А. Сыромятникова
Лики жизни
рассказы, эссе, размышления
Донецк - 2014
Образы чувств
Дайте таблетку
Начатая пачка обезболивающих таблеток лежала в верхнем ящике тумбочки, которая стояла вплотную к кровати. Чтобы ее достать, лежащей на животе тридцатилетней Ольге нужно было перевернуться на спину, немного приподнять свое покореженное от боли тело, протянуть руку к тумбочке и взять необходимое ей лекарство. Но сегодня боль в ее исхудавшем и уже даже гниющем теле обострилась до такой степени, что она и пальцем не могла пошевелить без крика. Ольга все-таки попыталась немного приподнять и пошевелить рукой, однако эта попытка движения принесла ей очередную невыносимую боль и окончилась душераздирающим криком.
Кроме страдающей Ольги в палате в это время не было никого – все остальные больные ушли на обед, а ее старенькая мама, которая обычно находилась возле дочери с утра до вечера, в этот день уехала за лекарствами. Как будто чувствуя, что сейчас женщине абсолютно некому помочь, боль начала безжалостно заполнять собой каждую клеточку ее истощенного организма. К подобным буйствам своей болезни Ольга уже привыкла, но в этот момент ей настолько сильно захотелось, чтобы хоть кто-нибудь зашел в палату, вынул из тумбочки заветное обезболивающее и положил ей его в рот, что она умоляюще повернула голову в сторону двери и горько заплакала.
Через несколько минут двери палаты широко распахнулись, и в них бодро вошла на новеньких костылях пышущая здоровьем Тамара Ломова. На щеках пятидесятилетней женщины, которая была знакома Ольге по городскому обществу инвалидов, сиял озорной молодецкий румянец, а глаза горели завидным для ее лет жизнелюбием.
- Здравствуй, Оленька! - начала приветливо щебетать Ломова. - Как твои дела, девочка? Как самочувствие? - И, не дожидаясь ответа, продолжила. - А я вот тебе яблочек сладеньких принесла покушать. У меня в этом году столько много яблок, что прямо не знаю, куда их девать. Да и вообще на урожай этого года мне грех жаловаться. Всего много: и моркови, и кабачков, и свеклы, и редиса...
- Тамара Ивановна, пожалуйста, достаньте мне из тумбочки обезболивающее,- жалобно попросила о помощи Оля.
Однако ее гостья сделала вид, что не услышала этих слов, и дальше продолжила хвастаться своим новым урожаем.
- Ты не поверишь, но я уже закрыла сорок бутылей своих огурцов, и еще килограмм тридцать людям продала. Это не считая того, что мы все лето едим малосольные огурчики... И так - то салаты делаем, то сын на работу берет. Конечно, трудно было при моем здоровье все это одной вырастить. Сама знаешь, за спиной – обширный инфаркт. Но ничего, хуже себя пока не чувствую, зато как приятно употреблять в пищу выращенное своими руками!
- Тамара Максимовна, милая моя я все это хорошо понимаю и очень рада за вас. И все-таки, прошу, откройте верхний ящик тумбочки и достаньте мне оттуда мои обезболивающие таблетки. Из-за обострения болей я не могу сама этого сделать.
- Оленька, дорогая, прости меня, конечно, но может быть тебе их еще и в рот положить!?- возмутилась Ломова. - Неужели ты уже не в состоянии выполнить даже самих элементарных действий?! И все только потому, что тебе, видите ли, больно! Не забывай, пожалуйста, что из-за этого своего страха перед болью, ты постепенно слегла в постель и теперь уже просто не можешь обходиться без помощи сиделки, которой для тебя была вынуждена стать твоя старая больная мать. Тебе ее не жаль?!
- Но мне действительно сейчас так больно, что я даже рукой не могу пошевелить, - взмолилась страдалица. - Не страх мне не дает двигаться, а настоящая боль, невыносимая злая боль... Тамара Ивановна, прошу вас, облегчите мои страдания, дайте таблетку.
- Милая моя, Маресьеву тоже было ужасно больно, но он все вытерпел и летал... Летал без обеих ног!
- Но неужели же вы будете обвинять меня в том, что я не такая выносливая и мужественная, как легендарный Маресьев?! - удивилась Ольга,- Он ведь герой, а герои - это такие люди, которые могут сделать и пережить то, что не под силу обычному человеку. Вы ставите мне в укор, что я не выдающаяся личность?!
Но Тамара Максимовна была непреклонна: «Знаешь, детка, когда у меня случился инфаркт, со мной в одной палате лежали моипарализованные папа и мама. Я на коленях ползала, но ухаживала за ними. И мне тогда тоже было невыносимо больно. Но я терпела... Терпела не ради себя, а ради них. А ты, я вижу, не любишь свою маму!»
- Господи, да смилуйтесь же вы, наконец, надо мной! Зачем мне все эти нравоучения, когда я уже просто погибаю от боли?!
- Так открой тумбочку, достань обезболивающее и выпей его.
С этими словами Тамара Ивановна повесила на один из костылей свою сумку с передачей для больной, которая собиралась силами всего районным обществом инвалидов, и быстрым шагом покинула палату. Сразу же после ее ухода Ольга еще раз попыталась немного приподняться. Но это принесло ей такую боль, что она снова не вытерпела и закричала. Спускаясь вниз по лестнице, Тамара Ивановна услышала эти крики, но даже не обернулась.
Г.
Любовь через боль
Хотя был еще только конец сентября, но тот день выдался по-позднеосеннему дождливым и сумрачным. Казалось, что дождь вот-вот утихнет, но он не прекращался, а, наоборот, с каждым часом лил все сильнее и сильнее. Нинина выписка с больницы была назначена именно на это число. Это была уже ее пятая операция за последние два года, которая снова не принесла никаких положительных результатов. Семнадцатилетняя девушка опять была вынуждена продолжать ходить на костылях.
В тот день все Нинины родные были на работе, поэтому о комфортном и относительно не причиняющем боли переезде на машине не могло быть и речи. Нина с костылями под мышками и с тяжелой сумкой через плечо отправилась домой своим ходом. Из-за ненастной погоды транспорт ходил очень плохо. Девушка около часа просидела на трамвайной остановке. В подошедший трамвай она вошла с большим трудом. Свободных мест в вагоне не оказалось, и Нина корректно стала возле сидений, на которых удобно расположились два парня ее возраста. Один из них, брюнет, показался девушке очень красивым. На какое-то мгновение она им просто залюбовалась и не заметила, как облокотила один из своих костылей на спинку их сидения. Но не прошло и десять секунд, как ее романтическое состояние прервал нагло-возмущенный голос красавчика:
- Эй, полегче! Куда ты сунешься! Не видишь, люди сидят.
- Лучше б место уступили, чем так говорить! Она же инвалид! - возмутился сидящий напротив парней пожилой человек, который сам держал в руках помогающую ему при ходьбе палочку. – Вы что, совсем уже ничего не соображаете?!
- А мы, дедушка, все в какой-то степени инвалиды. – отгрызнулся второй парень. – И не таким, как ты, нас судить. А ты, инвалидка, если можешь, отойди от нас метров на пять подальше, а то мне что-то из-за твоего присутствия дышать стало трудно.
- И мне тоже, - поддержал друга красавчик. После этого оба парня, искоса поглядывая на Нину, начали оживленно хихикать.
Пожилой человек не выдержал и со словами: «Бог вам судья, мальчики» сам уступил Нине место.
Через несколько остановок в трамвай вошла симпатичная девушка. Сразу после первого взгляда на нее красавчик встал и вежливо уступил ей место. При виде такой галантности у Нины на глаза навернулись слезы. Она отвернулась к окну и горько произнесла про себя: «Господи, почему же мир так жесток к слабым, несчастным людям! Почему я не такая здоровая и красивая, как эта девушка?
II
Прошло семь лет. Нина сменила костыли на красивую модельную палочку и устроилась работать оператором компьютерного набора в престижную коммерческую фирму.
Однажды летом она возвращалась с работы домой на трамвае. Нина сидела на переднем сидении и читала журнал о компьютерах. На одной из остановок на переднюю дверь вошел красивый молодой человек на костылях. Нина хотела было уступить ему место, но мужчина быстро остановил ее словами: «Не стоит беспокоиться. Я постою, мне так удобнее». Девушка еще немного поуговаривала незнакомца присесть, но в конечном итоге поняла, что это бесполезно, и вернулась к чтению.
Всю дальнейшую дорогу Нину не покидала мысль, что она уже где-то встречала этого человека, только не может вспомнить, где именно. Из-за приличия она больше не подняла на него глаз. А он… Молодой человек не отводил от нее взгляда. Он сразу узнал свою старую знакомую…
Нина вышла из трамвая, полностью погруженная в мысли о прочитанном, и даже не заметила, что ехавший вместе с ней брюнет встал на той же остановке. Уже почти подходя к дому, девушка обернулась назад и увидела вдалеке человека. Нина поняла, что знакомый незнакомец идет следом за ней. Это обстоятельство в одно и то же время насторожило, и заинтересовало молодую женщину. Она решила подождать его возле подъезда. Когда он приблизился к ней, то Нина заметила в его руках не только костыли, но и большой букет белых роз. Она слегка удивилась:
- Странно, когда вы ехали в трамвае, то были одни. А теперь у вас такой красивый лепестковый спутник!
- Это вам, - слегка смущенно проговорил парень, протягивая Нине букет. - Только что купил на остановке.
- Почему именно мне? Почему такой большой и красивый? За что? – все еще ничего не понимая, спрашивала Нина.
- За доброту! За то, что хотели уступить мне место, что оказались намного милосерднее и человечнее меня самого. Просто за то, что все простили даже без моих извинений.
- Простила?! Не понимаю, как я могла вам что-либо простить, или не простить, если мы с вами даже не знакомы.
- Мы знакомы, – ответил ей молодой человек, - наши трамвайные маршруты уже пересекались.
И тут новый - старый рассказал Нине, что это он был тем эгоистичным и циничным парнем, который семь лет назад не уступил ей место. В то время он только поступил работать на шахту. А ровно через год он получил серьезную травму позвоночника и сам стал инвалидом. Впоследствии, во время бесчисленных пребываний в различных травматологиях и санаториях ему не раз вспоминался тот случай, и он и с комком в горле осознавал, как был тогда неправ. Страшной оказалась его расплата за юношеский цинизм и самодовольство. Когда он не мог встать с кровати или падал, не пройдя и двух метров, то больше всего на свете хотел найти ту девушку, которую так жестоко обидел, стоя на коленях, попросить у нее за все прощения.
Нина с большим вниманием слушала этот рассказ своего брата по несчастью. Не единожды во время его невеселого повествования о собственных злосчастьях она брала его за руку, давая тем самым понять, что он не одинок в этом мире. Они проговорили до позднего вечера… А через год поженились.
2007 г.
Не подаянием единым…
Погода была тиха и безветренна. Цвели сады и сердца. Предпасхальный апрельский день радостно грел соскучившихся по теплу и настоящему весеннему солнцу горожан. На рынке явственно чувствовалось приближение великого праздника: со всех сторон разносился аромат пасхальных куличей, оживленно делались покупки, на лицах сияли благодушные, искренние улыбки….
Она стояла с протянутой рукой у входа в центральную часть рынка. Искаженное болезнью лицо, желтое, безжизненное…
Этот день выдался особенно щедрым на подаяние - в протянутую кружку немощной Татьяны то и дело бросались пяти и десяти гривенные купюры, а какой-то солидный господин и хозяин рынка даже подали ей по 100 гривен.
Но по лицу больной женщины было видно, что все это ее совсем не радует. Убогая даже не говорила полагающиеся в подобных случая «спасибо!» и «Храни Вас, Господи!», а только лишь пристально рассматривала останавливающихся возле нее людей.
Наталья Васильевна пребывала в этот день в приподнятом настроении, ей захотелось сделать праздничные покупки и порадовать в Пасхальное утро своих ненаглядных сластен чем-нибудь вкусненьким. Поэтому заботливая бабушка купила на рынке килограмм самых лучших шоколадных конфет и связку бананов. Но это было еще до того, как Наталья Васильевна увидела Татьяну и до глубины души прочувствовала нечеловеческую муку, отражавшуюся в ее больших черных глазах! Глядя на нее, женщина вспомнила свою умершую в младенческом возрасте сестричку, родившуюся с тяжелым физическим недугом.
Поэтому, ни на миг не задумываясь, Наталья Васильевна достала из сумки и протянула страждущей кулек с конфетами, промолвив тихонько: «Возьми, девочка, помяни нашу Улечку!»
Но тут произошло нечто непредвиденное.
- А что, больше сделать не можете?! Да нужны мне ваши просроченные конфеты и несчастные, ничего не стоящие, копейки! – почти истерически закричала Татьяна, кидая кулек со сладостями об асфальт. – Откупиться решили?! Не удастся! Вылечите! Обеспечьте нормальной, человеческой жизнью! Полюбите, в конце концов! Сделайте хоть что-нибудь, чтобы действительно стало легче…
Наталья Васильевна отвернулась в сторону и заплакала. Татьяна еще минуты две что-то агрессивно выкрикивала, а потом тоже откровенно разрыдалась. Наталья Васильевна вновь повернулась лицом к просящей и крепко ее обняла. Татьяна ответила ей тем же…
А люди… Люди или показывали пальцами на обезумевшую от горя убогую и злорадно крутили у виска, или просто равнодушно и брезгливо проходили мимо.
После праздника на месте, где обычно смиренно выпрашивала себе на хлеб Татьяна, был поставлен ларек с алкогольными напитками.
Г.
На коляске - к вере
Она стояла на коленях подле аналоя в глубоком смирении. На ее молодом лице одновременно сияли суровая аскетическая сосредоточенность и благостная улыбка умиления. Ее хрупкая, отягощенная физической немощью фигура за все время литургии ни разу не дрогнула. Ее глаза ни разу не посмотрели на молящихся подле людей. Казалось, что в эти мгновения монахиня Пелагея, посредством молитвы действительно пребывала в общении с Господом.
Инвалидное кресло Светланы стояло почти у выхода - на все мамины уговоры продвинуться чуть дальше девушка, как всегда, отвечала резким, почти грубым отказом. Ей было глубоко чуждо все, что происходило вокруг.
Света с рождения была лишена свободы передвижения, поэтому свобода собственного духа представляла для нее наивысшую жизненную ценность.
- Мама, как эти люди могут добровольно становиться перед кем бы то ни было на колени и искренне радоваться тому, что являются не детьми, а рабами божьими?! – недоуменно спрашивала девушка, в очередной раз обводя слегка пренебрежительным взглядом молившихся прихожан Свято-Благовещенского Храма.
- Перестань разговаривать, дочка, – со взглядом знающего человека отвечала на все глубокомысленные Светины вопросы Тамара Павловна. – Не видишь, молебен идет.
Светлана умолкла. Вернее, умолкла только лишь ее речь, но никак не душа. Наоборот, у девушки к окружающим ее людям возникали все новые и новые вопросы. «Как вы можете так легко и правдоподобно смиряться перед своими бедами и страданиями, и при этом еще и благодарить за них своего Бога? Что дает вам вера в то, что невидимо, а значит, непознаваемо? Почему в вас есть потребность научиться довольствоваться малым, а я, наоборот, больше всего на свете хочу жить насыщенной, наполненной яркими красками и событиями жизнью?» - внутренне вопрошал ее пытливый, ищущий истины и покоя ум ко всем присутствующим в церкви прихожанам.
Тем временем в храме стало немного свободнее, и Света смогла увидеть стоящих в толпе монахинь, приехавших с настоятельницей своего монастыря на престольный праздник Свято-Благовещенского Храма, в том числе и Пелагею. До этого девушке никогда не приходилось встречать инокинь с инвалидностью. Поэтому ее удивлению и даже некоему недоумению вначале просто не было предела.
- Как! – воскликнула она, не выдержав новой волны мыслей и эмоций, - неужели и этому человечку мало выпавших на ее долю страданий и испытаний?! Мама, ну почему эта несчастная девушка поверила и посвятила всю себе служению Богу, по воле которого ей суждено до конца своих дней нести на себе тяжкое бремя инвалидности?!
Тамара Павловна растерянно пожала плечами и снова настрого запретила дочке разговаривать во время службы.
Всю оставшуюся часть богослужения Светлана уже не отводила глаз от Пелагеи. Она все больше и больше удивлялась и даже немного изумлялась открытому, необычайно спокойному взгляду больной монахини, и той строгой, ревностной стойкости, с который она на коленях выстаивала долгую церковную службу. На мгновение Светлане даже показалось, что в лице этой слабой и немощной рабы Божьей был какой-то особый благодатный свет, который она раньше видела только на фотографиях оптинских старцев в маминых религиозных брошюрах.
Пелагея выходила из храма, все еще пребывая в своем отрешенно-молитвенном состоянии. Но проходя мимо Светланы, она, тем не менее, каким-то чудесным образом услышала и прочувствовала те животрепещущие вопросы пытливого ума и тонкой души, которые отражались в ее больших серых глазах.
- Не пытайся сделать мир таким, каким хочешь его видеть ты! Изменись сама ради мира и добра, – тихо и необычайно ласково, словно любящая мать, произнесла Пелагея, слегка склонившись над Светланой.
- Как это? – так же тихо спросила у нее Света.
- Если хочешь поговорить, приезжай после обедни на церковный двор, – со все той же благостной улыбкой ей ответила молодая монахиня.
После обеда Светлана сказала маме, что хочет самостоятельно немного покататься по улице, а сама направилась в сторону церкви. Пелагея ее уже ждала.
- Ты не веришь в жизнь и добро людей?! Ты не знаешь, как и в чем есть счастье и покой?! – первой заговорила Пелагея, садясь на лавочку возле Светиной коляски и нежно беря в свою ладонь ее натруженную от вождения коляски руку. – Нет! Человек не может не верить в Добро и его Подателя Господа Бога. Ты просто еще очень многого не осознала, девочка. Мне тоже знакомы все эти борения духа. Я точно также, как и ты, в свое время прошла через много душевных мытарств, пока не познала истину.
- Нет! Я никогда не стану рабой Вашей доморощенной веры! – резко, почти криком прервала ее Светлана, забирая свою руку из теплых, пытающихся ей помочь ладоней. – Я никогда не смогу доверять и служить Богу, допускающему человеческие страдания, отворачивающемуся от людей и их нужд, Богу, по воле которого мы с тобой появились на свет неполноценными.
Пелагея спокойно и внимательно выслушала эмоциональные реплики своей новой знакомой, а потом сказала: «Это не Бог от нас отвернулся, милая. Это мы сами, по немощи своей, не можем кротко и смиренно переносить ветер и холод, дождь и снег, обиды и лишения. Согласись, что если бы в нашей жизни не было всего этого, то мы были бы совсем слабы и нежизнеспособны. Пути Господни не исповедимы! Поэтому не нам судить, почему кому-то дается одна судьба, а кому-то – совсем иная. Верующие люди знают, что Бог любит всех, поэтому он каждому посылает испытания по внутренним потребностям его души, и никогда не даст больше того, что человек в состоянии вынести. Но мы посредством постов, ежедневных трудов и молитв можем научиться переносить все, посылаемые нам, скорби и немощи с радостью и благоговением. Только лишь научившись терпению и жертвенности, человек сможет безболезненно отдавать другим то, что ему самому дорого и необходимо, бескорыстно творить добро, быть рабом Истины и Любви, коими и является наш Господь».
- Но я не хочу терпеть! – Снова попыталась возмутиться Света, хотя внутренне уже во многом была согласна со своим оппонентом. – Это глупо и бессмысленно! Ведь всякое терпение имеет определенные границы, а затем оборачивается в свою противоположность – жестокий, сметающий абсолютно все на своем пути, бунт.
- Когда терпишь с глубоким пониманием того, зачем ты это делаешь, то потребности в бунте просто не возникает.
После этих простых, но в тоже время очень глубоких слов Светлана стала прислушиваться к Пелагее еще более внимательнее. В каждом новом ответе на свои вопросы она находила все больше и больше мудрости и истинности, которые раньше, почему-то, так упорно отказывалась видеть в православной вере и благости Божественного промысла для каждого человека. Бриллианты истин, которые так легко и непринужденно роняла молодая инокиня, западали Светлане прямо в душу. Постигая основные духовные законы бытия, девушка как будто бы заново открывала для себя окружающий ее мир. А Пелагея все рассказывала и рассказывала ей о значении для каждого православного христианина добровольной жертвы и крестных мук Господа нашего Иисуса Христа, о необходимости духовного подвига и аскезы, о размеренности и умиротворенности монашеской жизни…
Перед тем, как монахиня Пелагея возвратилась в монастырь, они со Светланой еще несколько раз встретились. Благодаря своей духовной матери и ее простому объяснению многовековых, заложенных в православной христианской религии, истин Светлана открыла для себя много новых значений собственной судьбы и своего предназначения в этом мире. Добрые наставления монахини с умиротворенной улыбкой и светящимися любовью глазами помогли Свете стать глубоко верующим человеком. Нет, она не отреклась от мира и его радостей, как в свое время это сделала сама Пелагея. Наоборот, Светлана научилась видеть красоту жизни и полноту бытия даже в самом малом, и быть от этого безумно счастливой.
Г.
Отголоски прошлой жизни
Нехотя оторвавшись от чтения «Часа быка» Ивана Ефремова, Нина посмотрела на часы и проговорила про себя:
- Господи, уже пол-второго! Сейчас опять придет эта богомолка со своими проповедями. Без нее тошно. Было бы у меня побольше свободы в выборе знакомых, ни за что бы не общалась с этими глупыми верующими.
Через несколько минут Нина услышала, как ее входная дверь открылась снаружи ключом и Мила зашла в квартиру.
- Ниночка, я уже здесь! – весело крикнула гостья девушке, которая в это время сидела в своем инвалидном кресле в гостиной.
- Проходите, – почти шепотом ответила ей Нина.
Мила занесла на кухню пакеты с продуктами и пошла к подруге.
- Как дела? – спросила она, усаживаясь на стул, стоящий возле коляски.
- Ну как у меня могут быть дела?! – раздраженно ответила Нина. – Я же Вам уже тысячу говорила, что мне ужасно, непереносимо плохо и одиноко. Все болит! Ноет! Ломит!
- Не переживай, Ниночка! Мы с тетей Раей на этой неделе заказали молебен о твоем здравии и сорокоуст в своем храме и в Свято-Никольском монастыре. Я сама сейчас целыми вечерами молюсь за тебя святому Пантелеймону целителю. Но надо, чтобы и ты читала молитвы Господу нашему и святым угодникам Божиим о собственном здравии.
- Да толку из того, что я буду многократно повторять одни и те же слова! Как будто от этого что-то может измениться?! Мне нужна реальная помощь, а не ваши, ничего не значащие молитвы.
- Без веры и Божьей помощи человека нельзя спасти. А многократное повторение одних и тех же молитв помогает человеку отбросить все суетные мысли и, сосредоточившись, войти в общение с Господом.
- Ладно. Я не хочу ни с кем спорить, – отмахнулась рукой Нина, разворачивая свое инвалидное кресло немного в сторону.
Мила тем временем достала из сумки небольшую брошюрку «Житие Преподобного Иоанна Затворника Святогорского» и положила ее на журнальный столик, стоящий возле коляски.
Увидев ее, Нина с какой-то холодностью, даже враждебностью в голосе спросила: «Что, опять принесли свою православную литературу?»
- Это, Ниночка, Житие великого молитвенника и заступника нашего перед Господом Преподобного Иоанна Затворника Святогорского, который в 1995 году был причислен к лику святых, – спокойно и благодушно ответила ей Мила. – Знаешь, я, сколько ни читаю эту книжечку, не перестаю удивляться и восхищаться высотой духовного подвига этого угодника Божьего.
- И что же такого выдающегося сделал ваш святой? – с неприкрытой иронией поинтересовалась Нина.
- Иоан Затворник, - начала рассказывать Мила.- 17 лет вел очень суровую, аскетическую жизнь. Келья, в которой он жил все эти годы, была необычайно холодной и чем-то напоминала ледник. Спал преподобный в открытом деревянном гробу с большим надмогильным крестом. Изо дня в день он истязал свое тело тяжелыми железными веригами и жесткой власяницей. Мириады насекомых кишели в келье, в гробу и одеждах подвижника, уязвляли до крови его тело и нарушали покой. Но крепость его духа была воистину необыкновенной – затворник мужественно переносил все свои скорби и мучения ради Всеблагого и Всемилостивого Господа нашего Иисуса Христа.
- Да неужели, Мила, вы действительно настолько глупы и бесчеловечны, - не в силах больше сдерживать возмущения взорвалась Нина, - что считаете Бога, которому нужны подобные невыносимые, ужаснейшие человеческие мучения всемилостивым и всеблагим?! То есть, по-вашему, и я должна также кротко и смиренно переносить свои страдания?! Да сколько вам можно объяснять, что на это способен далеко не каждый человек, а мы - люди с тяжелыми формами церебрального паралича и вытекающими из него нарушениями эмоционально-волевой сферы - так тем более.
- Радость моя, Бог никогда не посылает человеку свыше его сил. А страдания, милая, нам нужны ради нашего же блага. Они делают нас сильнее, укрепляют в вере и любви к ближнему.
- Да только лишь люди, которые ничегошеньки не знают про настоящие страдания и мучения, могут так восхвалять и понимать их полезность и необходимость, – почти уже кричала от гнева Нина. – Наоборот, любой порядочный человек и все человечество в целом должны направлять все свои старания и усилия на уменьшение мучений и слез на нашей красивой голубой планете. Иван Ефремов в «Часе быка» очень хорошо об этом написал. Всем бы эдаким защитникам страданий моей судьбы. Может, хоть тогда вы что-то поймете в этой жизни.
- Да что ты такое говоришь, Ниночка? Разве можно желать людям плохого?! Разве это по-христиански?! Грех-то такой, милая! Так нельзя! – запричитала, обнявши больную, Мила. – Господь и так уже при рождении наказал тебя, а после таких страшных слов накажет еще больше, если, конечно, ты в них искренне не покаешься на исповеди перед священником.
- Да за что можно наказать новорожденную?! Не в чем мне, Мила, каяться! И некому, по большому счету. Я, в отличие от вас, не наивная маленькая девочка. Я знаю, что Бога нет.
Услышав эти слова, Мила заплакала и еще крепче обняла свою страждущую знакомую.
- Мне, действительно, очень жалко тебя, дорогая! – сказала она сквозь слезы. - Я ведь так хочу, чтобы свет Господний все-таки достучался до твоей больной души, и в ней наконец-то поселились радость, покой и благодать.
- Да уж, с такой жизнью только радоваться и остается, – снова съязвила Нина, и продолжила читать роман Ефремова, как будто Милы возле нее уже не было.
Женщина попыталась возобновить беседу, но девушка дала ей понять, что больше не желает разговаривать. Мила еще немного послушала удручающее молчание, царящее в этой сумрачной квартире, и ушла.
Нина читала «Час быка» до поздней ночи, и не заметила, как реальность перешла сон. В чудовищный, не поддающийся никакому логическому объяснению сон.
Сначала девушке привиделось, будто бы она в черном плаще и лакированных сапогах заходит с группой молодых мужчин в таких же устрашающих одеждах в старую церквушку, в которой идет воскресный молебен. Нина до невозможного чувствует, как сильно ее раздражает церковное песнопение и запах ладана, но ничего не может с собой поделать.
В церкви же смиренно, даже коленопреклоненно молятся Богу бабушки в беленьких платочках и маленькие дети, а возле алтаря стоит несколько десятков монахов и священнослужителей. Нина всматривается в их лица и осознает, что она всех их когда-то уже где-то видела, более того, они ей до боли знакомы…
Но это обстоятельство нисколько ее не смущает. Нина дает команду, и возглавляемый ею отряд чекистов начинает безжалостно резать ножами старые иконы и опрокидывать на пол подсвечники с горящими свечами. В церкви разгорается пожар. Старушки и дети поднимают страшный крик. Один из священников подносит Нине икону Христа Спасителя и просит покаяться. Это еще больше раздражает и разъяряет бунтующую. Она берет в руки позолоченный образ и со страшной силой разбивает его о пол.
Потом Нина видит, что она и ее спутники уже стоят на большом церковном дворе, а напротив них выстроены в ряд те самые несколько десятков монахов и священников. На их лицах нет ни тени отчаяния и страха перед грядущей смертью. Наоборот, их лица, как лики святых, светятся какой-то неземной радостью и умилением. Девушка чувствует, что жестко сжимает в руках маленький пистолет. Она наставляет его на самого бесстрастного монаха и безжалостно стреляет…
Нина проснулась в холодном поту, и с каким-то неявным осознанием, что все привидевшееся ей во, сне когда-то, очень давно, происходило с ней и наяву. В течение всего этого дня она со страхом Божиим повторяла про себя: «Господи, помилуй!», а вечером взяла в руки Библию.
Г.
Современная пустота
В доме Шевцовых все дышало особой торжественностью.
- Димочка, ты поставил розы в вазу? – суетливо спрашивала Елена Витальевна сына, ставя на изысканно сервированный стол последнее блюдо.
- Да, мам, сразу же после того, как папа их занес в дом, - спокойно ответил ей Дима, настраивая музыкальный центр.
- А пыль на шкафах протер?
- И пыль протер. Ты что, не помнишь, я же это еще с самого утра сделал.
- А не знаешь, папина машина помыта?
- Вроде бы, да.
- Так вроде бы, или да?! – переспросила Елена Витальевна уже начиная терять терпение.
- Мам, ну что ты так переживаешь?! – ласково сказал Дима, подойдя к Елене Витальевне и положив свою руку ей на плечо, - не королеву будем принимать, а всего лишь мою невесту.
- Всего лишь?! Скажешь тоже. Да я всю жизнь мечтала о дочери. Мне так хочется, чтобы ты был счастлив с этой девочкой. Да, мы с ней еще не знакомы, но мне почему-то кажется, что Мариночка - очень, ну очень хороший человек. Господи, как же я волнуюсь! Как же я хочу, чтоб у твоей девушки сложилось о нашей семье самое хорошее впечатление.
В этот момент в дом зашел Сергей Владимирович, который ждал Марину на улице, а вслед за ним на пороге появилась долгожданная гостья - длинноволосая блондинка с гламурным макияжем и голыми плечами. Ее короткое малиновое платье прикрывало только бедра, а яркий маникюр смотрелся весьма вызывающе.
Девушка одарила своих новых знакомых американской улыбкой и непринужденно произнесла: «Всем привет! Меня зовут Марина».
Во время знакомства Елена Витальевна сразу же по-матерински обняла Марину и сказала, что они с Сергеем Владимировичем очень рады ее появлению в их доме. Девушка ответила ей все той же американской улыбкой и парой вежливых фраз, принятых в современном светском обществе. Она не сильно вслушивалась в то, что ей хотела передать с помощью слов и прикосновений будущая свекровь – ее чувства и помыслы были заняты совсем иным.
Марина осматривала прихожую, а затем и гостиную большого двухэтажного дома Шевцовых с каким-то особым интересом и скрупулезным любопытством. Ее глаза быстро скользили по импортной мебели и дорогим обоям директора крупной сети городских супермаркетов.
Увидев в гостиной большую венецианскую вазу, девушка спросила: «Елена Викторовна, а сколько стоит эта вещичка?»
- Не помню, Мариша, мы с мужем ее лет десять назад купили.
- Но, как я понимаю, она очень дорогая?
- Дорогая, дочка. Мы с Сергеем Владимировичем, с тех пор, как вышли из нищеты, стараемся покупать все самое лучшее. О сыне думаем, о будущих внучатах. Димин папа мне на каждый День рожденья дарит ювелирные украшения. Но я их, если честно, не ношу – берегу для невестки и внучек.
- Это замечательно, - шепотом произнесла девушка, и снова располагающе улыбнулась.
За столом беседа вначале текла как-то вяло и сдержанно. Марина почти ничего не рассказывала о себе, а больше расспрашивала о родословной семьи Шевцовых и бизнесе Сергея Владимировича. Глава семьи попытался узнать у ее, в каком ВУЗЕ и на какой специальности она учится, но девушка почему-то не дала определенного ответа на этот вопрос. После каких-то не совсем понятных и уместных в данном случае размышлений о положении женщины в современном обществе, Марина только заметила, что для нее на первом месте стоит семья, а потом уже все остальное. Эти слова не могли не покорить Елену Витальевну.
- Я думаю, - сказала она с нескрываемым восторгом. - что с таким глубоко уважительным отношением к семейной жизни ты будешь очень хорошей женой для моего мальчика, дочка.
Марина снова улыбнулась, а потом очень мягко спросила.
- Сергей Владимирович, а почему вы берете Димку к себе в торговую сеть простым бухгалтером, а не управляющим?
- Ну, Мариночка, Дима только окончил ВУЗ. У него еще нет ни опыта, ни навыков. Пусть поработает, узнает наше делопроизводство, вольется в коллектив…
- И долго будет продолжаться это «вливание»? – уже более смелее и жестче продолжила гостья. - Я думала, что для сына босса подобные вещи не имеют особого значения. Кстати, я надеюсь, что, по крайней мере, зарплата его будет несравнимой с зарплатой обычного служащего?!
- Дочка, зачем ты задаешь все эти вопросы? – спросила Елена Витальевна, слегка оторопев от такого неожиданного поворота разговора и вопиющей бесцеремонности уже успевшей ей полюбиться девушки.
- Как зачем? Неужели вы не понимаете, что я беспокоюсь за свое будущее. Я должна знать о человеке, с которым планирую связать свою судьбу, и его семье абсолютно все. Кстати, Елена Витальевна, в вашем роду не было людей, страдающих какими-либо наследственными заболеваниями?
- Уймись, Марина, - не выдержал Дмитрий. – Кто дал тебе право разговаривать с моими родителями подобным образом?!
- Сергей Владимирович, - не обращая внимания на вразумления жениха, продолжила неугомонная девушка, - а что вы, как отец, сделали, для счастья и материального благополучия своего единственного сына? Я надеюсь, у него уже есть собственное жилье и машина?
Теперь уже не выдержал Сергей Владимирович. Не произнеся ни единого слова, он гневно встал из-за стола и ушел. Марина ядовито фыркнула и, как ни в чем не бывало, продолжила наслаждаться изысканными блюдами Елены Витальевны. Мать и сын переглянулись между собой и тоже продолжили ужинать.
Съев остатки десерта, Марина попросила Диму проводить ее до машины. Парень сказал, что выход из их дома она и сама сможет найти, и ушел в свою комнату. Девушка схватила сумочку и со словами «Да у меня таких, как ты, еще миллион будет», навсегда покинула гостеприимный дом семьи Шевцовых.
А расстроенная Елена Витальевна вышла в сад, к своим любимым розам. Спустя несколько минут к ней присоединился муж. Нежно обняв супругу за плечи, Сергей Владимирович сказал:
- А помнишь, Лена, как я переехал к тебе с одним стареньким чемоданчиком и маленьким радио?!
- Конечно, помню, любимый. Я ведь и платье-то свое свадебное взяла даже не на прокат, а у подруги.
- А как мы бедствовали в 90-е годы! Ливерную колбасу да консервы ели. А помнишь, как у меня бензина не было, даже чтоб вас с Димкой из роддома забрать?! И выжили ж как-то! И нажили все.
- Так мы ж с тобой по молодости не о квартирах, да драгоценностях думали, а о любви и счастливой, крепкой семье…
- А сколько всего ты мне простила… И как вы, женщины, так можете?!
- Просто, Сережа, я всю жизнь тебя любила не за что-то, а потому, что ты такой, какой есть.
- Жаль, что нынешнее молодое поколение не знает, что значит любить просто так…
Г.
Близкие люди
- Ваше гимнастическое Величество! Ваше Величайшее Величество! Буквально десять минут назад стражники королевской тюрьмы Гантели мне сообщили, что сегодня на рассвете этот мерзавец сбежал из-под стражи. – почти с порога доложил королю Дэцэпэрии Отжиманию и его жене королеве Приседании главный министр королевства Эспандер