Выполнила: Варанкина Екатерина
Группа Исб3201-01-00
Послеполтавская Дипломатия
Уничтожение шведской армии под Полтавой обеспечивало независимость и безопасность России. Карл XII, еще недавно угрожавший ликвидировать русское государство, оказался в самом жалком положении. Он еле спасся бегством от плена и с кучкой усталых, измученных в боях спутников просил убежище в Турции.
Однако заключение мира с Швецией, о чем Петр заговорил уже в день победы под Полтавой, остается неразрешимой задачей. Не дали никаких результатов переговоры через шведского генерала Мейерфельда, состоявшиеся сразу после Полтавского сражения. Карл XII не желал и слышать об удовлетворении законных интересом России, отвергая даже самые скромные русские требования. В плен к русским попал королевский секретарь Цсдергельм. Его отпустили с условием, что он отправится в Стокгольм и передаст предложение России о мирных переговорах. И эта попытка осталась безрезультатной. Правда, в Стокгольме гораздо более трезво смотрели на положение Швеции, чем сам Карл XII, который даже после Полтавы продолжал вести себя с видом победителя. Его самоуверенность достигла анекдотических форм и масштабов. Погубив большую армию, разорив свою страну, он не чувствовал никаких угрызений совести или раскаянии. Бессильную злобу к победителю он выразил в приказе еще больше ужесточить условия содержания русских пленных в Швеции, которые и без того подвергались там настолько жестокому обращению, что оно даже превосходило варварские условия турецкого плена. Но нежелание Швеции идти на мирные переговоры, на отказ от несправедливо захваченных раньше русских прибалтийских земель предопределялось некоторыми реальными обстоятельствами. Хотя русская армия освободила от шведов обширные земли в Восточной Прибалтике, собственно шведская территория не была затронута войной. Шведские войска оставались в Померании, Риге, Ревеле, Выборге, Норвегии, Финляндии, в самой Швеции. Кроме того, существовал шведский флот, с которым еще не решался соперничать быстро строившийся русский балтийский флот.
Поэтому в Стокгольме предпочли не извлекать уроков из разгрома шведской армии под Полтавой. Объявили, что, конечно, потери прискорбны, но зато спасен король, и за это надо благодарить бога. Распространилась официальная версия сражения под Полтавой, согласно которой с русской стороны, оказывается, против 20 тысяч шведов сражалось 200 тысяч солдат! Идею заключения мира на условиях возвращения исконно русских земель приравняли к измене. Отказ от заключения мира в Швеции связывали с расчетами на военную помощь крупнейших государств Западной Европы. Подобные надежды сразу же после Полтавы начали внушать в первую очередь английские дипломаты. В конечном итоге отрицательное отношение Швеции к мирным переговорам явилось отражением нового положения России, созданного Полтавой. Очень характерной была первая реакция ошеломленной Европы. Известие о победе русских вызвало удовлетворение в столицах двух стран — Дании и Саксонии, где возродились затаенные мечты о ликвидации унизительных договоров, навязанных им Швецией,— Травендальского и Альтранштадтского. В Голландии реакция оказалась значительно более сдержанной. Тем не менее здесь не препятствовали русскому послу А. А. Матвееву устроить но случаю Полтавской победы большой праздник с фейерверком. Иначе дело обстояло в Вене. Императорское правительство запретило русскому послу устраивать какое-либо торжество. В Лондоне не скрывали своего огорчения уничтожением армии Карла XII. Естественно, что во Франции, где Швецию считали союзником, тоже не испытывали радости. В Берлине пришли в ужас, ибо прусская политика строилась тогда в расчете на победу Карла.
Полтава перевернула представления европейских государств о России. Уходит в прошлое недооценка сил России, неверие в ее возможности, пренебрежение к ней.
Укоренившееся из-за нарвского поражения представление о русских окончательно вытесняется потрясающим впечатлением от Полтавы. Но это не сделало отношение к России более дружественным. Напротив, появился осложняющий действия русской дипломатии фактор — страх перед Россией, недоверие к ее политике, подозрительность к ней. Раньше и ярче всего это отразилось в политике Англии и Австрии. Другие европейские страны в той или иной степени разделяли эти настроения. Вместе с тем возникло и сильное стремление использовать русское могущество в своих интересах. Русским дипломатам уже не приходится, как раньше, жаловаться на невнимание или пренебрежение к ним. Однако теперь от них требуется гораздо больше прозорливости, осторожности. Отныне пережитки простодушной наивности и непосредственности, унаследованные от старомосковской дипломатии, становятся непростительными. Период ученичества для петровских дипломатов закончился; отныне они представляют великую европейскую державу. К счастью, они не питали иллюзий, что после Полтавы дела пойдут легко и просто. Новое ощущение спокойной уверенности в своих силах, гордости за свою страну русские дипломаты перенимали у самого Петра. Ему Полтава не вскружила голову, и трезвый реализм его политики становится еще заметнее. Полтавская победа не побудила Петра вносить какие-либо принципиальные изменения в эту политику.
Академик Е. В. Тарле говорил, что принудить Швецию и Карла XII к заключению мира помешало отсутствие сильного флота у России и наличие флота у Швеции, что давало возможность шведам отсидеться за морем, питая призрачные надежды на английскую помощь. Однако в другой своей работе — «Русский флот и внешняя политика Петра I» Е. В. Тарле приводит данные со ссылкой на доесение английского посла в России Ч. Витворта о том, что еще в мае 1708 года около Кроншлота стояли 12 русских линейных кораблей с 372 орудиями, 8 галер с 64 орудиями, 6 брандеров и 2 бомбардирских корабля, мелких судов — около 305. «Все это представляло силу, и силу немалую»,— заключает Е. В. Тарле. К этому можно добавить, что война с Карлом XII ни на минуту не прекратила усиленное строительство кораблей русского Балтийского флота. Кстати, вернувшись после Полтавской победы в Петербург, Петр первым делом заложил очередной военный корабль, названный «Полтава». Таким образом, флот у русских уже был, Англия еще связана и будет связана несколько лот испанской войной, а Швеция, между прочим, находилась в пределах досягаемости и для русской пехоты — через Финляндию, зимой же — по льду Ботнического залива.
В. О. Ключевский считает, что мир с Швецией сразу после Полтавы не был заключен не в результате отсутствия материальных возможностей, а из-за серьезной внешнеполитической ошибки Петра. Знаменитый историк не видит смысла в погоне Петра за союзниками, особенно из числа германских государств, тогда как «Лесная и Полтава показали, что Петр одинокий сильнее, чем с союзниками». Ключевский утверждает, что «главная задача, стоявшая перед Петром после Полтавы,— решительным ударом на Балтийском море вынудить мир у Швеции разменялась на саксонские, мекленбургские и датские пустяки, продлившие томительную 9-летнюю войну еще на 12 лет».
Мнения двух крупных историков не получили всестороннего обоснования и подтверждения их конкретными исследованиями. Некоторые историки вообще считают неразрешимой загадкой вопрос о целях послеполтавской дипломатии Петра. Так, Т. К. Крылова пишет: «Невозможно сейчас с полной достоверностью разрешить вопрос о том, каковы были замыслы Петра после Полтавы,— ограничивал ли он свою задачу утверждением России в Восточной Прибалтике или уже видел себя в недалеком будущем владетелем Карлскроны и Киля». Последнее любопытное предположение советского специалиста по внешней политике Петра свидетельствует, что, возможно, царь после Полтавы имел грандиозные завоевательные замыслы. Представляется, однако, что гораздо ближе к истине утверждение С. М. Соловьева, что у Петра тогда «было одно желание — кончить как можно скорее тяжкую войну». Справедливость этого мнения подтверждается простым сопоставлением внешней политики с внутренним, особенно экономическим, положением измученной России после Полтавы. Бесспорно, здесь одна из еще невыясненных проблем петровской внешней политики. Очевидно также, что ее решение можно найти лишь в самих событиях послеполтавской дипломатии Петра.
Она по-прежнему осуществляется одновременно и в неразрывной связи с продолжающейся Северной войной. Победоносным русским войскам не пришлось отдыхать после Полтавы. Одна армия во главе с фельдмаршалом Шереметевым 15 июля двинулась в Прибалтику, чтобы осаждать Ригу. Ментиков, который теперь тоже стал фельдмаршалом, с другой армией пошел в Польшу.
Армия генерала Крассау поспешно удалилась в шведскую Померанию. Вместе с ней, бросив свой польский трон на произвол судьбы, бежал и Станислав Лещинский. Почти одновременно в Польшу вступила 14-тысячная армия Августа II. Он давно обещал ввести саксонские войска, но потребовалась Полтава, чтобы он решился на это. 8 августа 1709 года Август объявил Альтранштадтский договор недействительным. Оказывается, три года назад его ввели в заблуждение недобросовестные советники, действовавшие, кстати, в соответствии с его прямыми указаниями. Теперь Август требует возвращения ему польской короны, от которой он тогда отрекся. Чтобы получить ее, он стремится вновь стать союзником России, которая в свою очередь идет на это, рассматривая Августа как наименьшее зло, неизбежное для восстановления Северного союза. Единственное, что мог позволить себе Петр,— это дать Августу понять в довольно занятной форме, как Россия относится к его прошлой деятельности в качестве союзника.
В октябре 1709 года Петр встретился с Августом в Торуне и подарил ему шпагу. Об этом не стоило бы упоминать, если бы не то обстоятельство, что эту же самую шпагу царь уже дарил тому же Августу несколько лет назад. Однако благодарный «союзник» не нашел ей лучшего применения, чем использовать ее для подарка Карлу XII во время недавнего пресмыкательства перед шведским королем в Альтранштадте. Под Полтавой русские захватили со всем генералитетом и личные вещи короля, среди которых обнаружили эту злополучную шпагу. Теперь в назидание Августу Петр использовал ее в качестве орудия воспитательного воздействия. В Торуне состоялось подписание нового договора Петра с Августом, который восстановил прежние союзнические отношения и обязательства. Например, как и прежде, Август выпросил русские денежные субсидии. Россия обещала передать Августу как саксонскому курфюрсту Лифляндию в виде наследственного владения. Но договор содержал и существенно новое условие, отразившее изменение, вызванное Полтавой. Если раньше предусматривался переход к России только Ингрии, теперь Август согласился на присоединение к России и Эстляндии с Ревелем. Вообще, поведение Августа во время этой встречи с Петром поражало лакейским раболепием короля перед царем, что, впрочем, не делало его более надежным союзником.
В начале войны против Швеции русской дипломатии пришлось потрудиться, чтобы привлечь к участию в войне Речь Посполитую. Эта задача решилась Нарвским договором 1704 года. Польские и литовские войска играли определенную роль в борьбе против шведов и Станислава Лещинского. Однако примитивная организация польсколитовских сил не позволяла надеяться на возможность их использования за пределами Речи Посполитой. После полтавского разгрома шведская интервенция ей больше не угрожает. Поэтому Речь Посполитая впредь не участвует в Северной войне. Для отношений России с Полыней положительную роль играло признание в 1710 году Варшавским сеймом договора 1704 года и «вечного мира» 1686 года. Через 23 года после подписания договор, наконец, утвердили, что явилось еще одним показателем укрепления международного положения России.
Почти одновременно с русско-саксонским союзом был подписан и союзный договор о войне против Швеции с Данией. Здесь дело обстояло сложнее, чем при заключении нового договора с Августом. Сама Дания активно стремилась воспользоваться тяжелым положением Швеции, чтобы ликвидировать Травендальский договор и попытаться вернуть земли, захваченные шведами. Русско-датские переговоры о возобновлении союза начались еще до Полтавы. Тогда Дания требовала крупных денежных субсидий, и Россия соглашалась предоставить их. После Полтавы Дания подписала договор без всяких субсидий. Этому решительно воспротивились Англия и Голландия. Они опасались не только нового могущества России, но и того, что возобновление участия Дании в Северном союзе приведет к отзыву датских войск, которые участвовали в войне против Франции. Поэтому России и ее союзникам — Дании и Саксонии пришлось дать морским державам гарантию, что датские и саксонские солдаты не будут отозваны из состава армий Великого союза. Таким образом, Северный союз в том же составе, как в самом начале войны против Швеции, формально удалось восстановить.
Более того, русская дипломатия пытается даже расширить этот союз путем привлечения к нему новых участников. Наибольший интерес, как и раньше, вызывала Пруссия. Расположенная между Польшей и шведской Померанией, куда ушли шведские войска из Польши, она занимала важное стратегическое положение. До Полтавы, как уже говорилось, Пруссия вела обычную для нее двусмысленную линию, пытаясь одновременно иметь дружбу с Карлом и Петром, чтобы вымогать что-то в свою пользу от каждого из соперников. Именно тогда рождалась знаменитая прусская политика, сочетавшая в себе трусость, хищничество и коварство. Полтава нанесла удар прусской дипломатии пресмыкательства перед Карлом. Однако, будучи вынужденной менять союзника, она не прекращает двойной игры. Как раз в октябре 1709 года, когда король Пруссии Фридрих I спешил в Мариенвердер на свидание с Петром, он, еще не встретившись с ним, уже предавал царя. Через прусскую территорию свободно проходила в это время шведская армия генерала Крассау в свое убежище в Померании. Фридрих I тем самым не только помогал противнику Петра; он нарушал собственное обязательство о нейтралитете по договору с Данией и Саксонией, заключенному всего три месяца назад.
Фридрих I рассчитывал воспользоваться состоянием победной полтавской эйфории, в которой еще пребывал Петр. Король пытался воздействовать на него проявлениями невероятно приторной, фальшивой «любви и дружбы», рассчитывая на очередную выгодную добычу. Но, несмотря на великодушие и снисходительность Петра в отношениях с иностранными партнерами, щедро проявляемые им после Полтавы, царь все же сумел разглядеть суть лицемерных и невероятно наглых домогательств прусского короля. Надеясь на любимое Петром венгерское вино, которое лилось рекой, Фридрих попытался навязать свой излюбленный «великий замысел», то есть план раздела Польши. Петр с презрением отверг «великий замысел». Привлечь Пруссию к участию в Северном союзе ему не удалось. Единственное, что обещал Фридрих,— это не пропускать больше через свои владения шведскую армию. В награду за это ему был обещан в будущем в вечное владение город Эльбинг.
Петровская дипломатия предпринимает также попытку расширения Северного союза путем присоединения к нему курфюршества Ганновер — одного из крупных протестантских государств Германии. Для этой цели из Мариенвердера Петр отправил туда специальным послом князя Б. И. Куракина. Курфюрст Ганновера был сыном той самой Софии Ганноверской, которая встречалась с молодым Петром во время Великого посольства. Куракин получил задание добиться заключения наступательного или по крайней мере оборонительного союза России с Ганновером против Швеции. На протяжении долгого времени, до середины лета 1710 года, происходили сложные и запутанные переговоры, завершившиеся подписанием трактата сроком на 12 лет. От наступательного союза и вступления в Северный союз Ганновер уклонился, и достигнутое после долгих проволочек соглашение носило довольно двусмысленный характер. Договор с официальной формулировкой «о взаимной дружбе и союзе» предусматривал, что Ганновер будет содействовать обеспечению безопасности земель — Дании и Саксонии. За это Россия взяла на себя обязательство не нападать на шведские войска в Померании, если они сами не нападут на русских союзников. Фактически этот договор не только не усиливал Северный союз, но и ограничивал возможности русских действий против шведов в Германии. Конечно, в период до Полтавы такой договор мог бы рассматриваться как успех, но не после, когда благосклонность одного из германских курфюрстов уже не имела для России особой важности. Указывают на ценность договора в связи с тем, что курфюрст Ганновера должен был стать после смерти королевы Анны королем Англии. Так действительно и произойдет. Однако именно король Георг I будет в конце концов самым опасным и злейшим врагом России.
Итак, расширить Северный союз путем включения в него Пруссии и Ганновера не удалось. Если эти страны и пошли на сближение с Россией, то только потому, что их прежний покровиель Карл XII, разбитый в пух и прах под Полтавой, отныне в европейской политике представлял собой нулевую величину. Они рассчитывали также, что им перепадет кое-что из шведских владений в Европе, если сумеют приобрести расположение русского царя. Наивно было бы рассчитывать на их реальную помощь в деле завершения войны против Карла XII.
Но Северный союз в прежнем составе (Россия, Дания и Саксония) был все же восстановлен. Русской дипломатии не пришлось прилагать для этого особых усилий. Теперь Дания и Саксония с полным основанием рассчитывают на победу благодаря русскому могуществу. Прежнего риска, связанного с участием в Северном союзе, уже нет. Стало совершенно очевидным, что ушло в прошлое то время, когда Карл XII мог диктовать Травондальский и Альтранштадтский договоры. Новая мощь России была достаточном гарантией против этого.
Возрождение Северного союза имело безусловно положительное значение для России. Но оно уже не идет в сравнение с ролью этого союза в первый, дополтавский период войны. В то время благодаря союзу Карл XII на много лет завяз в Польше, воюя против Августа. Тем самым Петр получил драгоценное время для создания новой, могучей, регулярной армии, для закалки и обучения ее в огне первых побед, для подготовки Полтавы. Но теперь умудренный опытом Август II явно уклоняется от прямого участия в войне. Зато Дания проявляет воинственность. Она высаживает свои войска на южной оконечности Скандинавского полуострова, одерживает там сначала победы над шведами. Однако в феврале 1710 года шведский генерал Стенбок наносит датской армии крупнейшее поражение. А осенью того же года страшная буря на Балтийском море причиняет огромный ущерб датскому флоту и надолго выводит его из строя.
Как и прежде, война против Швеции ведется главным образом русскими силами. После переговоров с Августом II и Фридрихом I Петр в ноябре 1709 года направляется к Риге, под стенами которой стояла армия Шереметева. Царь сам сделал три первых выстрела, начав тем самым осаду города. Но из-за наступления зимы взятие Риги отложили. Весной 1710 года боевые операции начались под Выборгом. Безопасность Петербурга давно уже требовала отобрать этот город и крепость у шведов. Первая попытка взять Выборг предпринималась в 1706 году, но она оказалась неудачной. В марте 1710 года 13-тысячный корпус адмирала Апраксина по льду Финского залива подошел к Выборгу и начал осаду. Когда море стало очищаться от льда, к Выборгу направился русский флот, который не дал шведской эскадре пройти к осажденной крепости и оказать ей помощь.
13 июня Выборг был занят русскими. Петр считал это важнейшим вкладом в обеспечение безопасности Петербурга. Вслед за тем без особых усилий в сентябре русские берут Кексгольм.
Весной 1710 года возобновилась осада Риги. После артиллерийского обстрела 4 июня Рига — в руках русских. В конце сентябре был взят Ревель. Таким образом, освобождение от шведов Прибалтики, начатое еще в 1701 году, окончательно завершается. Россия достигла всего, к чему она стремилась, и требовалось только закрепить это заключением мирного договора с Швецией.
Однако новые русские победы не изменили отрицательного отношения Стокгольма, не говоря уже о Карле ХП, к перспективе установления мира. Такое упорство объяснялось главным образом обещаниями держав Великого союза, особенно Англии, оказать Швеции помощь против России. Но неопределенные словесные посулы не успокаивают Стокгольм, напуганный взятием русскими Выборга, Риги и Ревеля, строительством Балтийского флота. Шведские послы в столицах стран Великого союза умоляют спасти их страну. От них не требовалось много усилий, чтобы склонить на свою сторону Англию, Австрию, Голландию. Хотя, в отличие от Швеции они не подвергались угрозе военного удара со стороны России их пугало ее политическое возвышение, ее возможное экономическое соперничество, конкуренция на морях, ликвидация их промышленной, торговой, политической монополии. Рвавшаяся к всемирной гегемонии Англия, вступавшая в эру «английского преобладания», не желала допустить появления нового соперника в момент, когда казалось, что старый соперник — Франция терпит поражение в воине. Тем не менее противостоять росту российского могущества путем вооруженной борьбы ни Англия, ни другие страны Европы были тогда не в состоянии. Поэтому они прибегают к оружию большой дипломатической интриги. Петр тоже не мог позволить себе роскошь вести войну еще и с другими странами... Оставались лишь средства дипломатии Таким образом, Северный союз в том же составе, как в самом начале войны против Швеции, формально удалось восстановить.
Более того, русская дипломатия пытается даже расширить этот союз путем привлечения к нему новых участников.; разжигание воины между Турцией и Россией; раздувание и использование антирусских тенденций внутри Северного союза, и особенно в Польше.
Запутанная и двусмысленная история с нейтралитетом началась еще в связи с восстановлением Северного союза. Чтобы преодолеть сопротивление Англии и Голландия России и се союзникам пришлось гарантировать в декларации от 22 октября 1709 года, что датские и саксонские войска останутся в составе армии Великого союза и что страны Северного союза «не внесут войну» в Германию, не станут нападать на Померанию, где укрылась шведская армия. Но они потребовали, чтобы страны Великого союза со своей стороны дали гарантию того, что шведы не нарушат мира в империи и не нападут на Данию и Саксонию.
России, естественно, не приходилось опасаться такого нападения, но Дания и Саксония действительно боялись этого в свете своего опыта. Первая подвергалась нападению шведов в 1700 году, вторая — в 1706-м. Россия, следовательно, выступала с декларацией в интересах союзников и по их просьбе, чтобы укрепить Северный союз.
В декабре 1709 года Англия, Голландия и империя выступили с гарантией «тишины и покоя» в империи. В марте 1710 года гарантия закреплялась в торжественном «акте о северном нейтралитете» этих держав. Поскольку шведы еще не опомнились от ужаса Полтавы и крайне нуждались в передышке, чтобы подготовиться к продолжению войны, то «акт о северном нейтралитете» немедленно одобрили в Стокгольме. Ведь пока шведы и думать не могли о нарушении «тишины и покоя». Они получили великолепную возможность использовать Померанию в качестве гарантированного убежища, как в свое время Карл использовал Саксонию для подготовки похода на Россию. «Акт о северном нейтралитете» поддержали Пруссия и Ганновер, в свою очередь боявшиеся появления русской армии в Западной Европе.
Когда в 1706 году Карл XII, захватив Саксонию, нарушил «тишину и покой» в империи, то ни Англия, ни Голландия, ни сам император не сделали ничего, чтобы ему воспрепятствовать. Теперь же только одна мысль о возможности действий русских войск против шведов на территории Европы побудила их к решительным действиям. Страны Великого союза объявили о своем намерении защитить нейтралитет в случае необходимости «силой оружия». И это были не одни слова: начались переговоры о формировании специальной смешанной армии численностью в 20 тысяч человек. Итак, когда возникла опасность отзыва датских и саксонских войск для войны против Швеции, то Англия, Голландия, Австрия горячо возмутились. Когда же надо было выделять войска для предупреждения появления в Европе России, то они охотно соглашались пойти на такую жертву. Трудно было представить более явное враждебное объединение Европы в защиту Швеции и против России. Однако делалось это в весьма изощренной дипломатической форме. Дело дошло до того, что удалось поставить Россию в такое положение, когда она сама одобрила всю эту антирусскую комбинацию, призванную помешать Петру поскорее завершить войну, вынудив Швецию заключить мир.
Почему же Петр 22 июня 1710 года пошел на признание «акта о нейтралитете», почему он указал русским послам поддерживать идею создания международного смешанного корпуса и, вообще, вести себя так, будто Россия и Европа находятся в полном согласии и единодушии в европейских делах? Во-первых, надо было, как уже отмечалось, поддерживать «акт о нейтралитете» ради союзников — Дании и Саксонии; во-вторых, требовалось время для подготовки самой операции против шведских войск в Померании; в-третьих, затея с нейтралитетом успокаивала шведов, давала им ощущение безопасности и тем самым ослабляла их усилия по подготовке реванша за Полтаву; в-четвертых, сама Россия нуждалась в передышке после страшного напряжения и усилий, потребовавшихся в борьбе с шведским нашествием; в-пятых, надо было дать поработать времени, чтобы антирусские замыслы сами расстроились из-за противоречий между европейскими странами; в-шестых, лобовой удар открытой конфронтации привел бы не к расколу единых общеевропейских замыслов против России, а, напротив, к сплочению русских недругов.
Существо дальновидной позиции России по отношению к «акту о нейтралитете» авторитетно разъяснил вице-канцлер П. П. Шафиров в своем знаменитом «Рассуждении» о причинах войны Петра Великого против короля Карла XII. Рассказывая, как Англия, Голландия и Австрия «час от часу домогательства свои умножали» вокруг затеи с нейтралитетом, Шафиров пишет: «И хотя сие весьма противно было его царского величества и его союзников высокому интересу, однакож дабы всему свету свою умеренность показать, изволил согласитца с своими союзниками и склонить оных к восприятию того, хотя и неполезного их интересу, предложения».
А шведский король, который зализывал полтавские раны на захолустной окраине Османской империи под защитой турецких янычар, неожиданно поднял свой гневный голос. Стокгольмское правительство очень быстро и очень охотно одобрило «акт о северном нейтралитете». Согласовать это с Карлом, естественно, не было просто физической возможности, да и к тому же его очевидная выгодность Швеции давала основания для уверенности, что Карл XII, кроме радости и облегчения, не должен испытывать других чувств. Но король, питавший органическое отвращение к дипломатии, но понял существа дела. Он возмутился, что столь важные дела решаются без его согласия и в его отсутствие, и поэтому категорически отверг «акт о нейтралитете».
Карл XII в слепой ярости разорвал хитроумную дипломатическую сеть, призванную оградить Швецию от окончательного разгрома и связать руки России. Правительство Англии, усилия которого пошли прахом, в инструкции одному своему послу в раздражении раскрывало тогда всю подоплеку этого дела: «Шведские министры настаивают, чтобы мы спасли их, и в то же время они отнимают у нас возможность сделать это, отвергая акт о нейтралитете, который является единственным средством, имеющимся в наших руках, чтобы оказать эту услугу».
Услуга была отвергнута Карлом ХП, и вся затея с нейтрализацией пошла насмарку. Уже в начале 1711 года страны Северного союза обсуждают план вступления их войск в Померанию. Поскольку Швеция активно готовила свои войска для военных действий, Россия, Дания и Саксония не считали себя связанными «актом о нейтралитете».
Другим направлением антирусских дипломатических интриг Англии становится после Полтавы проблема посредничества с целью заключения мира между Россией и Швецией. Почти пять лет добивалась этого посредничества русская дипломатия, причем особенно от Англии. Уже осенью 1709 года английский посол в Москве Ч. Витворт получает указание своего правительства «прилагать все старания» к тому, чтобы Россия возбудила вопрос о посредничестве. Предполагалось, в частности, действовать через посла Пруссии с тем, чтобы инициатива исходила именно от России. Из этого, однако, ничего не вышло, и в декабре 1709 года Витворт начинает действовать сам. В это время Петр вернулся в Москву и жил в подмосковном селе Коломенском, в царской резиденции, ожидая окончания подготовки к проведению праздника по поводу Полтавской победы. Это было грандиозное зрелище; достаточно сказать, что по Москве провели более 20 тысяч пленных шведов. Во время религиозных праздничных церемоний Витворт встречался с Петром, а также с Головкиным и Шафировым. Посол несколько раз заводил речь о том, что следовало бы закрепить столь великую победу заключением мира на «умеренных условиях», что Англия согласилась бы по просьбе России выступить в качестве посредника. Никакого определенного ответа англичанин не получил. Это было нечто совершенно новое в русско-английских дипломатических отношениях. Роли переменились, и просителем поневоле пришлось выступать послу Англии.
Посредничество служило тогда очень распространенной формой прекращения вооруженных конфликтов. Обычно оно являлось прерогативой наиболее влиятельных держав. Посредник в переговорах между враждующими странами играл огромную самостоятельную роль и мог успешно содействовать одной из них за счет другой. Иное дело добрые услуги, которые превращают посредника в простую передаточную инстанцию, не играющую самостоятельной роли.
Наконец, происходит нечто совершенно неслыханное. Петр в ответ па английское предложение о посредничестве, которое он не отвергает в принципе, но и не принимает, предлагает посредничество самой России в мирных переговорах между Францией и странами Великого союза, происходивших как раз в это время! К тому же выясняется, что эта идея, вызвавшая сначала возмущение Витворта. другим странам вовсе не кажется столь уж нелепой.
Теперь Россия приобрела такой международный вес в европейских делах, который делает вполне уместным выполнение ею миссии арбитра при решении самых крупных проблем. Даже такой опытный, умный дипломат, как Чарльз Витворт, озадачен. В начале 1710 года он едет в Лондон, чтобы со своим правительством заново изучить и выработать дипломатическую линию, отвечающую интересам Англии в новых условиях, когда Россия действует в качестве великой державы.
Таким образом, Россия уклоняется теперь от английского посредничества, хотя в переговорах эта тема сохраняется. Но не лишала ли она себя тем самым возможности использования важнейшего канала для движения к столь желанному Петром миру со шведами? Не вскружила ли голову русским Полтавская победа? Факты свидетельствуют об обратном. Явное охлаждение отношения к Англии было правильно и хорошо рассчитанным дипломатическим ходом, соответствующим новому соотношению сил. Русские отлично понимали, что Англия совершенно не стремится к миру между Россией и Швецией. Ей было выгодно продолжение войны между ними. С помощью посредничества Англия рассчитывала, используя поддержку Голландии, утвердить себя в качестве арбитра на Балтике. Если же события и побудили бы Швецию пойти на прекращение войны, то Англия намеревалась сделать все, чтобы Швеция слишком не ослабела, а Россия не приобрела бы слишком много. Предлагая в Москве свое мирное посредничество, в Стокгольме англичане делали все возможное, чтобы убедить шведов продолжать войну, несмотря на ее полнейшую для них бесперспективность.
Большую опасность для русских интересов имели попытки развалить и без того непрочный Северный союз, который удалось восстановить вопреки усилиям англоголландской дипломатии. Особую ценность для России в этом союзе имела Дания, поскольку у нее был флот. В начале 1710 года разрабатывается план высадки совместного русско-датского десанта в районе Стокгольма. К сожалению, этот замысел провалился из-за того, что руководство войной в Дании осуществлялось в обстановке непрерывных разногласий между королевскими министрами, занимавшимися главным образом выпрашиванием взяток у иностранных послов, особенно у России. Богатая Англия в полной мере использовала такое положение. Ее представители в Копенгагене все время пытаются склонить Данию к сепаратному миру с Швецией. Обстановка способствовала им, поскольку в феврале 1710 года войска Дании потерпели поражение, потеряв шесть тысяч человек. 15 октябре Дания капитулировала и вступила в мирные переговоры. Только непримиримость Швеции мешала Англии полностью вывести Данию из Северного союза.
При всем этом русско-английские отношения сохраняют респектабельную видимость нормальных, даже дружественных дипломатических контактов. В феврале 1710 года Петр дал аудиенцию вернувшемуся из Лондона послу Витворту, который вручил личное письмо королевы Анны. В самой изысканной и любезной форме королева просила принять ее извинение за оскорбление, нанесенное в Лондоне послу А. А. Матвееву, сообщала о наказании виновных и издании закона, исключающего подобные инциденты. Казус с Матвеевым вошел в историю международного права и послужил прецедентом для выработки гарантий прав и привилегий дипломатических представителей. Королева именовала Петра «императором», и Витворт но просьбе Головкина согласился впредь использовать этот титул в обращениях к царю.
В октябре 1710 года в Лондон в качестве посла и полномочного министра отправился князь II. И. Куракин с наказом «стараться отвлечь аглинский двор от шведов». Очень скоро Куракин убедился в невозможности достижения этой цели, несмотря на приход к власти в 1710 году партии тори, которую он считал более расположенной к России, чем виги. Князь Б. И. Куракин занимал свой пост недолго, летом 1711 года он был отозван, чтобы получить вскоре назначение в Париж. Видимо, в Москве поняли, что пребывание в Лондоне столь крупного дипломата не имеет смысла в связи с бесперспективностью реального улучшения отношений с Англией. Вместо него в Лондон послали фон дер Лита, который был до этого посланником в Пруссии. Делать рутинную работу по поддержанию видимости нормальных дипломатических отношений способен был и этот, наемный дипломат. Куракину предстояло решать более серьезную и сложную задачу.
Меняющаяся обстановка требовала постоянного маневрирования людьми подобно тому, как на поле боя непрерывно передвигают отряды кавалерии или пехоты. Искоренить враждебность европейских держав к России было невозможно, но следовало настойчиво ослаблять ее с помощью терпеливой дипломатии. Петр понимал, что любые мирные средства достижения целей предпочтительнее, выгоднее, дешевле войны. Не надо пренебрегать никакими, даже частичными, эфемерными, улучшениями в отношениях с многочисленными европейскими партнерами. Здесь нельзя было добиться одной решающей победы; каждый успех создавал новые сложные проблемы, и не оставалось ничего окончательно достигнутого. Примером нового, более высокого уровня дипломатического искусства, которого требовала послеполтавская ситуация, служила миссия Б. И. Куракина в Ганновере. До этого он выполнял лишь эпизодические задания в дипломатии. Теперь он после Полтавского боя, где успешно командовал гвардейским Семеновским полком, целиком переходит на дипломатическую службу. Классический русский аристократ новой формации, он отличался самостоятельностью, высокой культурой, незаурядным умом и смелостью. Он не входил в «компанию» Петра, то есть не был близким к нему человеком. Тем более характерно, что царь поставил интересы дела выше своих личных склонностей. В этом, как и во многом другом, проявляется зрелость