расшитая синяя одежда из камчатной ткани засверкала золотом. Настроение у него было превосходное. Фантазия рисовала ему в самых заманчивых тонах предстоящую беседу с принцем. Разве он не умеет, как никто, обходиться с особами императорской семьи, разве ему наперед не ведомо каждое движение собеседника, разве могут другие сравниться с ним в искусстве тонкой, вкрадчивой лести? Никто при дворе не сумел так войти в доверие его величества. Вот уже двенадцать лет, как он занимал пост министра финансов этой огромной империи, а когда Хубилай-хан покидал Ханбалык, он передавал ему безраздельную власть над столицей.
А Коготай-хан тем временем быстрой рысью мчался по императорскому парку. Подковы его стройного черного жеребца гулко ударялись о землю. Коготай-хан не замечал красоты ночи, он только хотел убедиться, в самом ли деле вернулся Чимким или Ахмед рассказывал ему сказки. Военачальник уже видел освещенные окна дворца. Его черный конь галопом проскакал по белому мосту. Всадник спешился и бросил поводья в руки подбежавшего слуги.
Ахмед слышал топот копыт, но, поглощенный приятными мыслями, не обратил на это внимания. У входа в тронный зал стояли два телохранителя. Министр знал, что Чимким любил даже доверительные беседы вести с высоты трона. Слуга распахнул перед ним дверь. Министр увидел сидящего принца, бросился наземь и коснулся лбом пола. Движением руки принц велел ему подняться и подойти ближе к трону. В каждом из пятисвечников, стоявших вдоль стен, горело только по одной свече. В этом тусклом освещении едва можно было разглядеть резные украшения на сводчатых балках и мебели. В зале царила глубокая тишина, которую нарушал только щебет двух ласточек, свивших себе гнездо где — то под потолком.
Принц Чимким молча, без приветственных слов глядел, как он подходит к трону. Лицо принца было в тени, и Ахмед смог различить в полумраке только горящие глаза. Его охватило какое-то тревожное чувство. Почему принц так неподвижен и молчалив? Ахмед почтительно опустился перед троном на колени и трижды коснулся лбом пола. В это мгновение он услышал за спиной чьи-то голоса, но не решился оглянуться.
Чжанъи вышел из-за колонны и подбежал к трону. Одним ударом меча он отрубил Ахмеду голову. Ванчжу встал с трона и глядел, не отрываясь, на умирающего у его ног преступника. Он отомстил за своего друга Чуй Ина. Вдруг Ванчжу поднял голову и устремил взгляд на дверь. На его лицо упал луч света, он услышал гневный крик и в то же мгновение заметил Коготай-хана, который стоял у входа, натянув тетиву лука. Стрела просвистела по залу. Ванчжу видел, как смертоносная тень устремилась на него, но продолжал стоять, не шелохнувшись. Стрела вонзилась ему прямо в сердце.
Марко Поло, бросившийся к Коготай-хану, чтобы его остановить, опоздал.
— Что вы наделали? — воскликнул он. — Вы убили Ванчжу.
С обнаженным мечом стоял он перед начальником дворцовой стражи.
Коготай-хан вложил новую стрелу в лук и нацелился в Марко Поло.
— Брось меч, — сказал он холодно. — Ты арестован.
Марко Поло видел направленный на себя металлический наконечник копья. Монгол стоял в двух шагах от него, и тетива лука была туго натянута. Если смуглая мускулистая рука выпустит стрелу, она пронзит его и он упадет, как Ванчжу, который лежал у трона, раскинув руки. Раскосые глаза Коготай-хана следили за каждым движением Марко.
Вдруг Марко показалось, что между ним и лучником встала Ашима. Мимолетным видением явился ему образ девушки, с мольбой глядевшей на него. Марко бросил меч. И тут по залу разнесся громкий голос Сю Сяна:
— Обождите, Коготай-хан, опустите лук.
Катайский ученый торопливо прошел мимо убитых. Чжанъи стоял, склонившись над Ванчжу, он не мог отвести взора от его незрячих глаз.
— Мы убили преступника Ахмеда и ответим за это его величеству императору, — сказал Сю Сян. — А теперь разрешите нам уйти. Завтра утром мы должны отправиться в Шанду.
— Я начальник дворцовой стражи и отвечаю за порядок. Вы арестованы, — возразил Коготай-хан и, обратившись к стоявшему здесь стражнику, приказал — Беги к воротам и оповести дворцовую стражу.
Стражник стоял в нерешительности, потому что это был телохранитель Сю Сяна.
— Выполняй приказ, — сказал ему Сю Сян и добавил, повернувшись к Коготай-хану — Вы сами видите, что мы не намерены бежать. Дайте нам возможность еще нынче ночью написать обвинительный акт против Ахмеда. Подумайте о том, в какой, гнев впадет его величество, когда узнает о случившемся.
— Идите вперед, — приказал Коготай-хан. — И пусть Чжанъи отдаст свой меч.
Сю Сян, Марко Поло и Чжанъи в сопровождении Коготай-хана направились к выходу. Они слышали шаги, звон мечей, резкие голоса, отдающие приказы.
Волшебство весенней ночи было нарушено. Свет факелов освещал грозные лица воинов, вооруженных луками. Никто уже не слушал кукования кукушки. Кто-то прошептал:
— Тише…
В тронном зале по-прежнему горели свечи. Ванчжу лежал у подножия золотого трона.
ДОРОГА В ШАНДУ
Фань Гунн-ду стал теперь так богат, как ему и присниться не могло. У него была целая пачка черных бумажных денег с киноварной печатью великого хана, он мог бы купить и участок земли, и домик. На шее у него висел кожаный мешочек с рубинами. Рядом с его мулом бежала лошадь. Фань приобрел новую дорогую одежду. Когда он проезжал через деревни, крестьяне приветствовали его, как господина.
Могилу для друга Фань вырыл над самой рекой. Матео лежал лицом к прибрежным скалам. Он покоился в желтой глинистой земле. Фань положил в его могилу то, что ему было дороже всего на свете: соломенную шляпу своей умершей дочери. Затем он завалил холмик камнями, чтобы защитить его от стервятников и ворон.
Река с грохотом прорывалась сквозь узкую горловину, которую она пробила в скалах. Рулевые на джонках со страхом поглядывали на неровные отвесные стены, между которыми кипела бело-желтая вода. Когда джонка попадала в эту стремнину, она переставала слушаться руля. Ее подбрасывало и кружило словно бумажный кораблик, с быстротой стрелы несло прямо на вздымающиеся утесы, и вдруг она исчезала за резким поворотом реки.
Не раз случалось, что джонки разбивались об эти острые скалы. Эту теснину лодочники называли «гнездом змей», потому что ночью, в полнолуние, волны обвивали джонки, точно серебряные змеи, и, грозно шипя, кидались на тех, кто отважился выйти на палубу.
Когда Шань, стоя у могилы, прощался с Матео, он вспомнил во всех подробностях их совместное путешествие, и оно показалось ему самым веселым и прекрасным временем в его жизни, хотя и было омрачено растущей тревогой за здоровье попутчика, которому день ото дня становилось все хуже и хуже.
Тоска по жене, дочке и маленькой хижине у рисового поля ослабла, но зато Фань пережил новое горе — смерть Матео.
В небе парили орлы и ястребы, они неподвижно повисали над скалами, а потом, вновь взмахнув крыльями, устремлялись вдаль, описывая широкие круги, и исчезали за поворотом реки. На каменистой почве не росли ни деревья, ни кусты, лишь кое-где в расщелинах пробивалась трава, которой едва хватало, чтобы прокормить диких коз и овец. Матео умер под большим парусом и покоился теперь на каменистом склоне.
— Прощай, Хозяин, — сказал Фань. — Мне было хорошо с тобой. Я сделаю все, как ты велел.
До Ханбалыка оставалось три дня пути. Теперь Фаню уже не нужно было дорогой красть кур и ягнят, но по привычке он все же это делал. Ах, как велика сила привычки! После захода солнца он сел под деревом в стороне от дороги и, убедившись, что никто за ним не следит, расстелил на траве платок. Лошадь и мул паслись поблизости. Мимо галопом проскакал гонец. К седлу был приторочен красный мешок с императорской почтой. Фань подождал, пока всадник не скрылся из виду, вытащил пачку денег и высыпал на платок рубины из мешочка. Они пылали огнем.
— Ах, зачем ты умер… — вздохнул Фань и прикрыл рукой сверкающие камни. — Как же мне теперь поступить, Хозяин? — продолжал он тихо разговаривать с мертвым. — Почему ты не сказал: «Деньги возьми себе, и лошадь можешь взять, а все остальное отдай моим друзьям». Ведь ты мог бы так сказать, а ты сказал: «Возьми, что тебе надо…» Как это понять, Хозяин? Ты же сам знаешь, как много человеку надо. Когда у него появляется рубашка и штаны из полотна, ему хочется иметь шелковую одежду, а когда он ее получает, то уже не может жить в старой хижине, а хочет иметь дом с садом, где росли бы белые акации и инжир — не хуже, чем у господина Ву. Если он построит себе дом на горе, ему тут же понадобится загородный дом в долине, да еще со слугами и служанками, и так далее, без конца… Вот что получается из твоего «Возьми, что тебе надо».
Фань тяжело вздохнул. Он снял руку с кучки рубинов и зажмурился, не в силах вынести их манящего сверкания. Матео рассказывал ему, с каким трудом добывал он эти рубины у его величества царя Бадахшана. И снова в ушах Фаня зазвучал громовой смех его веселого попутчика. Но тут же перед ним встало мертвенно-бледное лицо умирающего, который прошептал ему: «Ашиме принадлежит все, что у меня есть: деньги, рубины, все… Останься с ней и с Марко. Я так хочу… Возьми, что тебе надо. Ты войдешь через Южные ворота, от улицы Тысячекратного счастья, третий квартал».
Послезавтра он увидит стены Ханбалыка. Там есть мраморные дворцы и залы с золотыми колоннами. А людей там столько, сколько рисинок в поле. Но если там так много людей, то, наверно, нелегко найти среди всей этой путаницы улиц и переулков улицу Тысячекратного счастья. Как мог рассчитывать Хозяин, что Фань отыщет эту улицу?
— Ах, зачем ты умер!.. — повторил Фань и открыл глаза. Он снова увидел рубины. Освещенные лучами заходящего солнца, самоцветы вспыхнули, как раскаленные угли, и ему показалось, что они превращаются в огненные капли и по одной падают на его измученное сердце.
На могиле Матео лежат камни, вечный шум потока доносится до вершины скалистого склона, а в небе парят орлы. Вдали от родины, в желтой земле, рядом с маленькой соломенной шляпой покоится капитан Матео. Фань с тревогой оглянулся. Не рассердится ли Матео, если он не выполнит его воли?
По дороге прошел караван верблюдов. Мул Фаня и лошадь объедали листочки с куста. На берегу пруда прогуливалось семейство уток.
— Я знаю, ты видишь все, что я делаю, Хозяин, — сказал Фань. — Ты считаешь, что я должен взять себе половину всего? Что ж, ладно, я возьму половину. А улицу Тысячекратного счастья я уж как-нибудь найду. На этот счет не тревожься. — Фань Гунн-ду с напряжением вглядывался в небо, словно ждал какого-то таинственного знамения.
Он расположился под раскидистым сучковатым деревом. Пели птицы, беззаботно прыгая с ветки на ветку. Что им за дело до душевных терзаний сидевшего на земле человека? Фань вздрогнул, когда что-то упало ему на ногу, но тут же успокоился, убедившись, что этот знак ему подало не небо, а птичка.
Фань разделил деньги и рубины ровно пополам, потом запаковал свои сокровища и с чувством облегчения пустился в путь.
Ночь он провел в городке, куда въехал еще до наступления темноты.
Когда на следующее утро он тронулся в путь, поля на высоту человеческого роста были окутаны густым туманом. Потом взошло солнце, и его лучи разогнали это полупрозрачное серое покрывало. Все вокруг казалось обновленным и сверкало всеми цветами радуги. Навстречу Фаню шел высокий, крепко скроенный человек и вел за руку мальчика. Соломенные сандалии странников были изорваны, а обтрепанная одежда выгорела на солнце.
«Бедные люди, — подумал Фань Гунн-ду, — идут пешком по дороге и, наверное, не знают, удастся ли им съесть за день мисочку риса. Скоро в Катае будет больше нищих, чем крестьян и ремесленников…» У него как будто остался мешочек с рисом. Он увидел глаза мальчика. «Слепой, — подумал он с состраданием. — Такой молодой, а слепой!..»
Он остановил лошадь и спрыгнул наземь.
— Доброе утро! — приветливо сказал он. — Далеко ли до Ханбалыка?
Фань заметил клеймо на щеках путника и вспомнил о тех ценностях, которые вез с собой. Но он тут же поймал долгий взгляд человека с клеймом и прочел на его лице горечь и презрение.
— Вам нечего меня бояться, господин. Я не вор и не убийца. Завтра в полдень вы будете в Ханбалыке.
— Ван добрый, — сказал слепой мальчик.
Фань сам посмеялся над своими опасениями и, бессознательно подражая Матео, обратился к Вану:
— А что ты думаешь, сынок? У нас недолго стать преступником. Поймаешь дорогой курицу, тебя схватят — вот тебе и клеймо. Нынче надо держать ухо востро.
Ван улыбнулся веселой речи этого южанина, но тут же снова стал серьезным и сказал:
— Я кузнец Ван из Ханбалыка. Поверьте, я никогда не делал ничего плохого.
Мальчик вытащил бамбуковую флейту и заиграл песенку.
— Я иду на юг, — продолжал Ван. — Быть может, я найду там какую-нибудь работу.
— Почему ты покинул Ханбалык? — спросил Фань.
— Почему? — мрачно повторил Ван. — Может, мне там не нравится…
Фань почувствовал, что ему не следует переспрашивать. Он молча слушал звуки флейты, но Ван сказал в сердцах:
— Перестань, Ши. Ты дудишь с утра до ночи. Я устал от твоей флейты.
Слепой мальчик оборвал мелодию. Ван тосковал по своей кузнице, когда слышал песни, которые мальчик играл там, во дворе. Ши знал это и поэтому не обиделся.
— Как он красиво играет! — сказал Фань. — Подождите, у меня как будто есть мешочек риса, быть может, он вам пригодится.
— День сегодня хорошо начинается, Ши, — сказал Ван, испытывая какую-то неловкость от великодушия незнакомца. — Благодарим вас, господин. Счастливого пути! — И тихо добавил — Поклонитесь от нас Ханбалыку.
Широкая дорога, с обеих сторон обсаженная деревьями, была разъезжена. Солнце поднялось уже высоко и нещадно жгло согнутые спины крестьян, которые шли за тяжелым плугом или сажали зеленые ростки риса.
На холме, возвышавшемся над равниной, виднелись палатки воинского лагеря. Их было так много, что Фань не смог их сосчитать. На лугах паслись лошади. Отряд всадников, вооруженных луками, галопом скакал взад и вперед вдоль дороги, упражняясь под руководством сотника в резких поворотах. Всадники на всем скаку рывком натягивали поводья так, что кони, взвившись на дыбы, поворачивались на задних ногах и тут же стрелой мчались в противоположном направлении.
У большого, богатого шатра, покрытого звериными шкурами, стоял военачальник и наблюдал за упражнениями всадников.
Во время своих странствий Фань часто видел воинские лагеря. Они неизменно располагались милях в четырех-пяти от больших городов: воины всегда находились в боевой готовности и в любую минуту могли выступить. Монгольские и катайские солдаты защищали власть Хубилай-хана, причем катайцев из южных провинций обязательно посылали на север, за несколько тысяч ли от родных мест, а катайцев с севера отправляли на юг. Кроме того, каждые два года происходили перемещения военачальников.
Многое из того, что видел Фань, заставляло его задуматься. Какая бездна скрытого страдания! Фань никак не мог забыть утреннюю встречу, хотя не сумел бы даже объяснить, чем она его так взволновала, — то ли игрой слепого мальчика, то ли мрачным лицом его поводыря, изуродованным клеймом.
Шерсть коней блестела словно шелк. Всадники так близко проскакали мимо него, что он смог разглядеть их лица и убедиться, что все они увлечены боевой игрой.
Быть может, ему лучше выбросить наконечники из своей сумы? Катайцам ведь строго запрещено носить оружие.
Когда Фань миновал всадников, у него на душе стало легче. К обеду он попа