Аннотация. В статье раскрывается внемарсксистский смысл Октябрьской революции 1917 г. В трактовке марксизма автор утверждает, что последовательность эксплуататорских формаций имеет не учитываемую марксизмом историческую цель, которой является система глобальной власти. Главная мысль статьи заключается в том, что революция 1917 г. это борьба не против капитализма, но против наднациональной элиты, осуществляющей построение системы глобальной власти.
Ключевые термины: революция, марксизм, эксплуатация, отчуждение, общеисторическое управление, прогресс, общее благо, глобальная власть, наднациональная элита.
Введение.
«Трансцендентально-исторический» значит выходящий за рамки истории. Речь идет, таким образом, о том, что революция в России 1917 года это событие, по значению своему не внутреннее в истории, но образующее выход из нее – в определенном смысле.
Мы хотим показать, что русская революция это не марксистская революция, что подлинный ее смысл глубже, чем смена одной идеологии и экономической системы другой идеологией и системой. Мы собираемся показать это не исторически, но философски, т.е. анализируя не события революции, но ее смысл, а основными этапами этого анализа являются следующие вопросы: 1) в чем особая роль марксизма и в чем его ограниченность; 2) какая идея стоит за описанной в марксизме последовательностью формаций; 3) чем является русская революция в отношении к этой идее, и почему она не является по существу марксистской.
Ценность и ограниченность марксизма.
Марксизм – первая в истории открыто осуществленная попытка теоретической экспликации наднациональных, общеисторических основ управления. Последовательность формаций, которую утверждает марксизм, это заложенная во всей истории и во всех социумах общая структура управления. При этом: 1) все общества в истории управляются одним и тем же принципом, одной структурой, а результирующий смысл этого управления – эксплуатация, отчуждение - есть насилие над человеческой сущностью, т.е. страдания и зло для большинства людей; 2) данная структура внесубъективна, за ней нет никакой единой воли, т.е. она является абстрактной схемой, действующей как объективный закон, наподобие естественных законов. Мы полагаем, что второй из этих постулатов сужает реальность - т.е. открытая марксизмом прогрессирующая структура эксплуататорских формаций это не естественное, но целенаправленное явление.
Общеисторическая структура управления - важный и ценный вывод. Марксизм показывает само наличие порядка, обуславливающего управление какими-либо обществами на протяжении известной истории[1], и насильственную, противочеловеческую природу этого порядка - и это открытие. Марксизм ценен прежде всего поэтому, и имеет, вследствие этого открытия, особую роль среди учений о политической истории. Но марксизм недостаточен. Он не доводит понимание общеисторической структуры управления до конца. Выявляя схематическую модель, он не обнаруживает историческую субстанцию, делающую эту модель действующей и преемственной.
Марксизм останавливается на абстрактных экономических явлениях в описании общеисторического управления. Основная идея марксизма в том, что управление любого общества базируется на экономическом интересе держателя капитала (присвоенного общего блага), совпадающего с интересами других подобных держателей в борьбе против остального общества - чем образуется класс и политическая сила. Иными словами, есть естественно (ситуативно) возникающее насилие или мошенничество, образующее первоначальный капитал, есть корыстный интерес представителей господствующего класса в рамках какой-либо формации, и есть политическая система, закрепляющая и защищающая эти интерес и насилие, и все это есть некая повторяющаяся закономерность, общая структура. Попросту: есть корысть и насилие, и почему-то есть закон, делающий их общеисторической структурой, закономерностью.
Как совокупность частных корыстных интересов и ситуаций насилия во всех необъятных по многообразию случаях порождает одну и ту же по своему принципу структуру управления? Аналогия с естественными законами, например, законами эволюции, не позволяет исчерпывающе ответить на этот вопрос. В природе имеют место математически определенные связи и законы вероятности, делающие множества индивидуальных случаев (например мутаций) действительно закономерно сводимыми к тому или иному общему направлению. В обществе же действует не органическая, но человеческая волевая природа, которая, если понимать ее действительно как онтологически особый фактор, никогда не будет во множестве своих случаев сведена без остатка, т.е. строго закономерно, к одной общей для всех структуре. Если же это сведение происходит, то причина этого не закон, как не имеющая цели, «слепая», т.е. математическая по сути связь, но некое целесообразное и организованное движение, сходное с человеческой волевой природой, хотя и не обусловленное ею.
Марксизм фиксирует наличие структуры общеисторического управления и ее негативный смысл, но не затрагивает энтелехию этой структуры, идею, которая должна быть в общеисторическом управлении и которая не зависит от естественных условий, от природы. Соответственно марксизм не ставит вопрос о внеестественной цели общеисторического управления.
Можно сказать, что общеисторическое управление имеет явный уровень, уровень очевидного, объективно выраженного зла и страданий – этот уровень фиксируется понятиями отчуждения и эксплуатации. Этот уровень дан просто эмпирически, во всяком случае, большинству людей. И есть неявный уровень – не в мистическом смысле, а в смысле масштаба, как общеисторическая энтелехия, как явление слишком большое, чтобы его можно было увидеть изнутри обычного человеческого социального опыта, но которое видится в особых условиях или в исторической ретроспективе.
Итак, признавая марксизм ценным, но не достаточным, мы полагаем, выходя за его рамки, что у общеисторического управления есть цель и мотив. Эта цель не есть эксплуатация, а мотив не есть корысть каких-то частных лиц. Частные корыстные интересы эксплуататоров – это лишь мотив внешнего уровня. А общеисторическое управление, как повторяющаяся в разных обществах деятельностная структура, это не закон какого-то как будто бы естественного и фатального суммирования частных корыстных интересов, приводящего к отчуждению общего блага и человеческого труда - в конце концов, если бы было так, развитие капитала не было бы настолько целенаправленным и прогрессивным, оно было бы пунктирным, сбивчивым и разнонаправленным - но следование некой идее.
Глобальное объединение и прогресс 19-20 вв.
Мы утверждаем, что эта идея – политическое и экономическое объединение человечества и полный контроль над людьми, в пределе — над человеческой сущностью (онтологическое рабство). Это такое состояние, в отношении которого постулируемое марксизмом отчуждение является лишь средством и этапом. Это состояние, в котором отчуждение снимается, потому что перестает идентифицироваться и существовать само то, от чего что-либо отчуждается - перестает существовать человеческая сущность. Это состояние есть цель последовательности формаций, цель общеисторического управления, а мотивом является, по-видимому, абсолютный контроль над людьми - но не как инструмент частных корыстных интересов, а как некое самоценное или специфическое, не прагматическое по смыслу состояние.
Почему целью общеисторического управления является объединение человечества, а мотивом контроль над людьми?
На наличие цели указывает сама последовательность формаций, ее поступательный, прогрессивный характер. Это вектор, который с априорной необходимостью на что-то указывает - на что? Марксизм предлагает отвечать этот вопрос диалектически: смена эксплуататорских формаций в перспективе ведет к кризису, после чего закономерно возникает противоположность - формация, в принципе отрицающая эксплуатацию[2] []. Этот вариант демонстрирует присущий марксизму макроисторический оптимизм: подразумевается (суть чего мы уже упоминали), что общеисторическое управление это лишенная собственной цели абстрактная сила, слепо прогрессирующая, а затем закономерно, как бы естественно, приходящая к диалектическому снятию себя.
Мы должны выйти, в контексте сказанного выше, за рамки этой оптимистической гипотезы и ответить иначе на поставленный вопрос – почему объединение есть цель? - подразумевая, что для общеисторического управления эта цель является конкретной и осмысленной, исключающей альтернативную коммунистическую формацию и образующей в последовательности эксплуататорских форм некое итоговое состояние.
Ответ на указанный вопрос потребует раскрытия понятия прогресса. Прогресс - это, прежде всего, концепция просветителей и, вслед за ними, теоретиков-социалистов. Они понимали под прогрессом историческое развитие разума, развитие наук и, на основе этого, развитие индустриальной системы. Цель прогресса – триумф индустриального (или «социетарного») строя[3] []. Прогресс имеет значение технически-экономическое, но наряду с этим и социальное, т.к. достижение цели возможно только при освобождении производительного класса, являющегося источником общего блага, рост которого есть прогресс. Можно сказать, что в чисто практическом и ближнем историческом смысле, т.е. до достижения цели, прогресс сводится к развитию производства вообще: это усиление средств производства, т.е. технических, экономических и организационных средств общего блага, создаваемых производительным классом. Так прогресс понимается в большинстве случаев, так же, в принципе, понимается он и в марксизме.
В своем историческом осуществлении прогресс проблематичен, он заключает две альтернативные друг другу смысловые линии. С одной стороны, он есть продукт смены эксплуататорских формаций и инструмент эксплуатации, в чем прогресс имеет негативный смысл. С другой стороны, он отчасти не зависит от структуры формаций, гипотетически даже возможен в полной свободе от нее (в этом основа теории коммунистического общества) и, в таком понимании, представляется средством исторического освобождения человека – и это позитивный аспект прогресса. Первая линия преобладает над второй и является непрерывной, вторая же имеет факультативно-пунктирный и, пожалуй, гипотетический, идеальный характер. В рамках эксплуатационных формаций прогресс заключается, прежде всего, в усилении средств эксплуатации и ее распространении.
Именно то, что происходит с техническими, экономическими и организационными средствами общего блага в рамках этого усиления - и содержит ответ на вопрос, почему целью общеисторического управления является объединение человечества. Происходит следующее: развитие транспорта, связи, энергетики и массового производства, транснациональных рынков и колоний, орудий войны, средств информации и контроля. Логика развития этих отраслей очевидна - объединение. Прогресс делает попавшие под его действие народы усиливающимися более вширь, чем вглубь. Одни народы становятся более влияющими на другие, однако они не становятся, после достижения определенного порога (этот порог, по-видимому, задается навыками и свойствами, позволяющими людям эффективно выполнять требуемые функции), в большей и прогрессирующей степени здоровыми и знающими. Развитие же образования и здравоохранения (можно считать эти две отрасли критериями подлинного, «идеального» прогресса) имеет место скорее как дополнительный, а не основной фактор. Т.е. общий смысл прогресса 19 – 20 веков заключается не в том, чтобы люди разных народов были более свободными – обладающими знаниями, здоровыми, не испытывающими нужду - но в том, чтобы они были более связанными друг с другом.
Следует отметить, что после середины 20 века прогресс является удивительно односторонним. В степени, сравнимой с темпами развития с середины 19 до середины 20 веков, развивается только одна отрасль – средства программирования, т.е. связи и информации. Ни в транспорте, ни в энергетике, ни в производстве не произошло принципиально значимых скачков – мир перемещается на двигателях внутреннего сгорания и реактивных, созданных в конце 19 и первой половине 20 века, использует в большинстве случаев энергию, ресурсы и технологии, принципы которых созданы не позже середины 20 века (автоматизация производства имеет манипулятивный, а не принципиально прогрессивный характер – меняется управление, а не материальный принцип производства). В базовых социально значимых отраслях, здравоохранении и образовании, имеют место глубокая стагнация и регресс. Именно и только в информатизации произошел принципиальный скачок, и эта специфическая односторонность выразительно демонстрирует общую идею – глобальное объединение людей. Можно добавить предположение, что информационные технологии это то, чего недоставало после прогресса в прочих областях, в которых уже прежде был найден достаточный для цели объединения уровень, после чего прогресс в них перестал быть нужен.
Добавим наблюдение, эмпирически доступное современникам 21 века. Становится все более очевидным, что мир, став глобальной системой по итогам 20 века (после разрушения социалистической системы), движется в направлении, которое примерно можно определить как тотальное стирание различий. Наиболее выразительно это проявляется в тематике гендерного равноправия и толерантности. Информационное воздействие на людей, разрушающее традиционные и естественные взгляды и формирующее не просто культурную, но онтологическую установку на несущественность и одномерность (равноправность) чего-либо различного, даже естественно различного - это отнюдь не капиталистическое, не политическое, но гораздо более глубокое по смыслу движение. Это не очередные в смене поколений естественные изменения, осмысливаемые и переживаемые чисто житейски как «разница поколений» и которые якобы происходят всегда, но внеестественный, осмысленный и, главное, целенаправленный процесс.
В чем мотив объединения? Зачем оно нужно? Для победы над людьми, для уничтожения возможности свободы даже изнутри сознания – для контроля, для создания власти в предельной степени, большей, чем в каких-либо эксплуататорских формациях. Объединение, т.е. стирание политических и ментальных границ, изначально ограждающих и защищающих людей, делает их одномерно открытыми для управления. Информационная система технологически обеспечивает осуществление контроля на предельном уровне - изнутри самих сознаний. Не в этом ли конечная цель, для которой империи, мировые религии, просветительство и сам прогресс 19-20 веков являются лишь средствами?
Например, почему исторически развился монотеизм, сменив античность, не как религиозный, конечно, но как цивилизационный концепт? Разве античность, создавшая саму концепцию науки и утвердившая познание как высшую ценность человеческой жизни, исключает прогресс? Ответ мы видим в следующем: античность слишком дифференцирована, в подлинном смысле мультикультурна. Поэтому она, как цивилизационная матрица, не могла справиться с глобальным проектом – не смогла бы вместить его. Грекам не удалось даже построить империю. Риму не удалось ее удержать. А монотеизму удалось - цивилизация Нового времени основывается на монотеистической, монократической концепции. Монотеистическая концепция это не религия, как некий мифологически-эстетический и обрядовый комплекс, но нечто большее – это, прежде всего, приоритет единого начала на трансцендентальном уровне, формирующем фундамент картины мира и самосознания. Этот приоритет, в его распространении и утверждении, осуществляет объединение народов не политическими, не «римскими» методами, но изнутри сознания, изнутри совести.
Может возникнуть вопрос, а почему мы рассматриваем объединение человечества изначально в негативном смысле? Почему это насилие над человеческой сущностью, которое приводит большинство людей к страданию и которое есть зло? Это многоуровневый и метафизический в своей основе вопрос. На внешних, не метафизических уровнях ответ на этот вопрос заключается, прежде всего, в том, что человеческая природа изначально дифференцирована - разделена по полам, расам, языкам, культурно-историческим особенностям. Эта дифференциация является естественным состоянием человечества, т.е. состоянием, соответствующим природе человека. Это состояние не внешняя абстракция, но эмпирическая данность, непосредственно доступная любому сформировавшемуся человеку: человек имеет пол, говорит на определенном родном языке, имеет семейную историю, имеет лично выработанные знания и навыки. Объединение, если оно осуществляется глобально и включает феномены тотального «стирания различий», упомянутые выше, разрушает эту естественную структуру человеческой органической, психической и социальной природы, сбивает пропорцию различий. Уже поэтому это состояние враждебно человеческой природе. В политическом же смысле глобальное объединение подразумевает создание максимально мощной системы эксплуатации – более мощной, чем любая национальная система. Человек в такой системе становится в своем труде предельно закабаленным, и это есть зло, хотя бы в чисто марксистском смысле.
Итак, состояние объединения человечества и тотального контроля над людьми – энтелехия мировой истории, ее смысл. Этот смысл имеет в контексте человеческой природы и обусловленных ею стремлений к знаниям, здоровью и свободному непринудительному труду абсолютно негативный характер.
Противостояние наступлению этого состояния возможно, поскольку движение к этому состоянию является не мистически, но организационно устроенным – оно вполне структурно, у него есть этапы, части и звенья. Организационное противостояние этому состоянию и движению к нему есть революция.
Смысл революции.
У общеисторического управления есть организационный аспект. Это различные существовавшие в истории и существующие наднациональные структуры. В древности это династические политические структуры, клерикализм мировых религий. В Новое и Новейшее время это мировой капитал плюс определенные международно-правовые организации, не полностью, впрочем, сменяющие предыдущие структуры. Именно эти структуры – династии, клерикалы, капитал и международное право - представляют собой в течение всей истории совокупный субъект общеисторического управления, его настоящую, не абстрактную и даже не анонимную комплексную организацию[4].
Слабость марксизма в том, что он не увидел этот организационный уровень - не увидел субъекта. Маркс увидел, что формальные и чисто политические, а также философско-правовые основания в существовании государства и права не работают, что основания в чем-то другом – и это образует силу марксизма. Маркс хотел найти реальный базис, но нашел его в экономике, в материальных отношениях[5] []. С точки зрения марксизма получается, что все упомянутые выше структуры, включая сами государство и право, существуют лишь как надстроечные конструкции, служащие для корыстного удовлетворения интересов эксплуататоров. Такой вывод получается, если понимать базис исключительно материалистически, как структуру корыстных интересов. Если же, как мы полагаем, у общеисторического управления есть не материальный, но иной, более масштабный смысл, образующий глобальную цель, то и эти структуры в своем развитии имеют не надстроечную, но собственную логику, независящую от эксплуататорских интересов, а эксплуатация есть не более чем внешний побочный эффект.
Русская революция это борьба не с эксплуатацией, но с самим общеисторическим управлением в его организационном, целевом аспекте. Эта борьба была выстроена на основе марксизма, но осуществилась она на подлинной, внутренней основе, в чем марксизм выполнил роль тактически подходящей начальной теории. Марксизм есть не смысл, но только определенное средство этой революции, сама же она глубже по смыслу, чем марксизм. Русская революция представляет собой уникальную в истории попытку политического выхода из под общеисторического управления: это не классовая борьба против эксплуататоров, но борьба России, ее нации, против власти наднациональной элиты и против осуществления ее общеисторической цели. Субъект общеисторического управления и наднациональная элита - одно и то же. Можно сказать, что «субъект общеисторического управления» это настоящее определение наднациональной элиты.
Главным содержанием русской революции была борьба с династическим государством и его союзниками, с церковным сословием, с держателями капитала. Эти моменты являются обусловленными не идеологией марксизма и не классовой борьбой, хотя провозглашаются и внешне кажутся таковыми. Это даже не политическая борьба, но больше того - это борьба трансцендентально-историческая, это противостояние силам и структурным связям общеисторического управления, власти самого его субъекта, изнутри и извне. Борьба настолько отчаянная по своей идее, что она не могла быть гуманной, но могла быть только тотальной, не допускающей полумер и степеней – смертельной, жесточайшей. Все структурные связи с общеисторической властью – династические, капитало-финансовые, клерикальные – должны были быть санированы, т.е. устранены полностью. Причем эта санация требовала исполнения не только на организационном, но и на сознательном уровне.
Можно сказать, что проектом революции было национальное государство, в настоящем смысле слов «национальный» и «нация», не тождественном значению слов «этнос» или «народ». Государство нации, т.е. суверенное объединение народов, исторически связанных цивилизационным укладом и языком, формирующим этот уклад, плюс имеющих историческую идею, проект. Идея и заключается в суверенитете в его особенном, в соответствии с изложенным контекстом, смысле – это идея отрыва от общеисторического управления и предотвращения его цели. Суверенитет в данном контексте значит состояние полной независимости от наднациональной элиты, не только юридически, но и во всех остальных сферах - династически, идеологически, финансово. Вот почему радикальный обрыв связей во всех этих направлениях был необходим. А государство, построенное революцией, было необходимо потому, что без него немыслим суверенитет.
Отрыв, выход из общеисторического управления – идея уникальная. Для всякого человека, который понимает фундаментальную несправедливость, глубочайшую и роковую пагубность устройства всего человеческого мира - и понимает, может быть, не столько теоретически, сколько жизненным опытом - идея этого выхода есть выражение предельной, фантастической мечты. И русская революция является уникальной тем более, что она эту идею не просто выстроила, и даже не просто реализовала, но осуществила в исторически значимом масштабе и продемонстрировала, что это возможно. И само выражение «русская революция» мы используем именно в таком смысле. Эта революция является борьбой против структуры общеисторического управления именно русского народа, и есть событие, сосредотачивающее его историческую идею. Именно Россия является исторически главным противником Запада, она противостоит ему в большей мере, чем какой-нибудь другой цивилизационный субъект, а Запад это ничто иное как цивилизационный каркас, вместилище наднациональной элиты.
Итак, все народы мира управляются одним принципом, имеющим разноуровневое содержание и образующим структуру. Эта структура представляет собой не объективную закономерность, как в марксизме, но исторически организованную деятельность, у которой есть цель и у которой есть субъект. По своей цели эта структура враждебна человеческой природе, человечеству, какому-либо народу. Субъектом является наднациональная элита – совокупность исторически устойчивых династических, клерикальных, финансово-капиталистических и международно-правовых структур.
Русская революция является борьбой не против капитализма. Настоящее ее значение в том, что она является борьбой цивилизационно объединенных народов России против власти общеисторической структуры – против представляющей ее наднациональной элиты, против построения целевой для этой элиты системы единой глобальной власти.
___________________________________________________________________________________________________________
Почему я говорю о субъекте? Почему есть субъект?
Онтологический смысл субъекта является количественным, а не качественным. Граница между объективным и субъективным, объектом и субъектом является не резкой, не диалектической, но всегда обнаруживающей градации. Поэтому субъект это не противопоставление объекту, но особо выраженное проявление идеи.
Идея это форма, конфигурация в объединении объектов. Идеи есть в объектах, и всякий эмпирический объект есть именно форма, в которой фиксируется объединение объектов низшего уровня (материи). Особая по значимости или по масштабу идея - это явление, в котором, в отличие от обычного объекта, объединение просматривается независимо от объединяемых объектов низшего уровня. Что-то, что в некотором (но не мистическом) смысле отрывается от материи. Ничего мистического – указанный точками треугольник просматривается как треугольник. И вот уже в этом школьном примере есть субъект – это тот, кто догадывается, и одновременно тот, что указал этот требующий догадки треугольник. Идея и субъект почти совпадают. Собственно субъект это место или признак сильной идеи. Житейски говоря, субъект есть тогда, когда совпадают некие события, и мы видим, что это совпадение не может быть случайным, и что за совпадающими явлениями стоит идея, некая направленная воля. Именно это имеет место в истории – в истории управления обществами. И поэтому я говорю о субъекте этого управления.
Метафизика это постулат сущностей, онтологически независимых от вещей и образующих (в сумме или в одном из своих элементов) основу сущего. Сущности это не «идеи» (=мысли) в привычном для современного человека смысле. Сущности это образующие какие-либо предметы и явления и обладающие собственным особым способом существования концепты (формы, эйдосы). Инструментом постижения сущностей являются слова, язык (на этом обстоятельстве методологически основана философия), а предварительным и необходимым условием этого является отсутствие или преодоление натуралистического (эмпиристического и материалистического) понимания мира.
Мировая власть (общеисторическое управление) основана на принципиальном отличии субъекта этой власти от большинства людей. Это отличие заключается в том, что этот субъект знает о сущностях, фундирующих мир. Люди, осуществляющие мировую власть, обладают не натуралистическим, но эйдетическим знанием мира. Именно на этом знании, а не политических институтах, которые производны от знания, зиждется мировая власть.
Революция это борьба с мировой, всеисторической властью и победа над ней. Великая Октябрьская революция отчасти стала таковой. Она победила мировую власть локально в географическом смысле и наполовину в концептуальном смысле. Концептуальная половинчатость русской революции 1917 г. выражается в том, что она, победив политически и создав уникальное государство, не нашла и не выстроила систему метафизического знания, на уровне которого она могла бы победить окончательно. Поэтому она потерпела поражение.
Трансцендентальная революция это не только политическая, институциональная победа. Трансцендентальная революция это политическая революция + метафизическая революция. Только сумма этих слагаемых позволит достичь победы.
Метафизический аспект революции это внутренняя и главная составляющая трансцендентальной революции. Это знание, которое раскрывает сущностную основу мира (уровень сущностей). Это знание может быть сформировано на настоящей философско-исторической и естественно-научной основе, сформулировано и манифестировано как концепция, усвоение которой образует историческую силу, сперва элиту, затем нацию, мирвоззренчески и далее политически независимую от мировой власти.
Возможность экспликации этого знания велика как никогда. Попросту: именно сейчас у мировой власти можно перехватить знание о сущностном устройстве мира, лишая эту власть приоритета.
Важно, что эта возможность исторически (неслучайно конечно) пересеклась с моментом общей деградации Запада, его распыленности и слабости, и очередной, необходимо подготавливаемой мировой властью смены его концептуальной составляющей. Мировая власть меняет матричную прошивку, чтобы продолжить себя в следующей эпохе.
Эта ситуация образует шанс для России. Потому что именно Россия, являющая основным противником Запада в сугубо культурном смысле и демонстрирующая в последние годы духовно-интеллектуальное превосходство над ним, является основным (более значимым, чем Ислам) претендентом на трансцендентально-революционное знание и статус субъекта трансцендентальной революции.
[1] «История всех доныне существовавших обществ двигалась в классовых противоположностях, которые в разные эпохи складывались различно. Но какие бы формы они ни принимали, эксплуатация одной части общества другою является фактом, общим всем минувшим столетиям.» Маркс, К. Манифест Коммунистической партии. М.: Вагриус, 1999. – 175 с. С 70.
[2] «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.» Маркс, К. Манифест Коммунистической партии. М.: Вагриус, 1999. – 175 с. С 72.
[3] «Триумф индустриального строя есть необходимый результат всего того прогресса, который совершила цивилизация вплоть до нашего времени». Saint-Simon, Claude-Henri de. Du système industriel. A Paris, chez Antoine-Augustin Renouard. M.DCCC.XXI. 1821. P.249.
[4] Ф. Аллот пишет об этом феномене: «Изолированные от своих национальных конституционных порядков, не обремененные каким-либо корреспондирующим международным конституционным порядком, эти органы смогли воспользоваться тем, что может быть обозначено как коллективный международный абсолютизм, как жизнь-после-смерти дореволюционных национальных anciens r é gimes. Эта Hofmafia включает аристократию двора (политиков и старших национальных и международных служащих), аристократию мантии (публичных служащих и практикующих международных юристов) и аристократию пера (историков, юристов-теоретиков, специалистов в области международных отношений, комментаторов и экспертов).»Allot P. The Health of Nations. Society and Law beyond the State. Cambridge University Press, 2002. Р. 396-398.
[5] «Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания». Маркс, К. К критике политической экономии. М.: URSS, 2009. – 176 с. Стр. 6-7.