Время всегда хорошее
Синичка, 10 апреля 2018 года, утро
Я проснулась от радостного «ку-ку-ре-ку» и выключилабудильник на комике. Встала, побрела на кухню, по дороге включила комп. До первого урока еще час, вполне можно посмотретьчего за ночь на форуме написали.
Пока комп грузился, я успеланалить себе чашку чая и выслушать от мамы стандартное:
— Оля, куда ты пошла, поешь как человек за столом в кои-товеки.
— Ага, — буркнула я, стащила бутерброд и отправилась кмонитору.
Я полезла на форум школы. Как обычно, интернет ночью жилнасыщенной жизнью. Большой Обезьян опять разругался с Птицей. Долго ругались,до двух часов ночи. Вот везет людям, никто их спать не гонит.
— Оля, тебе выходить через полчаса, а ты еще в пижаме!
— Ну щас…
Я раздраженно оторвалась от компа и отправилась одеваться. Вшколу тащится страшно не хотелось, тем более, что первым уроком намечаласьконтрольная по математике. Эту контрольную еще не писал ни один класс, поэтомуна форуме задания еще на появились, а прошлогодние искать в архиве было лень.Потом физра, история и только один приличный урок – ОКГ. Да и то, чему нас тамучат! Печатать? Школьная программа не менялась уже лет десять! Ха! Да сейчаслюбой нормальный школьник текст быстрее наберет, чем проговорит.
Пока одевалась, я все равно дочитывала вчерашнюю форумскуюругню. И тут глаз вдруг зацепился за то, что в ящике, оказыватеся, есть личноесообщение. Я открыла и… сердце заколотилось часто-часто. От Ястреба…
Сообщение было коротеньким. «Привет! А у тебя парень есть?»,но у меня прям руки затряслись. Ястреб заходил на форум редко, но метко. Иногдакак напишет что-нибудь, как пошутит, так все и сбегаются читать. А однажды ондаже стихи свои написал. Ястреб был просто мечтой всех девчонок. В личке часто только и обсуждали, что Ястреб новенькогонапишет. А главное, никто-никто не знал, кто он на самом деле.
То, что Ястреб написал мне, Синичке, это было просто какгром среди ясного неба.
— Оля, ты в школу собираешься?
— Щас!
Ох, и зачем только куда-то уходить, если вот она, настоящаяжизнь. Сейчас бы сесть, спокойно придумать ответ, написать. А потом выведатьномер его аськи, а болтать, болтать ночами… я аж зажмурилась от счастья. Апотом взяла портфель и угрюмо поплелась к двери.
Витя, 10 апреля 1980 года, утро
Четвертая четверть — самая классная. До летних каникулоставалось совсем чуть-чуть, каких-то полтора месяца. А самое главное — доподведения годовых отметок. Я очень люблю апрель, а еще больше — конец мая. Ещепара контрольных, сбор дневников… и открываешь последнюю страницу, а там —твердые, заслуженные пятерки. И похвальный лист в нагрузку…
Нет, я не задаюсь, но приятно все-таки. Честно говоря, когдаменя вызвали к завучу, не сомневался, что услышу что-нибудь приятное. А когдавошел и увидел в кабинете старшую пионервожатую, то решил, что это приятноебудет связано с моей должностью в отряде. Может, в совет дружины введут? Былобы здорово!
Но угадал я только наполовину.
— Садись, Витя, — строго сказала Тамара Васильевна, нашзавуч по прозвищу «Васса», — у нас с Таней к тебе разговор как к председателюсовета отряда!
Я сел, автоматически подумав: «Перед "как" запятаяне нужна, потому что тут оно в значении "в качестве"».
Танечка и Васса смотрели на меня строго. Теперь было видно,что речь пойдет о каком-то важном, но не очень приятном деле. Возможно, овнеплановом сборе металлолома в честь открытия новой комсомольской стройки.
— Помнишь, Витя, — продолжила завуч, — Женя Архипов приносилв понедельник в школу кулич?
Я удивился. Какой-то неожиданный вопрос.
— Булку? — уточнил я.
— Кулич! — Танечка поправила меня таким противным голосом,что стало понятно, именно в этом куличе все и дело.
Я кивнул.
— Что ты киваешь? — вдруг зашипела Танечка. — Языка нет?
На вожатку это было не похоже. Обычно она со мной говорилаприветливо и даже уважительно. Не так, как со всеми остальными. Я торопливосказал:
— Я помню, как Архипов приносил булку… кулич!
— Танечка! Не надо на Витю кричать, — Васса стараласьговорить помягче, но у нее это плохо получалось.
Просто вместо обычного металла в голоса звучал… наверное,какой-нибудь мягкий металл. Свинец, например.
— Он же не виноват, — продолжила завуч.
Я вообще перестал что-нибудь соображать. В чем виноват? Чтомы эту булку… кулич ели не в столовой?
— Но это же вопиюще… — начала Танечка, но Васса не дала ей договорить.
— Виктор, — сказала она своим обычным командирским голосом,— расскажи нам, пожалуйста, как все было.
Я честно рассказал все. И как Женька притащил булку, каквсех угощал, как все ели. И даже Ирку Воронько угостил, хотя они перед этимпоругались. И меня угостил. Булка была вкусная, сладкая, только немногоподсохшая. Все.
— А о чем вы при этом говорили? — с угрозой спросилапионервожатая.
— Не помню, — откровенно признался я, подумав.
— Вы говорили о бабушке Архипова, — сообщила мне Васса.
— Да! Точно! — я обрадовался, что вспомнил нужное. — Онговорил, что она булку испекла!
Две пары глаз так и впились в меня.
— А зачем она испекла этот… эту булку, ты помнишь? — голосзавучихи звучал вкрадчиво.
Я вспомнил. Мне стало жарко. Теперь понятно, почему менявызвали.
— Нуууу… — начал я. — Просто так… Кажется…
— Вот! — обличающе подняла палецстаршая пионервожатая. — Вот тлетворное влияние! Витя! Ты же никогда не врал!Ты же председатель совета отряда! Отличник! У тебя папа партийный работник!
Мне стало совсем плохо. Я действительно впервые в жизни вралстаршим товарищам. Но правду мне говорить совсем не хотелось. Поэтому я решилмолчать.
— Эх, Виктор, Виктор… — покачала головой Васса. — Развеэтому я тебя учила? Разве так поступали пионеры-герои? Разве так поступалПавлик Морозов, имя которого носит наша дружина?
— Между прочим, — добавила Танечка, — мы боролись за этоправо с пятидесятой школой! И победили!
Завуч строго посмотрела на вожатую, и та осеклась. Видимо,сейчас было не время вспоминать прошлые заслуги. Я смотрел в пол и чувствовал,как жаркая краска заливает мне щеки.
Мы немного помолчали, и с каждой секундой мне становилосьвсе жарче.
— Итак, — тихо проскрежетала Васса, — ты не помнишь, длячего бабушка Архипова испекла кулич?
Я не пошевелился. На меня словно столбняк напал.
— Ладно, — вздохнула завуч, — придется напомнить. БабушкаАрхипова испекла этот кулич… пасхальный кулич!.. к религиозному празднику «пасха».
Я слушал этот стальной голос и вспоминал неясные слухи, которыеходили про Вассу. То ли она памятники Сталину лично сносила, то ли охраняла ихот сноса… Об этом говорить сейчас было не принято, так что подробностей никтоне знал. Но что она при этом отличилась — это точно.
— Бабушка Архипова, — продолжала завуч, — таким образомпытается…
Васса замолчала, подбирая слова, и ей на помощь пришлапионервожатая.
— Пытается охмурить! И завлечь в сети религиозного дурмана.
Завуч нахмурилась. Ей, преподавательнице русского языка согромным стажем, что-то не понравилось в словосочетании «сети религиозногодурмана». Но она не стала поправлять Танечку, наоборот, поддержала ее.
— Вот именно!
Завуч и пионервожатая торжественно замолчали. Наверное,чтобы до меня лучше дошло.
Зря старались — до меня уже так дошло, что лучше и быть неможет.
— И что ты собираешься делать по этому поводу? — спросиланаконец Васса.
Я смог выдавить только:
— Мы больше не будем…
Вожатка и завуч закатили глаза так, что сами стали похожи нарелигиозных старух из какого-то фильма. А потом объяснили мне, что я долженсделать.
Синичка, 10 апреля 2018 года, день
День в школе не задался с самого начала. Математичка совсемозверела, урок начала с того, что собрала у всех комики. То есть контрольную я писалавообще как без рук, ни тебе ни с кем не поговоришь, ни тебе шпор, ни тебекалькулятора. Просто как в доисторические времена! Главное, у многих же естьвторые комики, но как-то не догадались взять их с собой. Да, а потом она вообщеучудила, взяла и раздала нам бумажки, это говорит, контрольная, решайте. Классаж обалдел, как, говорит, ее решать?
А она улыбается так ехидно и говорит, ручкой пишите побумажке. И подробное решение каждой задачи. Жуть! Я уже, наверное, полгодаручку вообще в руках не держала. Могу себе представить что я там нарешала и какэто все понаписывала. Короче, балла на три, наверное, из десяти…
Так что по сравнению с этой контрольной все остальное былопросто семечки. Зато весь день форум гудел. Мы ж даже не можем задания в сеткувыложить, никто не сообразил стащить листик, чтоб его отсканить, а наизустьтоже не запомнишь, и в голову не пришло записать. Мы потом на всех уроках ужеиз сети не выходили, так и трындели по комикам. Накого не посмотришь, у всех комики под партами и только пальцы мелькают –набираются сообщения. А на форуме было одновременно почти 200 человек, это всяпараллель пятых классов, и еще любопытные из других повлезали. На переменкахтолько и успевали тему пролистать, да на вопросы ответить. Из кабинета вкабинет перейдешь, на парту плюхнешься и сразу в комик, читать, что тамновенького случилось. Прикольно так, в класс заходишь – тишина. И все сидятчто-то набирают, набирают… Удобнее, конечно, голосовым набором пользоваться, ноне в классе же! Потому что тогда сразу все узнают твой ник. А этого ну никакдопустить нельзя. Ник – это самая наисекретнейшая информация.
Я знала пару ников. Красавица – это Нинка, Муреха – этоЛиза. И еще догадывалась про несколько человек, но не знала наверняка. Ну и то,что я Синичка – это тоже знали буквально трое. Синичка – потому что фамилия уменя Воробьева. Но если б написала Воробей, все б сразу догадались, что я – этоя, написала Синичка. И аватарку нашла такую прикольную – сидит синичка и трющитсало из кормушки.
Однажды была у нас история, девчонку из седьмого классарассекретили. Кто-то из подружек взял и написал в сети, что Фиалка – это Кироваиз 7 «А». Ужас… Так ей и пришлось потом в другую школу уйти. Потому что ж тыможешь написать, если все знают, что это ты! Даже пофлиртовать невозможно, этокак взять и кому-то в открытую в любви признаться! Бррр…
И мой ник только самые-самые проверенные знают. Мы с нимидружим. Даже один раз вместе в кафе ходили, когда у меня день рождения был. Япро них все-все знаю. И аську, и мейл. Короче, эти точно не сдадут!
Так вот, про день, который не задался. Последний урок у насклассный час. Приходит наша училка и говорит таким сердитым голосом:
— А ну-ка, убрали все телефоны.
Мы ах подпрыгнули. Кто-то даже вслух сказал:
— Вы че, сговорились все что ли!
А училка, наша классная, Елена Васильевна как гавкнет:
— Телефоны на стол! И слушайте внимательно, сейчас можносказать, ваша судьба решается.
Мы совсем затихли. А она по рядам прошла и комики поотключала. Ну вообще конец света… А потом вышла передклассом и прочитала трагическим голосом:
— «Постановление Министерства образования от 3 мая 2018 года»…
Я коротенько перескажу, своими словами.
В связи с излишней компьютеризированностью школьников и дляпроверки их знаний учредить в конце каждого учебного года экзамены. Оценкавыставляется по десятибалльной системе и выносится в аттестат зрелости. Эточтоб, мол, мы все года хорошо учились, а не только последний класс.Да, но самый-то ужас не в этом, а в том, что экзамены эти будут проходить не ввиде тестов, а устно.
— Чего? – спросил кто-то из мальчишек.
Я даже оглянулась, но не поняла, кто спросил, я их вообщеплохо различаю.
— Экзамена три, — продолжала Елена Васильевна, — русскийязык и литература – устно, математика – письменно, но не на компьютере, а набумаге, и история – тоже устно. Делается это для того, чтоб вы, современныешкольники, научились хоть немного владеть устной речью и писать ручкой побумаге. Экзамены через три недели.
Класс завис. Так и разошлись в полном ужасе. Я даже досамого дома комик не включила…
Витя, 10 апреля 1980 года, вечер
Вечером мне надо было готовиться к политинформации. Как разшла передача про то, как американские империалисты пытаются сорвать Олимпиаду вМоскве, а люди доброй воли им не дают этого сделать. Но я никак не могсосредоточиться — сидел и думал про Женьку. Он, конечно, неправ, но все равнона душе было противно.
В конце концов я понял, что ничего не понимаю из рассказадиктора и выключил телевизор. К ужину придет папа, принесет «Правду» и«Советскую Белоруссию» — перепишу оттуда. Я позвонил Женьке, но трубку поднялабабушка.
— Он уже второй час где-то бегает. Ты ему скажи, Витенька, —голос у Женькиной бабушки был скрипучий, но приятный, — чтобы он шел домой! Яволнуюсь! Скоро стемнеет!
Я наскоро пообещал и побежал во двор. То, что пришлосьговорить с виновницей всей этой истории, расстроило меня еще больше. Бабушка,конечно, старенькая, лет пятьдесят, а то и все семьдесят, но это ее неоправдывало. Нельзя так подводить родного внука!
Архипыча я пошел искать на нашей груше — той, что возлетрансформаторной будки. Даже листьев на ней еще не было, но на дереве такклассно сидеть и болтать ногами! Ветки густые, ты всех видишь, а тебя — никто!
— Женька! — крикнул я, подходя. — Слазь, поговорить надо!
С груши послышалось хихиканье. Пришлось лезть самому.Архипыч сидел на самой верхушке, куда я всегда боялся долазить. Когда я былмаленьким, еще во втором классе, я навернулся с самой нижней ветки этой груши,и с тех пор жутко боюсь высоты. Сейчас тоже не полез наверх, устроился налюбимой ветке в самом центре дерева. Ветка была толстая, надежная, и изгибаласьочень удобно — как спинка кресла.
— Чего молчишь? — сердито спросил я. — Молчит… Хихикает…
— Здорово, Тарас! — отозвался Женька.
Тарасом звал меня только он, по имени украинского писателя.Мы его еще не проходили, но Женька прочитал половину домашней библиотеки, в томчисле и этого Тараса Шевченко. Причем читал бессистемно, все подряд, что подруку попадется. Я так не мог, я читал книги строго по порядку. Пытался дажеБольшую Советскую Энциклопедию освоить, но сломался на втором томе. Слишкоммного незнакомых слов оказалось. Зато Пушкина прочитал всего — от первого томадо последнего. Сейчас начал Гоголя.
Обычно мне нравилось, когда Женька звал меня Тарасом, носегодня я почему-то обиделся.
— Я не Тарас! Я Виктор!
— Ты чего такой злой, Тарас? — удивился Женька.
— Ничего! — огрызнулся я. — Говорю тебе: слезай, надопоговорить! А ты чего?
— Давай лучше ты ко мне! Тут здорово!
Лезть не хотелось, но пришлось. Разговор был такой, что… Вобщем, не хотелось о нем кричать на весь двор.
Когда я осторожно уселся на ближайшую к Архипычу ветку, тотзавопил:
— Качка! Свистать всех наверх! — и принялся раскачиватьверхушку.
Я вцепился в ветку изо всех сил и взмолился:
— Хватит! Сломается!
— Не сломается! — возразил Женька, но «качку» все-такипрекратил. — Так чего ты хотел?
Я стал рассказывать про разговор с вожаткой и завучихой. Чембольше рассказывал, тем мрачнее становился Женька. Да и меня все больше мутило— то ли от высоты, то ли еще от чего. Когда добрался до самого неприятного, топришлось даже замолчать на минутку, а то меня точно стошнило бы.
— И чего они хотят? — спросил Архипыч, и в этот момент голосу него стал такой же скрипучий, как у его бабки.
Я кое-как продышался и ответил:
— Чтобы ты сказал, что бога нет! Прямо перед всем классом!
— И все? — Женька сразу повеселел.
— Не все, — признался я. — Надо, чтобы ты… в общем… сказал,что твоя бабушка неправильно поступила, что дала нам ту булку. И тебе стыдно,что она верит в бога.
— Ничего мне не стыдно! — опять заскрипел Женька. — Какаяразница: верит или не верит? Она хорошая и добрая!
— Это само собой. Но она ведь верит! Значит, тебе должнобыть стыдно!
— Глупости это! Не буду я такого говорить!
— Тогда с тобой знаешь что сделают? Из школы выгонят!
— Не выгонят! Я самый умный в классе! Если меня выгонять, товсех остальных тоже гнать надо!
Это было правдой. Архипыч никогда особо не зубрил, нополучал одни «пятаки». Я тоже ходил в отличниках, но некоторые пятерки давалисьмне нелегко. Особенно по русскому языку — ну не мог я написать длинное слово,чтобы не было в нем исправлений! А по рисованию мне четверку вообще только изжалости поставили. Я прямую линию даже под линейку ровно провести не могу.Очень стараюсь, но все без толку. Эх, изобрести бы такую штуку, чтобы она самалинии рисовала! Кнопку нажал — линия, вторую нажал — круг, третью —какой-нибудь хитрый график, как в газете «Правда» на второй странице. А если быштука еще сама ошибки исправляла… Но это уже, конечно, фантастика.
А вот Женька и математику с русским здорово знал, и поистории все даты помнил, и рисовал, почти как настоящий художник. Прав он, невыгонят такого хорошего ученика. Да я и сам не верил, когда говорил. Так,припугнуть хотел.
— Ну, ругать будут!
— Пусть ругают! Поругают и отстанут!
Возразить было нечего. Хотя очень хотелось. Я понял, чтозавидую Женьке. Вот я очень не люблю, когда меня ругают. Не потому, что папа смамой меня ругают — честно говоря, они дома редко бывают. Просто не люблю ивсе. Тут я вспомнил просьбу бабушки Архипыча.
— А тебя бабушка домой ждет, — мстительно сказал я. —Волнуется.
Женька тут же дернулся, чтобы слезть, но удержался. Толькодевчонки бегут домой по первому зову. Мы еще немного поболтали, но минут черезпять Архипыч небрежно сказал:
— Проголодался я что-то. Пойду перекушу! Пока.
— Пока, — ответил я.
Женька лихо спрыгнул на землю и пошел неровной походкой —как будто ему очень хочется побежать, но надо сдерживаться.
Через пару метров он все-таки не выдержал и припустил бегом.Я слез в середину груши и еще немного посидел. У меня на шее, на одной ленточкес ключом, болтались старые папины часы, так что я мог следить за временем. Папаиз своего обкома раньше девяти не придет, мама и того позже — она в вечернейшколе работает.
Но скоро стало совсем скучно, и я поплелся домой. Вдруг ясообразил, что не сказал Женьке одну очень важную вещь, похолодел и бросился вподъезд изо всех сил.
Как бешеная пуля, я взлетел на свой четвертый этаж, быстрооткрыл дверь и схватился за телефон. На сей раз трубку взял сам Женька, и этобыло удачно.
— Ты только никому не говори, что я тебя про собраниепредупредил! — выпалил я.
— Почему?
— Мне сказали, чтобы… что это должно стать для тебя…
Я попытался вспомнить слово, которое употребила Васса, но несмог.
— Ну, в общем, неожиданно должно быть!
— Хорошо, не скажу! Пока.
Я положил трубку и немножко посидел. Меня все еще немногоподташнивало. Неожиданно входная дверь распахнулась — я даже вздрогнул. Напороге стоял папа, но заходить не спешил.
— Что это? — строго спросил он, указывая на замок с наружнойстороны.
Я промолчал. Вопрос, как говорит мама, риторический. В замкеторчал мой ключ вместе с ленточкой и привязанными к ней часами.
— Хорошо, что я пораньше домой пришел, — папа достал ключ издвери, вошел и прикрыл дверь за собой. — А если бы какой-нибудь вор?
По тону было понятно, что папа настроен на долгий рассказпро всякие важные вещи. Нужно было срочно что-то делать.
— Извини, папа! Я просто задумался, мне завтра про бойкотОлимпиады на политинформации надо рассказать, а я не все понимаю.
Папа сам заядлый рыбак, но тут он клюнул не хужекакого-нибудь ерша.
— А что там не понимать? — он сел на кресло, отложил ключ всторону и принялся снимать ботинки.
— Ну вот почему США не хотят ехать на Олимпиаду? Боятсяпроиграть?
— Да нет, — усмехнулся папа, — тут все сложнее. Помнишь, мыпро «холодную» войну говорили?
Я кивнул. От сердца отлегло — папа пошел по новым рельсам.
— Так вот, в этой войне все средства хороши…
Синичка, 11 апреля 2018 года
Следующий день прошел в кошмаре. На форуме творилась что-тоневообразимое, сканировались и скачивались разные экзаменационные билеты чутьли не двадцатилетней давности, ответы кним, а толку?
Вызывает меня историк.
— Воробьева, к доске!
— Куда?
— К доске. А ты что думала? А на экзамене как ты отвечатьбудешь?
Я встала и пошла к доске. Жуть как мне было страшно.
— Телефон положи!
— Что?
Только тут я обратила внимание, что сжимаю в руке комик, какспасательный круг.
— Положи, положи, — сказал историк, — Он тебе непонадобится.
Я оставила комик на парте и поняла, что чувствую себяраздетой. Стою одна, на меня смотрит класс. Кто эти люди? Что я о них знаю?
— Ну, давай, тяни билет, — говорит историк.
— Что? – у меня от ужаса во рту пересохло.
Смотрю, а у него на столе бумажки какие-то разложены. Явытянула первую попавшуюся, прочитала вопросы.
— Ну, рассказывай.
И тут я поняла, что никогда в жизни не сдам этот экзамен. Япомню параграф учебника, я помню вопросы в конце, я помню, мы на компахсамостоялку делали и помню, что в первом вопросе правильный ответ первый, атретий вопрос самый сложный, и там правильного ответа нет, нужно было поставитьгалочку в клеточке «нет верного ответа». Но я вообще не помню о чем там речь!Что-то про греков, что-то про Геракла… Он был крутой. Все.
Я беспомощно смотрела на учителя. Учитель выжидающе смотрелна меня. В классе стояла тишина. Такая, как в наушниках, когда ничего неиграет. Мертвая, ватная тишина. Я попятилась к доске, мне очень захотелосьсейчас сказаться больной. Упасть в обморок, забиться в судорогах… Но я отстояла молча еще пару минут. Историксжалился:
— Ладно, давай сделаем так. Ты сейчас возьмешь учебник ипрочитаешь пункт параграфа. А потом перескажешь, хорошо?
Я кивнула, и на несгибающихся ногах потащилась за учебником.Прочитала. В голове не отложилось ничего, я все время думала о том, что мнесейчас придется опять идти к доске и стоять перед лицом всего класса. Хотелосьплакать.
Историк еще раз сжалился и попросил меня просто прочитатьпараграф вслух. Прочла хриплым шепотом, все время сбиваясь.
Бедный историк аж вспотел, пока я дочитала, а я совсем изсил выбилась.
Я замолчала, в классе повисла тишина, историк прокашлялся исказал.
— Так, все еще хуже, чем я думал. Но экзамен вам сдавать всеравно придется. На положительную оценку вам нужно сказать буквально десятьсвязных предложений. Неужели это так сложно?
Класс молчал.
— Ну вы же общаетесь между собой как-то! Разговаривайте…
И тут раздался робкий голос с задней парты:
— Мы не разговариваем, мы пишем.
Все обернулись назад, голос подал мелкий пацанчик, кажется,его зовут Дима. Он такой тихий, что его и не замечал никто до этой реплики.
— Пишете? – переспросил историк, — Тут так представь себе,что пишешь и говори. Давай, попробуй! Расскажи нам про культуру древней Греции.
Дима встал и тихо начал:
— У древних греков была хорошо развита культура… Они любилимузыку… У них еще был Орфей… Он пел…
Историк страдальчески закатил глаза.
— Ну, это, конечно, лучше чем просто молчать, но почемутакие паузы между предложениями?
Дима насупился и прошептал:
— Там смайлики…
— Что? – обалдел историк.
— Смайлики там. Вы ж сказали говорить как пишешь, вот я их ипропускаю…
Историк схватился за голову.
— Да… Все не плохо,все очень плохо! Так, запоминайте домашнее задание. Взять любой отрывок изучебника и внятно пересказать его родителям. Понятно? Ваши родители должны еще помнить,как это делается. И читать вслух. Пять страниц каждый вечер.
Тут прозвенел звонок.
— Все, — сказал измученный историк, — Все свободны.
Мы разошлись писать на форум эти неутешительные новости.
Витя, 11 апреля 1980 года
Назавтра была суббота, и я почувствовал, что заболеваю. Уменя всегда так: в начале недели начинает что-то ныть внутри, к пятнице вечеромломается, в субботу я заболеваю, а к вечеру воскресенья прихожу в себя.
— Вот какой дисциплинированный организм! — смеется папа. —Только в выходные болеет!
На самом деле только в выходные болеть и надо. Какой смыслваляться в постели в рабочий день? Никто чаю с малиной не сделает, никто непожалеет, никто температуру не померяет. Вот хорошо Женьке, у него теперь бабушкадома живет. Болей — не хочу.
Вспомнил Женькину бабушку, и захотелось заболеть, недожидаясь завтра. Я несколько раз кашлянул, попросил маму потрогать мой лоб —без толку. Никакой температуры или ангины пока не наблюдалось. Пришлось идти вшколу.
Все пять уроков я отсидел тихо, как мышь под метлой. Женька какверный друг и сосед по парте пытался меня развеселить, но получалось еще хуже.Даже когда он очень ловко засветил Ирке Воронько жеваной бумагой за шиворот, яне оценил. А ведь Ирка как раз стояла у доски, бумажка закатилась ей междулопаток, и она очень смешно дергалась, разозлив математицу.
— Ты чего? — спросил Женька на большой перемене, когда яотказался идти в буфет есть булочки с изюмом.
— Так… Просто…
— Так просто на носу короста!
Архипыч смотрел на меня победно, но я насупился еще больше.Мне все казалось, что вот-вот появится старшая пионервожатая или завучиха иначнут пилить Женьку.
Только к концу пятого урока начал расслабляться, дажерассказал Архипычу очень смешной анекдот про Чапаева. Он аж согнулся пополам,чтобы не хохотать в голос. Залез почти под парту и хрюкал оттуда. Я, глядя нанего, тоже принялся хрюкать. Классуха выгнала нас обоих успокоиться в коридор…
Короче, все складывалось как нельзя лучше. Я уже начал верить,что Васса и Танечка махнули рукой на всю эту историю. На них ведь целая школа,что им какой-то Женька со своим пирогом!
Но радовался я рано. Когда прозвонил звонок, мы с Женькойвернулись в класс, но не успели собрать портфели, как появилась Васса всопровождении вожатки. Они решительно загнали назад всех, кто уже успел выйти иобъявили, что сейчас состоится внеплановый классный час. Классуха оченьудивилась, но промолчала.
Мы расселись. Все недоуменно таращились на завучиху, итолько я знал, что сейчас будет. Знал — и все-таки повторял про себя: «Тольконе это! Только не это!».
Случилось именно «это». Васса стальным голосом сообщила, чтов классе произошло ЧП, о котором сейчас расскажет председатель совета отряда. Яподошел к доске на ватных ногах, развернулся к классу и, старательно глядя нашкафы в конце кабинета, произнес:
— Недавно пионер нашего отряда…
Тут я забуксовал, потому что вдруг забыл Женькину фамилию.Не мог же я сказать «Женька» или «Архипыч»! На помощь пришла Танечка:
— Евгений Архипов…
Я продолжил буксовать, потому что теперь не мог понять, ктотакой Евгений Архипов.
— Продолжай, Шевченко, — лязгнула Васса, и я тут же снялся стормоза.
Старательно рассказал все то, что должен был рассказать: прокулич, про бабушку и про религиозные праздники, которые пионерам праздноватьстыдно. Старался повторять буквально все фразы, которые вчера мне диктовали вкабинете завуча.
Кажется, не ошибся, потому что, когда заговорила Танечка, вее голосе слышалось одобрение:
— Вот видите, ребята, это вопиющий случай. И очень хорошо,что вы все его осуждаете.
Она выждала паузу. Класс молчал. Конечно, все осуждали, ноеще больше все ждали, когда их наконец отпустят домой.
— Я думаю, — продолжила вожатая, — что и Женя сам осознал,как нехорошо он поступил. Архипов, выйди к доске!
Женька вышел к доске как-то странно, словно вдруг сталдеревянным. И стал не рядом со мной, в центре, а как-то с краю. Мы стояли передклассом, как пионеры-герои перед фашистами: Васса, Танечка, я и Архипыч.
— Ну, Архипов, — сказала Танечка, — что ты скажешь по этомуповоду?
Женька молчал.
— Ты ведь осуждаешь свою бабушку, правда? — подсказалаТанечка.
— Не осуждаю! — неожиданно громко ответил Архипыч.
— То есть как — не осуждаешь? — в голосе вожатки появилисьпанические нотки.
Васса почуяла это и вступила в бой сама.
— Она ведь пыталась отравить вас ядом религии! Конечно, тыосуждаешь старую… не очень умную женщину.
— Сами вы… старая женщина!
Стало тихо-тихо. Я покосился на Вассу и вожатку. Онисмотрели на Архипыча, как будто ждали продолжения. Или наоборот, ждали, чтосейчас проснутся. Я бросил взгляд на Женьку и только теперь увидел, какое унего выражение лица. Пожалуй, только он из нас четверых и был похож напионера-героя: губы сжаты, смотрит прямо в глаза Вассе… И кулаки тоже сжаты.Ему еще по гранате в каждую руку — вообще Марат Казей.
Женька подождал немного, но никто больше не произнес нислова. Тогда он все той же деревянной походкой вернулся на место, взял портфельи вышел из класса.
— Так, — сказала завучиха.
Если до этого было тихо, то теперь стало вообще беззвучно. Какбудто воздух превратился в прозрачную, но плотную вату. Все ждали, что Вассаразразится гневной речью, но она сказала тихо:
— Все свободны. Шевченко, останься.
Когда все разошлись (в полном молчании, как будто оно к нимприлипло), Васса сказала классной:
— Архипова нужно исключать.
— Из школы? — деловито спросила Танечка.
— Для начала — из пионеров.
— Тамара Васильевна, — вдруг сказала классная, — я бы хотелас вами поговорить.
Только теперь я обратил внимание на классуху. Наташа Алексеевнау нас молодая, всего два года как из института, но нормальная. И «пару» влепитьможет, и «неуд» за поведение, но всегда дает шанс исправить. И всегда оченьспокойная.
Сейчас Наташа спокойной не была — сидела и кусала губы.
— Говорите.
— Если можно, не в присутствии Вити.
— Шевченко, подожди пока в коридоре.
Я с радостью подчинился. Уселся с ногами на подоконник, хотяэто в нашей школе строжайше запрещено. Наверное, мне нужно было сделать что-тозапрещенное, чтобы хоть немного успокоиться. Сидел, успокаивался иприслушивался к голосам из кабинета. Сначала голоса были спокойные и ровные.Как будто в настольный теннис играют: Васса «Бух» — Наташа «Тук-тук». Но потомчто-то случилось, и разговор пошел на повышенных тонах. Это было странно. Тоесть Васса частенько говорила на повышенных тонах, Танечка вообще любилапокричать, но чтобы классная повысила голос… За год с ней этого не случалось ниразу.
Теперь это напоминало перестрелку. Васса бухала редко, номощно, как пушка, Наташа лупила часто, как пулемет. Танечка иногда вякалачто-то, словно гранату кидала. Кинет — и в укрытие.
Я начал различать отдельные слова, а к концу даже целуюфразу классной:
— Вы же жизнь мальчику ломаете!
И в ответ:
— Прекратите истерику, Наталия Алексеевна!
После этого громкость разговора сразу упала, и очень скороменя позвали в класс.
Наташа сидела за своим столом, вся в красных пятнах, иупорно смотрела в окно.
Васса тоже слегка раскраснелась, а Танечка почему-тонапомнила мне шакала Табаки из любимого мультика.
— Витя, — как ни в чем не бывало произнесла завуч, — впонедельник проведешь пионерское собрание.
Я кивнул.
— Тема собрания — исключение из пионеров Архипова.
Я кивнул.
— Обеспечь, пожалуйста, полную явку.
Я кивнул.
— Иди.
Я в очередной раз кивнул, забрал портфель и вышел.
Меня опять начало подташнивать.
Синичка, 11 апреля 2018 года, вечер
Вечером я трепалась в чате, ждала маму, чтобы сделатьдомашнее задание. Мама влетела как метеор, скинула туфли так, что они улетели вкомнату, и с размаху плюхнулась на диван:
— Ох, ну и повезло сегодня, даже не верится! Представляешь,с самой площади без пробок доехала! Один раз только на повороте постояла минутпятнадцать, но это ж не считается! Олька, поставь чайник.
Пока чайник закипал, я выслушала целую историю.
— Сегодня приезжали французы, я целый день с ними носиласьпо всему институту. Прикольный у них английский, сначала многое было непонятно,а потом приспособились. Им так понравились наши разработки! Если мы с нимидоговоримся, то у нас весь отдел работой на пару лет обеспечен. Только пахатьпридется как бобикам. Зато зовут летом к себе на пару недель, если все выгорит,обязательно возьму тебя с собой. Поедем? Оль? Что-то ты хмурая такая?
И я рассказала маме про экзамены.
А потом честно пыталась пересказать параграф. Мама устроиламне разнос, плавно переходящий в мою истерику.
— В чем проблема, я не понимаю, — кричала мама, — Читаешьтекст, выделяешь главное. Потом пересказываешь простыми словами. Давай вместе.
Мы взяли текст учебника, подчеркнули главное. Я прочитала.Раз, два… Начинаю говорить, все мысли из головы сразу выветриваются, остаетсятолько ужас от осознания того, что я говорю, а на меня смотрят. И, главное,исправить ничего нельзя. Как сказала, так и сказала. Я начинаю тщательно думатьнад каждым словом, в итоге бекаю, мекаю, мама злится. После очередной неудачнойпопытки, я пошла разговаривать в форум. Там все просто: пост накатался сразу ибольшой. Без запинок и ошибок. Вот если б нам на экзамене дали сначаланаписать, а потом уже читать по написанному…
Витя, 11 апреля года, вечер
Дома меня ждал приятный сюрприз — мама и папа были не наработе. Причем мама готовила что-то вкусненькое, а папа прохаживался поквартире в отличном настроении. Под это настроение его можно было уговорить и взоопарк сходить, и купить модель крейсера в «Сделай Саме». Но вместо того,чтобы обрадоваться, я спросил:
— Чего это вы тут?
— Отгул! — гордо заявил папа.
Как будто не отгул получил, а орден.
— В прошлые выходные работал, как проклятый, вот меня Первыйи отправил сегодня домой пораньше!
Я слушал, тупо кивая. Как начал в школе кивать, такостановиться не могу.
— Маму вон с каторги вызволил!
— Не с каторги! — крикнула мама. — А с любимой работы! Вечноя всех заменяю, пусть они меня хоть раз заменят! А тут Валентин Прокофьевичпозвонил…
Мама, веселая и раскрасневшаяся, вышла из кухни, увиделаменя, сразу сникла.
— Что-то случилось?
Я помотал головой. От этого опять замутило. Все-таки киватьпроще. Теперь и папа забеспокоился:
— Чего такой бледный?
— Так… — сказал я через силу. — Живот болит.
В результате я получил то, о чем и мечтать не мог:полноценное боление в рабочий день. Мама сварила мнекуриного бульончику, папа развлекал разговорами и поминутно трогал лоб.
Я немного покапризничал, немного подремал, похлебал любимогобульона с рисом, опять поспал. Проснулся и понял, что хочу почитатьчего-нибудь.
Папа как раз зашел проведать и обрадовался, увидев меня скнигой в руках:
— О! Значит, жить будешь!
Я и сам понимал, что хорошенького понемножку. Завтра будукак огурчик…
…А в понедельник — собрание.
Наверное, лицо у меня как-то очень перекривилось, потому чтопапа опять встревожился:
— Что? Опять живот?! Надо «скорую»…
— Не надо! Это не из-за живота…
И я рассказал папе все, как есть.
Рассказывал и надеялся, что сейчас папа рассмеется и скажет:«Нашел из-за чего дергаться?! Ерунда на постном масле». Но папа, наоборот,слушал меня очень серьезно.
— Кислое дело, — сказал он, когда я закончил, — пещера Лехтвейса …
Это он что-то цитировал из книг, которые мне пока читать рано.
— Ладно. Болей пока, я Архипову позвоню.
И папа отправился звонить Женькиному папе, с которым онидавно дружат.
Синичка, 12 апреля 2018 года, утро
Первым уроком у нас был русский язык. Это всех и добило.Экзамен по русскому, оказывается, будет заключаться в том, что мы опять будемтянуть эти дурацкие билеты, в которых два вопроса и еще задание. Вопросы политературе, задание по языку. «Роль былин в русской литературе», «Описаниеприроды у Пушкина». Чего говорить-то? Да, былины, сыграли свою роль, да, Пушкинописывал природу. Я честно пыталась сосредоточиться, но смысл того, чтоговорила руссичка, от меня ускользал. Зачем мнезапоминать стихи, если на Гугле я найду их в три секунды? Зачем самойпридумывать все эти красивые слова, если они уже давно все написаны и выложены,разукрашенные разными шрифтами? Руссица бесилась, я висела на форуме с комика,п<