ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы. Как известно, в XIX веке Россия вступила в эпоху трансформации, которая сопровождалась сменой феодально- крепостнического строя – капиталистическим, традиционного общества − индустриальным, в эпоху промышленной революции и буржуазной модернизации. Создавая индустриальное общество, страна осуществляла общемировую тенденцию, шла за Западной Европой. Это предполагало заимствование и практическое применение идей западноевропейского либерализма. Однако либерализм в европейском понимании не мог иметь широкой социальной базы в стране, где было очень мало собственников и сильны самодержавные традиции. Реальной силой, творившей историю, являлось государство. Оно было и движущей силой реформирования страны. Поэтому русский либерализм приобрел «государственные черты». Обострилась проблема сочетания назревших экономических и социально-политических реформ со стабильностью существовавшего строя. В процессе формирования в России современного европейского государства проявилась любопытная закономерность: чередование периодов «либерализации» (Екатерина II, Александр I) и административного «зажима» (Павел I, Николай I), что позволяло поддерживать общественно-политическую систему в состоянии динамического равновесия.
Екатерининский просвещенный абсолютизм, павловская муштра, александровская благосклонность, николаевская полицейщина, – все это попытки оптимизировать взаимоотношения власти и общества, найти пути решения насущных социально-экономических и политических проблем. Главные из них – судьбы неограниченного самодержавия и крепостного права. Эти проблемы порождены догоняющим типом развития России.
Особый исследовательский интерес представляет личность Николая I и эпоха его царствования. На начальном этапе царствования перед Николаем I одной из главных стояла задача поиска и реализации оптимальных методов преодоления отставания России от западноевропейских стран.
Николаевская эпоха – предмет нескончаемых споров политиков, ученых, публицистов. Одни называют её «мрачной и зловещей», другие «замечательными десятилетиями» «созвучия народа и власти». Наличие амбивалентных, а порой взаимоисключающих оценок данной исторической личности делает предмет загадочным, интересным для изучения. В оценках историографии, начало становлению которой было положено еще современниками императора, проявились и апологетика, и разоблачительство, и попытки объективного освещения его деятельности.
Царствование императора Николая I советская историография характеризовала как «апогей самодержавия». Оно началось с расправы над декабристами и завершилось в трагические дни обороны Севастополя во время неудачной Крымской войны 1853—1856 гг. Политический курс Николая I явился реакцией на рост революционного движения в Западной Европе и на восстание декабристов в России. Вместе с тем он по существу был продолжением политической реакции, наступившей в последнее пятилетие царствования Александра I. Поэтому некоторые историки (например, С. Б. Окунь) называют политическую реакцию после восстания декабристов «аракчеевщиной без Аракчеева». Восстание декабристов произвело сильное впечатление на Николая. Как отмечал император в самом начале своего царствования: «Революция на пороге России, но клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни». Однако он не мог не учитывать уроков 14 декабря, не задумываться над причинами, породившими декабризм. Именно поэтому Николай I вникал во все детали следствия по делу декабристов, сам выступал в роли искусного следователя, делал записи, чтобы докопаться до «корней заговора». По его приказу был составлен Свод показаний декабристов о внутреннем состоянии России, куда была включена их критика современного состояния страны. Данный документ постоянно находился в кабинете Николая I. Из материалов допросов и следствия над декабристами перед Николаем возникла картина широких злоупотреблений в управлении, суде, финансах и т.д. Для него стала очевидной необходимость проведения комплекса мероприятий, имеющих целью, не меняя существующей политической системы, предотвратить вероятность нового революционного потрясения. Данным обстоятельством и объясняется противоречивость в политике Николая I: с одной стороны, постоянная на протяжении всего времени царствования борьба с революционным движением в России и в странах Западной Европы, усмирение народных возмущений, гонения на все передовое и прогрессивное в стране, с другой, — попытка проведения мер, направленных на разрешение острых социальных проблем, на экономическое и культурное процветание страны.
Историография проблемы. Весь комплекс исследований, посвященных правлению Николая I, условно можно представить дореволюционной, советской, современной российской и зарубежной.
В дореволюционной историографии сложились различные концептуальные подходы к осмыслению царствования Николая I.
Так, начало официальной историографии, которая апеллирует к апологетической оценке правления Николая, было положено историком Н.Г. Устряловым (1847 г.), который отмечал достоинства императора, такие как великодушие и другие личные качества, а также борьбу против бюрократизма, взяточничества [107, 108].
Известно, что спустя год после кончины царя была создана Комиссия по сбору материалов о его жизни и правлении, организатором этой работы и председателем был государственный секретарь М.А. Корф. Собранные ею материалы, были использованы при создании исторических трудов отечественными и зарубежными авторами. Список этих работ представлен в примечаниях к вышедшему в наши дни сборнику документов, писем, дневников, мемуаров, свидетельств современников и трудов историков [73, с. 440 – 445]. Публикация этого двухтомного издания является свидетельством возросшего интереса ученых к николаевскому царствованию, стремление представить объективный портрет самодержца. Характерно, что многие изданные в ХIХ веке биографические произведения отличает фактологическая полнота, широкое цитирование документов и свидетельств, извлеченных, в том числе, из малодоступных архивов и частных коллекций, стремление авторов к объективной оценке Николая I. Добавим, что первые биографические труды носили публицистический характер, поскольку создавались в условиях острой политической борьбы. Во многом данное обстоятельство было обусловлено тем, что в результате реформ Александра II, развития революционного движения, политики Александра III, который, как известно, взял за образец коронационный манифест своего деда, – всё это накладывало отпечаток на опыт исследований и политизировало исторические оценки.
Также в числе первых биографов Николая I было немало специалистов в других, не исторических областях знаний, которые представили профессиональную оценку вклада Николая Павловича в создание и развитие инженерного дела в России, ведущих отделов и лабораторий Академии наук. В настоящее время переиздаются и пользуются широкой популярностью обобщающие труды генерал-лейтенанта Н.К. Шильдера – начальника Николаевской инженерной академии, позже директора Императорской публичной библиотеки, академика Ф.А. Бредихина. Он по праву признан пионером отечественной астрофизики, занимал должность директора Московской, а затем Пулковской обсерватории, которая была построена при Николае I, многие годы носила его имя и по праву называлась «астрономической столицей мира». Обобщая публикации, которые были изданны к 100-летию императора, Ф.А.Бредихин отмечал следующее: «История воспользуется этими воспоминаниями, заметками, чтобы начертать характеристику незабвенного Государя; но для этого не пришла ещё пора: величавая личность его не помещается ещё, выражаясь астрономически, в поле нашего зрения; чрез несколько поколений вперед труд этот станет более возможным. Историки по ремеслу, и те признают, что теперь невозможна ещё даже и полная беспристрастная биография» [73, с. 404].
Историографический интерес представляет труд маркиза де-Кюстина, представляющий с одной стороны наблюдения автора о российской жизни эпохи Николая I, но в то же время содержащие богатый аналитический материал об особенностях политической системы, характера самодержавия и его реализации на примере конкретного опыта царствования Николая I. Тон произведения характеризуется полемичностью и некоторым разоблачительством в ряде случаев, что часто сопровождает изложение ценными фактами, наблюдениями, обобщениями, делающими его книгу, переизданную в наши дни, чрезвычайно интересной для читателя [8].
Известный историк В.О. Ключевский представил опыт научного осмысления николаевского царствования в своей работе «Курс русской истории». Сопоставительный анализ современных историографов опубликованного текста предпоследней главы, которую автор назвал «кратким обзором царствования Николая», с подготовительными материалами, набросками, дневниковыми записями позволяет проследить движение мысли от политизированных представлений о «постыдном царствовании», «самой разрушительной из всех эпох… после великой разрухи Смутного времени» к позитивному взгляду на «светлые стороны жизни», которые составляли «внешний размах государственной силы», «подъем законодательства и учредительства», «расцвет русской литературы и русского искусства», подготовившие «условия, под действием которых шла преобразовательная деятельность императора Александра II» [52, с. 240, 258, 429, 437]. В.О. Ключевский рассматривал николаевское правление как важный этап противоречивой преобразовательной деятельности русской императорской династии в ХIX веке, имперского реформирования страны, характеризуемого догоняющим типом развития.
В начале ХX века были опубликованы солидные, вполне обосновано имеющие претензии на объективность учебные курсы известных историков С.Ф. Платонова, А.А. Корнилова и др. В них изложение отечественной истории представлено до конца ХIX века, что позволило обозначить и активно исследовать проблему общей оценки николаевского царствования как важного этапа развития российской государственности. Данные курсы представляют первый опыт изучения идейно-политических предпосылок николаевского правления. Так, историки высказали мнения о влиянии на него «просвещенного абсолютизма» (А.А. Корнилов), монархического конституционализма (А. Кизеветтер), державных взглядов Н.М. Карамзина (А. Корнилов, А. Пыпин). Констатация таких противоречивых факторов создавала мозаичную картину, требовалось дальнейшее исследование поставленной проблемы. Как в свое время отмечал А.А. Корнилов историков царствования Николая I вернее называть его биографами, «потому что истории этого царствования ещё не существует» [56, с. 270]. Важным достижением либеральной историографии стал тезис о наличии у Николая I преобразовательных намерений. Понимание необходимости реформ, готовность их произвести историки связывали также и с подавлением восстания декабристов, изучением их программных документов, наследия Александра I. Стали исследовать «оживленную правительственную работу, направленную на улучшение администрации, суда и финансов и на улучшение быта крепостных людей» [80, с. 339]. Получил объяснение переход Николая I «к бюрократической форме управления»: «Но при том недоверии к дворянскому обществу, какое у него образовалось вследствие заговора декабристов, Николай имел в виду вести свои реформы без участия общественных сил, исключительно силами бюрократии» [80, с. 340]. Роль последней оценивалась по-разному. Так, историк А.А. Кизеветтер считал, что подавление восстания декабристов затормозило назревшие преобразования государственного аппарата: «Политическая реформа окончательно была снята с очереди, и правительство решило (с тем большей энергией) сосредоточить все свои силы на подготовке отмены крепостного права» [49, с. 22]. Но именно бюрократизм, по мнению автора, и не позволил решить крестьянский вопрос: «Секретные комитеты николаевского царствования не сумели справиться с задачей этой реформы» [49, с. 35].
В дореволюционной литературе содержалась и другая оценка николаевской бюрократии. Стала предметом специального исследования деятельность полиции и жандармерии, их влияние на духовную жизнь общества [60]. Историк государственного аппарата И.М. Катаев уделял главное внимание николаевской эпохе, называл ее «апогеем», «периодом расцвета бюрократии, увенчивающим многовековой процесс ее развития», считал, «что самой значительной реформой в области управления было учреждение знаменитого Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии», «император Николай верил в всеобъемлющее спасительное действие созданного им органа, как в сфере контроля над чиновничеством, так и в сфере защиты и помощи обывателям» [48, с. 19-21, 23]. Либеральные позиции историков не только позволили избежать апологетики императора, но и привели к выводам о несостоятельности всей его политики. Безрезультатность преобразовательной деятельности объясняли отчуждением административной системы от общества.
Историография правления Николая I включает в себя и критические оценки, характеризуемые революционно – демократическим направлением. Данное направление преимущественно ограничивалось разоблачительными, политизированными стереотипами и оценками. Современник царя – А.И. Герцен, хотя и декларировал «холодный разбор» его политики, заложил традицию – разоблачать «мрачное царствование», «страшное господство Николая» [32, с. 15, 33, 266]. Однозначно негативное отношение К. Маркса, М. Бакунина, других революционеров к «варварскому самодержцу», «тирану иноземного происхождения» можно рассматривать как косвенное свидетельство эффективности охранительной политики. Подавив декабризм в 1825 г., правительство обеспечило стране четверть века относительной стабильности. В разгар революций в Европе в конце 1840-х гг. «Россия была единственной континентальной страной, не затронутой революционными событиями».
В отечественной марксисткой историографии начала XX века, представленной трудами В.И. Ленина, в шести томах его полного собрания сочинений, разных работах, имеют место фрагментарные оценки Николая I и его политики, по преимуществу – негативные. Вождь революции разоблачал «российского палача» за подавление национально-освободительных движений в Европе, в частности, ввод войск и предоставление денежной ссуды Австрии в 1848 г. и за специфический курс николаевской государственной службы и политической выучки российского чиновничества [61, с. 30, 428]. В одном из разговоров со своим соратником В.Д. Бонч-Бруевичем В.И. Ленин положительно отозвался об очерке Л.Н. Толстого «Николай Палкин», отгектографированному нелегально без ведома автора и изданному после его смерти. Эмоционально-публицистическое восприятие одного из аспектов николаевской эпохи (физического наказания солдат) не было результатом её научного изучения, но, подкрепленное авторитетом Л.Н. Толстого и В.И. Ленина, стало одним из устоявшихся теоретических клише советской историографии.
В предреволюционные и первые годы Советской власти продолжалась публикация документов и материалов – дневников, воспоминаний членов царской семьи, специальных исследований николаевского правления. Обозначилась и активно изучалась проблема общей его оценки как этапа развития российской государственности. Представляет интерес книга М.А. Полиевктова, опубликованная в переломном для России 1917 г. Автор сдал ее в типографию еще до февральских событий, а послесловие написал 31 октября. О значении книги свидетельствует ее переиздание в 2008 г. Отметим, что в современной аннотации ее содержание представлено односторонне: Николай I назван «одной из наиболее одиозных личностей династии Романовых», а его правление «привело к изоляции России, Крымской войне и закончилось крахом всей системы». На самом деле М.А. Полиевктов утверждал, что «нет ничего более неисторичного, как рассматривать всю правительственную деятельность этого царствования под углом зрения «краха николаевской системы». Наследие николаевского царствования далеко не сводилось к одним язвам бюрократического режима, это была эпоха и многих действительно положительных достижений» [83, с. 7], а «упадок и распад начались с 40-х гг.». Автор называл николаевское правление «последней эпохой в истории русской абсолютной монархии», когда она «окончательно облекается в формы западноевропейского полицейского государства», побеждает конституционные идеи, полностью отстраняет общественные силы от управления, становится «устаревшим оружием». Николай I был назван «действительно последним русским самодержцем». «Пигмеями» представали его преемники на троне, «все эти «освободители», «миротворцы» и просто «благополучно царствующие» в сравнении с железной фигурой тюремщика русской свободы». В освещении «эпохи безграничного абсолютизма», которая была «уже для своего времени изжитое прошлое», М.А. Полиевктов избегал публицистического тона, утверждал принцип «спокойного объективного исследования» [83, с. 5, 183, 333-334]. В результате его книга обобщила достижения дореволюционной историографии, заложила фундамент дальнейших исследований проблем сочетания в николаевской эпохе элементов стабильности и разложения абсолютизма на фоне революционных потрясений, кризисов западноевропейских монархий.
Как уже было отмечено выше, советская историография, посвященная изучению эпохи правления Николая I и оценке его личности, испытала на себе влияние марксистско-ленинской методологии, что стало определяющим в формировании определенных историографических клише в осмыслении данной темы. Название, изданной в 1927 г. в Ленинграде, книги А.Е. Преснякова «Апогей самодержавия» закрепилось за правлением Николая I – наивысшей фазой развития российского абсолютизма в его военно-бюрократической форме. Автор продолжил изучение важной проблемы «взаимоотношения самодержавия и служилого класса, который требовалось «дисциплинировать и удержать в положении покорного орудия власти» [87, с. 272]. Так, историк-марксист М.Н. Покровский связывал с развитием товарно-денежных отношений возрастание роли чиновничества в крепостническом государстве до такой степени, что «слуга становился сильнее своих господ» [82, с. 129-130].
Однако научное изучение проблем николаевского царствования стало тормозиться утверждавшимися в советской историографии пропагандистскими штампами разоблачительного характера – «николаевское самодержавие распылилось, разменялось на бесчисленных самодержцев бюрократии, которые буквально разворовывали Россию» [63, с. 91]. Советские историки в рамках исследования заявленной темы предопределили появление таких характеристик, как «император-палач», «самодержавный трус», «тупой и ограниченный ум», «грубая фельдфебельская физиономия с глазами навыкате», «самодовольная посредственность с кругозором ротного командира» (в некоторых изданиях – «...взводного командира» со ссылкой на Ф.Энгельса), «инквизитор, провокатор, шпион и палач», «ярый консерватор - крепостник». В словах Н.Я. Эйдельмана – «тридцатилетняя контрреволюция» – воплотилось долго преобладавшее в советской историографии разоблачительство, которое сводило деятельность Николая I лишь к подавлению революционной тенденции. В современной историографии все больше звучит мысль о том, что такой подход является односторонним [45, с. 387 - 388].
В ХХ веке николаевскую эпоху изучали и русские историки, эмигрировавшие из страны после революции. В своих работах, ныне изданных и в России, они продолжали, развивали традиции дореволюционной историографии. Сформировался подход к истории России второй четверти ХIХ в., как периоду «медленной модернизации» общества и окончательного оформления имперского бюрократического аппарата. В укрепившихся чиновничьих структурах, в целом «сдерживающих поступательное движение», историк С.Г. Пушкарев видел и «рычаг, при помощи которого будущие реформаторы смогли осуществить свои планы» [89, с. 50 – 54]. Рассматривая николаевское правление сквозь призму последующих реформ Александра II, В.В. Леонтович признавал, «что при Николае I не только сохранилось, но и укрепилось многое из того, что в конечном итоге должно было привести к возникновению либерального порядка в России, именно это укрепление послужило нужной предпосылкой для либеральных реформ Александра II» [62, с. 136]. Высказавшись об упрочении, выработанных при Екатерине II и Александре I, элементов либерального правосознания, автор подчеркнул значение созданного при Николае I Свода законов. Он оценивал это время, как переходную эпоху, «в которую незаметным образом один строй сменялся другим, а именно крепостной стой – строем гражданским». Сохранение монархического принципа правления и затягивание отмены крепостного права послужили для Леонтовича основанием «утверждать, что эпоха Николая была чрезвычайно вредной для дальнейшего развития России».
Советские историки с классовых позиций негативно оценивали произведения зарубежных коллег. Н.П. Ерошкин отметил слабую изученность в советской историографии политических институтов России конца XVIII − первой половины XIX вв. и повышенный интерес иностранных авторов к правлению Николая I, к деятельности III Отделения. Но при этом он видел в рассуждениях последних лишь отголоски старой государственной школы русской историографии, «надуманной концепции о конфликте самодержавия Николая I с «обществом». Историк критиковал тезисы о «либеральных стремлениях» правительства, о самодержавии и самом императоре как главной движущей силе или, наоборот, тормозе «модернизации» страны [37,с. 10 – 13].
Современная российская историография. Произведения, изданные в годы перестройки и последовавших реформ, испытали на себе влияние советской и зарубежной историографии. Их лейтмотивом стал тезис о том, что «Николай I едва не задушил страну», поскольку «считал идеалом своей империи казарму». Продолжалось разоблачение «военно-крепостнической диктатуры», неограниченного произвола, бесправия всех социальных слоев. Сохранялся тезис о неспособности самодержавия модернизировать Россию. Ставился вопрос и о том, почему не были решены важнейшие проблемы, выдвинутые жизнью. «В последних разработках отечественных ученых, – писали И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев, – ответ дается такой: Николай, отстранив общество от участия в реформе, избрав тайный путь, заранее обрек дело на неудачу» [40, 601].
В 1990-е гг. были реанимированы не только либеральные, но и прозападные подходы к изучению николаевской эпохи, появилось разоблачение «болезней русского общества», «архаики российских традиций». Большое внимание уделено развитию общественной мысли, формированию «в чужеродной среде николаевского царствования» самосознания интеллигенции, «многолетнего типа русского европейца», «поборников всестороннего приобщения России к благам европейской цивилизации». Глядя на историю сквозь призму проблемы «Россия и Запад», авторы считали ущербным «стремление правительства совместить выгоды европейской цивилизованности с реалиями дворянской и самодержавной России». Поэтому даже «смелые социально-политические эксперименты» на окраинах страны, доходившие до утверждения личной свободы крестьян в Молдавии и Валахии, и реформирование государственной деревни, по мнению авторов, вели «к утяжелению чиновничьего бремени над крестьянством». Историки демонстрировали негативное отношение к «казенному попечительству», противопоставляли «бюрократической опеке» гражданские свободы, писали о разочаровании николаевского реформатора П.Д. Киселева «долгим и бесплодным опытом сочинения проектов робких реформ» [72, с. 87 – 112].
В то же время другие историки увидели в «самом самодержавии» Николая I рычаг реформирования страны, «окончательное осознание необходимости изменения основ социально-экономического строя», натолкнувшееся на «косное общественное мнение помещиков-крепостников» «в условиях массового неприятия дворянством любых шагов в данном направлении» [46, с. 231].
В 1996 г. исполнилось 200 лет со дня рождения Николая I. Но значительно более важным фактором повышения общественного научного интереса к его личности и деяниям на рубеже нового тысячелетия стало провозглашение руководством нашей страны задач укрепления диктатуры закона, вертикали власти, экономического роста, социальной защищенности граждан, воспитания гордости за Отечество и его историю.
Излишняя политизация исторического знания проявилась в активных попытках либеральных публицистов использовать укоренившийся в массовом сознании негативный образ императора для критики Президента РФ В.В. Путина. Утверждалось, что «он больше похож на Николая I», при котором Россия «проиграла все, что могла», а «лучшие люди той эпохи были в оппозиции к режиму» [26, с. 7]. В представлении некоторых публицистов поражение России в Крымской войне перечеркивает всё тридцатилетнее правление Николая I, который «встал на пути развития человечества. И ему удалось затормозить прогресс в политике, экономике, науке и военном деле в России…» [114, с. 448].
С другой стороны, стоящие перед страной задачи подталкивают историков к серьезному исследованию непростой эпохи Николая I, чтобы «разглядеть не мундир, а человека» и отнюдь не «в розовом или черном цвете» [29, с. 11]. Основная тенденция современной историографии – переход от присущих советским исследованиям разоблачений «николаевского военно-полицейского режима» к представлениям о патерналистском характере государственной политики [36]. Историки более основательно анализируют социальный состав и функции николаевской бюрократии, делают выводы о значительной неоднородности, различии в имущественном положении групп чиновничества, об их пестром образовательном уровне [77 – 79], о том, что «при Николае I просвещенная бюрократия, представленная в Александровскую эпоху талантливыми одиночками вроде Сперанского, стала достаточно широким социальным явлением» [22, с. 55]. Переиздана написанная ещё в 30-е гг. книга И.М Троцкого, отразившая противоречивую роль политической полиции в борьбе с бюрократизмом [105, с. 71]. Современные историки считают III Отделение важнейшим проводником патерналистской политики государства, изучают его роль в выявлении и пресечении бюрократических злоупотреблений [67]. Данный аспект актуализирован созданием социальной службы в постсоветской России, надеждами на возрастание роли государства в социальной сфере. Впервые с дореволюционного времени в историографии стала освещаться, наполняться новыми фактами отеческая забота Николая I и его чиновников о нуждах народа и конкретных людей.
Современные историки по-новому осмысливают всю эпоху правления Николая I. 8 декабря 2011 г. в Институте Российской истории РАН защищена докторская диссертация И.В. Ружицкой «Законодательная деятельность в царствование императора Николая I». Важными представляются выводы автора о том, что проводившиеся при Николае I мероприятия стали подготовительным этапом реформ Александра II, сформировали их концепцию, создали теоретическую и законодательную базу. Практически одновременно в г. Майкопе было опубликовано интересное исследование Ф.Х. Шебзуховой о развитии законодательства по крестьянскому вопросу во второй четверти XIX в. «в направлении некоторого ослабления личной зависимости крестьян от помещиков и усиления правительственной опеки над деревней», которое «создало прецедент возможности отмены крепостного права» [114,с. 98]. Таким образом, исследователи выходят на новый уровень понимания самодержавной, имперской модернизации России, а также места николаевского царствования в этом процессе.
Свою роль в процессе переосмысления всей николаевской эпохи играет специальное исследование достижений русской исторической мысли и зарубежной историографии [85, с. 100 – 119]. Николай I предстает «первым после Ивана Грозного русским царем, поддержавшим четкую и позитивную формулировку государственной идеологии, которая выделяла Россию из западноевропейских стран и определяла символы, обращенные к населению», «конструктивным государственным деятелем», заложившим «основу «регулярного» государства. Ее создание проложило дорогу реформам Александра II» [111, с. 333 – 334].
Таким образом, анализ достижений отечественной историографии позволяет сделать вывод о том, что сложившиеся исследования не дают цельной картины, освещают правление Николая I фрагментарно, не определяют место этого загадочного тридцатилетия в историческом процессе. Основной проблемой историографии является изучение царствования Николая I как закономерной стадии перехода от конституционных проектов начала века к великим реформам 60-70-х гг., поиска урегулирования конфликта между самодержавием и обществом, верховной властью и бюрократией, придания реформаторским мечтаниям Александровской эпохи реального действенного потенциала.
В развитии зарубежной историографии отмечены следующие тенденции. В то время как на родине императора Николая I в его личности усматривали только «источник реакции и гнета», историки Западной Европы и США смотрели на правление этого монарха под иным углом. Они много занимались вопросами внутренней политики его правительства и историей политических институтов того времени. И, хотя их выводы не однозначны, большинство западных ученых не видит в правлении Николая I сплошной и непрерывной реакции. Существуют различные точки зрения на место этого периода в истории России.
Немецкая историография (Д. Байрау, Г.И. Торке, Ф. Дистельмайер) давно признала значительную роль в подготовке отмены крепостного права предшествующей законодательной деятельности правительства в крестьянском вопросе. Еще одним фактором подготовки реформы 1861 г. стал, как они полагают, начавшийся в 1830-е гг. регулярный сбор статистических данных, способствовавший созданию «информационного базиса» реформы. Немецкими историками большое внимание уделяется формированию «кадров» реформаторов — появлению в первой половине XIX в. слоя «просвещенных бюрократов» [102, с. 157 – 158].
Англоязычные историки солидаризируются со своими германскими коллегами. Так, В.М. Пинтнер делает вывод о более прогрессивных взглядах и действиях Николая I по сравнению с его министрами, относя его к «консерваторам с прогрессом» и достаточно высоко оценив его вклад в развитие России. У.Б. Линкольн в своей работе 1978 г. попытался отказаться от общепринятых стереотипов, отметив, что в действительности социально-экономическое развитие России в годы правления Николая I было достаточно стабильным и, лишь к концу его правления стал наблюдаться застой. Такая стабильность в немалой степени — заслуга правительства и самого монарха. М. Раев считает, что созданная историками- отрицательная картина царствования Николая I, «совершенно точна в применении к последним десятилетиям царствования», но неверна в приложении к истории всего тридцатилетнего правления этого императора. В это время имела место «двойная политика»: с одной, стороны - «негативная, пресекающая всякие поползновения к оппозиции», с другой -«конструктивная; прокладывающая путь экономических и социальных преобразований, которые должны быть проведены под. руководством администрации». Выводы этого историка однозначны: «методы и объем реформ Александра II были выработаны в правление Николая I», от отца сын «унаследовал» политику реформ, а «некоторые реформы или попытки конкретных реформ были предприняты уже в это время», в том числе реформа «административной реорганизации государственных крестьян» [91, с. 180].
Таким образом, зарубежная историография признала, что при Николае I были созданы определенные условия для перехода в следующее царствование к реформам. Одним из таких условий стала подготовка «кадров» будущих преобразований, т. н. «просвещенной бюрократии». Другим фактором, способствовавшим подготовке «почвы» для преобразований, стали успехи экономического развития, которые были достигнуты благодаря (а не вопреки) хозяйственной деятельности высшей администрации. Некоторые иностранные ученые признают и значительную роль законодательной деятельности правительства Николая I (особенно в крестьянском вопросе) для будущих «великих реформ». В целом, зарубежные исследователи гораздо раньше российских приступили к изучению характера царствования Николая I с точки зрения его значения для последующей истории России.
Источниковая база. Весь комплекс задействованных в работе источников целесообразно подразделить на следующие группы: нормативно-законодательные акты, материалы делопроизводства, документы личного происхождения (дневники, воспоминания, письма и мемуары), публицистика.
Первая группа представлена материалами нормативно – законодательного характера. Особый интерес для нашего исследования имеют законодательные акты внутриполитического характера, определявшие основные направления политики Николая I в решении крестьянского вопроса: указ об обязанных крестьянах, нормативные положения, регламентировавшие реализацию реформы в государственной деревне в 1837 – 1841 гг., указ 1847 г. об инвентарной реформе на территории Правобережной Украины и Западной Белоруссии. Анализ указанных нормативных актов позволяет сделать вывод о том, что хотя Николай I понимал пагубность крепостного права, оно не было отменено, так как по-прежнему большинство дворянства выступало против этого [18]. Также значительный интерес представляют законоположения, в числе которых «чугунный» Цензурный устав 1826 г., новый Университетский устав 1835 г. и др., содержание которых свидетельствует об усилении контроля государства над обществом и определяют целенаправленность политики Николая в этом вопросе [18]. Изучение вопроса внешнеполитического курса Николая стало возможным в результате привлечения законодательных актов внешнеполитического характера (Туркманчайский мирный договор 1828 г., Адрианопольский мирный договор 1829 г., Парижский мирный трактат 1856 г. и др.) [18].
Отдельный интерес для нашего исследования представляют материалы делопроизводства. Прежде всего это документы Комитета 6 декабря 1826 года, а также Комитета 23 июля 1829 года — журналы и другие бумаги, также материалы обсуждения крестьянского вопроса в различных государственных учреждениях: Государственном совете, Комитете министров, Правительствующем сенате и т.д., в том числе сам проект Дополнительного закона о состояниях [19]. Интересны также различные проекты и записки об организации, функциях и структуре политической полиции и т.д. Сведения о III отделении в них крайне скудны, что вполне объяснимо, так как политическая полиция действовала на основе устных, не оглашаемых публично высочайших повелений и секретных инструкций. Опубликованные сравнительно в небольшом числе, они в тоже время дают представление о политике правительства, его реакции на различные события, происходящие внутри и вне страны. Официальные акты содержат сведения об устройстве, составе и функциях III отделения, помогают уяснить механизм деятельности политического сыска [14].
В работе также широко привлекались материалы личного происхождения. Мемуарная литература представлена воспоминаниями и очерками ведущих деятелей III отделения: записки А.Х. Бенкендорфа, заметки и дневниковые записи JI.B. Дубельта, воспоминания жандармских офицеров (А.И. Ломачевского, Э.И. Стогова и др.). Они позволяют проникнуть в мировоззрение государственных чиновников, уточнить позиции представителей верховной власти, понять настроение «верхов» в те или иные отрезки времени [1, 15].
Дневниковые записи современников николаевской эпохи содержат более откровенные отклики на политические процессы внутренней жизни страны: под свежим впечатлением, на злобу дня, «натуральнее» и откровеннее, чем это делается обычно в воспоминаниях, более зависимых от публики и цензуры. Современники и участники эпохи «полицейского режима» Николая I граф Оттон де Бре, Ф.Ф. Вигель, Д.А. Милютин, А.И. Герцен, И.С. Аксаков и другие рисуют мрачную картину российского бытия и о<